На слѣдующій день за обѣдомъ Виль былъ, до того увлекательно любезенъ, что м-ру Казобону не представлялось поводовъ къ неудовольствію на своего родственника. Доротея замѣтила даже, что Вилю посчастливилось увлечь ея мужа въ разговоръ, впродолженіи котораго онъ съ благоговѣніемъ выслушивалъ кузена каждый разъ, когда тотъ пускался въ разсужденія. Конечно, въ Типтонѣ нельзя было разсчитывать встрѣтить такого развитаго слушателя. Виль говорилъ о самомъ себѣ какъ-то вскользь, слегка, такъ что его слова скорѣе походили на шутку, чѣмъ на что-нибудь серьезное; на нѣкоторые недостатки его теперь не обращалось вниманія. Вообще, этотъ день оказался особенно удачнымъ для молодого человѣка. Его разсказы изъ народной жизни Рима дышали такой естественностію, что сейчасъ можно было догадаться, что онъ самъ толкался между народомъ. Коснувшись вопроса объ отношеніи еврейской религіи къ католической, Виль провелъ совершенно одинаковый взглядъ съ м-ромъ Казобономъ, горячо возстававшимъ противъ мнѣнія мидльтонскихъ жителей на этотъ счетъ; затѣмъ молодой гость полу-шутя, полу-восторженно перешелъ къ описанію разнообразныхъ удовольствій, которыми онъ пользовался въ Римѣ.
-- Здѣсь невольно развиваешься, говорилъ онъ;-- богатство по части произведеній искуства такъ велико, что каждый имѣетъ возможность дѣлать постоянныя сравненія между ними; здѣсь всякій видитъ не мертвую букву, а живые образы прошедшихъ вѣковъ. Вы, м-ръ Казобонъ, можетъ быть, слишкомъ преданы серьезнымъ занятіямъ, чтобы чувствовать на себѣ это вліяніе Рима; но на меня онъ дѣйствуетъ необыкновенно живительно. Бродя среди его развалинъ, я представляю себѣ совершенно иначе древнюю исторію и изъ всѣхъ этихъ живописныхъ руинъ я, при помощи воображенія, создаю себѣ цѣлые дворцы и храмы.
Время отъ времени Виль обращался съ вопросами къ Доротеѣ и вступалъ съ нею въ серьезныя пренія по поводу Мадонны di Foligno или группы Лаокаона, точно онъ принималъ ея сужденія за окончательный приговоръ этимъ произведеніямъ. Умѣнье кстати коснуться міровыхъ вопросовъ придаетъ разговору необыкновенное оживленіе и потому м-ръ Казобонъ не безъ гордости слушалъ, какъ говорила его жена, обладавшая рѣдкимъ въ женщинѣ даромъ краснорѣчія. Обѣдъ шелъ весело; м-ръ Казобонъ объявилъ, что онъ прерветъ дня на два свои чтенія въ публичной библіотекѣ и что, поработавъ еще нѣсколько времени послѣ того, онъ не намѣренъ уже оставаться болѣе въ Римѣ. Это побудило Виля упросить м-съ Казобонъ, чтобы она не уѣзжала изъ Рима, не посѣтивъ двухъ или трехъ мастерскихъ художниковъ.
-- Неужели м-ръ Казобонъ не сводитъ васъ туда? говорилъ онъ съ одушевленіемъ.-- Такого рода вещи нужно непремѣнно видѣть; это, такъ сказать, спеціальная школа искуства. Я готовъ сопровождать васъ во время этого обзора. Намъ не нужно утомлять себя осмотромъ всѣхъ мастерскихъ, но мы посѣтимъ только нѣкоторыя изъ нихъ, по выбору.
М-ръ Казобонъ, замѣтивъ, что Доротея выразительно смотритъ на него, спросилъ, будетъ-ли это ее интересовать, и если да, то онъ къ ея услугамъ на весь слѣдующій день.
Рѣшено было тутъ-же, что Виль явится къ нимъ завтра и поѣдетъ вмѣстѣ съ ними.
Обойти мастерскую Торвальдсена,-- этой современной знаменитости, о которой даже м-ръ Казобонъ первый вспомнилъ,-- было немыслимо. Осмотрѣвъ ее, наши туристы, руководимые Вилемъ, отправились въ студію Адольфа Наумана, художника, который, по словамъ Виля, стоялъ во главѣ послѣдователей возрожденія христіанскаго искуства и былъ однимъ изъ живописцевъ, олицетворявшихъ на полотнѣ таинства древняго міра и воспроизводившихъ для настоящаго поколѣнія образы великихъ людей.
-- Я самъ подъ его руководствомъ написалъ нѣсколько эскизовъ масляными красками, сказалъ Виль.-- Но я ненавижу снимать копіи съ чужихъ оригиналовъ; мнѣ непремѣнно хочется вставить въ нихъ что нибудь свое, самобытное. Такъ, напримѣръ, Науманъ написалъ картину "Святые мужи, везущіе колесницу церкви", а я, въ подражаніе ему, набросалъ эскизъ въ родѣ извѣстной картины Маріо, "Тамбурленъ, везомый въ колесницѣ, въ которой впряжены побѣжденные короли". Я придерживаюсь больше свѣтскихъ сюжетовъ и нерѣдко дразню Наумана за то, что онъ черезъ-чуръ увлекается отвлеченными идеями; но на этотъ разъ я намѣренъ перещеголять даже его. Мой Тамбурлэнъ будетъ олицетвореніемъ исторіи физическихъ міровыхъ переворотовъ, уничтожающихъ цѣлыя царства. По-моему, это очень близкое пифическое истолкованіе идеи.
