Дон Фернандо не спал; напротив, никогда он не бывал менее расположен ко сну, чем в настоящее время. Он лежал, закрыв глаза, чтобы, не видя внешних предметов, лучше сосредоточиться. В этом положении он бредил наяву самыми очаровательными сновидениями и убаюкивал себя соблазнительнейшими фантазиями.
В воображении его медленно воссоздавались различные происшествия во время ужина -- до того ничтожные, что никто, кроме него, не обратил на них внимания; это взаимное понимание, установившееся между ним и девушкой, немой разговор двух сердец, которые за несколько часов до того обоюдно не знали даже, что существуют, а тут вдруг одним взглядом или улыбкой стали друг друга понимать, эта глубокая любовь, горячая, как электрическая искра, попавшая из глаз в сердце, чтобы воспламенить его тем огнем, что таится в самом сокровенном его уголке, этот союз, так чистосердечно и откровенно заключенный на глазах у всех, -- все это, соединяясь в возбужденном мозгу молодого человека, совершенно путало его мысли и рисовало ему, как через призму, картины счастья и невыразимых наслаждений.
Как же все случилось? Он этого не знал, да и не пытался понять. Он довольствовался убеждением, что нельзя быть более уверенным в любви женщины, чем он был уверен относительно доньи Флоры, но если бы он доверил кому-нибудь свою тайну и был спрошен, на чем основывалась эта уверенность, то не только не объяснил бы ее, но и не сумел бы сказать, откуда она взялась.
Он чувствовал, что с любовью растет и обилие его мыслей: цель, которую он себе поставил, показалась ему достойной презрения в сравнении с той, которую открывала ему вспыхнувшая страсть, и перед ним понемногу раскрывалось лучезарное будущее.
Но ночные часы шли, и усталость брала свое, молодой человек чувствовал, что его веки начинают тяжелеть, мысли становятся менее ясными и исчезают, прежде чем он успевал бы логически их связать. Он перешел в такое состояние, которое нельзя назвать бдением, хотя это еще не сон; он уже готов был окончательно уснуть.
Но вдруг среди оцепенения, в котором находился, он внезапно вздрогнул, привстал, открыл глаза и осмотрелся.
Комната была погружена в почти совершенный мрак, ночник потух, а луч месяца, скользивший через стекло, отражался на паркете белой полосой голубоватого оттенка.
Молодому человеку послышался звук, точно где-то сильно щелкнула пружина.
Напрасно он старался проникнуть взглядом в темноту -- ничего не было видно; насторожив слух, он слышал одно только храпение своего товарища.
-- Я ошибся, -- пробормотал он, -- однако мне так явственно послышалось...
Он протянул руку к изголовью, взял пистолет и, схватив в другую руку шпагу, мгновенно прыгнул на середину комнаты.
Но в ту же секунду, хотя ничего не видел и не слышал, он был мгновенно схвачен за руки и за ноги и после отчаянного сопротивления повален на пол, обезоружен и лишен возможности пошевелиться.
-- Измена! -- закричал он хриплым голосом. -- На помощь, Мигель! Измена, брат!
-- К чему звать того, кто не может ответить? -- произнес ему на ухо тихий мелодичный голос. -- Ваш товарищ не проснется.
-- А это мы еще посмотрим! -- отвечал он, начав кричать с новой яростью.
-- Вам не хотят зла, -- возразил голос, невольно заставивший его дрожать, так как он казался ему знакомым, -- вы в нашей власти, и ничего не было бы легче, как перерезать вам горло, если бы мы имели это намерение.
-- Это правда, -- пробормотал он, уступая этим доводам, -- будь проклят дьявол, который меня сюда занес!
Звонкий смех был ему ответом.
-- Смейтесь, смейтесь, -- сказал он угрюмо, -- сила на вашей стороне.
-- Признали, наконец!
-- Я думаю, черт возьми: ваши пальцы и ногти впиваются мне в тело!
-- Гастон, -- тихо продолжал голос, -- дайте слово дворянина, что не будете стараться узнать, кто мы, и бросите бесполезное сопротивление, тогда вас тотчас же освободят.
