Кабинетные ученые обыкновенно страдаютъ катаромъ, ревматизмомъ, глазными воспаленіями, худосочіемъ, несвареніемъ желудка, безсонницей, головокруженіями, вообще всѣми болѣзнями, происходящими отъ сидячей жизни: они по большей части имѣютъ болѣзненный цвѣтъ лица, сухи и худощавы...
Вотъ въ чемъ состояло содержаніе письма м-ра Казобона:
"Дорогая, миссъ Брукъ! писалъ онъ.
"Вашъ опекунъ далъ мнѣ разрѣшеніе обратиться къ вамъ съ вопросомъ, поглотившимъ все мое сердце. Въ странномъ совпаденіи того времени, когда во мнѣ впервые родилось сознаніе, что въ моей жизни есть какой-то пробѣлъ, и тѣмъ временемъ, когда началось мое знакомство съ вами, я вижу нѣчто въ родѣ высшаго предопредѣленія и вѣрю, что это такъ. Съ первой минуты моей встрѣчи съ вами, я почувствовалъ, что вы несомнѣнно и почти исключительно созданы для того, чтобы пополнить этотъ пробѣлъ (чувство это пробудило необыкновенную дѣятельность въ моемъ сердцѣ, дѣятельность, которую не могли даже заглушить серьезные труды по части моего спеціальнаго сочиненія, требующаго полнѣйшаго сосредоточенія); наблюдая за послѣдующими обстоятельствами, я убѣдился еще глубже въ вѣрности моего предчувствія и это убѣжденіе усилило пробудившуюся дѣятельность моего сердца, о которой я выше упомяпулъ. Изъ моихъ разговоровъ съ вами вы достаточно ясно поняли главный смыслъ моей жизни и моихъ плановъ -- смыслъ, положительно недоступный для людей дюжиннаго ума. Но я открылъ въ васъ такую возвышенность мысли и такую наклонность къ благочестію, которыя, до сихъ поръ, казались мнѣ несовмѣстными съ ранней молодостью и женской граціей; меня особенно влечетъ къ вамъ именно это соединеніе наружныхъ качествъ съ качествами умственными. Признаюсь, я никогда еще не смѣлъ надѣяться найдти въ одномъ лицѣ такое рѣдкое соединеніе основательнаго ума и увлекательныхъ свойствъ, двухъ достоинствъ, могущихъ служить мнѣ опорой въ трудахъ и отрадой въ свободные часы; что-жъ касается самого знакомства моего въ вашемъ домѣ (повторяю снова, я вѣрю, что тутъ дѣйствовала не одна потребность пополнить пробѣлъ моей жизни, но что меня влекло къ вамъ предопредѣленіе, какъ-бы указывавшее мнѣ ступень къ довершенію цѣли жизни),-- и такъ, что касается до знакомства моего въ вашемъ домѣ, то вѣроятно, безъ него, я прожилъ-бы весь свой вѣкъ, не добиваясь возможности согрѣть мое уединеніе, тихимъ свѣтомъ супружескаго союза.
"Вотъ вамъ, дорогая миссъ Брукъ, точное изложеніе моихъ чувствъ; надѣюсь, что вы будете такъ снисходительны, что позволите мнѣ спросить, на сколько ваши чувства согласуются съ моимъ счастливымъ настроеніемъ. Я считаю высшей небесной наградой право назвать васъ своей супругой и быть на землѣ охранителемъ вашего благосостоянія. Взамѣнъ этого я предлагаю вамъ привязанность безграничную и твердо обѣщаю посвятить вамъ жизнь, хотя не богатую содержаніемъ, но неимѣвшую въ своемъ прошломъ ни одной страницы, читая которую вы-бы могли почувствовать горечь оскорбленія или могли-бы покраснѣть отъ стыда. Буду ожидать вашего отвѣта со страхомъ, который слѣдовало-бы по благоразумію (если-бы только это было возможно) разсѣять, удвоеннымъ противъ обыкновенія, трудомъ. Но въ этомъ отношеніи я еще слишкомъ молодъ, и страшась неудачи, чувствую заранѣе, что мнѣ будетъ крайне тяжело примириться съ своимъ одиночествомъ, послѣ того, что я прожилъ нѣсколько времени въ свѣтломъ мірѣ надежды.
Во всякомъ случаѣ, остаюсь на всегда
глубоко преданный вамъ,
Эдуардъ Казобонъ".