Проговоривъ это, Виль взглянулъ на м-ра Казобона, который довольно холодно выслушалъ его смѣлое сравненіе и равнодушно кивнулъ головой.
-- Картина должна выйдти великолѣпная, если вы удачно выразите въ ней такую обширную идею, затѣтила Доротея.-- Но мнѣ-бы хотѣлось выслушать болѣе точное объясненіе ея. Какіе-же именно перевороты долженъ изображать вашъ Тамбурлэнъ: землетрясенія или изверженія волкановъ?
-- Ну, да, конечно, отвѣчалъ смѣясь Виль,-- я разумѣю и это, и переселеніе человѣческихъ расъ, и открытіе Америки, и изобрѣтеніе пара, словомъ, все, что только можно себѣ вообразить по части переворотовъ.
-- Какая трудная задача для зрителя вашей будущей картины! воскликнула Доротея, взглянувъ съ улыбкой на мужа.-- Нужно быть такимъ ученымъ, какъ м-ръ Казобонъ, чтобы умѣть понять смыслъ ея.
М-ръ Казобонъ усиленно заморгавъ глазами, взглянулъ украдкой на Виля. Онъ началъ подозрѣвать, что надъ нимъ трунятъ. Но неужели и Доротею можно заподозрить въ этомъ намѣреніи?
Наумана они нашли погруженнымъ въ работу, хотя передъ нимъ не оказывалось никакой модели. Всѣ картины молодого художника были разставлены самымъ выгоднымъ образомъ; самъ-же онъ возсѣдалъ передъ мольбертомъ въ сѣрой блузѣ, съ коричневымъ бархатнымъ беретомъ на головѣ. Вся обстановка была такъ прилична, что онъ какъ будто ожидалъ въ это утро посѣщенія англійской леди.
При входѣ гостей, Науманъ вѣжливо поклонился и ломанымъ англійскимъ языкомъ принялся объяснять имъ сюжеты оконченченныхъ и начатыхъ имъ картинъ. При этомъ можно было замѣтить, что онъ внимательно разсматриваетъ, какъ м-ра Казобона, такъ и его жену. Виль перебѣгалъ отъ одного мольберта къ другому, восторгаясь то тѣмъ, то другимъ, достоинствомъ къ произведеніяхъ своего друга.
Передъ Доротеей открылся совершенно новый міръ при взглядѣ на всѣхъ этихъ Мадоннъ, сидящихъ на тронахъ, подъ балдахинами и окруженныхъ сельскими видами, а также на древнихъ мучениковъ съ орудіями пытки, воткнутыми въ ихъ головы. То, что она считала прежде чудовищнымъ, представлялось ей теперь совершенно естественнымъ и понятнымъ. Но м-ра Казобона, повидимому, вовсе не интересовалъ такой характеръ живописи.
-- Въ живописи я понимаю чувствомъ прекрасное, но для ума моего недоступенъ энигматическій смыслъ картинъ, сказала Доротея, обращаясь къ Вилю,-- и не смотря на то, мнѣ понятнѣе вотъ такія картины, чѣмъ та, о которой вы намъ сегодня говорили.
-- Пожалуйста, не поминайте о моей пачкотнѣ при Науманѣ, прервалъ ее Виль.-- Онъ называетъ мои картины pfiuscherei -- самое позорное, по его словамъ, названіе.
-- Неужели это правда! спросила Доротея, устремивъ свѣтлый, открытый взглядъ на Наумана.
-- О! да вѣдь онъ занимался живописью ради забавы, отвѣчалъ Науманъ съ легкой гримасой.-- Его настоящее призваніе -- les belles-lettres. На это онъ ма-астеръ!
Науманъ такъ протянулъ букву а, что, казалось, будто онъ употребилъ слово -- мастеръ въ видѣ насмѣшки. Вилю это не очень понравилось, однако онъ принудилъ себя засмѣяться. М-ра Казобона хотя сильно коробило въ то время, когда художникъ немилосердно коверкалъ англійскій языкъ, но, услышавъ, съ какой справедливой строгостію тотъ выразился о Вилѣ, онъ почувствовалъ къ нему нѣкоторое уваженіе.
Нѣсколько минутъ спустя, Науманъ отвелъ Виля въ сторону и поговоривъ съ нимъ что-то вполголоса, выразительно посмотрѣлъ прежде на свѣже-натянутый холстъ начатой картины и затѣмъ на м-ра Казобона.
-- Мой другъ Владиславъ, произнесъ громко молодой художникъ, выступая впередъ и обращаясь къ своему гостю,-- думаетъ, сэръ, что вы извините мою откровенность, если я вамъ сознаюсь, что снимокъ портрета съ вашей головы будетъ для меня драгоцѣннымъ пріобрѣтеніемъ для изображенія на моей картинѣ Фомы Аквитанскаго. Это, конечно, большая смѣлость съ моей стороны... но въ природѣ такъ рѣдко можно найдти оригиналъ для воплощенія своей идеи...
Уваженіе къ Науману поднялось еще на нѣсколько градусовъ въ глазахъ м-ра Казобона.
-- Вы меня очень удивляете, сэръ, отвѣчалъ онъ, слегка покраснѣвъ, вслѣдствіе чего, выраженіе его лица много выиграло;-- но если моя скромная физіономія, которую я привыкъ считать очень обыкновенной, можетъ съ пользой доставить вамъ нѣсколько чертъ для изображенія ученаго богослова, то я сочту себя чрезвычайно счастливымъ,-- впрочемъ, съ условіемъ, чтобы сеансы не долго длились, и чтобы м-съ Казобонъ откровенно сказала, не будетъ-ли ей непріятна такого рода задержка.
