Едва прошло пять минут с тех пор, как Эрмоса отправила Тонильо к дону Мигелю с извещением об ожидаемом посещении полиции, а дон Бернар-до Викторика, полицейский комиссар, и Николас Мариньо в сопровождении старого Хосе уже входили в гостиную, где в кресле сидела молодая женщина, одинокая и беззащитная.
Викторика, этот страшный человек, перед которым трепетали все жители Буэнос-Айреса, на самом деле не был, однако, так жесток, как его обыкновенно считали. Он был лучше, чем о нем думали. Никогда не отступая от суровости, которую предписывали ему приказы диктатора, он в тех случаях, когда это было возможно делать, не компрометируя себя, вел себя с известной учтивостью и известной полуснисходительностью, что, по мнению Розаса, было преступлением; но начальник полиции считал себя вправе действовать так, если ему при исполнении своих обязанностей приходилось обращаться к лицам, которые, как он полагал, были скомпрометированы вследствие своекорыстных доносов или подвергались чрезмерной строгости правительства.
Он почтительно снял свою шляпу и, сделав глубокий поклон донье Эрмосе, проговорил:
-- Сеньора, я начальник полиции и явился исполнить тягостный долг произвести обыск в этом доме по экстренному предписанию сеньора губернатора.
А этим сеньорам также поручено произвести обыск в моем доме? -- спросила молодая вдова, указывая на Мариньо и полицейского комиссара.
-- Этому сеньору -- нет, -- отвечал начальник полиции, указывая на Мариньо, -- другое же лицо -- полицейский комиссар!
-- Могу я узнать, кого или что вы пришли искать у меня по приказанию сеньора губернатора?
--Я вам скажу это сейчас, -- отвечал начальник полиции, несколько смущенный тем, что его не пригласили сесть.
Молодая женщина позвонила, и в гостиную немедленно вошла Лиза. Госпожа сказала ей:
-- Проводи того сеньора и открой все двери, которые он тебе укажет!
Дон Бернардо Викторика поклонился донье Эрмосе и последовал за камеристкой в сопровождении полицейского комиссара.
Пройдя через кабинет, они вошли в роскошную спальню молодой вдовы.
Начальник полиции был человеком, не обладавшим настолько утонченным вкусом, чтобы понять всю изысканность той роскоши, в которой он очутился.
-- Гм... -- пробормотал он про себя, -- возможно, как говорит Мариньо, что здесь никто не скрывается, но, несмотря на это, здесь нет недостатка в унитариях.
И он прошел в туалетную комнату, покачав озабоченно головой.
-- Откройте эти шкафы! -- сказал он Лизе.
-- Что вы хотите увидеть в шкафах, сеньоры? -- спросила молодая девушка, подняв свою маленькую головку и смотря прямо в лицо сеньору Викторике.
-- Ну, ну, открой эти шкафы, я тебе говорю.
-- Вот любопытство! Ну, вот они открыты.
-- Закрой их.
-- Не угодно ли вам убедиться, что никто не спрятан в садках для птиц? -- спросила она, насмешливо указывая на клетки.
-- Нинья, ты очень смела, но я прощаю тебя из-за твоего возраста! Открой эту дверь!
-- Эту?
-- Да.
-- Это дверь в мою комнату.
-- Ну, и открой ее!
-- Там никого нет.
-- Все равно открой.
-- Нет, сеньор, я не открою. Откройте ее сами, если вы не верите моему слову.
Викторика внимательно посмотрел на этого ребенка двенадцати лет, который осмеливался так говорить с ним. Наконец, он сам решился повернуть ручку двери и вошел в спальню Лизы.
-- Войди, нинья! -- сказал он, видя, что она осталась в уборной.
-- Я войду, если вы прикажете этому сеньору следовать за нами.
Полицейский комиссар бросил на молодую девушку грозный взгляд, которого она нисколько не испугалась, и вошел в комнату.
-- Сеньор, не мните мою постель и не сердитесь за то, что я вам сказала про клетки с птицами!
-- Куда выходит эта дверь?
-- На двор.
-- Откройте.
-- Толкните ее, она не заперта.
Выйдя во двор, Викторика сделал знак комиссару вернуться в дом, а сам в сопровождении Лизы направился к той части дома, где и находилась комната дона Луиса и столовая.
-- Кто живет в этой комнате? -- спросил он, оглядывая спальню дона Луиса.
-- Сеньор дон Мигель, когда он приезжает сюда на несколько дней, -- отвечала Лиза с величайшим спокойствием.
