У м-ра Казобона повторился припадокъ, но съ меньшей силой, чѣмъ въ первый разъ, такъ что спустя нѣсколько дней, онъ сталъ приходить въ свое обычное состояніе. Однако Лейдгатъ, повидимому, считалъ его болѣзнь заслуживающею особеннаго вниманія; онъ не только выслушивалъ его посредствомъ стетоскопа (способъ, не признававшійся еще необходимостью въ медицинской практикѣ того времени), но даже сидѣлъ по цѣлымъ днямъ около больного, слѣдя за нимъ. На вопросъ м-ра Казобона -- что за причина его болѣзни? онъ отвѣчалъ, что все зло кроется въ привычкѣ, свойственной всѣмъ ученымъ, а именно, въ излишнемъ напряженіи умственныхъ силъ и въ однообразіи труда..
-- Единственное средство противъ вашей болѣзни, говорилъ онъ,-- поменьше работать и побольше развлекаться.
М-ръ Брукъ, присутствовавшій однажды при такомъ разговорѣ, увѣрялъ, что и-ръ Казобонъ долженъ заниматься уженьемъ рыбы, какъ Кадваладеръ, и завести себѣ товарный станокъ, чтобы точить игрушки, ножки къ столамъ и разныя другія мелкія вещи.
-- Короче сказать, вы совѣтуете мнѣ впасть прежде времени въ дѣтство, замѣтилъ бѣдный м-ръ Казобонъ съ горечью.-- Такого рода занятія, продолжалъ онъ, смотря на Лейдгата,-- служили-бы для меня точно такимъ-же развлеченіемъ, какъ трепанье пакли для преступниковъ исправительнаго дома.
-- Признаюсь, сказалъ улыбаясь Лейдгатъ,-- предписывать больному развлеченія все равно, что совѣтывать ему стараться быть всегда въ хорошемъ расположеніи духа. Мнѣ слѣдовало-бы лучше посовѣтовать вамъ не очень много трудиться и кротко переносить, когда другимъ вздумается васъ развлекать.
-- Да, да, вмѣшался м-ръ Брукъ,-- велите-ка Доротеѣ играть съ вами въ трикъ-тракъ по вечерамъ, или хоть въ воланъ... По моему, нѣтъ лучше игры, какъ воланъ... Въ мое время онъ былъ въ большой модѣ. Можетъ быть, это будетъ трудно для вашихъ глазъ, Казобонъ? Въ такомъ случаѣ почаще отдыхайте. Или займитесь какой-нибудь легкой наукой -- конхологіей {Наука о раковинахъ.}, напримѣръ... Я полагаю, что это должно быть очень легкая наука... Или, наконецъ, заставьте Доротею читать вамъ вслухъ легкія "вещи -- Смолетта "Roderick Random," или "Humphrey Clinker"... правда, они немножко скоромнаго содержанія... но она вѣдь теперь замужемъ, можетъ все читать, понимаете? Я помню, какъ я бывало хохоталъ до упаду надъ этими книгами! Тамъ есть преуморительная сцена съ панталонами почтальона... Да, у теперешнихъ авторовъ уже нѣтъ такого юмору! Я перечиталъ всю эту литературу, но для васъ вѣдь она будетъ новостью.
-- Это такая-же питательная пища, какъ репейникъ вмѣсто хлѣба, готовъ былъ отвѣтить м-ръ Казобонъ, но изъ уваженія къ дядѣ своей жены промолчалъ и, наклонивъ голову въ знакъ согласія, замѣтилъ нѣсколько минутъ спустя, что такого рода книги могутъ удовлетворить только извѣстнаго рода умы.