Доротея съ большой радостью согласилась ждать и сказала, что ей будетъ пріятно видѣть портретъ мужа въ картинѣ.
У Наумана тотчасъ-же нашлись готовыя кисти и краски и онъ приступилъ къ работѣ. Разговоръ шелъ своимъ порядкомъ. Доротея тихо опустилась на стулъ; она давно уже не была такъ счастлива, какъ сегодня. Окружающіе ее люди, Римъ съ своими сокровищами,-- все, все въ эту минуту казалось ей прекраснымъ!...
Ловкій художникъ, во время сеанса, завелъ рѣчь объ англійской политикѣ и м-ру Казобону пришлось давать довольно пространные отвѣты на каждый его вопросъ. Виль сидѣлъ вдали, на ступенькахъ небольшаго возвышенія, служившаго въ родѣ подмостокъ для моделей, и наблюдалъ оттуда за разговаривавшими.
-- Теперь нужно отдохнуть съ полчаса и за тѣмъ снова продолжать, произнесъ наконецъ Науманъ, опуская кисть.-- Владиславъ, подойди сюда, посмотри, сказалъ онъ, обращаясь къ Вилю;-- мнѣ кажется, что начало портрета удалось отлично.
Виль весело вскочилъ съ мѣста и вскрикнулъ отъ восторга, взглянувъ на картину.
-- Жаль, если вамъ нельзя будетъ сегодня долѣе у меня остаться, м-ръ Казобонъ, проговорилъ Науманъ.-- Быть можетъ, вы желаете ѣхать еще куда-нибудь... Я не смѣю васъ безпокоить... Не завернете-ли вы сюда хоть завтра утромъ?...
-- О! останемтесь здѣсь! воскликнула Доротея.-- Намъ некуда ѣхать сегодня, неправда-ли? прибавила она, взглянувъ умоляющими глазами на мужа.-- Право, жаль будетъ оставить недоконченной эту прекрасную голову.
-- Сэръ, я въ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ благосклонно м-ръ Казобонъ.-- Сегодня мозгъ мой отдыхаетъ, пусть, по крайней мѣрѣ, голова будетъ полезна на что-нибудь.
-- Вы невыразимо добры! Я очень счастливъ! воскликнулъ Науманъ и заговорилъ вдругъ по-нѣмецки съ Вилемъ, указывая ему то на одно мѣсто своей картины, то на другое, дѣлая видъ, что разсуждаетъ объ ней. Затѣмъ, онъ началъ осматриваться кругомъ, какъ-бы ища развлеченія для своихъ гостей и, быстро повернувшись въ Казобону, сказалъ:
-- Не позволитъ-ли мнѣ ваша прелестная супруга набросать съ нея небольшой эскизъ, пока вы отдыхаете? Я сдѣлаю, конечно, не портретъ ея для вставки въ эту картину, а такъ, простой этюдъ.
М-ръ Казобонъ вѣжливо поклонился художнику и выразилъ надежду, что м-съ Казобонъ, вѣроятно, не откажется сдѣлать ему это одолженіе, а Доротея прямо спросила:
-- Гдѣ вы прикажете мнѣ стать?
Науманъ разсыпался въ извиненіяхъ и началъ немедленно устанавливать Доротею, которая покорилась ему безъ всякихъ ужимокъ и смѣха, такъ часто употребляемыхъ дамами въ подобныхъ случаяхъ.
-- Я-бы желалъ нарисовать васъ въ видѣ св. Клары, говорилъ Науманъ, поправляя позу Доротеи.-- Подоприте вашу щеку рукой, опустите глаза внизъ... на этотъ стулъ... вотъ такъ!
Вилю хотѣлось пасть въ ногамъ очаровательной модели и облобызать край ея одежды; но въ то-же время ему до смерти хотѣлось поколотить хорошенько Наумана за то, что тотъ осмѣлился взять руку Доротеи и согнуть ее по своему.
-- Это просто наглость, безстыдство съ его стороны, разсуждалъ про себя Виль съ негодованіемъ.-- Мнѣ досадно, зачѣмъ я привезъ ее сюда!...
Артистъ съ жаромъ принялся за работу, и Виль, нѣсколько успокоившись, началъ тихо бродить по комнатѣ, стараясь по возможности занимать м-ра Казобона. Но, какъ видно, это ему не совсѣмъ удалось, потому-что не прошло и получасу, какъ м-ръ Казобонъ громко спросилъ жену: не устала-ли она? Науманъ тотчасъ понялъ намекъ и сказалъ:
-- Сэръ, если вы сдѣлаете мнѣ одолженіе и пожалуете опять завтра, то я тотчасъ-же отпущу вашу супругу.