-- Зачем называете вы меня тем именем, которое я и сам позабыл? -- возразил он с гневом.
-- Потому что это ваше имя. Так согласны вы на условие, которое от вас требуют?
-- Поневоле придется согласиться.
-- Дайте слово.
-- Клянусь честью дворянина.
-- Вставайте, -- произнес тихий голос.
Дон Фернандо не заставил повторять приглашения и в один миг уже был на ногах.
Ощупью подошел он к кровати, взял платье, лежавшее на стуле, и оделся.
В комнате по-прежнему царила полная тишина.
-- Теперь, когда вы оделись, -- продолжал тот же голос, -- ложитесь на кровать и не делайте ни малейшего движения -- речь идет о вашей жизни.
-- Да кто вы?
-- Что вам до этого? Повинуйтесь!
-- Не раньше чем узнаю, кто вы, черт побери!
-- Друзья.
-- Гм! Друзья с очень странным обращением.
-- Не судите опрометчиво о том, чего не можете знать.
-- Ну хорошо! -- вскричал он. -- Я не прочь в конце концов узнать, что мне думать обо всем этом.
-- Вы храбры, это похвально.
-- Большое диво, нечего сказать, при моей-то профессии! -- пробормотал он сквозь зубы и лег на постель.
В ту же секунду он почувствовал легкое сотрясение, ему показалось, что кровать уходит в паркет.
"Вот тебе и на! -- подумал он. -- Достойный дон Хесус Ордоньес и так далее едва ли знает более половины своего дома и занимает-то его не один!"
К молодому человеку вернулась вся его обычная веселость, его львиное сердце ни на миг не содрогнулось в груди, страх был ему неизвестен, но зато любопытство его было сильно возбуждено. Кто бы могли быть люди, которые, по-видимому, знали его сокровеннейшие тайны? С какой целью разыгрывали они с ним этот фантастический спектакль, способный разве что напугать ребенка? Чего хотели они от него?
Эти мысли мелькали в его голове и вылились все в одном слове.
-- Подождем, -- сказал он.
Между тем кровать опускалась все ниже медленно и плавно, пока наконец не встала неподвижно, коснувшись пола.
Дон Фернандо сделал движение, чтобы встать. Чья-то рука удержала его за плечо.
-- Оставайтесь на своем месте, -- произнес грубый голос.
-- Ага! У меня, кажется, появился другой собеседник, -- ответил дон Фернандо. -- Что ж мне прикажете, лежать или сидеть?
-- Как хотите.
Молодой человек сел на постели, скрестил руки на груди и приготовился ждать.
Зеленоватый свет озарял фантастическими отблесками то место, где находился дон Фернандо, и позволял различать, хотя смутно и неопределенно, очертания нескольких черных фигур -- призраков, людей или демонов -- в длинных черных одеяниях, которые покрывали их с головы до ног, оставляя открытыми одни глаза, сверкавшие, как раскаленные угли, сквозь отверстия капюшонов, опущенных на лица.
Наступила минута такого глубокого молчания, что можно было бы расслышать биение сердца в груди этих существ, допустив, что они состоят из плоти и крови.
Дон Фернандо не думал об этом, он ждал, холодный, надменный, с грозным взглядом.
Наконец тихий голос, который он уже слышал у своего уха наверху в спальне, вдруг снова заговорил:
-- Гастон, герцог...
-- Не произносите другого имени, кроме того, которое этот человек носит теперь, -- перебил грубый голос.
-- Вот это умная речь, ей-богу! -- весело вскричал молодой человек. -- К чему эти имена и титулы?.. Лицо, названное вами, давно умерло от позора, отчаяния и бессильной ярости! -- в порыве гнева воскликнул он и прибавил с горечью: -- Тот, кто находится перед вами, носит имя и титул достаточно известные, как мне кажется, и недругам, и друзьям, если, конечно, они у него еще остались.
-- Вы правы, -- произнес тихий голос с выражением глубокой грусти, -- теперь я буду обращаться только к капитану Лорану, знаменитому буканьеру, соратнику Монбара, Медвежонка, Бартелеми и всех флибустьерских героев.
-- Гм! Вы знаете меня несколько лучше, чем хотелось бы, принимая в соображение мою личную безопасность, тогда как о вас мне известно так немного.