-- Видите-ли что, сказалъ проницательный судья Лейдгату, когда они оба вышли изъ комнаты больного,-- Казобонъ въ послѣднее время слишкомъ усидчиво работалъ, и для него большое лишеніе, что вы запретили ему исключительно заниматься своимъ сочиненіемъ. Онъ пишетъ что-то чрезвычайно ученое... по части розысканія древностей, понимаете? Я не могъ-бы слѣдовать его примѣру... я былъ всегда непостояненъ въ занятіяхъ. Но вѣдь священники -- дѣло другое, они болѣе стѣснены, чѣмъ мы... Не мѣшало-бы, если-бы Казобона сдѣлали теперь епископомъ... онъ написалъ отличный памфлетъ за Пиля... Это мѣсто заставило-бы его вести болѣе подвижную жизнь, чаще являться въ публикѣ... онъ отъ этой перемѣны пополнѣлъ-бы даже, я думаю. Совѣтую вамъ переговорить объ этомъ съ м-съ Казобонъ; она преловкая на всѣ эти дѣла, моя племянница... Скажите, что ея мужу необходимы развлеченія, удовольствія... Наведите ее на эту мысль...
Лейдгатъ и безъ совѣта м-ра Брука имѣлъ намѣреніе переговорить съ Доротеей. Ея не было въ комнатѣ въ то время, когда дядя предлагалъ м-ру Казобону придуманные имъ способы разнообразить жизнь въ Ловикѣ; но кромѣ этого раза, она постоянно находилась при больномъ во время посѣщенія его докторомъ. Въ ея непритворно озабоченномъ лицѣ и взволнованномъ голосѣ, когда она говорила о болѣзни мужа, Лейдгатъ угадывалъ какую-то драму и, весьма натурально, желалъ разгадать ее. Онъ былъ убѣжденъ, что обязанъ высказать ей всю правду на счетъ исхода болѣзни м-ра Казобона и не только по этому одному, но его вообще чрезвычайно интересовало предстоявшее конфиденціальное объясненіе съ Доротеей. Врачи, за рѣдкими исключеніями, большіе охотники до психическихъ наблюденій; они иногда такъ увлекаются ими, что дѣлаютъ ошибочныя предсказанія о состояніи больного, нерѣдко разбиваемыя въ прахъ дѣйствительностію. Въ былыя времена Лейдгатъ часто подтрунивалъ надъ подобной слабостію врачей и далъ себѣ слово не впадать никогда въ тѣ-же ошибки. Узнавъ, что м-съ Казобонъ ушла гулять, онъ собрался уѣхать домой, какъ вдругъ обѣ сестры явились, разрумяненныя отъ свѣжаго мартовскаго воздуха. Когда Лейдгатъ попросилъ Доротею поговорить съ нимъ наединѣ, она отворила дверь въ библіотеку, какъ въ ближайшую комнату, занятая единственно мыслію о томъ, что она отъ него услышитъ. Со времени болѣзни мужа она не входила въ эту комнату, ставни которой, по небрежности прислуги, не раскрывались и свѣтъ проникалъ только чрезъ верхнія части рамъ.
-- Вы извините, если мы останемся съ вами въ полумракѣ, сказала Доротея, остановись посреди комнаты.-- Съ тѣхъ-поръ, какъ вы запретили моему мужу читать, библіотека не отпиралась; но я надѣюсь, что м-ръ Казобонъ вскорѣ по прежнему станетъ заниматься здѣсь. Онъ видимо поправляется.
-- Да, онъ поправляется гораздо быстрѣе, чѣмъ я ожидалъ; по моему, онъ теперь почти совсѣмъ здоровъ.
-- Не грозитъ-ли ему опасность снова занемочь? спросила Доротея, чуткій слухъ который уловилъ въ голосѣ Лейдгата особенный оттѣнокъ.
-- Характеръ такого рода болѣзней опредѣлить чрезвычайно трудно, отвѣчалъ Лейдгатъ;-- единственное условіе спасенія, на которое я разсчитываю, заключается въ томъ, чтобы предохранить м-ра Казобона отъ всякихъ нервныхъ потрясеній.
-- Бога ради, говорите яснѣе! произнесла Доротея умоляющимъ голосомъ.-- Для меня невыносима мысль, что вы что-то скрываете меня; а не зная всего, я не въ состояніи буду дѣйствовать какъ слѣдуетъ.
Слова эти вырвались у нея какъ вопль души, потрясенной недавнимъ горемъ.
