Одинъ великій историкъ, какъ онъ самъ себя величалъ, имѣвшій счастіе умереть 120 лѣтъ тому назадъ и вслѣдствіе того попавшій въ число древнихъ мифовъ, передъ громадными образами которыхъ, мы, живущее поколѣніе, кажемся пигмеями,-- гордился своими безчисленными отмѣтками и выносками, считая ихъ образцовой частью своихъ твореній,-- въ особенности цѣнилъ тѣ изъ нихъ, которыми наполнены начальныя главы его знаменитой исторіи, гдѣ онъ, какъ-бы сидя на аван-сценѣ въ покойныхъ креслахъ, разговариваетъ съ нами своимъ яснымъ, изящнымъ англійскимъ языкомъ. Но Фильдингъ жилъ въ то время, когда дни были длинные (время, какъ деньги, мѣряется нашими нуждами), когда лѣтнее послѣ-обѣда тянулось безконечно и когда часовая стрѣлка въ зимніе вечера двигалась съ медленностью черепахи. Мы, позднѣйшіе историки, не можемъ подражать примѣру Фильдинга; вздумай мы только это сдѣлать, наша рѣчь оказалась-бы жалкой, пустой болтовней попугая. Мнѣ, напримѣръ, приходится распутывать такое множество человѣческихъ судебъ, что я должна внимательно разсмотрѣть, какъ сотканы ихъ утокъ и основа; весь свѣтъ моего рабочаго кабинета долженъ быть сосредоточенъ исключительно на этой ткани и я не могу раскидываться по обширному полю интереснаго ряда подробностей, называемыхъ общимъ взглядомъ или образомъ.
Въ настоящее время мнѣ приходится знакомить съ читателемъ новаго мидльмарчскаго поселенца Лейдгата, и знакомить даже ближе, чѣмъ сколько его знаютъ многіе изъ городскихъ обывателей. Нельзя не признать того факта, что человѣкъ можетъ быть превознесенъ до небесъ, расхваленъ до нельзя, что ему будутъ иные завидовать, другіе смѣяться надъ нимъ, про него будутъ распускать сплетни, будтоу онъ влюбился и наконецъ женился, а все-таки личность его останется неизвѣстной обществу; это будетъ какая-то тѣнь, о которой каждый сосѣдъ можетъ составить себѣ самое ложное понятіе.
Въ мидльмарчскомъ обществѣ составилось мнѣніе, что Лейдгатъ не простой сельскій докторъ, и мнѣніе это въ городѣ означало то, что отъ него ждутъ чего-то необыкновеннаго. Каждое семейство считало своего домашняго врача замѣчательно умнымъ и безгранично-искуснымъ по части леченія опасныхъ повѣтрій и другихъ серьезныхъ недуговъ. Неоспоримость ума этихъ господъ доказывалась глубокихъ довѣріемъ къ нимъ знатныхъ паціентокъ, изъ которыхъ каждая твердо держалась за своего доктора и за его систену леченія. Портизанки теоріи укрѣпляющихъ лекарствъ смотрѣли на разслабляющія средства, какъ на упадокъ медицины. Періодъ героической системы обильныхъ кровопусканій и шпанскихъ пушекъ не совсѣмъ еще кончился въ то время; эпидеміи же, какъ нравственныя, такъ и физическія, наводили такой ужасъ, что лечить отъ нихъ не находили другого способа, какъ выпустивъ изъ больного почти всю кровь. Итакъ, послѣдователи укрѣпляющей и разслабляющей системы леченія считались, каждый въ свою очередь, умными людьми въ средѣ своихъ паціентовъ. До такой степени доживаютъ немногіе изъ современныхъ намъ талантовъ. Никому изъ жителей Мидльмарча и въ голову не приходила мысль предположить, чтобы м-ръ Лейдгатъ могъ столько-же знать по части медицины, сколько знали докторъ Спрэдъ и докторъ Минчинъ, которыхъ призывали на помощь къ больнымъ тогда уже, когда оставалась только слабая надежда на спасеніе и когда за эту слабую надежду требовалось заплатить не менѣе гинеи. И не смотря на то, повторяю, въ мидльмарчскомъ обществѣ составилось мнѣніе, что Лейдгатъ есть нѣчто выходящее изъ ряда обыкновенныхъ врачей въ Мидльмарчѣ. И это была правда. Молодому врачу было всего 27 лѣтъ; въ этомъ возрастѣ многіе юноши являются недюжинными натурами; они тогда стремятся къ совершенству, вѣрятъ въ успѣхъ, смѣло идутъ на борьбу съ препятствіями, не впрягаютъ себя въ колесницу золотого тельца, а напротивъ, при первомъ удобномъ случаѣ, стараются впречь его въ телѣгу своей жизни.
