В то же самое утро, когда полномочный министр ее британского величества ревностно толок маис, предназначенный для масаморры Розаса, наш старый друг дон Кандидо Родригес в сюртуке цвета коринфского винограда, в надвинутом до самых ушей белом колпаке с двумя большими апельсиновыми корками, приклеенными к вискам, в старых суконных туфлях прогуливался под навесом своего дома, находившегося вблизи площади Пласа-Нуэва, засунув руки в карманы.
Его нервная походка, покрасневшие веки, беспорядочные жесты свидетельствовали не только о продолжительной бессоннице, но и о том беспокойстве, которое его удручало.
Стук в дверь заставил дона Родригеса остановиться. Не говоря ни слова, он осторожно подошел к двери и приставил глаз к замочной скважине. Не разглядев ничего, кроме груди какого-то человека, он решился наконец заговорить.
-- Кто тут? -- спросил он дрожащим голосом.
-- Это я, мой дорогой учитель!
-- Мигель?
-- Да, Мигель, отворите.
-- Отворить?
-- Да, да, ради всех святых! Это именно я говорю.
-- Это действительно ты, Мигель?
-- Думаю, что так, доставьте мне удовольствие, откройте дверь -- и вы сами увидите это.
-- Послушай, отойди на несколько дюймов от замочной скважины, чтобы я мог разглядеть тебя.
Мигель готов был разнести дверь ударом ноги, но сдержался и исполнил желание своего учителя.
-- Да, это действительно ты! -- произнес дон Кандидо, открывая дверь.
-- Да, сеньор, это я и, как видите, довольно терпелив с вами.
-- Подожди, остановись, Мигель, не ходи дальше! -- вскричал дон Кандидо, хватая за руку своего воспитанника.
-- Черт возьми, что все это значит, сеньор дон Кандидо? Почему мне не надо идти дальше?
-- Потому что я желаю, чтобы ты вошел сюда, в комнату Николасы.
-- Что-нибудь случилось?
-- Ничего, но войди в куарто [куарто -- комната] Николасы!
-- Но с вами ли я должен буду беседовать там?
-- Да, со мной.
-- Скверно.
-- О вещах, очень серьезных.
-- Еще хуже.
-- Иди, Мигель.
-- С одним условием.
-- Говори, приказывай!
-- Разговор не должен продолжаться более двух или трех минут.
-- Иди, Мигель.
-- Вы согласны?
-- Согласен, иди.
-- Тогда идем!
Дон Мигель вошел и сел в кресло, его старый учитель расположился около него.
-- Пощупай мне пульс, Мигель.
-- Я?
-- Да, ты.
-- Что я должен сделать?
-- Ты поймешь, что у меня лихорадка, которая пожирает, сжигает, мучает меня с этой ночи! Что ты хочешь сделать со мной, Мигель? Что это за человек, которого ты привел ко мне?
-- А, вас терзают сомнения? Разве вы его не знаете?
-- Я его знал ребенком, как и тебя и других, когда он был маленьким, нежным, наивным и невинным, как все дети. Но теперь разве я знаю его взгляды, его настоящую жизнь, его знакомства? Разве я могу предполагать в нем невиновного человека, если ты приводишь его ко мне среди ночного мрака, если ты приказываешь мне прятать его от всех и если ничего не говоришь об этом деле? Разве я могу предполагать в нем друга правительства, если я не вижу девиза федерации и когда он носит белый с лиловыми крапинками галстук? Из всего этого не вправе ли я логично вывести заключение, что тут кроется политическая интрига, заговор, умысел, революция, в которой, быть может, я бессознательно и помимо своей воли принимаю участие, я -- человек мирный, спокойный; я, который вследствие своего важного положения в качестве доверенного секретаря его превосходительства сеньора министра Араны, очень хорошего человека, каковы и его сеньора, и вся его почтенная семья, кончая слугами, должен в силу необходимости быть благоразумным и осмотрительным, лояльным при исполнении своих служебных обязанностей? Тебе кажется...