-- Все зависит от того, насколько откровенно вы ответите на наши вопросы.
-- Посмотрим, что за вопросы. Если они будут относиться только ко мне, я отвечу без всякого затруднения, но как скоро они коснутся других лиц и могут подвергнуть их опасности, я не скажу ни слова, хоть кожу сдерите с живого, хоть на куски меня разрежьте! Теперь вы предупреждены, делайте, что хотите.
-- Вопросы будут относиться только к вам и вашим собственным делам.
-- Так говорите.
-- Месяца два назад, на Ямайке, куда зашел ваш корабль, вы были предупреждены в одной таверне человеком, которому оказали услугу, что английское правительство намерено захватить вас и конфисковать ваш корабль.
-- Это правда, но я в тот же самый вечер снялся с якоря и вернулся в Леоган, захватив английскую каравеллу в отместку за измену, жертвой которой я чуть было не сделался.
-- Едва вы ступили на пристань в Леогане, как поджидавший тут незнакомый вам человек отвел вас в сторону и, показав условный знак, от которого вы затрепетали, долго говорил с вами.
-- Это совершенно справедливо.
-- Какой же знак это был?
-- Вы должны знать не хуже меня, раз имеете такие подробные сведения.
-- Знак заключался в перстне, на котором был изображен череп со скрещенными под ним двумя кинжалами и вырезано английское слово: "Remember! [Помни! (англ.)]".
-- И это верно.
-- Спустя восемь дней главные флибустьерские вожаки собрались в Пор-Марго на тайное совещание под председательством Монбара; там вы сделали некое предложение, принятое единогласно, но только после продолжительных прений, во время которых вам удалось убедить в своей правоте ваших товарищей. Что же это было за предложение?
-- На это я отвечать не могу, дело касается не одного меня.
-- Положим. На следующий день вы отправились к Чагресу и неподалеку от города сели в лодку вместе с одним из флибустьерских капитанов, вашим другом по имени Мигель Баск, и одним краснокожим. Высадившись на берег в пустынном месте, вы потопили лодку, предприняли переправу через перешеек берегом и, наконец, прибыли сюда около двух часов пополудни.
-- Ни слова не могу возразить на это! Вы знаете мои дела так, что и я сам лучше не мог бы их знать.
-- Не совсем... Нам известна лишь одна причина, побудившая вас к этому опасному предприятию, но другой мы не знаем.
-- Не понимаю вас.
-- Напротив, вы очень хорошо все понимаете! Ваша главная цель, та, для которой вы разыгрываете свою нынешнюю роль, -- это месть.
-- Пусть так! -- сквозь зубы процедил молодой человек.
-- Теперь мы хотим узнать другую вашу цель.
-- Если она и существует, то уж от меня-то вы ее не узнаете.
-- Вы не откроете ее нам?
-- Ни в коем случае! Ведь я обязался отвечать только относительно себя самого и честно сдержал свое слово, большего вы от меня не добьетесь, напрасно было бы настаивать... Впрочем, раз у вас такие искусные шпионы и столь обширные связи, пустите в ход своих агентов и ищите, -- быть может, вы и откроете то, что вам так хочется узнать.
Наступило довольно продолжительное молчание. Дон Фернандо напрасно напрягал слух и зрение, стараясь уловить малейший звук и подметить какой-нибудь проблеск света, чтобы найти подтверждение подозрениям, которые возникали в его уме, -- все усилия его остались тщетными, он ничего не видел, ничего не слышал.
-- О! -- пробормотал он про себя. -- Будь у меня оружие!
Чья-то рука нежно опустилась на его плечо, и голос тихий, как шепот ветра, произнес ему на ухо:
-- Что же вы сделали бы с ним?
-- Что бы сделал? Ей-богу, я распорол бы живот двум-трем негодяям, которые держат меня, словно гусенка на насесте, и сам бы себя убил после этого!
-- Убил! -- повторил голос с невыразимой грустью. -- Разве вы один на земле? Верно, вы никого не любите и... вас никто не любит? -- прибавил голос после минутного колебания.
-- Я люблю и любим, -- ответил молодой человек, не задумываясь.