Лейдгатъ остался сиротою, тотчасъ по выходѣ изъ публичной школы. Отецъ его, служившій въ военной службѣ, оставилъ весьма незначительное состояніе для троихъ дѣтей, и когда маленькій Тертій пожелалъ получить медицинское образованіе, то его опекуны, не находя возможности вполнѣ удовлетворить его желанію и въ то-же время опасаясь оскорбить его фамильную гордость отказомъ, нашли болѣе удобнымъ подготовить его къ званію сельскаго врача. Лейдгатъ принадлежалъ къ числу тѣхъ рѣдкихъ молодыхъ людей, которые съ раннихъ поръ выказываютъ какое-нибудь рѣшительное направленіе въ извѣстной цѣли и подготовляютъ себя къ мысли, что имъ въ жизни предстоитъ сдѣлать что-нибудь новое, свое, а не повторять только то, что дѣлали ихъ отцы и дѣды. Кто изъ насъ, страстно преданный какому-нибудь предмету, не помнитъ въ своемъ прошедшемъ утра или вечера, когда взгромоздившись на высокій стулъ, мы карабкались на верхнюю полку шкапа, силясь достать нечитанную еще книгу, или какъ, раскрывъ ротъ, мы внимали рѣчамъ какого-нибудь ученаго разсказчика, или какъ, наконецъ, за недостаткомъ книгъ, предавались размышленію, прислушиваясь въ внутреннему голосу, впервые назвавшему по имени предметъ нашихъ стремленій. Съ Лейдгатомъ случилось то-же самое. Это былъ мальчикъ необыкновенно живого характера; нерѣдко бывало, что въ самый разгаръ игры съ товарищами, онъ вдругъ бросался куда-нибудь въ уголъ и черезъ пять минутъ сидѣлъ уже погруженный по уши въ чтеніе первой попавшейся ему подъ руку книги: будь это Раселасъ или Гулливеръ, лексиконъ Бейли или Библія, все равно. Ему во что бы то ни стало нужно было читать, если только онъ не катался верхомъ, не бѣгалъ, не охотился или не слушалъ, что говорятъ взрослые. Таковъ, былъ Лейдгатъ 10 лѣтъ отъ роду; онъ тогда прочелъ отъ доски до доски книгу "Chrysal or the Adventures of а Guinea", непохожую ни на дѣтскую сказку, ни на серьезное чтеніе и ему вдругъ пришло въ голову, что всѣ книги вздоръ и что жизнь -- глупость. Школьныя науки немного измѣнили этотъ взглядъ и хотя мальчикъ прошелъ всѣхъ классиковъ и всю математику, изъ него не вышло замѣчательнаго ученика. Учителя говорили про Лейдгата, что онъ можетъ сдѣлать все, что захочетъ; но видно, ему не хотѣлось отличиться чѣмъ-нибудь необыкновеннымъ. Это былъ юноша сильнаго тѣлосложенія, съ большимъ запасомъ пониманія; но никакая искра не разожгла еще въ немъ страсти къ интеллектуальному развитію. Науки онъ считалъ дѣломъ неважнымъ, съ которымъ легко справиться; изъ окружающей его среды онъ, повидимому, вынесъ такія понятія и взгляды, которые были совершенно еще лишними для мальчика. Вѣроятно, на немъ не на первомъ отразилось вліяніе свободнаго воспитанія той эпохи фраковъ съ короткими тальяни и другихъ модъ, теперь уже исчезнувшихъ. Но разъ, во время вакаціи, въ дождливой день, мальчикъ забрался дома въ небольшую библіотеку и началъ рыться между книгами, ища себѣ чего-нибудь новаго. Увы! все было ему извѣстно, за исключеніемъ одной полки какихъ-то книгъ въ сѣрой бумажной обложкѣ съ грязными ярлыками. То была старинная энциклопедія, до которой онъ никогда не доурогивался. Все-таки новинка, подумалъ онъ. Книги лежали на самой верхней полкѣ шкапа и потому мальчикъ всталъ на стулъ, чтобы достать ихъ оттуда. Взявъ первую часть, онъ раскрылъ ее тутъ-же, наудачу (съ кѣмъ изъ насъ не случалось, что мы зачитывались иногда въ самомъ неловкомъ положеніи); страница была озаглавлена словомъ: Анатомія, и глаза Лейдгата остановились на томъ мѣстѣ, гдѣ говорится о клапанахъ сердца. О клапанахъ вообще онъ мало имѣлъ понятія, хотя зналъ, что клапаны похожи на дверь или заслонку, которую можно отпирать и запирать по желанію. Сквозь эту маленькую щель науки, въ мозгъ мальчика внезапно проникъ лучъ сознанія о правильномъ устройствѣ механизма человѣческаго тѣла. Благодаря либеральному воспитанію, Лейдгатъ совершенно свободно перечиталъ въ школѣ всѣ неприличныя мѣста древнихъ классиковъ, но кромѣ темнаго чувства сознанія, что есть что-то тайное и непристойное въ пріобрѣтенныхъ имъ свѣденіяхъ о нѣкоторыхъ внутреннихъ органахъ человѣческаго тѣла, онъ ничему полезному не научился; однако воображеніе его осталось чистымъ. Онъ зналъ еще, что мозгъ въ его головѣ помѣщается въ небольшихъ отдѣленіяхъ черепа близь висковъ, но ему никогда не приходило на мысль справиться, какъ, напримѣръ, кровь обращается въ его жилахъ или какъ бумажныя деньги могутъ замѣнить золото. Наконецъ насталъ часъ откровенія для юноши и прежде чѣмъ онъ сошелъ со стула въ библіотекѣ, его глазамъ представился рядъ безконечныхъ физическихъ процессовъ, ясное и точное описаніе которыхъ доказало ему наконецъ, что все то, что онъ почиталъ въ себѣ за истинное знаніе, въ настоящую минуту оказалось только невѣжественнымъ пустословіемъ, почерпнутымъ изъ различныхъ книгъ. Съ этой минуты Лейдгатъ почувствовалъ жажду умственнаго развитія.