-- Сколько раз в неделю он приезжает?
-- Сеньора приказала мне показывать вам дом, а не рассказывать о том, что в нем происходит. Об этом вы можете спросить саму сеньору.
Викторика закусил губу, не зная, что отвечать девушке, он прошел в другую комнату и, наконец, в столовую, не найдя нигде ни малейшего признака того, кого искал.
В то время как происходил этот полицейский обыск, сцена совсем другого рода, но не менее интересная разыгралась в гостиной.
Как только Викторика и полицейский комиссар последовали за девушкой, донья Эрмоса, не поднимая глаз на Мариньо и не удостаивая его взглядом, сказала ему сухо:
-- Вы можете сесть, если намерены дождаться сеньора Викторики!
Лицо доньи Эрмосы не было в этот момент красным, оно было пунцовым. Мариньо, напротив, подавленный высокомерным манерами этой дамы, был бледен как мертвец.
-- Моим намерением было, сеньора, -- проговорил он, садясь в нескольких шагах от нее, -- оказать вам большую услугу при настоящих обстоятельствах!
-- Благодарю! -- ответила она сухо.
-- Вы получили сегодня утром мое письмо?
-- Я получила бумагу, подписанную Николасом Мариньо. Предполагаю, что это вы.
-- Хорошо, -- отвечал глава серенос, стараясь оправиться от своего замешательства. -- В этом письме или бумаге, как вы его называете, я постарался уведомить вас о том, что вам угрожает.
-- Могу я узнать, сеньор, причину, которая заставляет вас действовать таким образом?
-- Желание, чтобы вы приняли те меры предосторожности, которые я вам советовал.
-- Вы слишком добры ко мне и, следовательно, слишком дурны по отношению к своим политическим друзьям, потому что вы их предаете!
-- Я их предаю?
-- Мне кажется, что так.
-- Это слишком сильно сказано, сеньора.
-- Однако это правда!
-- Я постоянно стараюсь творить добро, насколько это возможно. Вот почему я сопровождаю сюда сеньора Викторику, чтобы оказать вам помощь в случае нужды. Вот в чем суть, сеньора! Если я изменяю своим друзьям, то причина, заставляющая меня это делать, оправдывает меня вполне. Эта причина святая, она основывается на постоянной симпатии, которую я почувствовал тотчас же, как только имел счастье познакомиться с вами. С тех пор я посвящаю всю свою жизнь стремлению приблизиться к этом дому. Мое положение, мое состояние, мое влияние...
-- Ваше положение и ваше влияние не помешают мне оставить вас одного, если вы не понимаете того, как ваше
присутствие тягостно мне! -- отвечала она, поднимаясь со своего места.
И, бросив на него уничтожающе презрительный взгляд, она вышла из гостиной и удалилась в свою спальню, где села на софу.
-- О, я отмщу, собака-унитарка! -- вскричал Мариньо, побледнев от ярости.
Едва молодая вдова успела войти в свою спальню, как туда вошел Викторика в сопровождении Лизы.
-- Сеньора, -- произнес он, -- я исполнил первую часть полученного мною предписания и, к счастью для вас, могу доложить его превосходительству, что не нашел той особы, которую искал.
-- Могу я узнать, что это за особа, сеньор начальник полиции? Могу я узнать, почему у меня в доме производят оскорбительный обыск?
-- Будьте любезны приказать этой нинье удалиться. Донья Эрмоса сделала знак, и Лиза вышла, не преминув, однако, сделать гримасу начальнику полиции.
-- Сеньора, я должен вас допросить, но я желал бы избежать известных скучных формальностей, чтобы этот допрос более походил на беседу.
-- Говорите, сеньор.
-- Вы знает дона Луиса Бельграно?
-- Знаю!
-- С какого времени?
-- Две или три недели! -- отвечала она, покраснев и опустив голову от стыда за свою ложь.
-- Однако его уже давно видели здесь.
-- Я уже ответила, сеньор!
-- Можете вы сказать, что дон Луис Бельграно не скрывался в этом доме с мая и до настоящего месяца?
-- Я не буду пытаться утверждать подобную вещь.
-- Итак, это правда!
-- Я не сказала этого.
-- Однако же вы сами говорите, что не будете утверждать, что это не так.
-- Потому что это ваше дело, сеньор, доказать мне противное.
-- Не знаете ли вы, где он находится сейчас время?
-- Кто?
-- Бельграно.
-- Я этого не знаю, сеньор, а если бы знала, то не сказала, -- ответила она просто.