Доротея, дрожа прочитала это письмо, затѣмъ упала на колѣни и заплакала. Молиться она не могла; подавленная сильнымъ волненіемъ, она чувствовала, что мысли и образы путаются въ ея головѣ и потому ей оставалось одно,-- преклониться передъ Провидѣніемъ и съ дѣтской вѣрой просить его о поддержкѣ. Она простояла въ этомъ благоговѣйномъ положеніи, до тѣхъ поръ, пока звонокъ къ обѣду не заставилъ ее очнуться.
Ей не до того было, чтобы перечитывать вновь письмо или разбирать критически это признаніе въ любви. Она помнила одно, что передъ ней открывается новая, широкая дорога и что она не болѣе какъ неофитъ, вступающій на высшую степень просвѣщенія. Теперь-то будетъ гдѣ разгуляться ея энергіи, подавленной до сихъ поръ собственнымъ ея невѣжествомъ и несносными требованіями свѣтскихъ приличій.
Теперь ей можно будетъ посвятить себя обширнымъ, но опредѣленнымъ занятіямъ; ей можно будетъ вращаться въ томъ свѣтломъ умственномъ мірѣ, который внушалъ ей всегда благоговѣніе къ себѣ. Ко всѣмъ этимъ мечтамъ примѣшивалось чувство гордости и счастья, что она, не смотря на свою живость и молодость, была избрана человѣкомъ, возбуждавшимъ въ ней восторженное удивленіе. Сердечная страсть Доротеи прошла чрезъ горнило ума, стремившагося къ идеальной жизни; она выбрала предметомъ своей любви перваго человѣка, который болѣе другихъ подходилъ къ уровню ея идеала; но главнымъ двигателемъ, превратившимъ эту склонность въ рѣшительную любовь, было негодованіе на настоящія условія ея жизни.
Послѣ обѣда, пока Целія разыгрывала на фортепіано какую-то арію съ варіаціями, родъ музыкальнаго перезвона, свидѣтельствующаго о степени эстетическаго образованія молодой леди, Доротея убѣжала къ себѣ въ комнату съ тѣмъ, чтобы отвѣчать на письмо м-ра Казобона. Зачѣмъ откладывать отвѣтъ, думала она. Три раза переписывала она письмо, и не потому, чтобы ей хотѣлось измѣнить нѣкоторыя выраженія, а потому что ея рука сильно дрожала и она боялась, чтобы м-ръ Казобонъ не подумалъ, что у нея дурной нечеткій почеркъ. Красивый и четкій почеркъ составлялъ слабость Доротеи; теперь она особенно заботилась о приданіи ему еще большей красоты для того, чтобы не утруждать слабыхъ глазъ м-ра Казобона. Вотъ содержаніе ея письма:
"Дорогой мой мистеръ Казобонъ.
"Я чрезвычайно вамъ благодарна за вашу любовь и увѣренность, что я достойна быть вашей женой. Для меня впереди одно счастье -- это счастье жить съ вами. Прибавлять что-нибудь къ этимъ словамъ, значитъ только повторить сказанное, а теперь, у меня одно въ головѣ -- это желаніе быть на всю жизнь
благоговѣйно преданной вамъ
Доротеей Брукъ".
Поздно вечеромъ она послѣдовала за дядей въ библіотеку съ тѣмъ, чтобы отдать ему письмо и попросить прочитать его утромъ. Дядя очень удивился, хотя удивленіе его выражалось тѣмъ, что онъ помолчалъ нѣсколько минутъ, разбросалъ какія-то вещи у себя на письменномъ столѣ и наконецъ, ставь спиной къ огню, надѣлъ очки на носъ, посмотрѣлъ на адресъ письма, поданнаго ему племянницей и спросилъ:
-- Хорошо-ли ты обдумала все дѣло, душа моя?
-- Мнѣ нечего было долго думать, дядя, отвѣчала Доротея.-- Меня ничто теперь не поколеблетъ. Если мои мысли измѣнятся, то причиной тому будетъ какое-нибудь необыкновенное и неожиданное происшествіе.
-- А-а! протянулъ дядя.-- Слѣдовательно, ты приняла предложеніе? А Читаму не повезло? Ужь нн оскорбилъ-ли тебя чѣмъ-нибудь Читамъ? Понимаешь. Не оскорбилъ-ли онъ тебя? Почему это ты такъ не благоволишь къ нему?