Намъ никогда не надоѣдаетъ описывать въ романахъ, какъ человѣкъ влюбился въ женщину, какъ онъ женился на ней или какъ его внезапно разлучили съ предметомъ его страсти. Слѣдуетъ-ли это приписать богатству нашего воображенія или избытку глупости -- но только мы никогда не устаемъ воспѣвать красоту лица и роскошь сложенія женщины; мы никогда не устаемъ слушать бряцаніе арфъ древнихъ трубадуровъ, и, сравнительно, чрезвычайно равнодушно относимся къ изображенію борьбы человѣческаго ума съ препятствіями и къ описанію случаевъ геройскаго самоотверженія человѣка, трудящагося изъ-за страсти въ наукѣ. Страсть эта, какъ и всякая другая страсть, подчиняется общимъ законамъ; иногда она оканчивается блестящимъ бракомъ ученаго съ обожаемой имъ наукой, иногда встрѣчаются измѣны и даже окончательный разрывъ, а нерѣдко наука бываетъ убита другой страстью -- страстью, воспѣтой трубадурами. Въ этой многочисленной толпѣ мужчинъ средняго возраста, исполняющихъ ежедневныя служебныя обязанности такъ-же равнодушно, какъ они завязываютъ галстукъ, найдется не мало такихъ, которые когда-то мечтали создать что-нибудь новое или измѣнить законы міра. Такой процессъ превращенія людей энергическихъ въ людей дюжинныхъ едва-ли совершается примѣтнымъ образомъ для нихъ самихъ; очень можетъ быть, что ихъ великодушные порывы къ безвозмездному труду охладѣли такъ-же быстро и незамѣтно, какъ охладѣваетъ пылъ первой юношеской любви, и что въ устарѣвшемъ тѣлѣ сдѣлалось тѣсно духу прежняго человѣка. Да, на свѣтѣ нѣтъ ничего неуловимѣе процесса постепеннаго измѣненія человѣка! Сначала онъ совершенно безсознательно вдыхаетъ, такъ сказать, чуждое вліяніе; очень можетъ быть, что вы или я однимъ ошибочнымъ взглядомъ, однимъ фальшивымъ выводомъ уже подѣйствовали на него тлетворно; но чаще всего эти измѣненія въ человѣкѣ зарождаются отъ перваго выразительнаго взгляда женщины.
Лейдгатъ не считалъ себя способнымъ къ такому внезапному перерожденію; онъ съ юношескимъ пыломъ вѣрилъ въ силу и значеніе своихъ медицинскихъ трудовъ и никакъ не хотѣлъ задохнуться въ тѣсной рамкѣ сельскаго врача. Слушая лекціи въ Лондонѣ, Эдинбургѣ, Парижѣ, онъ всюду носилъ въ себѣ убѣжденіе, что профессія врача есть лучшая въ мірѣ; что она служитъ представительницей науки и искуства, взятыхъ вмѣстѣ, что она есть, такъ сказать, звено соединенія высшихъ интеллектуальныхъ стремленій съ стремленіями приносить матеріальную пользу. Натура Лейдгата требовала такого сліянія; это былъ человѣкъ впечатлительный, живой, искренно преданный человѣчеству, принявшій въ свою плоть и кровь эти принципы, стоявшій выше отвлеченностей сухой, спеціальной науки. Его не столько интересовали болѣзни, сколько самые больные -- какой-нибудь Джонъ или Лизбета -- въ особенности Лизбета.
Профессія доктора имѣла для Лейдгата и другую притягательную силу, а именно: съ помощью ея онъ надѣялся произвести въ медицинѣ реформу и, придравшись къ какому-нибудь предлогу, отказаться отъ службы, посвятивъ себя самостоятельной, хотя-бы и скромной дѣятельности. Онъ отправился слушать лекціи въ Парижъ, съ твердымъ намѣреніемъ, по возвращеніи домой, устроиться гдѣ-нибудь въ провинціи частнымъ практикомъ и, ради успѣха своихъ научныхъ изслѣдованій, равно какъ, ради общаго блага, противиться неблагоразумному разъединенію хирургіи отъ медицины и быть практикомъ той и другой спеціальности. Лейдгатъ далъ себѣ слово держаться въ сторонѣ отъ столичныхъ интригъ, зависти и общественнаго раболѣпства и хотя медленно, подобно Дженнеру, но, рано или поздно, прославиться какимъ-нибудь самостоятельнымъ трудомъ.