-- Откуда вам это известно? -- высокомерно возразил голос.
-- Сердце мне подсказало, оно никогда не обманывает.
-- Кого же вы любите? -- спросил голос с плохо скрытым волнением.
-- Я никогда не говорил с ней, два часа назад не знал ее вовсе.
-- И она любит вас?
-- Я в этом уверен.
Рука, все еще лежавшая на плече авантюриста, слегка задрожала.
-- Почему?
-- Сердца наши слились в одном взгляде.
-- Послушайте, -- с живостью продолжал нежный голос, -- время уходит, не стоит тратить его на пустые слова. Вот, возьмите этот перстень; когда вам покажут такой же, кто бы ни был тот, у кого он будет в руках, спешите на зов не колеблясь.
-- Я исполню это, если не паду мертвый на месте, -- ответил молодой человек, крепко сжав в пальцах перстень, чтобы он случайно не выскользнул у него из рук.
-- Зачем вспоминать о смерти? -- продолжал голос с невыразимой нежностью. -- Напротив, говорите о счастье, когда вы любимы... как утверждаете...
-- О! -- воскликнул молодой человек. -- Это вы, Флора, моя возлюбленная Флора! Да, да, я люблю вас!
-- Тише, несчастный! -- вскричала она с ужасом. -- Вы погибли, если вас услышат.
-- Никого я не боюсь теперь, когда уверен в вашей любви! Крошечная ручка мгновенно закрыла ему рот; авантюрист покрыл ее страстными поцелуями.
-- Тише! -- еще раз шепнул голос ему на ухо, да так близко, что он с упоением почувствовал прикосновение двух пухленьких губок к своему лицу.
Он молчал, теперь ему было все равно, что бы ни случилось. В душе его достало бы блаженства на целый век мучений.
-- Вы готовы нас выслушать и отвечать? -- медленно спросил авантюриста грустный и строгий голос, которого он еще не слышал.
-- Готов на то и другое, говорите, я слушаю.
-- Мы поняли и оценили, -- продолжал тот же голос, -- чувство чести, которое обязывало вас молчать, не отвечая на наши расспросы. Мы не хотим более настаивать и заставлять вас изменить данному слову...
-- Что касается этого, -- перебил авантюрист с усмешкой, -- то вы можете быть спокойны; хотел бы я посмотреть, как вы заставите меня изменить данному мной слову!
-- Мы не станем это обсуждать, -- возразил голос с оттенком досады. -- Итак, бесцельно и, я прибавлю, даже неуместно было бы останавливаться дольше на этом вопросе.
-- Хорошо, я молчу.
-- Как уже сказано, -- продолжал голос, -- мы не только с удовольствием, но с живейшей радостью воспримем успех первой из целей, которая привела вас в этот край. Могу прибавить, что, хотя невидимые и неизвестные как вам, так и вашим врагам, которых вы не знаете, но знаем мы, мы будем содействовать вам всей нашей властью во что бы то ни стало.
-- Благодарю вас и ваших друзей тем более искренне, милостивый государь, что, судя по тому, в чем я мог убедиться, власть эта должна быть очень велика. Я же, со своей стороны, клянусь во что бы то ни стало, как вы сами изволили выразиться, доказать вам свою благодарность за оказанную помощь.
-- Мы примем к сведению ваше обещание и напомним вам его при случае.
-- Когда угодно, в любой час и любую минуту, где бы то ни было, я готов заплатить долг, в котором у вас останусь.
-- Очень хорошо, теперь все сказано на этот счет. Что же касается тайны, которую вы так упорно не выдаете, мы сами откроем ее.
-- Может быть, -- посмеиваясь, ответил дон Фернандо.
-- Непременно откроем, только помните одно: в этом деле, каким бы оно ни оказалось, мы вас не знаем и будем поступать согласно этому.
-- То есть?
-- Не жертвуя нашими интересами ради ваших. Мы будем действовать с точки зрения личной выгоды, нисколько не заботясь о том, как вы на это смотрите, хотя бы пришлось для этого разрушить до основания все здание, вами сооруженное, и разбить в прах ваши соображения, как бы искусны они ни были.