-- Въ немъ все мнѣ не нравится, отвѣчала рѣзко Доротея.
М-ръ Брукъ невольно откинулся назадъ, точно его хватили по головѣ.
Доротея замѣтила это движеніе и поспѣшила оправиться.
-- То есть, онъ не на столько мнѣ нравится, чтобы я желала быть его женой, сказала она.-- Онъ очень добрый человѣкъ, повидимому, охотно принялся за постройки котеджей, вообще человѣкъ благонамѣренный.
-- Понимаю, прервалъ ее, дядя,-- а намъ нуженъ мужъ ученый, профессоръ! Впрочемъ, это семейная слабость. Я самъ съ молоду любилъ науку, былъ любознателенъ -- пожалуй, и черезъ-чуръ; я зашелъ слишкомъ далеко. Но такого рода наклонности рѣдко передаются въ женское поколѣніе, онѣ больше проявляются въ сыновьяхъ. Не даромъ говорятъ: у умной матери всегда умные сыновья. А встарину я было порядкомъ вдался въ науку. Впрочемъ, душа моя, заключилъ м-ръ Брукъ,-- я и прежде тебя говорилъ, что въ супружескомъ вопросѣ каждый человѣкъ долженъ дѣйствовать по своему усмотрѣнію, до извѣстной степени, конечно. Въ настоящемъ случаѣ я, какъ твой опекунъ, не могъ-бы согласиться на твой бракъ, если-бы партія была неподходящая. Но у Казобона репутація хорошая, положеніе не дурно. Одного боюсь, чтобы Читамъ не оскорбился и чтобы леди Кадваладеръ не осудила меня.
Въ этотъ вечеръ Целія ничего не узнала о происходившемъ въ домѣ. Замѣтивъ вечеромъ, что Доротея очень разсѣянна и что глаза ея еще болѣе заплаканы чѣмъ утромъ, она приписала все это послѣдствіямъ ихъ разговора о сэрѣ Джемсѣ и о котеджахъ и старалась уже болѣе не огорчать сестру. Притомъ, у Целіи было обыкновеніе -- высказавши одинъ разъ, болѣе не возвращаться къ непріятному разговору. Еще ребенкомъ, она никогда не ссорилась съ другими дѣтьми и только удивлялась, зачѣмъ всѣ къ ней пристаютъ, какъ индѣйскіе пѣтухи. Давъ имъ время успокоиться, она тотчасъ-же принималась бѣгать съ ними въ кошку-мышку. Доротея-же, напротивъ, постоянно придиралась къ словамъ сестры, хотя Целія каждый разъ внутренно была убѣждена, что она ей ничего лишняго не сказала; но для Додо достаточно было иногда одного слова, чтобы оскорбиться. Въ ней было одно хорошее свойство: она не была злопамятна. Не смотря на то, что обѣ сестры въ теченіе вечера почти не разговаривали между собой, Доротея, сидѣвшая на низенькомъ стулѣ и все время размышлявшая (размышленія мѣшали ей даже работать и читать), замѣтивъ, что Целія складываетъ свое шитье и собирается идти спать (она ложилась раньше сестры), вдругъ, обратилась къ ней и густымъ нѣжнымъ контральто, придававшимъ ея простымъ словомъ форму речитатива, сказала:
-- Целія, душа моя, поцѣлуй меня, и при этомъ раскрыла объятія.
Целія стала на колѣни для большаго удобства и слегка поцѣловала сестру, между тѣмъ какъ Доротея нѣжно обняла ее за талью и съ нѣкоторой важностью поцѣловала ее въ обѣ щеки.
-- Не засиживайся долго, Додо, замѣтила безъ малѣйшаго оттѣнка пафоса практичная дѣвочка,-- ты сегодня что-то очень блѣдна. Ложись пораньше спать.
-- Душа моя, я такъ, такъ счастлива! отвѣчала Доротея страстнымъ тономъ.
"Тѣмъ лучше, подумала Целія. Но странно, что Додо такъ быстро переходитъ изъ одной крайности въ другую"!
На слѣдующій день, за завтракомъ, буфетчикъ, подовая что-то м-ру Бруку, доложилъ: "Сэръ, Іона вернулся и привезъ это письмо".