Не надо забывать, что это было время невѣжества; не смотря на нѣсколько почтенныхъ учебныхъ заведеній, употреблявшихъ громадныя усилія для того, чтобы сохранить знаніе во всей его чистотѣ, и съ этою цѣлью выпускавшихъ докторовъ въ самомъ небольшомъ числѣ, назначая имъ жалованье и награды съ строжайшей разборчивостью,-- не смотря на все это, очень часто случалось такъ, что недоучившіеся молодые джентльмены получали вдругъ въ столицѣ важные посты или законное право практиковать въ званіи сельскихъ врачей, въ огромномъ районѣ сельскихъ участковъ. Итакъ, высокое значеніе, которымъ пользовалось въ то время медицинское училище, санкціонировавшее, такъ сказать, дипломы стипендіатовъ, окончившихъ обширный курсъ высшаго медицинскаго образованія въ оксфордскомъ и кэмбриджскомъ университетахъ, не помѣшало шарлатанству искусно прокрасться туда, куда не слѣдуетъ. Въ то время въ медицинѣ вообще господствовала система давать больному очень много лекарствъ; изъ этого вывели заключеніе, что чѣмъ больше человѣкъ приметъ лекарствъ, тѣмъ лучше будетъ для его здоровья, лишь-бы лекарства стоили недорого; вотъ публика и принялась глотать лошадиныя дозы, прописываемыя ей нестѣсняющимися ничѣмъ невѣждами, никогда неполучавшими диплома. Такъ-какъ по статистическимъ свѣденіямъ медицинскихъ отчетовъ нельзя было составить себѣ точнаго итога всѣхъ невѣждъ и шарлатановъ докторовъ, неизбѣжно являвшихся при каждой реформѣ въ медицинѣ, то Лейдгатъ вообразилъ, что стоитъ только измѣниться единичнымъ личностямъ, чтобы къ единицамъ присоединились тотчасъ десятки и сотни. Онъ стремился олицетворить въ себѣ ту единицу, около которой мало-по-малу могли-бы сгруппроваться люди, стремящіеся къ одной съ нимъ цѣли, и общими силами произвести какую-нибудь важную перемѣну. Въ то-же самое время ему хотѣлось доставить себѣ удовольствіе успокоить немного желудки бѣдныхъ своихъ больныхъ, обремененные безчисленными лекарствами. Но Лейдгатъ не ограничивался однимъ желаніемъ измѣнить форму практическаго леченія: его честолюбіе шло дальше -- онъ жаждалъ собственными трудами дойти до какой-нибудь неизвѣстной еще истины въ анатоміи и прибавить, такъ сказать, свое звено къ длинной цѣпи открытій.
Если читателю покажется страннымъ, чтобы какой-нибудь мидльмарчскій докторъ смѣлъ мечтать о себѣ какъ объ изобрѣтателѣ, то пусть онъ вспомнитъ, что имена многихъ великихъ людей положительно не были извѣстны міру, пока они не сдѣлались звѣздами первой величины и не начали управлять судьбами человѣчества. Тотъ-же Гершель, напримѣръ, который "разбилъ преграды, отдѣляющія насъ отъ неба" -- развѣ онъ не игралъ на органѣ въ провинціальной церкви и не давалъ первоначальныхъ уроковъ музыки начинающимъ? Кто изъ великихъ людей не странствовалъ по землѣ, подобно всѣмъ намъ, смертнымъ людямъ, и сталкиваясь съ ближнимъ, не обращалъ его вниманія гораздо болѣе на свою наружность или покрой платья, чѣмъ на ту причину, которая впослѣдствіи обезсмертила его имя славой.
Каждый великій человѣкъ имѣлъ свою личную, частную исторію, исполненную мелкихъ искушеній и денежныхъ заботъ, которыя вѣроятно не мало затрудняли ему путь къ безсмертію. Лейдгатъ ясно сознавалъ опасность этихъ пороговъ, но онъ въ тоже время глубоко вѣрилъ въ свои силы, и рѣшившись во чтобы-то ни стало избѣгать соблазновъ, въ 27 лѣтъ отъ роду чувствовалъ себя человѣкомъ опытнымъ. Вотъ почему онъ не захотѣлъ раздражать своего самолюбія зрѣлищемъ роскошной обстановки столичныхъ жителей и поселился вдали отъ свѣта, въ скромной средѣ небольшого городка, гдѣ у него не могло быть соперника въ преслѣдованіи великой идеи, которую онъ ни на минуту не отдѣлялъ отъ своихъ обыденныхъ врачебныхъ занятій. Молодой врачъ льстилъ себя надеждой, что труды для достиженія обѣихъ цѣлей будутъ взаимно вліять другъ на друга: тщательныя наблюденія и выводы изъ ежедневной практики, употребленіе микроскопа въ спеціальныхъ случаяхъ, все это должно было расширитъ его взглядъ и приготовить умъ къ дальнѣйшимъ открытіямъ. Не въ этомъ-ли именно и заключалось важное значеніе докторскаго призванія? Онъ могъ сдѣлаться хорошимъ, дѣльнымъ врачемъ въ Мидльмарчѣ и такимъ образомъ ступить твердой ногой на путь, ведущій къ дальнѣйшему совершенству. Съ одной стороны, Лейдгата нельзя было не похвалить за то, что онъ избралъ такое поприще для своей карьеры. Онъ далеко не былъ похожъ на тѣхъ образцовыхъ филантроповъ, которые изъ экономіи питаются дома ядовитыми пикулями, а между-тѣмъ гласно порицаютъ несвѣжесть продуктовъ, или на тѣхъ, которые берутъ акціи игорныхъ домовъ, публично проповѣдуя объ общественной безнравственности. Онъ рѣшился начать съ мелкихъ реформъ, болѣе ему доступныхъ и гораздо менѣе проблематическихъ, чѣмъ будущія его анатомическія открытія. Главное, съ чего ему хотѣлось начать свои нововведенія,-- это съ рецептовъ; онъ намѣревался прописывать своимъ больнымъ дешевыя лекарства и не хотѣлъ вовсе брать извѣстнаго процента съ аптекарей. Это былъ геройскій шагъ для офиціальнаго сельскаго врача,-- шагъ, который долженъ былъ задѣть самолюбіе его собратовъ по профессіи. Но Лейдгатъ, кромѣ того, предположилъ даже совершенно измѣнить методу своего леченія, а для этого находилъ необходимымъ отрѣшиться отъ всѣхъ старыхъ предразсудковъ.