-- Мне кажется, что вы потеряли способность рассуждать, сеньор дон Кандидо, и так я не хочу подвергнуться тому же и тратить даром свое время, то окончу этот разговор, а вы мне позволите пойти к Луису.
-- Но сколько же времени он останется у меня?
-- До тех пор, пока Богу будет угодно.
-- Но это невозможно!
-- Однако, это будет так.
-- Мигель!
-- Сеньор дон Кандидо, мой высокоуважаемый учитель, рассмотрим в двух словах наши взаимные отношения.
-- Рассмотрим!
-- Слушайте! Чтобы уберечь вас от тех опасностей, которым вы в наше время могли бы подвергнуться со стороны федерации, я заставил назначить вас частным секретарем сеньора Араны, правда это?
-- Совершенно верно.
-- Очень хорошо! Но сеньор Арана и все его секретари со дня на день могут быть повешены не по приказанию властей, а по воле народа, который может восстать против Розаса с минуты на минуту.
-- О! -- вскричал дон Кандидо, широко раскрыв глаза.
-- Повешены, да, сеньор! -- повторил Мигель.
-- И секретари также?
-- Да, и они также.
-- Без пощады?
-- Да!
-- Это ужасно, -- проговорил, задрожав от страха, дон Кандидо. -- Так что, если я оставлю мою службу, я погибну от Масорки, если останусь, народ повесит меня: и в том, и в другом случае меня ждет смерть.
-- Конечно, вот это логично.
-- Адская логика, Мигель, причиной моей смерти будет твоя ошибка.
-- Нет, сеньор, вы нисколько не пострадаете, если будете делать то, что я хочу.
-- Что же я должен делать? Говори!
-- Дело в том, что страна переживает теперь кризис: или Розас победит Лаваля или Л аваль Розаса, не так ли?
-- Конечно, да.
-- Хорошо. В первом случае вы будете иметь поддержку в лице Фелипе Араны, во втором -- Луис послужит вам лучшими ножницами, которыми вы сможете разрезать народную веревку.
-- Луис?
-- Да, бесполезно говорить об этом и повторять еще раз.
-- Так что...
-- Так что вы должны держать у себя Луиса до тех пор, пока я не решу иначе.
-- Но...
-- Человек, менее великодушный чем я, купил бы вашу сговорчивость следующими словами; сеньор дон Кандидо, дневной приказ Лаваля, который вы отдали мне сегодня в копии, сделанной вами, весьма важен. При малейшей вашей нескромности этот ценный документ попадет в руки Розасу, сеньор дон Кандидо!
-- Довольно, довольно, Мигель.
-- Хорошо, довольно. Итак, мы согласны друг с другом?
-- Согласны! О Боже, я таков же, как Розас, моя натура совершенно такая же, как у него, это ясно! -- вскричал дон Кандидо, ходя по комнате и сжимая свои виски.
-- У вас такая же натура, как у Розаса?
-- Да, совершенно такая же.
-- Черт возьми! Сделайте милость, объясните мне это, дон Кандидо, потому что если это так, то Луис и я могли бы сейчас оказать большую услугу человечеству.
-- Да, Мигель, совершенно тождественная, совершенно! -- отвечал дон Кандидо, не замечая, что Мигель потешается над ним.
-- В чем же тождественная?
-- В том, что я боюсь, Мигель, боюсь всего, что меня окружает.
-- Ого! А вы знаете, что и сеньор губернатор боится?
-- Знаю ли я! Вчера в канцелярии, когда я писал, вернее переписывал те бумаги, которые я тебе показывал, сеньор министр тихо разговаривал с сеньором Гарригосом, знаешь, что он сказал?
-- Если вы мне это не скажете, то думаю, что мне невозможно будет отгадать это.
-- Он сообщил сеньору Гарригосу, что сеньор губернатор приказал отнести на борт "Актеона" четыре шкатулки с унциями и что он предвидит момент, когда его превосходительство сядет на судно, потому что он боится всего, что его окружает.
-- Ого!