-- Сядьте, пожалуста, продолжала она, опускаясь въ ближайшее кресло и срывая съ головы шляпку, а съ рукъ перчатки; въ ту минуту, когда рѣшался вопросъ о судьбѣ ея мужа, не время было думать о соблюденіи свѣтскихъ приличій.
-- Ваше требованіе совершенно согласно съ моимъ личнымъ убѣжденіемъ на этотъ счетъ; но на каждомъ врачѣ лежитъ обязанность ограждать до послѣдней возможности спокойствіе людей, близкихъ больному. Я обращу ваше вниманіе на то обстоятельство, что болѣзнь м-ра Казобона такого рода, что вѣрный исходъ ея опредѣлить чрезвычайно трудно. Очень можетъ быть, что онъ проживетъ пятнадцать лѣтъ и даже болѣе, находясь въ томъ полуболѣзненномъ состояніи, въ какомъ онъ находится теперь...
Доротея страшно поблѣднѣла, и когда Лейдгатъ остановился, произнесла чуть слышно:
-- Вы хотите сказать, если мы сбережемъ его?..
-- Да, если вы устраните отъ него всевозможныя нравственныя потрясенія и не допустите его до усиленныхъ занятій.
-- Для него будетъ истинное несчастіе, если вы не разрѣшите ему продолжать его сочиненіе, сказала Доротея, зная заранѣе, какъ это подѣйствуетъ на ея мужа.
-- Я самъ это понимаю, и однако вамъ слѣдуетъ употребитъ всѣ мѣры, чтобы сокращать и разнообразить его занятія. При благопріятныхъ условіяхъ, болѣзнь сердца, которая, какъ я полагаю, явилась послѣдствіемъ послѣдняго припадка, не грозитъ мгновенной смертью; но, съ другой стороны, это такого рода недугъ, при которомъ смерть иногда внезапно поражаетъ больного. Поэтому не слѣдуетъ пренебрегать никакими мѣрами, которыя могутъ предотвратить опасность.
Они оба замолчали на нѣсколько минутъ. Доротея сидѣла неподвижно, какъ мраморная; между тѣмъ, никогда голова ея не работала такъ сильно, какъ въ это время; ея воображеніе рисовало цѣлый рядъ сценъ.
-- Помогите мнѣ, пожалуста, произнесла она, наконецъ, тѣмъ же тихимъ голосомъ, какъ и прежде:-- научите, что мнѣ дѣълатъ?
-- Какого вы мнѣнія о небольшомъ заграничномъ путешествіи? Вы, кажется, были недавно въ Римѣ?
Доротея невольно вздрогнула отъ нахлынувшихъ на нее при этомъ вопросѣ воспоминаній, и полная увѣренности, что такое средство всего менѣе можетъ принести пользы ея мужу, съ живостію воскликнула:
-- О, нѣтъ! путешествіе не годится! Оно даже повредить ему,-- и слезы хлынули у нея ручьемъ.-- Ему не можетъ быть полезно то, что ему не нравится.
-- Мнѣ жаль, что я поневолѣ васъ огорчилъ, сказалъ Лейдгатъ, тлубоко тронутый слезани Доротеи. Онъ не мотъ надивиться, какъ она рѣшилась видти за Казобона; онъ въ первой разъ въ жизни встрѣтилъ такую женщину, инкъ Доротея.
-- Хорошо, что вы отъ меня ничего не скрыли, проговорила она;-- благодарю васъ, что вы мнѣ сказали всю правду.
-- Считаю нужнымъ предупредить васъ, чтобы вы ничего не передавали мужу о нашемъ разговорѣ, замѣтилъ Лейдгатъ.-- Ему слѣдуетъ знать только двѣ вещи: что онъ не долженъ утомлять себя работой и обязанъ соблюдать извѣстныя правила гигіены. Пугать его, какимъ-бы то ни было образомъ, весьма опасно.
Лейдгатъ поднялся съ своего мѣста; Доротея машинально послѣдовала его примѣру и въ то-же время отстегнула застежку своего плаща и бросила его въ сторону, точно онъ душилъ ее. Докторъ поклонился ей и готовъ ужь былъ выйдти изъ комнаты, но, услышавъ громкое рыданіе, вырвавшееся у Доротеи, остановился.