М-ръ Казобонъ простеръ свое снисхожденіе до того, что согласился пріѣхать на другой день, особенно, когда молодой художникъ доказалъ ему, что для полнаго совершенства въ отдѣлкѣ головы Фомы Аквитанскаго необходимъ еще сеансъ. Изображеніе св. Клары требовало также нѣкоторыхъ дополненій. Такимъ образомъ, на слѣдующій день Казобоны пріѣхали вторично. Фома Аквитанскій, сидящій среди учителей церкви и отвлеченный отъ земныхъ преній зрѣлищемъ небеснаго видѣнія, такъ понравился м-ру Казобону, что онъ тутъ-же условился въ цѣнѣ этой картины съ Науманомъ. Святая Клара, по словамъ самого художника, оказалась очень неудовлетворительной; онъ никакъ не могъ заранѣе опредѣлить, выйдетъ-ли хорошая картина изъ этого эскиза, поэтому и продажа ея осталась до времени вопросомъ нерѣшеннымъ. Я не буду останавливаться на томъ, какъ Науманъ усердно трунилъ надъ Казобономъ вечеромъ того дня и какими дифирамбами онъ воспѣвалъ красоту Доротеи. Виль искренно вторилъ ему, однакожъ между ними случались и разногласія: какъ только художникъ осмѣливался разбирать красавицу по частямъ, Виль выходилъ изъ себя; онъ упрекалъ своего пріятеля въ самоувѣренности, въ слишкомъ грубомъ выборѣ словъ, и въ особенности въ дерзости, когда тотъ сдѣлалъ какое-то замѣчаніе на счетъ губъ Доротеи. "Это не такая женщина, о которой можно говорить, какъ обо всѣхъ", воскликнулъ Виль, неимѣвшій духа высказать своихъ настоящихъ мыслей и потому сильно раздражившійся. А между тѣмъ, давно-ли онъ, согласившись привезти Казобоновъ въ мастерскую своего пріятеля, считалъ свою гордость удовлетворенной тѣмъ, что онъ первый доставилъ Науману возможность изучить прекрасныя черты, или скорѣе, божественную красоту и-съ Казобонъ (обыкновенныя выраженія для опредѣленія прелестей своей кузины Виль считалъ недостаточными).
Вотъ-бы удивились жители Типтона и его окрестностей, равно какъ и сама Доротея, если-бы до ихъ свѣденія дошло, что есть люди, восторгающіеся ея наружностію! Въ томъ краю м-съ Брукъ слыла только красивой молодой женщиной.
-- Сдѣлай милость, Науманъ, перестанемъ говорить объ этомъ предметѣ, воскликнулъ, наконецъ, Виль, прерывая краснорѣчивыя изліянія своего пріятеля.-- М-съ Казобонъ нельзя разбирать, какъ натурщицу.
Наунанъ вытаращилъ отъ удивленія глаза.
-- Schön! Давай толковать о моемъ Фомѣ Аквитанскомъ, отвѣчалъ онъ.-- Вѣдь это также типъ не послѣдняго разряда. Я убѣжденъ, что великій схоластикъ будетъ очень польщенъ, если на его портретъ окажется сильный спросъ. Вѣдь эти накрахмаленные ученые доктора страхъ какъ тщеславны! Мнѣ показалось даже, что его гораздо болѣе интересовалъ его собственный портретъ, чѣмъ портретъ жены.
-- Это препротивный фатъ и вмѣстѣ съ тѣмъ педантъ; у него просто рыбья кровь, сказалъ Виль, чуть не скрежеща зубами отъ негодованія.
Слушателю его было неизвѣстно, что онъ многимъ обязанъ м-ру Казобону; но въ эту минуту самъ Виль дорого-бы далъ за возможность сбросить съ себя иго благодарности.
-- Хорошо-бы они сдѣлали, если-бы уѣхали поскорѣе изъ Рима, душа моя, замѣтилъ Науманъ, пожимая плечами.-- Ихъ присутствіе портитъ твой хорошій характеръ.
Съ этого дня Виль началъ изобрѣтать разныя средства и уловки, чтобы увидѣть Доротею на-единѣ. Онъ ничего другого не добивался, какъ только возможности заинтересовать немного своей личностью Доротею и оставить въ ней хорошее воспоминаніе о себѣ. Его сильно раздражало ея постоянное добродушіе и ровная веселость со всѣми. Ему хотѣлось добиться какихъ-нибудь особенныхъ проявленій чувства: Вилю, какъ всѣмъ мужчинамъ вообще, было-бы пріятно видѣть, что владычица его сердца, съ высоты своего трона, отличаетъ его небольшими знаками вниманія отъ прочей толпы. Но требованія и желанія Виля были полны противорѣчій. Иногда онъ отъ души восторгался, когда прекрасные глаза Доротеи обращались съ тревогой и мольбой къ мужу; ему казалось, что она потеряла-бы часть своей прелести, если-бы была менѣе предана своему долгу. Но вслѣдъ за тѣмъ онъ выходилъ изъ себя отъ негодованія, видя, съ какимъ ледянымъ равнодушіемъ Казобонъ встрѣчаетъ взгляды жены. Вся кровъ Виля кипѣла въ эти минуты и онъ мучился желаніемъ наговоритъ своему родственнику какихъ-нибудь дерзостей, тогда какъ долгъ чести и благодарности накладывалъ на него печать молчанія.
На слѣдующій день, послѣ перваго сеанса въ мастерской Наумана, Казобоны не приглашали Виля обѣдать. Тѣмъ не менѣе онъ увѣрилъ себя, что обязанъ сдѣлать имъ визитъ, припомнивъ очень хорошо, что единственное время, когда м-ра Казобона можно было не застать дома -- это утромъ, передъ обѣдомъ.
Доротея, не замѣтивъ, что мужъ ея остался недоволенъ тѣмъ, что она приняла въ первый разъ Виля въ его отсутствіе, не сочла нужнымъ отказать ему и во второй разъ, тѣмъ болѣе, что этотъ визитъ Виля былъ прощальнымъ визитомъ. Въ ту минуту, когда онъ входилъ въ комнату, Доротея занималась разсматриваніемъ прибора изъ камей, купленнаго ею для Целіи. Поздоровавшись съ кузеномъ своего мужа, какъ ни въ чемъ ни бывало, молодая женщина подала ему браслетъ съ камеями.