Въ ту эпоху, наблюдателямъ и теоретикамъ, представлялось гораздо болѣе обширное поле дѣятельности, чѣмъ въ настоящее время. Намъ кажется, что замѣчательнѣйшей эрой человѣческой исторіи слѣдуетъ считать начало открытія Новаго Свѣта, потому-что тогда каждый болѣе или менѣе смѣлый матросъ, испытавъ кораблекрушеніе, могъ попасть въ какую-нибудь неизвѣстную дотолѣ страну. Въ 1829 году темная страна патологіи представлялась такимъ-же Новымъ Свѣтомъ для юныхъ энергическихъ ученыхъ. Лейдгату страшно хотѣлось содѣйствовать разширенію научнаго основного базиса своей профессіи. Чѣмъ болѣе онъ углублялся въ спеціальное изученіе вопроса о лихорадкахъ и горячкахъ вообще, тѣмъ сильнѣе чувствовалъ потребность въ основательномъ изученіи строенія человѣческаго тѣла -- науки впервые озаренной краткой, но блестящей медицинской карьерой доктора Бишѣ, который умеръ 81 года отъ роду, оставивъ, подобно Александру Македонскому, громадное царство многочисленнымъ своимъ наслѣдникамъ. Этотъ великій французъ первый открылъ, что тѣло человѣка, основательно разсмотрѣнное, не есть соединеніе органовъ, значеніе которыхъ можетъ быть опредѣлено отдѣльнымъ изученіемъ каждаго изъ нихъ, и потомъ въ связи съ другими; но что на него нужно смотрѣть какъ на составъ первичныхъ нитей или тканей, изъ которыхъ образовались: мозгъ, сердце, легкіе и т. д., точно такъ, какъ различныя части зданія составлены изъ дерева, желѣза, камня, кирпича и цинка, при чемъ каждый изъ этихъ матеріаловъ имѣетъ свой собственный составъ и извѣстный размѣръ. Изъ этого слѣдуетъ, что никто не можетъ ни понять, ни представить себѣ общей конструкціи человѣческаго тѣла съ его недугами, ни назначить соотвѣтственнаго лекарства больному, не выяснивъ себѣ прежде свойствъ тканей тѣла. Открытіе, сдѣланное Бишѣ и его подробное изученіе различныхъ тканей естественнымъ образомъ внесло новый свѣтъ въ медицину, освѣтивъ нѣкоторыя ея стороны точно такъ, какъ яркій газовой фонарь освѣщаетъ темную улицу; оно обогатило науку новыми свѣденіями, выяснило совершенно скрытые до тѣхъ поръ факты, которые слѣдовало непремѣнно принимать во вниманіе при разсмотрѣніи симптомовъ болѣзней и дѣйствій на нихъ лекарствъ. Но результаты, которые зависятъ отъ человѣческаго пониманія и интеллектуальнаго развитія, достигаются очень медленно; поэтому немудрено, что въ концѣ 1829 г. многіе доктора-практики все еще шли спотыкаясь по старой дорогѣ, и для человѣка, любящаго науку, предстояло впереди много работы на томъ пути, который былъ указанъ открытіемъ Биш и. Этотъ великій ученый не пошелъ далѣе опредѣленія тканей, которыя онъ принималъ за основаніе человѣческаго организма, ставя этимъ границу для своего анатомическаго анализа. Другимъ умамъ, послѣ него, предстояло рѣшить вопросъ -- не имѣютъ-ли самыя эти ткани общаго базиса, отъ котораго они исходятъ, точно такъ, какъ изъ грубыхъ коконъ выдѣлываются: газъ, тюль, атласъ и бархатъ. Рѣшеніе этого вопроса могло пролить новый свѣтъ, въ родѣ друмондова, съ помощью котораго можно разглядѣть каждую точку предмета и тогда вняснились-бы прежніе выводы ученыхъ. Лейдгатъ былъ влюбленъ въ мысль разднинуть предѣлы открытія Биш и, открытія, взволновавшаго весь ученый міръ въ Европѣ. Молодому врачу сильно хотѣлось самому отыскать тѣсное соотношеніе между каждой частью человѣческаго тѣла и выяснить какъ можно точнѣе всѣ предположенія, сдѣланныя на этотъ счетъ другими учеными. Трудъ такого рода еще не былъ предпринятъ, но подготовленія къ нему были уже сдѣланы и наука ждала только человѣка, который съумѣлъ-бы воспользоваться готовыми матеріалами. Что такое первичная ткань? Вотъ въ какой формѣ Лейдгатъ поставилъ передъ собой вопросъ, а между тѣмъ отвѣтъ на этотъ вопросъ требовалъ совсѣмъ другой формы. Впрочемъ, многіе ученые изслѣдователи часто впадаютъ въ ту-же ошибку. Лейдгатъ разсчитывалъ, что ему въ провинціи будетъ достаточно свободнаго времени, чтобы заняться своими изслѣдованіями при помощи скальпеля и микроскопа, за которые онъ снова взялся съ юношескимъ увлеченіемъ. Словомъ, Лейдгатъ составилъ себѣ слѣдующій планъ дѣйствій: усердно исполнять свои маленькія обязанности въ Мидльмарчѣ и въ то-же время подготовлять свое великое всемірное дѣло.