-- Это буквальные слова сеньора министра.
-- Черт возьми!
-- И вот я испытываю то же самое: боюсь всего, что меня окружает.
-- И вы также, а?
-- Да, и я, я и сказал тебе, что я похожу на его превосходительство, потому что к этому заключению приводит, это доказывает, красноречиво свидетельствует об этом то обстоятельство, что мы оба в одно время испытали одинаковые ощущения.
-- Конечно! -- произнес Мигель, размышляя о словах дона Кандидо.
-- И это явление не могло бы произойти, если бы он и я не имел ли тождественной натуры, одинаково впечатлительной.
-- Вы сказали, что четыре шкатулки с унциями отправлены на борт "Актеона".
-- Четыре шкатулки, да.
-- И что он боится?
-- Да, боится.
-- А сеньор Арана ничего не сказал по этому поводу?
-- Ясно, что он сказал. Сеньор министр обладает логикой такой же верной, как моя: "Мы должны хорошенько подумать и о себе, друг Гарригос! -- произнес он. -- Мы не причинили зла никому, напротив, мы делали столько добра, сколько могли, однако будет благоразумнее и нам уехать, как только это сделает сеньор губернатор". -- И вполне логично, Мигель, и мне уехать после отъезда министра, хотя бы через Риачуэло и скрыться на острове Касахем.
-- А Гарригос ответил что-нибудь?
-- Его мнение было иное.
-- А! Он хочет остаться?
-- Нет, он пытался доказать дону Фелипе, сеньору министру, хотел я сказать, что благоразумнее не дожидаться отъезда губернатора, когда положение будет слишком опасным. Но затем они стали говорить так тихо, что я уже ничего более не мог слышать.
-- Однако, в другой раз вы постарайтесь навострить ваши уши.
-- Ты сердишься на меня, мой дорогой и уважаемый Мигель?
-- Нет, сеньор, но раз я даю вам известные гарантии для настоящего и будущего, то хочу, чтобы вы служили разумно и с большей пользой.
-- По мере возможности я буду это делать, Мигель! Ты уверен, что я не подвергаюсь теперь никакой опасности?
-- Да, уверен.
-- Луис долго останется здесь?
-- Уверены ли вы в Николасе?
-- Как в самом себе: она ненавидит всех этих людей с тех пор, как они убили ее сына, ее доброго, нежного, любящего сына, как только она догадалась, что Луис скрывается, она стала служить ему с еще большей заботой, внимательностью, пунктуальностью, с еще большей...
-- Пойдем к Луису, сеньор дон Кандидо!
-- Идем, мой дорогой и уважаемый Мигель. Он в моем кабинете.
-- Да, но вы проводите меня только до дверей. Я врач души моего друга, а вы знаете, что врачи обыкновенно говорят наедине с пациентами.
-- Ах, Мигель!
-- Что такое, сеньор?
-- Ничего, входи. Пройди вперед. Я пойду в гостиную! -- отвечал дон Кандидо, оставляя Мигеля.
-- Здравствуй, мой дорогой Луис, -- проговорил молодой человек, входя в комнату своего друга, который лениво сидел в старом кресле, опираясь локтями на стол.
-- Я думал, что не увижу тебя в этой скверной тюрьме, где не имею известий ни о ком! -- отвечал дон Луис недовольным тоном.
-- Хорошо, мы начинаем с упреков?
-- Я думаю, что прав: теперь десять часов утра.
-- Правда, десять часов.
-- Эрмоса?
-- Она совершенно здорова, благодаря Богу, но не тебе, который делает все, чтобы причинить ей неприятности.
-- Я?
-- Вот доказательство этого! -- сказал дон Мигель, указывая ему на разбросанные листы бумаги, на которых имя доньи Эрмосы было написано более сотни раз вдоль, вкось и поперек.
-- Ах! -- сказал, краснея, дон Луис и попытался спрятать бумаги.
-- Нет, -- возразил молодой человек, беря у дона Луиса из рук бумаги и бросая их в огонь. -- Вот что следует сделать с ними!