-- Какъ я рада, что вы пришли, сказала она,-- можетъ быть, вы знаете толкъ въ камеяхъ, посмотрите, хорошъ-лы этотъ браслетъ? Я было хотѣла даже попросить васъ, чтобы вы выбрали ихъ для меня; но м-ръ Казобонъ на это не согласился, говоря, что теперь некогда васъ безпокоить. Его занятія кончаются завтра и мы черезъ три дня уѣзжаемъ, а между тѣхъ я такъ озабочена покупкой камей. Пожалуйста, сядьте поближе и разсмотрите ихъ хорошенько.
-- Я не большой знатокъ въ этомъ дѣлѣ, отвѣчалъ Виль,-- но вижу, что эти маленькія камеи съ изображеніемъ гомеровскихъ героевъ -- несомнѣнно хороши. Цвѣтъ ихъ великолѣпный, они вамъ будутъ очень въ лицу.
-- Да вѣдь я купила ихъ для сестры, а у нея совершенно другой типъ, чѣмъ у меня, возразила Доротея.-- Помните, вы видѣли ее въ Ловикѣ? Она блондинка -- и прехорошенькая, по крайней мѣрѣ, на мои глаза. Мы съ ней во всю жизнь не разставались такъ надолго, какъ теперь. Это общая баловница, но характера безподобнаго. Она проговорилась какъ-то дома, что ей очень-бы хотѣлось имѣть приборъ изъ камей... Жаль будетъ, если я ошибусь въ выборѣ и куплю не то, что слѣдуетъ, заключила она съ улыбкой.
-- А вы, какъ видно, не знаете цѣны камеямъ, сказалъ Виль, садясь недалеко отъ Доротеи и слѣдя за тѣмъ, какъ она запираетъ футляры.
-- Откровенно сказать, я не считаю ихъ большой драгоцѣнностью, отвѣчала Доротея.
-- Неужели вы еретичка по части искуствъ? Какъ это странно! А я до сихъ поръ воображалъ, что вы сочувствуете всему прекрасному.
-- Я большая чудачка, сказала очень наивно Доротея.-- Такъ, напримѣръ, я желала-бы видѣть счастливой не только себя, но и каждаго человѣка; вотъ почему всѣ эти огромныя затраты на пріобрѣтеніе произведеній искуствъ кажутся мнѣ безполезными и мнѣ больно подумать, что онѣ не служатъ ко благу людей. Все мое удовольствіе отравлено мыслію, что для большинства людей недоступны такія дорогія наслажденія.
-- Я называю это фанатизмомъ человѣколюбія! пылко воскликнулъ Виль.-- Послѣ этого нельзя ничѣмъ наслаждаться -- ни природой, ни поэзіей, ничѣмъ изящнымъ! Если-бы вы дѣйствительно держались такого принципа, вамъ-бы слѣдовало сдѣлаться злой, не смотря на то, что у васъ доброе сердце, и стараться заглушить въ себѣ всѣ хорошія качества, чтобы не быть лучше другихъ. А по-моему, высшее назначеніе человѣка состоитъ въ умѣньи наслаждаться жизнію, какова она есть. Зачѣмъ намъ портить репутацію нашей планеты -- земли? Это чрезвычайно пріятное мѣсто для жизни. Радость просвѣтляетъ человѣка. И къ чему всѣ эти вѣчныя заботы о другихъ? Наслаждаться жизнію, искуствами, всѣмъ, чѣмъ хотите -- вы этимъ, способомъ воздадите должное своему ближнему. Неужели вы хотите превратить все, что юно на свѣтѣ, въ трагическій хоръ, плачущій и проповѣдующій скупость? Право, я начинаю подозрѣвать, что у васъ составилось ложное понятіе о достоинствахъ скупости и что вы намѣрены обречь себя на мученическую жизнь..
Виль почувствовалъ, что зашелъ слишкомъ далеко и вдругъ остановился. Но Доротея думала въ эту минуту совсѣмъ о другомъ и отвѣчала ему безъ всякаго волненія:
-- Вы, должно быть, меня не поняли. У меня вовсе не грустный и не меланхолическій характеръ. Я не умѣю быть долго несчастной. Я женщина сердитая и упрямая -- совсѣмъ не то, что Целія; у меня бываютъ страшныя вспышки, но затѣмъ я снова дѣлаюсь всѣмъ довольна. Слѣпо вѣрить каждому авторитету по части искуствъ я не умѣю. Мнѣ-бы очень хотѣлось наслаждаться здѣсь художественными произведеніями, но ихъ такое множество, что мнѣ кажется -- я рѣшительно не понимаю почему,-- будто здѣсь выставка скорѣе безобразія, чѣмъ красоты. Очень можетъ быть, что живопись и скульптура въ Римѣ превосходны, но многіе ихъ образцы грубы и циничны, а иногда даже карикатурны. Кой-гдѣ мелькаютъ между ними прекрасныя вещи, производящія на меня такое-же пріятное впечатлѣніе, какъ видъ Албанскихъ горъ или какъ картина захожденія солнца съ высоты Пинчіо; но отъ этого еще болѣе начинаешь жалѣть, почему въ такой массѣ разныхъ произведеній, стоившихъ безконечныхъ трудовъ художникамъ, такъ рѣдко увидишь замѣчательную вещь.
-- Вы правы, отвѣчалъ Виль,-- дурныхъ произведеній всегда бываетъ больше, чѣмъ хорошихъ, но они-то и подготовляютъ почву для истиннаго искуства.