-- Разве! Вы не знаете, что я исполняю поручение сеньора губернатора? -- возразил Викторика, который начинал раскаиваться в своей снисходительности.
-- Вы уже говорили мне об этом.
-- Тогда вы должны отвечать с большим почтением, сеньора.
-- Кабальеро, я хорошо знаю с каким почтением я обязана относиться к другим, но я знаю также, какое почтение они обязаны оказывать мне самой, и если сеньор губернатор и сеньор Викторика ищут доносчиков, то уж, конечно, не в этом доме они найдут их!
-- Вы не доносите на других, но доносите на саму себя.
-- Как так?
-- Потому что вы забываете, что говорите с начальником полиции и открыто выдаете себя за сторонницу унитариев.
-- О, сеньор, в стране, где их считают тысячами, нет большой важности в этом.
-- К несчастью для отечества и для них самих, -- сказал Викторика, поднимаясь с недовольным видом, -- но наступит день, когда их не будет столько, клянусь вам в этом!
-- Или их будет еще больше.
-- Сеньора! -- вскричал он, бросив на нее угрожающий взгляд.
-- Что такое, кабальеро?
-- Вы злоупотребляете тем, что вы дама.
-- Как вы вашим положением.
-- Вы не опасаетесь за эти слова, сеньора?
-- Нет, сеньор. В Буэнос-Айресе мужчины трусы и забывают свое достоинство, а мы, женщины, умеем защищать наше.
-- Конечно, женщин более всего следует бояться! -- пробормотал дон Викторика про себя. -- Ну-с, окончим, сеньора, -- продолжал он, обращаясь к молодой женщине. -- Будьте добры открыть этот секретер.
-- Зачем, сеньор?
-- Я должен исполнить последнее поручение.
-- Какое поручение?
-- Осмотреть ваши бумаги.
-- О, это переходит все границы, сеньор! Вы пришли искать у меня одного человека. Вы его не нашли, уверяю вас, что я больше не потерплю унижений.
Викторика улыбнулся.
-- Откройте, сеньора, откройте, -- сказал он, -- поверьте мне.
-- Нет.
-- Вы не хотите открыть?
-- Нет, тысячу раз, нет!
Начальник полиции решительно подошел к секретеру, ключ находился в замке.
Внезапно Мариньо, слышавший все, решил попытаться завоевать это гордое сердце красивым жестом. Стремительно войдя в комнату, он вскричал с жаром:
-- Мой дорогой друг, остановитесь! Я ручаюсь за то, что в бумагах этой сеньоры нет ничего компрометирующего наше дело: ни журналов, ни писем нечестивых унитариев.
Викторика сделал шаг назад, уже Мариньо был уверен в своем успехе, но неожиданно молодая женщина с глазами, пылающими гневом, бросилась к секретеру, чуть не сломав, открыла его и, повернувшись спиной к Мариньо, сказала Викторике:
-- Вот все, что находится в этом секретере, -- вскричала она, -- смотрите!
Мариньо до крови закусил себе губы. Начальник полиции бросил рассеянный взгляд на письма и бумаги, не касаясь, однако, ни одной из них, и произнес:
-- Я видел, сеньора.
Донья Эрмоса поклонилась и села на софу, она была совершенно измучена.
Двое мужчин, низко поклонившись, вышли и присоединились к полицейскому комиссару, который ждал их во дворе.
Как раз в тот момент, когда они садились на лошадей, к даче подъехал дон Мигель.
Они обменялись холодным поклоном, и дон Мигель вошел в дом, проговорив про себя:
-- Скверно, я начинаю опаздывать -- это плохой признак! Мариньо в это время говорил Викторике:
-- Этот должен все знать. Это унитарий, несмотря на поведение его отца!
-- Да, с ним надо держать ухо востро.
-- И кинжал наготове, -- прибавил Мариньо сквозь зубы. И оба быстрым аллюром понеслись по направлению к городу.
Дон Мигель недолго пробыл у своей кузины. Он старался успокоить ее, рассказал ей о Луисе, затем уехал задумчивый.
Положение становилось угрожающим. Молодой человек чувствовал, что надежда покидает его. В размышлениях он проехал мимо барранки генерала Брауна, въехал на улицу Завоевателей и остановился перед домом доньи Авроры. Он испытывал потребность в счастье, чтобы придать себе силы для начатой им страшной борьбы. Но это был несчастный день.
Войдя в гостиную, он заметил, что мадам Барроль лежала в глубоком обмороке, а ее дочь, поддерживая своими руками голову матери, смачивала ей виски одеколоном.