-- Я согласен с тобой, -- произнес дон Луис, -- но теперь я немедленно хочу вернуться в Барракас.
-- Я понимаю это желание.
-- Я исполню его.
-- На этот раз, нет.
-- Кто же мне помешает?
-- Я!
-- О, кабальеро, это значит слишком злоупотреблять дружбой!
-- Если вы так думаете, сеньор Бельграно, то ничего нет проще...
-- Что?
-- Вы можете, когда вам угодно вернуться в Барракас, только я должен вас предупредить, что, когда вы прибудете туда, моей кузины там уже не будет.
-- Мигель, ради Бога, не делай меня еще более несчастным, чем я уже есть на самом деле, я не знаю, что говорю!
-- Хорошо, теперь, когда ты становишься благоразумным, будем продолжать. Послушай, что произошло.
Дон Мигель рассказал своему другу о событиях предшествующей ночи, не забывая и вторжение генерала Л аваля.
-- Правда, я не могу вернуться в Барракас, не компрометируя ее! -- проговорил с отчаянием дон Луис.
-- Ты говоришь как разумный человек, Луис. Сейчас единственное средство спасти Эрмосу -- это держаться тебе подальше от Розаса, так как, предполагая даже, что я смогу освободить ее от доносов масоркерос или от жестоких мер тирана, от нее самой я не смогу ее спасти, если она будет знать, что ты подвергаешься опасности.
-- Что же делать, Мигель, что делать?
Отказаться видеть ее в течение нескольких дней.
-- Невозможно!
-- Иначе ты погубишь ее.
-- Я?
-- Ты!
-- О! Я же не могу.
-- Тогда ты не любишь ее!
-- Я не люблю ее! -- вскричал он, негодующим голосом. -- О, Боже мой, Боже мой! -- И дон Луис закрыл свое лицо руками.
Наступило молчание.
Наконец, дон Луис поднял голову.
-- Довольно унывать! -- вскричал он, тряхнув головой. -- Что по-твоему я должен делать, Мигель? -- прибавил он спокойным тоном.
-- Прожить несколько дней, не видя Эрмосы.
-- Пусть будет так.
-- Если политические события сложатся так, как мы желаем, тогда говорить нечего.
-- Конечно.
-- Если, наоборот, они будут для нас неблагоприятны, тогда ты эмигрируешь.
-- Один?
-- Нет, не один.
-- Эрмоса будет меня сопровождать? Ты думаешь, что она согласиться последовать за мной?
-- Я в этом уверен, и не только она, но и некоторые другие твои знакомые.
-- Ты прав, Мигель, уедем за границу; воздух нашего отечества губителен для нас.
-- Несмотря на это, тебе все же надо дышать им до тех пор, пока все не кончится так или иначе.
-- Но если это будет продолжаться долгое?
-- Это невозможно.
-- Однако может случиться задержка в операциях Лава-ля, и тогда...
-- Тогда все будет потеряно, малейшее промедление погубит Лаваля.
-- Но нет, мой друг, еще не все будет потеряно, впрочем, Лаваль придет, может быть, дня через два или три.
-- Я знаю, что многие разделяют эту надежду, но у меня ее, нет и я имею на это тысячу причин, поверь мне, все зависит от случая.
-- Если предположить, что война затянется, то как же я буду жить без Эрмосы?
-- Ты увидишься с нею, но не в Барракасе.
-- Могу я войти на одну минуту, мои дорогие и уважаемые ученики? -- спросил дон Кандидо, просовывая верхушку своего белого колпака в дверь.
-- Войдите, мой дорогой и уважаемый учитель! -- отвечал дон Мигель.
-- Новость, Мигель, событие, такая вещь...
-- Сделайте милость, скажите все сразу, сеньор дон Кандидо.
-- Вот в чем дело! Я прогуливался под навесом, так как это облегчает мою головную боль, от которой я сейчас страдаю, прогуливался и прикладывал апельсинные корки: надо вам сказать, что апельсинные корки, приклеенные к вискам, сообщают моему организму способность...