-- Принимаю эти условия, хотя они и немного тяжелы. Каждый за себя, один Бог за всех -- этому роковому закону повинуются все люди.
-- Вы хорошо все взвесили?
-- Вполне.
-- И все же не хотите говорить?
-- Менее прежнего!
-- О! Подумайте еще.
-- Я никогда не меняю принятого решения.
-- Пусть будет по-вашему... и да суди нас Бог!
-- Все же, надеюсь, мы остаемся друзьями?
-- Да, относительно того, что сказано, и в указанных пределах.
-- А насчет остального?
-- Мы -- смертельные враги, -- ответил глухим голосом таинственный собеседник.
-- Да суди нас Бог! -- повторю и я за вами.
В то же мгновение дон Фернандо -- или капитан Лоран, как угодно читателю называть его, -- почувствовал, что ему положили что-то мокрое на лицо. Он хотел вскрикнуть, но голос его оборвался, и он упал без чувств на кровать...
Сильные удары посыпались с громовым гулом на дверь комнаты, занимаемой путешественниками.
Ничто не шевельнулось.
По прошествии нескольких секунд стук повторился с новой силой, да с таким упорством, что, казалось, еще минут пять -- и дверь разлетится вдребезги.
Мигель Баск приоткрыл один глаз и повернулся на постели.
-- Похоже, постучали? -- проворчал он. -- Черт бы побрал докучливого! Так славно спалось. А-ах! -- потягиваясь, зевнул он во весь рот.
Стук в дверь возобновился.
-- Решительно, это стучат, -- продолжал Мигель и, не переставая ворчать, встал с постели, снова богатырски зевнул и потянулся. -- Странно, -- бормотал он сквозь зубы, -- ведь я спал как убитый часов десять, а -- прости Господи! -- хочу спать, точно глаз не смыкал всю ночь.
-- Эй! -- кричали за дверью. -- Живы вы там или нет?!
-- Иду же, пропасть вас возьми! К чему горячку-то пороть? Мы живы, здоровы и невредимы, смею надеяться.
Шатаясь, как пьяный, и зевая, он отпер задвижку и отворил дверь. Вошел индеец-проводник.
-- Ну вот! Что за идиотская спешка, друг?
-- Уже шестой час, -- возразил Хосе, -- нам давно бы следовало быть в дороге.
-- Пять часов?! -- вскричал Мигель. -- Как время-то идет, Боже мой!
-- Где дон Фернандо?
-- У себя в постели, где же ему прикажете быть?
-- И он спит?
-- Полагаю.
-- Посмотрим.
Они приблизились к кровати.
Действительно, дон Фернандо спал таким крепким сном, будто век не собирался просыпаться.
-- Разбудите его, -- сказал Хосе.
-- Жалко, он спит так крепко!
Однако он потряс молодого человека за руку. Дон Фернандо открыл глаза.
-- Как, опять? -- грозно вскричал он, живо вскакивая с постели.
-- Что опять? -- воскликнул озадаченный Мигель. -- Что с вами, ваше сиятельство, что вы так окрысились на нас?
Молодой человек провел рукой по лбу.
-- Прости меня, -- сказал он, улыбаясь, -- мне приснился дурной сон.
-- О! В таком случае и прощать нечего, -- спокойно ответил Мигель.
-- Да, тяжелый сон... -- повторил дон Фернандо. Вдруг он случайно увидел перстень с бриллиантовым
цветком на своем мизинце.
-- Э-э! Ведь это был не сон! Все произошло в действительности, и я наяву присутствовал при этой странной сцене.
Он соскочил с постели.
-- С ума сошел! Вот несчастье! -- вскричал Мигель.
-- А ты хорошо спишь, -- обратился к нему дон Фернандо насмешливо.
-- Я? Неплохо, кажется.
-- Я убедился в этом ночью.
-- Вы звали меня?
-- Несколько раз.
-- И я не отозвался?
-- Отозвался... храпом. Мигель задумался.
-- Все это неспроста, -- решил он спустя минуту. -- Не знаю, что было в том питье, но едва я успел проглотить его, как упал на постель, словно колода, и насилу проснулся теперь благодаря Хосе.