М-ръ Брукъ прочиталъ письмо и, значительно кивнувъ головой Доротеѣ, сказалъ:
-- Это, душа моя, записка отъ Казобона, онъ будетъ у насъ сегодня къ обѣду; распространяться въ письмѣ онъ не желалъ -- понимаешь! не желалъ.
Целія не удивилась, что дядя предупредилъ сестру о пріѣздѣ гостя; но взглянувъ по тому направленію, куда были обращены глаза дяди, она не знала, чему приписать странное впечатлѣніе, произведенное на Доротею его словами. Додо сначала поблѣднѣла, потомъ вспыхнула. Тутъ Целія въ первый разъ смекнула, что между м-ромъ Казобономъ и ея сестрой происходило нѣчто особенное, кромѣ простого взаимнаго интереса разговоровъ и чтенія вдвоемъ. До сихъ поръ она ставила на одну доску этого урода и ученаго господина съ m-r Лире, ихъ бившимъ учителемъ въ Лозаннѣ, который былъ такой-же уродъ и ученый. Бывало Додо безъ устали слушала старика Лире, между-тѣмъ какъ у Целіи ноги ныли отъ холода и по спинѣ бѣгали мурашки при видѣ, какъ кожа двигается взадъ и впередъ по обнаженному черепу учителя.
-- Вѣроятно м-ръ Казобонъ внушаетъ сестрѣ то-же чувство, что и m-r Лире, думала Целія.-- Надо полагать, что всѣ ученые представляются молодежи въ видѣ учителей.
Но въ настоящую минуту въ головѣ дѣвочки мелькнуло подозрѣніе. Вообще она отличалась необыкновенной смѣтливостью и, наблюдая за всѣми, умѣла по самымъ ничтожнымъ признакамъ тотчасъ догадаться въ чемъ дѣло. Не воображая еще, что м-ръ Казобонъ уже женихъ Додо, она почувствовала какое-то отвращеніе къ нему, при одной мысли, что сестра явно склоняется на его сторону.
-- На что это похоже, разсуждала мысленно Целія; -- положимъ, что она сдѣлала хорошо, отказавъ сэру Джемсу Читаму, но мечтать о замужествѣ съ м-ромъ Казобономъ!.. вѣдь это просто стыдно и даже смѣшно. Нельзя-ли мнѣ какъ-нибудь отклонить Додо отъ этой эксцентричной выходки? я знаю по опыту, что она дѣйствуетъ часто подъ вліяніемъ увлеченія.
Погода была сырая, выйдти гулять было невозможно и потому обѣ сестры отправились сидѣть въ небольшую угловую комнату. Целія тотчасъ замѣтила, что Додо, вмѣсто того, чтобы по обыкновенію заняться чѣмъ-нибудь прилежно, облокотилась локтемъ на раскрытую передъ ней книгу и начала смотрѣть въ окно, сквозь стекла котораго серебрился старый кедръ, весь спрыснутый дождемъ. Целія усѣлась вырѣзывать куклы изъ бумаги для дѣтей священника, съ видимымъ намѣреніемъ не спѣшить съ объясненіями. Доротея въ это время обдумывала, какъ-бы половчѣе сказать Целіи, что положеніе м-ра Казобона въ ихъ домѣ нѣсколько измѣнилось послѣ послѣдняго его визита; оставить сестру въ невѣденіи о происшедшемъ было неловко, тѣмъ болѣе, что она могла-бы замѣтить нѣкоторую перемѣну въ обращеніи гостя съ нею самой; но приступить къ объясненію по этому поводу было также не совсѣмъ пріятно. Доротея сознавала вполнѣ, что ей недостойно трусить передъ сестрой, а между-тѣмъ, въ настоящую минуту ей было необходимо призвать на помощь всѣ свои душевныя и умственныя силы, чтобы начать говорить первой, до того ее страшила простая логика прозаической Целіи.
Размышленія ея были прерваны ничтожнымъ замѣчаніемъ, произнесеннымъ Целіей, какъ-бы мимоходомъ, вполголоса, и про себя.
-- Не пріѣдетъ-ли къ намъ обѣдать еще кто-нибудь кромѣ м-ра Казобона, сегодня? сказала она.
-- Не думаю, отвѣчала вдругъ Доротея.
-- Какъ-бы я желала, чтобы кто-нибудь еще пріѣхалъ. Тогда, по крайней мѣрѣ, я не услышу, какъ онъ станетъ ѣсть свой супъ.