-- Ахъ! Боже мой! воскликнула Доротея, схватившаяся за эти послѣднія слова, подъ вліяніемъ своихъ мыслей: -- я вижу теперь, какъ трудно сдѣлать что-нибудь хорошее. Живя въ Римѣ, я убѣдилась, что если-бы можно было передать на полотнѣ домашнюю жизнь многихъ изъ насъ, то эти картины вышли-бы уродливѣе и страшнѣе, чѣмъ большая часть подобныхъ картинъ, которыя привелось мнѣ видѣть здѣсь, въ Римѣ.
Доротея открыла было ротъ, чтобы продолжать, но вдругъ перемѣнила намѣреніе и замолчала.
-- Вы слишкомъ молоды для такихъ мыслей, возразилъ съ энергіей Виль, встряхивая по обыкновенію волосами.-- Это анахронизмъ. Вы разсуждаете точно старуха. Васъ вѣрно воспитывали подъ вліяніемъ какихъ-нибудь мрачныхъ легендъ и сказокъ. А теперь васъ запрутъ въ эту каменную тюрьму -- Ловикъ! Васъ тамъ погребутъ заживо! Это ужасно! Я съума схожу при одной мысли объ этомъ. Лучше-бы я васъ никогда не видалъ, чѣмъ знать, какое будущее васъ ожидаетъ.
Виль опять оробѣлъ, думая, что высказалъ слишкомъ много, но смыслъ нашихъ рѣчей очень часто зависитъ отъ тона, которымъ онѣ говорятся; въ словахъ-же Виля слышалось такое нѣжное состраданіе, что Доротея, неизбалованная лаской близкихъ ей людей, почувствовала искреннюю къ нему благодарность и, кротко улыбнувшись, сказала:
-- Благодарю васъ за участіе ко мнѣ. Вы судите такъ о Ловикѣ потому, что не любите его и потому, что вы ведете совсѣмъ другой образъ жизни, чѣмъ мы. А я сама выбрала Ловикъ и нахожу, что сдѣлала хорошо.
Послѣднія слова Доротея произнесла съ такимъ достоинствомъ, что Виль не зналъ, что ей отвѣтить, такъ-какъ теперь уже неумѣстно было-бы пасть къ ея ногамъ и, цѣлуя ея туфли, объявить, что онъ готовъ за нее умереть. По всему было замѣтно, что она ни въ чемъ подобномъ не нуждалась. Оба собесѣдника помолчали нѣсколько минутъ; затѣмъ Доротея, какъ-бы вспомнивъ что-то, заговорила опять:
-- Кстати, я давно уже хочу у васъ спросить о томъ, что вы мнѣ намедни говорили. Можетъ быть, вы сказали это только по живости вашего характера... Я вообще замѣтила, что вы выражаетесь иногда рѣзко. Впрочемъ, я и сама нерѣдко увлекаюсь, когда спѣшу высказаться.
-- Что, что такое я сказалъ? спросилъ Виль, замѣтивъ, что Доротея смутилась.-- У меня бѣдовый языкъ: его удержать почти нельзя, когда я вспылю. Повторите, пожалуйста, я готовъ взять назадъ всѣ свои выраженія.
-- Помните то утро, когда мы съ вами говорили о трудахъ моего мужа? Вы замѣтили, что м-ру Казобону, какъ археологу, необходимо знать нѣмецкій языкъ. Я долго объ этомъ думала и пришла въ убѣжденію, что ему нужно непремѣнно имѣть подъ рукой всѣ тѣ матеріалы, которыми руководились германскіе ученые. Не правда-ли?
Смущеніе Доротеи происходило отъ того, что ей было крайне неловко отдавать на судъ третьяго лица недостатки своего мужа, какъ человѣка ученаго.
-- На что ему всѣ эти матеріалы? отвѣчалъ Виль, давшій себѣ слово не проговориваться болѣе.-- Вѣдь онъ не оріенталистъ, вы сами это знаете. Онъ самъ нерѣдко сознавался, что очень не силенъ въ восточныхъ языкахъ.
-- Но вѣдь существуютъ-же древнія сочиненія по части археологіи, которая пользуются большимъ авторитетомъ до сихъ поръ, не смотря на то, что ученые, написавшіе ихъ, понятія не имѣли о послѣдующихъ открытіяхъ. Почемъ знать, можетъ быть, трудъ м-ра Казобона будетъ имѣть такія-же достоинства, какъ и эти старинныя книги, произнесла Доротея съ усиленной энергіей. Она чувствовала потребность высказать аргументъ, уже давно созрѣвшій въ ея умѣ.
-- Это будетъ зависѣть отъ направленія, которое м-ръ Казобонъ дастъ своему сочиненію, отвѣчалъ Виль тономъ авторитета.-- Предметъ его науки такъ-же непостояненъ, какъ химія: новыя открытія порождаютъ безпрестанно новые взгляды. Кому нужна теперь система, основанная на четырехъ стихіяхъ? Кому нужна книга, написанная въ опроверженіе Парацельса? Развѣ вы не видите, какъ безполезенъ въ настоящее время трудъ тѣхъ людей, которые тащатся по слѣдамъ ученыхъ прошлаго столѣтія -- хоть Бріани, напримѣръ,-- и поправляютъ ихъ ошибки? Стоитъ-ли рыться въ кладовыхъ съ древностями, чтобы очищать отъ промаховъ кривыя теоріи о Хусѣ и Мизраимѣ?