Въ то-же время онъ могъ назваться вполнѣ счастливымъ человѣкомъ; ему было 27 лѣтъ, особенными пороками онъ не отличался, готовности дѣлать добро въ немъ было много, въ головѣ его роились идеи, придававшія его жизни интересъ, вовсе не схожій съ интересами другихъ людей, цѣль которыхъ заключалась въ скачкахъ и прочихъ культахъ наслажденія. Да онъ и не имѣлъ средствъ тратиться на эти прихоти, потому-что послѣ покупки для себя мѣста провинціальнаго врача-практика, у него оставался на лицо капиталъ въ какіе-нибудь 800 фун. стерл. Лейдгатъ стоялъ теперь на той точкѣ, съ которой онъ долженъ былъ ринуться впередъ; но врядъ-ли нашлись-бы охотники держать пари выиграетъ онъ или нѣтъ первый призъ въ этой скачкѣ съ препятствіями. Поручиться заранѣе за его успѣхъ не могли-бы даже люди, близко знавшіе его характеръ, тѣмъ болѣе, что вмѣстѣ съ множествомъ неотъемлемыхъ достоинствъ, онъ имѣлъ и недостатки, но я надѣюсь, что эти недостатки не охладятъ участія къ нему читателя; кто изъ людей можетъ назваться человѣкомъ совершеннымъ? Возьмемъ для примѣра нашихъ лучшихъ друзей: развѣ между ними не найдется человѣка черезъчуръ самонадѣяннаго или гордаго въ отношеніи къ другимъ, развѣ нѣтъ въ числѣ ихъ умныхъ людей съ оттѣнкомъ пошлости; людей чопорныхъ или зараженныхъ мѣстными предразсудками; людей энергическихъ, съ сильною волей, но которые, подъ вліяніемъ временныхъ побужденій, готовы перескочитъ въ противный лагерь? Лейдгатъ страдалъ, какъ мы и прежде сказали, многими человѣческими слабостями, но взваливать на него за это большую отвѣтственность мы не вправѣ. Онъ былъ самолюбивъ, но не высокомѣренъ, онъ не умѣлъ улыбаться подобострастно, не былъ никогда дерзокъ, не заявлялъ очень рѣшительно своихъ требованій, и при случаѣ умѣлъ быть даже презрительно благосклоненъ. Онъ готовъ былъ многое сдѣлать для дураковъ, искренно сожалѣя ихъ, и твердо зная, что имъ никогда не удастся подчинить его своей власти; однажды, когда онъ былъ въ Парижѣ, ему пришло въ голову вступить въ секту Сенсимонистовъ, съ цѣлью заставить ихъ отказаться отъ нѣкоторыхъ ихъ доктринъ. Всѣ недостатки Лейдгата смягчались его внѣшностью; голосъ у него былъ свѣжій, чистый баритонъ, платье сидѣло на немъ ловко; каждый его жестъ отличался врожденнымъ изяществомъ.
Гдѣ-жъ вы замѣтили въ немъ пошлыя черты? спрашиваетъ меня молодая леди, уже успѣвшая очароваться его естественной граціей. Можетъ-ли быть пошлъ человѣкъ хорошей фамиліи, жаждущій отличиться въ свѣтѣ, ко всѣмъ великодушный, человѣкъ съ какимъ-то особеннымъ взглядомъ на всѣ общественныя обязанности? Можетъ, отвѣтимъ мы и точно также легко, какъ легко показаться пошлымъ человѣку геніальному, если вы вдругъ открыли; что онъ не знаетъ самой обыкновенной вещи или какъ легко человѣку, стремящемуся двинуть общество на цѣлое тысячелѣтіе впередъ, вдругъ увлечься Оффенбаховской музыкой и блестящимъ остроуміемъ какого-нибудь вульгарнаго фарса. Пошлыя стороны характера Лейдгата заключались въ его малодушіи -- недостаткѣ свойственномъ всѣмъ свѣтскихъ людямъ. Его блестящій умъ не предохранилъ его отъ увлеченій внѣшнею обстановкой и женщинами и отъ желанія, чтобы объ немъ говорили, что онъ происходитъ отъ лучшей фамиліи, чѣмъ прочіе сельскіе врачи. Въ настоящее время ему, конечно, было не до того; но если-бы ему пришлось устраивать себѣ помѣщеніе, то едва-ли біологія и медицинскія реформы спасли-бы его отъ мелочныхъ заботъ, чтобы у него было все лучше, чѣмъ у другихъ.