-- Иди, Мигель! -- вскричала молодая девушка.
-- Что произошло? -- спросил Мигель.
-- Тише, не говори так громко: она в обмороке.
Дон Мигель опустился на колени и взял бледную и холодную руку мадам Барроль.
-- Это ничего, она скоро придет в себя! -- заметил он, пощупав пульс.
-- Да, она начинает дышать, ступай в спальню, принеси плащ, платок, все равно что, Мигель!
Молодой человек повиновался и сам закутал свою будущую тещу в плащ, затем он и Аврора опустились перед нею на колени, каждый взяв ее за руку.
-- Но что же такое произошло? Этот обморок неестествен. С вами случилась какая-нибудь неприятность?
-- Да.
-- Сегодня?
-- Только что. Ты не встретил Викторики?
-- Нет.
-- Он был здесь!
-- Он?
-- Да, он приходил с комиссаром и двумя солдатами и обыскал весь дом.
-- Чего же он искал?
-- Он не говорил об этом, но я думаю, что он искал Луиса, так как он задал матушке несколько вопросов о нем.
-- И...
-- Она не хотела отвечать.
-- Хорошо.
-- Она отказалась также открыть дверь одной из внутренних комнат, которая случайно была заперта -- Викторика приказал взломать ее.
-- Но зачем же не открыли эту дверь тотчас же?
-- Потому что когда он пришел, матушка сказала что она не будет помогать ему ни в чем и что, имея в своих руках силу, он может действовать по своему усмотрению. Пока этот человек оставался здесь, матушка не обнаружила своей слабости, но сразу после его ухода она упала на мои руки и потеряла сознание. Но посмотри, Мигель, она кажется открывает глаза!
-- Девушка встала и бросилась в объятия своей матери. Мадам Барроль действительно пришла в себя.
-- Мигель, -- сказала она, -- надо покинуть этот город вам и Луису завтра, сегодня, если это возможно. Эрмоса, моя дочь и я последуем за вами.
-- Хорошо, сударыня, не будем говорить об этом теперь, когда вы нуждаетесь в покое.
-- А вы думаете, что его можно иметь в этой стране, когда каждую секунду приходится дрожать за свою безопасность. С тех пор как глаза Розаса устремлены на мой дом, он осужден на постоянные доносы, каждый, кто переступает его порог, подвергается выслеживанию и преследуется.
-- Через неделю, может быть, мы все будем спасены.
-- Нет, Мигель, нет! Бог отвратил свой взор от нашей несчастной страны, мы можем ожидать только катастроф. Я не хочу, чтобы Эрмоса появлялась здесь.
-- Эрмоса испытала ту же самую неприятность, что и вы, час тому назад.
-- Это было час тому назад?
-- Да, приблизительно.
-- О, все это дело доньи Марии-Хосефы, матушка!
Дон Мигель рассказал о том, что произошло на даче в Барракасе и затем прибавил:
-- Впрочем, во всем этом нет еще никакой серьезной опасности. Луиса они не найдут, я за это ручаюсь. Чтобы обеспечить Эрмосе и вам спокойствие, я поспешу предупредить Викторику о личных доносах, направляемых к Розасу с целью дискредитировать полицию. Что касается меня, то мне решительно нечего бояться! -- проговорил Мигель, чтобы внушить дамам немного веры в будущее, хотя этой веры начинало недоставать и ему самому.
-- Матушка, -- сказала девушка, -- так как теперь ничто не помешает Эрмосе навестить нас, то я хотела бы, чтобы она и Мигель обедали у нас и мы закончили бы этот день вместе.
-- Да, да, -- отвечал Мигель, -- я хотел бы, чтобы мы были вместе и более не разлучались!
Но страшное предчувствие сжало сердце отважного молодого человека.
-- Хорошо, пошли за нею! -- отвечала дочери мадам Бар-роль.
В эту минуту раздался стук в дверях гостиной.
Все замерли.
Наконец, Мигель встал, открыл дверь и сказал:
-- Это Тонильо. Что такое? -- прибавил он, отводя своего слугу в переднюю, чтобы дамы ничего не могли расслышать в том случае, если он узнает еще о какой-нибудь неприятности.
-- Дон Кандидо здесь! -- отвечал Тонильо.
-- Где это?
-- Под навесом.
В два прыжка молодой человек очутился возле своего профессора.
-- Что нового о Луисе? -- быстро спросил он.
-- Ничего, он доволен, спокоен, отдыхает. Дело идет о тебе.
-- Обо мне?