-- Можно-ли относиться къ этому дѣлу такъ легко? сказала Доротея полу-гнѣвнымъ, полу-печальнымъ голосомъ.-- Если справедливо, что вы говорите, то какъ не скорбѣть о томъ, что столько ревностнаго труда пропадаетъ даромъ! Если вы тоже убѣждены въ этомъ, то я удивляюсь, какъ вы можете переносить хладнокровно, что м-ръ Казобонъ -- человѣкъ такой добрый, умный, ученый, тратитъ понапрасну лучшіе годы своей жизни на безполезные труды!...
Доротея была задѣта за живое такимъ оборотомъ разговора и мысленно сердилась на Виля за то, что онъ возбудилъ его.
-- Но вѣдь мы разсуждали о фактѣ, а не о моихъ чувствахъ, возразилъ Виль.-- Если вы желаете наказать меня за то, что я высказалъ вамъ правду, я готовъ покориться. Что-же касается моихъ чувствъ въ м-ру Казобону, то я поставленъ въ такое положеніе, что не могу ихъ объяснять. Это было-бы похоже на похвальное слово ученика учителю.
-- Извините меня, пожалуйста! сказала Доротея, вспыхнувъ до ушей.-- Я чувствую, что это моя вина, что я навела васъ на этотъ разговоръ; притомъ я отнеслась къ нему ошибочно. Долговременный трудъ, кончившійся неудачей, все-таки болѣе достоинъ уваженія, чѣмъ уклоненіе отъ труда изъ страха неудачи.
-- Я до такой степени съ вами согласенъ, отвѣчалъ Виль, рѣшившійся дать другой оборотъ разговору,-- что принимаю твердое намѣреніе не бояться никакого риску, хотя-бы впереди и ожидали меня неудачи. Великодушіе м-ра Казобона послужило мнѣ во вредъ; я хочу теперь отказаться отъ той свободы, которою онъ позволялъ мнѣ пользоваться до сихъ поръ; я вернусь немедленно въ Англію и начну пробивать себѣ дорогу самъ, стараясь не зависѣть ни отъ кого, кромѣ самого себя.
-- Это прекрасно, и я уважаю ваше намѣреніе, произнесла Доротея прежнимъ ласковымъ тономъ.-- Но м-ръ Казобонъ руководился постоянно одной цѣлью -- вашей пользой.
"А-а! понимаю! подумалъ Виль,-- если она и не любитъ мужа, то защищаетъ его теперь изъ упрямства и гордости, которыя замѣняютъ ей любовь".
-- Мы ужь больше съ вами не увидимся, сказалъ онъ, вставая съ мѣста.
-- Дождитесь м-ра Казобона, проговорила Доротея.-- Я такъ рада, что мы съ вами здѣсь встрѣтились. Мнѣ давно хотѣлось съ вами познакомиться.
-- Да, а я съумѣлъ разсердить васъ! Вы будете имѣть дурное мнѣніе обо мнѣ.
-- О, нѣтъ! Сестра увѣряетъ, будто я всегда сержусь на тѣхъ, кто иначе глядитъ на вещи, чѣмъ я; но изъ этого не слѣдуетъ, что я должна дурно думать о такихъ людяхъ. Скорѣе всего мнѣ слѣдуетъ осуждать самую себя за то, что у меня такой нетерпѣливый характеръ.
-- Положимъ, что и такъ, однако я все-таки увѣренъ, что вы не расположены во мнѣ и будете вспоминать обо мнѣ съ непріятнымъ чувствомъ.
-- Совсѣмъ нѣтъ, возразила Доротея открытымъ, ласковымъ тономъ: -- я васъ очень люблю.
Вилю не понравилось выраженіе, съ которымъ были произнесены послѣднія слова; въ эту минуту ему даже захотѣлось, чтобы Доротея его ненавидѣла. Онъ промолчалъ, и лицо его приняло холодное, чтобы не сказать, мрачное выраженіе.
-- И кромѣ того, будущее ваше очень меня интересуетъ, продолжала весело Доротея.-- Я твердо вѣрю, что въ каждомъ человѣкѣ есть свое природное призваніе къ чему-нибудь. Не имѣй я этой вѣры, меня можно было-бы назвать ограниченной женщиной, потому-что я невѣжда по части многихъ искуствъ, не считая живописи. Въ музыкѣ, напримѣръ, въ литературѣ, въ которыхъ вы такъ сильны, я очень мало смыслю. Очень любопытно было-бы знать, какое именно ваше призваніе? Можетъ быть, вы сдѣлаетесь поэтомъ?
-- Это смотря... отвѣчалъ Виль.-- Быть поэтомъ -- значитъ имѣть такую воспріимчивую, чуткую натуру, чтобы отъ нея не могъ ускользнуть ни малѣйшій оттѣнокъ свойствъ предметовъ и воспринимать каждое чувство живѣе, чѣмъ способны на то другіе люди. У поэта творчество незамѣтно сливается съ чувствомъ, а чувство, въ свою очередь, является новымъ орудіемъ для творчества. Вдохновеніе-же находитъ на человѣка по временамъ...
-- Вы забыли упомянуть о способности писать стихи, прервала его Доротея.-- Стихотворство -- необходимое дополненіе свойствъ поэта. Мнѣ очень понятна ваша мысль о родствѣ творчества съ чувствомъ, потому что я на себѣ это испытывала. Со всѣмъ тѣмъ, я никогда не могла писать стиховъ.
-- Вы сами по себѣ поэма! съ жаромъ воскликнулъ Виль.-- Ваше призваніе -- вдохновлять собой поэта!..
-- Очень рада, если это такъ, сказала Доротея, засмѣявшись своимъ серебристымъ смѣхомъ и игриво посмотрѣвъ на Виля.-- Вы сегодня наговорили мнѣ много пріятнаго.