Что касается женщинъ, то Лейдгатъ, по милости одной изъ нихъ, ринулся однажды прямо съ головой въ омутъ и едва не погибъ, если только можно назвать гибелью вступленіе въ бракъ. Читателю, желающему поближе ознакомиться съ молодымъ докторомъ, необходимо знать причину такого безумства съ его стороны, такъ-какъ изъ случившагося съ нимъ обстоятельства можно составить себѣ вѣрное понятіе о томъ, къ какимъ страшнымъ порывамъ онъ былъ способенъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ о его рыцарскихъ чувствахъ, подъ вліяніемъ которыхъ онъ сохранялъ всегда нравственную чистоту въ любви. Вся эта исторія можетъ быть разсказана въ нѣсколькихъ словахъ. Она случилась въ то время, когда докторъ учился въ Парижѣ, и занятый по горло, трудился сверхъ того надъ нѣкоторыми гальваническими опытами. Однажды вечеромъ, онъ до того измучился усиленной мозговой работой, что не былъ въ состояніи сдѣлать какой-либо выводъ изъ всего пройденнаго имъ въ этотъ день, и потому рѣшился дать отдохнуть своимъ лягушкамъ и воронамъ, судорожно передергивавшимся невѣдомой силой гальванизма, и отправился закончить вечеръ въ театрѣ Forte St-Martin, гдѣ въ тотъ день давалась мелодрама, видѣнная Лейдгатомъ уже нѣсколько разъ. Его притягивало собственно не остроумное твореніе нѣсколькихъ авторовъ-сетрудинковъ, а актриса, которая умерщвляетъ на сценѣ своего любовника, принявъ его ошибкою за коварнаго герцога, героя пьесы. Лейдгатъ былъ такъ влюбленъ въ эту актрису, какъ влюбляются мужчины въ женщину, съ которой они никогда не надѣются даже слова сказать. Актриса была родомъ изъ Прованса; она отличалась темными глазами, греческимъ профилемъ, бюстомъ и поступью королевы, словомъ, это была такая красавица, которая въ лѣтахъ ранней молодости уже являетъ изъ себя величественную матрону. Голосъ ея напоминалъ воркованье голубя. Она только-что пріѣхала тогда въ Парижъ и пользовалась отличной репутаціей; мужъ ея бралъ на себя всегда роль любовника въ извѣстной мелодрамѣ. Сама актриса играла довольно посредственно, но публика приходила отъ нея въ восторгъ. Въ этотъ вечеръ Лейдгатъ, чтобы освѣжить свою голову, не нашелъ другого болѣе дѣйствительнаго средства, какъ идти въ театръ, хоть издали посмотрѣть на любимую имъ женщину и мысленно перенестись на южный берегъ Франціи съ его душистыми фіалками. На этотъ разъ въ драмѣ произошла настоящая катастрофа. Въ ту минуту, когда героиня пьесы должна была заколоть кинжаломъ своего любовника, а тотъ долженъ былъ граціозно упасть къ ея ногамъ, жена не на шутку заколола своего мужа и онъ упалъ мертвый. Дикій вопль раздался въ театрѣ, а провансалка лишилась чувствъ: крикъ и обморокъ слѣдовали по ходу драмы, но на этотъ разъ обморокъ былъ непритворный. Лейдгатъ, самъ не зная какъ, однимъ прыжкомъ очутился на сценѣ и дѣятельно принялся подавать помощь молодой женщинѣ, у которой голова оказалась разшибленной. Знакомство ихъ началось съ того, что молодой докторъ нѣжно поднялъ ее на руки. Происшествіе это облетѣло весь Парижъ; раздался вопросъ: умышленное было это убійство или нѣтъ? Нѣкоторымъ изъ пламенныхъ обожателей актрисы хотѣлось во что бы то ни стало вѣрить въ ея виновность, на томъ основаніи, что преступленіе придавало ей въ ихъ глазахъ особенную пикантность (таковъ былъ вкусъ того времени); но Лейдгатъ сильно возсталъ противъ обвиненія ея въ умышленномъ убійствѣ. Онъ горячо отстаивалъ молодую вдову и его глубокая, страстная любовь къ ней, какъ къ красивой женщинѣ, превратилась въ какое-то благоговѣйное, нѣжное чувство состраданія къ несчастной жертвѣ судьбы. "Обвинять ее въ злодѣяніи невозможно, восклицалъ Лейдгатъ; нельзя даже найдти причина подобному убійству; молодые супруги, какъ говорятъ, жили душа въ душу; нѣтъ никакого сомнѣнія, что она нечаянно поскользнулась и отъ этого послѣдовало убійство". Слѣдствіе, произведенное надъ молодой подсудимой, окончилось тѣмъ, что m-me Лауру оправдали. Въ теченіе этого времени, Лейдгатъ нѣсколько разъ видѣлся съ нею и находилъ ее все болѣе и болѣе очаровательной. Лаура была молчалива, но это придавало ей еще болѣе прелести. Она постоянно была грустна и ласкова и ея присутствіе производило впечатлѣніе тихаго, яснаго вечера. Лейдгатъ ревновалъ ее до безумія, трепеща при одной мысли, чтобы кто-нибудь другой не овладѣлъ ея сердцемъ и не женился на ней. Вмѣсто того, чтобы возобновить свой контрактъ съ театромъ Porte St-Martin, гдѣ она пріобрѣла извѣстнаго рода популярность, вслѣдствіе послѣдняго кроваваго эпизода своей жизни, Лаура уѣхала изъ Парижа, не предупредивъ никого и скрывъ свой отъѣздъ даже отъ небольшого кружка вѣрныхъ обожателей; впрочемъ, никто изъ нихъ, кромѣ Лейдгата, и не подумалъ наводить справокъ, куда дѣвалась Лаура; но для Лейдгата самая наука отдалилась на задній планъ, когда ему представилась ужасная картина, какъ бѣдная молодая женщина бродитъ по свѣту одна, безъ покровителя, не находя нигдѣ ни утѣшенія въ своей скорби, ни опоры. Актрисъ, скрывающихся отъ людей, гораздо легче найдти, чѣмъ кого-нибудь другого, и потому не прошло нѣсколькихъ недѣль, какъ Лейдгатъ напалъ на слѣдъ бѣглянки: оказалось, что Лаура отправилась по дорогѣ въ Ліонъ. Нашъ докторъ пустился за ней въ погоню и засталъ ее играющую съ большимъ успѣхомъ на сценѣ авиньонскаго театра. Имени своего она не перемѣнила. На новой сценѣ, въ роли покинутой жены съ ребенкомъ на рукахъ, она показалась ему еще величественнѣй. По окончаніи спектакля, Лейдгатъ отправился за кулисы и былъ встрѣченъ Лаурой съ тѣмъ обычнымъ спокойствіемъ, которое онъ бывало сравнивалъ съ кристальной поверхностью чистой рѣки. Онъ получилъ приглашеніе навѣстить ее дома на слѣдующій день. Тутъ-то онъ рѣшился сдѣлать Лаурѣ признаніе въ любви и предложитъ ей свою руку и сердце. Сознавая вполнѣ, что это очень смахивало на безуміе, превосходившее всѣ до сихъ поръ сдѣланныя имъ глупости, пылкій юноша махнулъ на все рукою и рѣшился не отступать отъ предвзятаго имъ намѣренія. Въ немъ, повидимому, боролись двѣ противоположныя силы, старавшіяся ладить между собою и преодолѣвать встрѣчающіяся препятствія. Странное дѣло, почему многіе изъ насъ, подобно Лейдгату, одарены какой-то двойственной внутренней жизнью; пока воображеніе и чувства наши витаютъ въ мірѣ фантазіи, спокойное, невозмутимое "я" -- стоитъ внизу на землѣ и какъ-бы ждетъ своихъ товарищей. Лейдгатъ не могъ говорить съ Лаурой иначе, какъ съ благоговѣніемъ и съ нѣжностью.