-- Чтожъ особеннаго въ его манерѣ ѣсть супъ? спросила старшая сестра.
-- Какъ, Додо, неужели ты никогда не слышишь, какъ онъ скоблитъ ложкой по тарелкѣ? воскликнула Целія.-- И при томъ, у него такая гадкая привычка моргать въ то время, когда онъ говоритъ. Очень можетъ быть, что и ученый Локкъ дѣлалъ то-же самое, но я не завидую тѣмъ несчастнымъ, которымъ приходилось въ это время сидѣть противъ него.
-- Целія, сказала Доротея съ видомъ необыкновеннаго достоинства,-- прошу тебя не дѣлать никакихъ замѣчаній.
-- А почему, позволь узнать? Вѣдь я говорю правду, возразила Целія, считавшая нужнымъ отстоять свои слова, хотя внутренно она ужь начинала немного робѣть.
-- Мало-ли есть на свѣтѣ вещей, всѣмъ извѣстныхъ, но на которыхъ обращаютъ вниманіе только люди пустые, замѣтила гордо Додо.
-- Значитъ, люди пустые все-таки на что-нибудь да годятся. Жаль, что мать м-ра Казобона была не пустая женщина, иначе она отучила-бы его отъ этой привычки.
Выпустивъ послѣднюю ядовитую стрѣлу, Целія окончательно струсила и готова была вскочить съ мѣста и убѣжать.
Доротея вышла изъ себя и удерживаться долѣе ужь была не въ состояніи..
-- Нужно тебя предупредить, Целія, произнесла она слегка дрожащимъ голосомъ,-- что я помолвлена съ м-ромъ Казобономъ.
Целія сроду такъ не пугалась, какъ теперь; она вся помертвѣла. Бумажный человѣчекъ, котораго она держала въ рукахъ, непремѣнно пострадалъ-бы отъ ножницъ, выпавшихъ у нея изъ рукъ, если бы она, съ свойственной ей предусмотрительностью, не успѣла во время уберечь его. Положивъ на столъ игрушку, дѣвушка опустила руки и умолкла на нѣсколько минутъ. Слезы навернулись у нея на глазахъ.
-- Дай Богъ тебѣ счастья, Додо, произнесла она ласково. Весь ея гнѣвъ былъ заглушенъ чувствомъ жалости къ сестрѣ.
Оскорбленная Доротея продолжала волноваться.
-- Значитъ, это совсѣмъ ужь рѣшено? спросила Целія испуганнымъ, тихимъ голосомъ.-- И дядя это знаетъ?
-- Я приняла предложеніе м-ра Казобона. Дядя привезъ мнѣ отъ него письмо, содержаніе котораго онъ зналъ заранѣе.
-- Прошу у тебя прощенія, Додо, если я тебя оскорбила, произнесла Целія, слегка вспыхнувъ. Что за странныя мысли пришли ей въ голову въ эту минуту. Ей представилось, что кого-то хоронятъ, а что м-ръ Казобонъ, надъ которымъ она только-что такъ неприлично насмѣхалась, совершаетъ погребальный обрядъ.
-- Полно, кися, не горюй, замѣтила довольно ласково Додо.-- Мы съ тобой никогда не сойдемся во вкусахъ. А что касается до насмѣшекъ, то вѣдь и я иногда тебя оскорбляла; я часто выражалась слишкомъ рѣзко на счетъ людей, которые мнѣ не нравятся.
Не смотря на наружное великодушіе, Доротея все еще страдала,-- болѣе отъ насмѣшекъ Целіи, чѣмъ отъ ея полускрытаго удивленія при извѣстіи о ея сватьбѣ.
"Впрочемъ, весь тинтонскій околодокъ будетъ противъ моего замужества, подумала она; вѣдь всѣ эти люди совсѣмъ иначе, чѣмъ я, смотрятъ на жизнь и на ея условія".
Однако къ вечеру Додо развеселилась. Впродолженіе своего tête-à-tête съ женихомъ, длившагося слишкомъ часъ, она разговорилась съ нимъ развязнѣе, чѣмъ прежде и радостно призналась, что она уже теперь мечтаетъ, какъ-бы посвятить ему всю свою жизнь и какъ-бы побольше поучиться, чтобы быть въ состояніи дѣлить съ нимъ его великіе труды. М-ръ Казобонъ пришелъ въ умиленіе (какой мужчина не сдѣлалъ-бы того-же самого?) отъ такого дѣтскаго пламеннаго увлеченія, и его вовсе не удивило (женихи всѣ на одинъ покрой), что онъ самъ и есть предметъ этихъ чувствъ.