-- Какъ-бы я желалъ всегда говорить вамъ только одно пріятное, замѣтилъ съ жаромъ Виль.-- Всегда быть вамъ полезнымъ, хотя-бы въ бездѣлицахъ. Но едва-ли мнѣ представится къ этому случай!
-- Почему-жь нѣтъ? возразила Доротея.-- Можетъ быть, и представится. Я, по крайней мѣрѣ, никогда не забуду, что вы желаете мнѣ добра. Въ первый день нашей встрѣчи во мнѣ родилась надежда, что мы съ вами сдѣлаемся друзьями, тѣмъ болѣе, что вы родственникъ м-ру Казобону.
При этомъ на глазахъ Доротеи сверкнули слёзы и Виль почувствовалъ, что вслѣдствіе симпатіи и его глаза сдѣлались влажными.
Намекъ на мужа испортилъ-бы Вилю эту отрадную минуту, если-бы онъ въ это время могъ думать о чемъ-либо другомъ, кромѣ очаровательной красоты невинной, неопытной женщины, говорившей съ нимъ такъ кротко и съ такимъ достоинствомъ.
-- Даже и теперь есть къ вамъ просьба и вы можете ее исполнить, сказала Доротея, вставая съ мѣста и пройдясь по комнатѣ подъ вліяніемъ волненія.-- Дайте мнѣ слово, что вы никогда, ни съ кѣмъ не станете говорить о работахъ м-ра Казобона, т. е. въ томъ смыслѣ, какъ вы говорили со мной. Повторяю снова, я одна виновата, что навела васъ на этотъ разговоръ и беру всю вину на себя. А съ васъ я беру обѣтъ молчанія. Вы дадите мнѣ его?
Остановившись какъ разъ противъ Виля, Доротея серьезно посмотрѣла ему въ глаза.
-- Конечно, дамъ! отвѣчалъ Виль, невольно покраснѣвъ при мысли, что, не смотря на молчаніе, на него налагаемое, ему никто не можетъ запретить ненавидѣть отъ души своего кузена, особенно, когда ему удастся сбросить съ себя всѣ обязательства въ отношеніи къ нему. Поэтъ долженъ умѣть ненавидѣть, сказалъ Гете, и Виль былъ готовъ доказать это на дѣлѣ.
-- Я долженъ уйдти теперь, не дождавшись м-ра Казобона, сказалъ онъ Доротеѣ,-- а съ нимъ я приду проститься передъ самымъ отъѣздомъ.
Доротея подала ему руку и они обмѣнялись ворошимъ: "прощайте"!
Но при выходѣ изъ воротъ, Виль встрѣтился съ м-ромъ Казобономъ и послѣдній, пожелавъ юному кузену всего лучшаго, вѣжливо отклонилъ удовольствіе видѣться съ нимъ на слѣдующій день, говоря, что у нихъ пропасть хлопотъ съ приготовленіями въ отъѣзду.
-- Мнѣ нужно сообщить вамъ кое-что весьма пріятное для васъ о вашемъ кузенѣ Владиславѣ, сказала въ этотъ вечеръ Доротея своему мужу. Утромъ она также заговорила о Вилѣ съ мужемъ, объявивъ, что онъ только-что ушелъ отъ нея и придетъ завтра опять; но м-ръ Казобонъ прервалъ ее тогда замѣчаніемъ, что онъ встрѣтилъ Виля у воротъ и что они тамъ окончательно простились. Слова эти были сказаны такимъ тономъ, какой обыкновенно употребляется въ тѣхъ случаяхъ, когда мы не желаемъ продолжать начатаго разговора и вообще относимся къ нему безъ всякаго интереса. Доротеѣ пришлось поневолѣ выждать.
-- А что такое, душа моя? спросилъ теперь м-ръ Казобонъ (въ минуту холодности, онъ всегда называлъ жену -- душа моя).
-- Владиславъ не намѣренъ уже болѣе вести бродячую жизнь, отвѣчала Доротея,-- и хочетъ жить своими трудами, безъ вашей помощи. Онъ собирается вернуться въ Англію, чтобы начать устроивать свою карьеру. Я полагала, что вы сочтете это добрымъ знакомъ, заключила она, ласково посматривая на равнодушное лицо мужа.
-- Онъ назвалъ вамъ избранное занятіе, которому намѣренъ себя посвятить?
-- Нѣтъ, но онъ находитъ вреднымъ для себя ваше великодушіе къ нему. Впрочемъ, онъ самъ вамъ обо всемъ напишетъ. Не правда-ли, что и намѣреніе перемѣниться есть уже хорошій залогъ для будущаго?
-- Посмотримъ, что онъ мнѣ сообщитъ на этотъ счетъ, замѣтилъ Казобонъ.
-- Я говорила ему, что у васъ на первомъ планѣ всегда его польза. Я никогда не забуду вашъ добрый отзывъ о немъ, высказанный -- помните, когда я въ первый разъ увидѣла его въ Ловикѣ? Съ этими словами Доротея тихо положила свою руку на руку мужа.
-- Я былъ связанъ долгомъ въ отношеніи къ нему, отвѣчалъ м-ръ Казобонъ, прикрывъ, въ видѣ ласки, своей рукой руку жены, но сохраняя на лицѣ прежнее выраженіе недовольства.-- Признаться сказать, онъ только по этому и возбуждалъ во мнѣ интересъ; во всякомъ случаѣ намъ нечего разсуждать о его будущемъ, ради котораго я не перейду границъ, которыхъ я держался до сихъ поръ.
Послѣ этого разговора Доротея уже болѣе не упоминала о Вилѣ.