-- И вы это изъ Парижа нарочно пріѣхали, чтобы только отыскать меня? сказала она ему на другой день, сидя передъ нимъ на диванѣ съ сложенными на груди руками и не спуская съ него вопросительныхъ черныхъ глазъ, въ эту минуту напоминавшихъ глаза дикой арабской лошади.-- Неужели всѣ англичане похожи на васъ?
-- Я пріѣхалъ сюда потому, что жить безъ васъ не могу, отвѣчалъ Лейдгатъ.-- Вы такъ одиноки, я такъ сильно люблю васъ; я-бы желалъ попросить вашей руки; я готовъ ждать, ждать сколько угодно, обѣщайте мнѣ только, что вы ни за кого но выйдете замужъ, кромѣ меня!..
Лаура молча посмотрѣла на него и грустные глаза ея блеснули изъ-подъ густыхъ рѣсницъ. Отвѣтъ былъ ясенъ и восторженный юноша страстно припалъ къ самымъ колѣнамъ актрисы,
-- Я вамъ скажу одну вещь, проговорила, она своимъ густымъ воркующимъ голосомъ, не разнимая рукъ.-- Моя нога не поскользнулась.
-- Знаю! знаю! воскликнулъ горячо Лейдгатъ.-- Это былъ роковой случай, несчастный этотъ ударъ именно и привязалъ меня къ вамъ.
Лаура помолчала съ минуту и потомъ медленно произнесла:
-- Я сдѣлала это съ намѣреніемъ!
Лейдгатъ, не смотря на свое атлетическое сложеніе, помертвѣлъ и вздрогнулъ: ему показалось, что прошелъ цѣлый часъ, пока онъ вставалъ съ колѣнъ и отодвигался отъ Лауры.
-- Значитъ, тутъ скрывалась тайна? спросилъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.-- Онъ дурно съ вами обращался; вы его ненавидѣли?
-- Нѣтъ! онъ мнѣ надоѣлъ; слишкомъ былъ ко мнѣ нѣженъ, ему хотѣлось жить въ Парижѣ, а не въ Провансѣ, а это мнѣ было непріятно.
-- Великій Господи! воскликнулъ Лейдгатъ, застонавъ отъ ужаса.-- Неужели вы заранѣе обдумали это убійство? спросилъ онъ.
-- Нѣтъ, я его не обдумывала. Мысль пришла мнѣ въ голову во время игры. Я съ намѣреніемъ поскользнулась, отвѣчала Лаура.
Лейдгатъ онѣмѣлъ и невольно нахлобучилъ себѣ шляпу на голову, не спуская глазъ съ актрисы. Въ эту минуту эта женщина, которой онъ посвятилъ первыя свои юношескія чувства, показалась ему окруженной толпой низкихъ преступниковъ.
-- Вы человѣкъ хорошій и добрый, сказала Лаура.-- Но я не охотница до мужей. Я никогда болѣе не выйду замужъ.
Три дня спустя Лейдгатъ очутился снова въ Парижѣ, на своей квартирѣ, и снова принялся за. гальванизмъ, вполнѣ убѣжденный, что его иллюзіямъ -- конецъ. Любящее мягкое сердце спасло его однако отъ полнаго ожесточенія къ людямъ, и онъ продолжалъ все-таки вѣрить, что счастіе на землѣ возможно. Но горькій опытъ далъ ему право теперь болѣе, чѣмъ когда-либо довѣрятъ своему собственному разсудку; онъ рѣшился съ этой минуты смотрѣть на женщинъ только съ научной точки зрѣнія и не ждать отъ нихъ ничего, кромѣ простого вниманія.
Въ Мидльмарчѣ никто, конечно, и не догадывался о происходившей драмѣ въ жизни Лейдгата и почтенные городскіе обыватели, какъ и всѣ вообще смертные, судили о немъ только по тѣмъ признакаіъ, которые подходили подъ уровень ихъ собственнаго разумѣнія. Не только молодыя дѣвственницы города, но даже сѣдобородые мужи, глядя на Лейдгата, дѣлали поспѣшныя заключенія о томъ, какъ-бы извлечь всевозможную для себя пользу отъ новаго знаковаго; они не давали даже себѣ труда собрать нужныя свѣденія для того, чтобы убѣдиться, подготовилали его достаточно жизнь для того, чтобы сдѣлать изъ него орудіе ихъ прихоти. Мидльмарчскія жители преспокойно разсчитывали поглотитъ Лейдгата или превратить его въ себѣ подобнаго человѣка.