-- Дорогая моя леди... миссъ Брукъ... Доротея!.. говорилъ онъ сжимая въ своихъ рукахъ ея прекрасную руку;-- я никогда въ жизни не воображалъ, что меня ожидаетъ такое великое счастье. Думалъ-ли я когда-нибудь встрѣтить въ васъ существо, одаренное такимъ богатствомъ ума и красоты? У васъ есть всѣ -- нѣтъ, больше чѣмъ всѣ -- качества, отличающія, по моему мнѣнію, женщинъ необыкновенныхъ. Высшими, очаровательнѣйшими свойствами вашего пола я считаю способность любить съ полнымъ самоотверженіемъ и способность слиться съ существованіемъ мужа, забывъ почти о себѣ. Я до сихъ поръ не зналъ другихъ радостей, кромѣ радостей умственныхъ; у меня не было другихъ развлеченій кромѣ развлеченій, доступныхъ одинокому ученому. Маѣ не хотѣлось рвать цвѣтовъ, которые стали-бы блекнуть у меня въ рукахъ: за то я теперь готовъ съ жадностью собирать цѣлые букеты, чтобы усыпать ими вашъ путь.
Смыслъ всей этой рѣчи былъ весьма благороденъ, хотя реторика въ концѣ немного портила дѣло. Можетъ быть, съ нашей стороны будетъ слишкомъ поспѣшно сдѣлать заключеніе, что въ этомъ длинномъ обращеніи, похожемъ на сонетъ, не звучало ни одно слово истинной страсти и что всѣ эти сладкіе звуки напоминали бряцаніе какой-то мандолины. Сердце Доротеи дополнило то, что было недосказано въ словахъ м-ра Казобона.
-- Но вѣдь я такая невѣжда, замѣтила Доротея,-- вы удивитесь, какъ я мало знаю. У меня въ головѣ толпится столько мыслей, что я поневолѣ путаюсь иногда, но теперь я буду дѣлиться съ вами всѣми впечатлѣніями и вы подадите мнѣ совѣтъ какъ дѣйствовать. Не бойтесь, прибавила она, какъ-бы угадавъ мысли жениха,-- я васъ не часто буду безпокоить, я буду говорить тогда только, когда вы сами скажете, что расположены слушать меня. Вамъ, я думаю, и безъ того надоѣло возиться съ отвлеченными вопросами. Позвольте мнѣ поработать съ вами, тогда я вѣрно научусь многому.
-- Трудиться одному, безъ васъ, на какой-бы то ни было дорогѣ, уже немыслимо теперь для меня, отвѣчалъ м-ръ Казобонъ, цѣлуя Доротею въ ея дѣвственный лобъ и чувствуя, что небо посылаетъ ему въ невѣстѣ существо, вполнѣ соотвѣтствующее его стремленіямъ. Его невольно привлекала эта непочатая натура, дѣйствовавшая безъ всякихъ разсчетовъ и безъ желанія бить на эффектъ. Благодаря свойству своей натуры, Доротея, въ глазахъ строгихъ судей, казалась даже глупымъ ребенкомъ, не смотря на пріобрѣтенную ею репутацію умной дѣвушки. Къ чему, напримѣръ, хоть теперь, она, такъ сказать, повергалась въ прахъ передъ м-ромъ Казобономъ?
Вмѣсто того, чтобы провѣрить, стоитъ-ли ея м-ръ Казобонъ, она робко спрашивала сама себя, достойна ли она быть женой такого человѣка, какъ Казобонъ.
На слѣдующій день было рѣшено, что сватьба ихъ назначается черезъ шесть недѣль. И зачѣмъ откладывать? Домъ м-ра Казобона былъ готовъ. Это былъ не приходскій, общественный домикъ, а большое, просторное зданіе съ надворными строеніями и съ значительнымъ количествомъ земли. Въ приходскомъ домикѣ квартировалъ священникъ, несшій на себѣ всю тяжесть службы, исключая проповѣди, которая говорилась по утрамъ въ церкви, самимъ Казобономъ.