-- Излечивать вас, делая других больными. В чем же дело? -- нетерпеливо вскричал молодой человек.
-- Я подхожу к сути дела.
-- Подходите сразу, во имя всех святых!
-- Подхожу, пылкая голова! Итак, я сказал уже, что прогуливался под навесом, как вдруг услышал, что кто-то остановился у дверей. Беспокойный, нерешительный, встревоженный я подошел и спросил, кто там. Я был уверен в правдивости ответа и потому отворил дверь. Как ты думаешь, кто это был, Мигель?
-- Не знаю, но хотел бы, чтобы это был дьявол!
-- Нет, это был не дьявол, нет! Это был Тонильо, твой любящий, верный Тон...
-- Тонильо здесь?
-- Да, под навесом. Он говорит, что хочет видеть тебя.
-- Кончите ли вы, тысячу чертей? -- вскричал дон Мигель, бросаясь вон из кабинета.
-- Что за характер! Послушай, Луис, ты кажешься мне более разумным, необходимо, чтобы...
-- Сеньор, будьте любезны, оставьте меня в покое!
-- Ay! Malo! [Ай! Плохо! (исп.)] Ты таков же, как и твой друг. На что рассчитываете вы, безумные молодые люди, когда вы бешено несетесь по бурной стремнине?
-- Мы рассчитываем на то, что вы оставите нас на минуту одних, сеньор дон Кандидо! -- отвечал дон Мигель, входя в кабинет.
-- Нам угрожает какая-нибудь опасность? -- боязливо спросил профессор.
-- Решительно никакой, это частные дела между Луисом и мной.
-- Но сегодня мы образуем одно неразрывное тело!
-- Ничего, мы его моментально разделим. Сделайте одолжение, оставьте нас одних!
-- Оставайтесь! -- произнес старик, простирая свои руки к молодым людям, и величественно покинул кабинет.
-- Наши дела осложняются, Луис!
-- Что такое?
-- Кое-что относительно Эрмосы.
-- А!
-- Да, Эрмосы! Она известила меня через Тонильо, которого я послал в Барракас перед тем, как отправиться сюда, что через час у нее будет полиция с обыском.
-- Что делать, Мигель? Я побегу в Барракас.
-- Луис, -- произнес Мигель таким твердым тоном, который охладил пыл молодого человека, -- не следует совершать необдуманных поступков: я слишком люблю свою кузину и не могу допустить, чтобы кто бы то ни было причинил ей неприятность.
-- Но ведь по моей вине эта сеньора подвергается теперь неприятностям. Я -- кабальеро, я должен ее защищать! -- сказал сухо дон Луис.
-- Не будем поступать опрометчиво, -- отвечал спокойно Мигель, -- если бы дело шло о том, чтобы защищать ее со шпагой в руке от одного или даже двух человек, я бы предоставил тебе возможность действовать по твоему усмотрению. Но ведь теперь мы имеем дело с тираном и всеми его палачами, а против этих негодяев мужество бессильно -- твое присутствие дало бы улики против Эрмосы, и я не мог бы спасти ни головы, ни спокойствия своей кузины.
-- Ты прав.
-- Предоставь мне действовать, я сейчас же отправлюсь в Барракас, силе я противопоставлю хитрость и постараюсь обмануть инстинкт животного с помощью разума.
-- Не теряй ни минуты!
-- Мне надо десять минут, чтобы добраться до своей квартиры и сесть на лошадь, через четверть часа я буду в Барракасе.
-- Хорошо, когда ты вернешься?
-- Этой же ночью.
-- Скажи ей...
-- Что ты о ней думаешь!
-- Говори, что хочешь, Мигель! -- вскричал молодой человек, падая в кресло и с отчаянием охватив голову руками.
Дон Мигель вышел.
Пробило одиннадцать часов, дон Кандидо начал свой туалет, чтобы отправиться в частный секретариат сеньора дона Фелипе Араны.