-- Да, о тебе, молодой безумец, ты стремишься в...
-- В преисподнюю, хорошо. Но что же случилось?
-- Слушай.
-- Живее!
-- Тише, слушай. Викторика говорил с Мариньо.
-- Хорошо.
-- Мариньо с Бельостехи.
-- Дальше.
-- Бельостехи с Араной.
-- Дальше.
-- А я слышал разговор Бельостехи с Араной.
-- Результат всего этого?
-- Результат тот, что Бельостехи сказал Аране, что, по словам Мариньо, Викторика сообщил этому последнему, будто он отдал приказание комиссару твоего участка следить этой ночью за твоим домом, так как в отношении тебя существуют страшные подозрения.
-- Ого! Очень хорошо! Что еще?
-- Что еще?! Ты находишь, что мало того, что тебе угрожает чудовищная, огромная опасность, которая, естественно относится и ко мне, так как всем известны наши взаимные отношения, тесные, дружественные, родственные? Ты хочешь...
-- Я хочу, чтобы вы подождали меня минутку, мы продолжим этот разговор в экипаже по дороге отсюда ко мне.
-- Я у тебя в доме, безумец?!
-- Подождите, мой дорогой друг! -- отвечал Мигель, оставляя его под навесом.
-- Тонильо, садись на мою лошадь и возвращайся домой! -- сказал он своему слуге.
-- Что случилось? -- спросили дамы, когда молодой человек вернулся в гостиную.
-- Ничего, новости о Луисе. Он нетерпелив, безумствует от желания выйти из Своего убежища, чтобы явиться в Барракас, но я отправляюсь к себе и напишу ему одно слово, которое вернет ему благоразумие.
-- Не ходите к нему! -- сказала мадам Барроль.
-- Обещайте мне это, Мигель! -- вскричала Аврора!
-- Клянусь вам в этом! -- отвечал он, улыбаясь.
-- Вы уже уходите?
-- Да, я беру экипаж, на котором должна приехать Эрмоса, а свою лошадь я уже отослал.
-- И вы вернетесь?
-- В три часа.
-- Хорошо, до трех часов! -- сказала Аврора, пожимая ему руку.
Распрощавшись, дон Мигель вышел, обнаруживая полнейшее спокойствие, которого, на самом деле, вовсе не было в его душе.
-- Знаешь ли ты одну вещь, Мигель? -- спросил молодого человека дон Кандидо, ждавший его под навесом.
-- После, после! Сядем в экипаж!
Дон Мигель так стремительно вышел из дома, что чуть не опрокинул какого-то толстого человека в шляпе на затылке, проходившего в тот момент размеренными шагами, с высоко поднятой головой.
-- Извините меня, кабальеро, -- проговорил молодой человек, приближаясь к дверцам экипажа и не обращая никакого внимания на неизвестного. Обратившись к кучеру, Мигель крикнул:
-- Ко мне!
-- О, этот голос! -- вскричал неизвестный, останавливаясь и вглядываясь в дона Мигеля, который уже поставил ногу на подножку. -- Извините меня, кабальеро, -- прибавил он учтиво, -- не сделаете ли вы мне честь выслушать два слова?
Сколько вам будет угодно! -- отвечал молодой человек.
И он задержался у дверец экипажа, повернув голову к незнакомцу, которого не успел еще разглядеть, между тем как дон Кандидо, бледный как мертвец, протиснулся между ногами молодого человека и нырнул поскорее в экипаж, где и уселся в дальнем углу, принявшись нарочно вытирать лицо платком, с очевидной целью не быть узнанным.
-- Вы меня узнаете?
-- Мне кажется, я имел несчастье толкнуть преподобного сеньора Гаэте! -- отвечал дон Мигель самым естественным тоном.
-- Мне кажется, я уже слышал раньше ваш голос. А другой сеньор, сидящий в экипаже... Как ваше здоровье, сеньор?
Дон Кандидо, не отвечая ни слова, сделал два или три поклона, не переставая вытирать платком свое лицо.
-- А, он немой! -- продолжал падре.
-- Что же вам угодно, сеньор Гаэте?
-- Я испытываю сильное желание услышать ваш голос сеньор... Не угодно ли вам сказать...
-- Что я должен делать, сеньор! -- прервал его молодой человек, который, вскочив в экипаж, сделал знак кучеру.
Кучер пустил лошадей крупной рысью по направлению к площади Победы, а почтенный падре Гаэте с выражением адской улыбки на лице остановился возле дома мадам Бар-роль, пытаясь рассмотреть его номер.