-- Послушайте, сказала она,-- вы умный человѣкъ, въ вашихъ рукахъ жизнь и смерть человѣка... Посовѣтуйте, что мнѣ дѣлать? Вѣдь онъ всю жизнь свою трудился для одной цѣли... онъ только и думалъ объ одномъ... а я думаю только...
Прошли годы, а Лейдгатъ все еще помнилъ впечатлѣніе, произведенное на него голосомъ Доротеи, въ эту минуту; но онъ ничего не могъ ей сказать кромѣ того, что завтра утромъ пріѣдетъ провѣдать м-ра Казобона.
Когда онъ уѣхалъ, Доротея наплакалась въ волю и слезы облегчили ея стѣсненное сердце; но, вспомнивъ, что ей не слѣдуетъ выказывать передъ мужемъ своего горя, она отерла глаза и, осмотрѣвшись кругомъ, подумала, что не мѣшало-бы приказать слугѣ прибрать библіотеку, на случай, если-бы м-ру Казобону вздумалось сюда придти. На письменномъ столѣ мужа лежали нераспечатанныя письма, полученныя въ то утро, когда онъ сдѣлался боленъ и въ томъ числѣ два письма Владислава: одно распечатанное, другое нераспечатанное на ея имя. Видъ этихъ писемъ произвелъ на нее тяжелое впечатлѣніе отъ мысли, что ея вспыльчивость вызвала припадокъ мужа; ей не хотѣлось брать ихъ со стола на томъ основаніи; что она успѣетъ ихъ прочесть и послѣ; но тутъ-же сообразила, что ихъ слѣдуетъ убрать съ глазъ мужа, такъ-какъ главной причиной его волненія было одно изъ нихъ. Она пробѣжала глазами письмо Виля, адресованное на имя м-ра Казобона, для того, чтобы видѣть, нужно или нѣтъ ему отвѣчать, чтобы отклонить его посѣщеніе, столь непріятное ея мужу.
Виль писалъ изъ Рима. Онъ начиналъ съ того, что онъ слишкомъ глубоко чувствуетъ благодѣянія къ нему м-ра Казобона и потому считаетъ дерзостію благодарить его словами, изъ чего слѣдовало, что если-бы онъ оказался неблагодарнымъ къ такому великодушному другу, то заслуживалъ-бы названіе тупоумнаго негодяя. За тѣмъ Виль говорилъ, что онъ убѣдился въ своихъ недостаткахъ, на которые м-ръ Казобонъ нерѣдко ему указывалъ, и находилъ необходимымъ, для своего исправленія, поближе познакомиться съ нуждой, отъ которой онъ былъ до сихъ поръ избавленъ щедростію своего родственника. Онъ крѣпко надѣялся употребить въ пользу воспитаніе, полученное имъ по милости м-ра Казобона и имѣть возможность обойтись безъ денежныхъ вспомоществованій, на которыя другіе, быть можетъ, имѣютъ болѣе права, чѣмъ онъ. Далѣе онъ писалъ, что намѣревается вернуться въ Англію, чтобы попробовать счастія, подобно многимъ молодымъ людямъ, у которыхъ вмѣсто всякаго капитала здоровыя руки и дѣльная голова. "Пріятель мой, Науманъ, писалъ онъ, поручилъ мнѣ привезти съ собой картину "Диспутъ", заказанную вами, которую, если вы и м-съ Казобонъ позволите, я лично доставлю въ Ловикъ. Но если мое посѣщеніе окажется лишнимъ, то прошу васъ прислать мнѣ отвѣтъ втеченіи двухъ недѣль, въ Парижъ, poste restante." Въ заключеніе Виль писалъ, что прилагаетъ небольшое письмо къ м-съ Казобонъ, содержащее въ себѣ продолженіе преній объ искуствѣ, начатыхъ ими въ Римѣ.