-- Это правда, -- сказал проводник, -- не скоро я достучался.
-- Во всем этом есть тайна, которую я открою, -- пробормотал дон Фернандо.
-- Вот тебе на! Вы спали одетые, -- удивился Мигель. -- Однако, помнится, я помогал вам раздеться.
Дон Фернандо вздрогнул, он начинал припоминать. Не говоря ни слова, он подошел к двери, запер ее на задвижку, после чего вернулся к двум своим спутникам.
-- Помогите мне отодвинуть эту кровать, -- сказал он.
-- Зачем? -- полюбопытствовал Мигель.
-- Делай, что тебе говорят!
Соединенными усилиями они втроем после нескольких напрасных попыток наконец подняли тяжелую кровать и переставили ее на середину комнаты.
-- Теперь надо взяться за приступки.
Это не представило большого труда, небольшие ступеньки легко отодвигались по паркету, поскольку не были прикреплены.
-- Странно! -- пробормотал Хосе. -- Что же тут произошло? Когда место, занимаемое кроватью, было совсем очищено, дон Фернандо сказал:
-- Друзья мои, теперь надо постараться отыскать в паркете малейшие щели.
-- Ага! Понимаю, -- пробормотал проводник. -- Это действительно возможно. Но что же случилось? -- спросил он с участием.
-- Неслыханные вещи, -- ответил дон Фернандо взволнованным голосом, -- но поспешим, я расскажу все после, нас могут застать врасплох.
Все трое стали на колени и приникли к полу. Более получаса осматривали они его тщательно, упорно, но безуспешно: паркет казался несомненно цельным и сплошным.
Так ничего и не открыв, они с унынием поднялись на ноги.
-- Странно, -- прошептал дон Фернандо, -- однако мне не приснилось это, ведь доказательство -- этот перстень, -- прибавил он, страстно целуя его. -- Ведь это несомненный признак действительности всего, что произошло... Да где же это я нахожусь? -- вскричал он в порыве гнева.
-- В проклятом доме. Разве я не предупреждал вас? -- глухим голосом сказал проводник.
-- Правда, это проклятый дом! Поспешим выйти из него. Кто знает, какие бедствия нас постигнут, если мы останемся тут еще дольше!
-- Давайте уедем, я ничего против этого не имею, -- вставил свое слово Мигель. -- С людьми я готов сразиться, но драться с духами -- это не по моей части!
-- Но прежде все следует привести в порядок, -- посоветовал Хосе.
-- Правда, -- подтвердил дон Фернандо, -- никто не должен подозревать, что мы тут делали.
Приступки и кровать были поставлены на свои места, два авантюриста оделись, взяли свои вещи и сошли во двор вслед за проводником.
Две оседланные лошади стояли на дворе, привязанные к кольцам.
Кое-где бродили пеоны, но хозяин дома не показывался.
Авантюристы уже собирались вскочить в седло, когда вышел отец Санчес и поздоровался с доном Фернандо.
-- Вы уезжаете, граф? -- спросил капеллан.
-- Сейчас еду, святой отец, -- сказал дон Фернандо, отвечая на поклон. -- Буду ли я иметь честь видеть вас в Панаме?
-- Надеюсь, сеньор: если моя духовная дочь, донья Флора, поедет с отцом в город, я буду сопровождать ее.
-- Так я не прощаюсь с вами, отец Санчес, а говорю до свидания.
-- До свидания, граф; примите и вы, и спутники ваши благословение старика, да хранит вас Господь на вашем пути!
Благоговейно склонив головы, все трое осенили себя крестным знамением, потом простились со священником, который вошел в церковь, и сели на лошадей.
Они выехали из асиенды крупной рысью.
Когда они достигли подножия пригорка, дон Фернандо приостановил лошадь, оглянулся на мрачное здание и протянул к нему руку с угрозой.
-- Я уезжаю, -- хриплым от бессильной ярости голосом произнес он, -- но даю клятву вернуться и открыть страшные тайны этого мрачного жилища, хотя бы пришлось заплатить жизнью за это открытие! В путь, друзья, надо наверстать потерянное время!
Они удалились от асиенды, и на этот раз вскачь.