Распечатавъ второе письмо, Доротея убѣдилась, что оно наполнено шутливыми предостереженіями противъ ея фанатическихъ увлеченій нѣкоторыми предметами, и совѣтомъ относиться къ нимъ болѣе спокойно, словомъ, оно представляло веселую юношескую болтовню, которую теперь было совсѣмъ не время читать. Доротея немедленно стала обдумывать, какъ ей поступить съ первымъ письмомъ. "Можетъ быть еще не поздно, разсуждала она, предупредить Виля, чтобы онъ не ѣздилъ въ Ловикъ." Кончилось тѣмъ, что Доротея передала письмо дядѣ, который еще не уѣхалъ и попросила его дать знать Вилю о болѣзни м-ра Казобона и о томъ, что состояніе его здоровья не позволяетъ имъ принимать посѣтителей.
Едва-ли можно было найти въ сосѣдствѣ человѣка, который-бы любилъ такъ переписываться, какъ м-ръ Брукъ; его затрудняли только короткія письма и потому въ настоящемъ случаѣ онъ распространился на четырехъ страницахъ большого формата, да сверхъ того, исписалъ кругомъ всѣ поля. На просьбу Доротеи онъ отвѣчалъ коротко:
-- Изволь, мой другъ, я напишу. Этотъ Владиславъ... преумный молодой человѣкъ, я увѣренъ, что онъ пойдетъ далеко... И славно пишетъ... сейчасъ видно, что знаетъ толкъ во всемъ, понимаешь? Я ему непремѣнно все передамъ о Казобонѣ.
Кончикъ пера м-ра Брука должно быть обладалъ свойствомъ разумной машины, потому что изъ него изливались добродушнѣйшія сентенціи, прежде чѣмъ мозгъ самого м-ра Брука успѣвалъ переварить ихъ. Такъ, напримѣръ, этотъ кончикъ пера выражалъ иногда соболѣзнованіе о какомъ нибудь горѣ, предлагалъ средства противъ какой нибудь болѣзни; все это, послѣ прочтенія написаннаго м-ромъ Брукомъ, оказывалось именно тѣмъ, что онъ хотѣлъ сдавать и часто производило такіе результаты, на которые онъ никогда не разсчитывалъ. Теперь его перо выразило искреннее сожалѣніе, что Владиславъ не можетъ попасть въ настоящее время въ ихъ края, чрезъ что м-ръ Брукъ лишенъ удовольствія познакомиться съ нимъ поближе и вмѣстѣ съ нимъ пересмотрѣть заброшенныя картины италіянской школы. Это перо почувствовало такой живой интересъ къ молодому человѣку, вступающему въ жизнь съ запасомъ новыхъ идей, что на концѣ второй страницы оно убѣдило и-ра Брука пригласить Владислава -- такъ какъ его не могли принятъ въ Ловикѣ -- пріѣхать въ Типтонъ-Грэнжъ. Почему-жъ нѣтъ? Для нихъ обоихъ найдется много дѣла; теперь наступилъ періодъ необыкновеннаго броженія умовъ, политическій горизонтъ разширяется,-- короче сказать, перо м-ра Брука воспроизвело маленькій спичъ, незадолго передъ тѣмъ напечатанный въ плохенькой газетѣ: "Мидлмарчскій Піонеръ".
Пока м-ръ Брукъ печаталъ письмо, его самолюбіе раздувалось до страшныхъ размѣровъ отъ наплыва разныхъ туманныхъ проектовъ, толпившихся въ его головѣ: явится молодой человѣкъ, способный облекать идеи въ живое слово, думалъ онъ: газета "Піонеръ" начнетъ покупаться на расхватъ, пролагая путь для новаго кандидата; извѣстные документы можно будетъ употребить съ пользою -- кто знаетъ, что изъ этого произойдетъ? Сверхъ того, такъ-какъ свадьба Целіи должна совершиться очень скоро, то не мѣшаетъ заручиться, хоть на время, молодымъ, веселымъ собесѣдникомъ, чтобы не скучать за обѣдомъ.
М-ръ Брукъ уѣхалъ изъ Ловика домой, не сказавъ Доротеѣ о содержаніи своего письма, на томъ основаніи, что она находилась при мужѣ; притомъ, по мнѣнію его, это дѣло не могло имѣть никакой важности въ ея глазахъ.