ПОЛИЦЕЙСКИЕ ОПОЗДАЛИ
Выйдя из дома Дубль-Эпе, Клер-де-Люнь и преподобный отец Грендорж повернули направо и пошли по набережной. Погруженные в свои мысли, они шли друг возле друга, не говоря ни слова.
Пастор еще под впечатлением ужасной сцены, только что разыгравшейся перед его глазами, при которой он должен был присутствовать помимо своего желания, время от времени украдкой робко поглядывал на своего грозного спутника, моля Бога как можно скорее от него отделаться.
Страх преподобного отца был вполне основателен, так как положение, в каком он теперь находился, заставляло его сильно беспокоиться.
Но, как это часто случается в жизни, он должен скрывать свои чувства и вполне положиться на волю Провидения.
Оба человека, которых так странно свел случай, повернули в узенький переулок, ведущий в сады Тюильри; пройдя через калитку, они углубились в пустынные аллеи и скоро очутились перед воротами того самого трактира, куда несколько месяцев тому назад неожиданно явилась дама в красной маске.
Трактирщик стоял на пороге, оглядываясь направо и налево, будто кого-то ожидая.
Какая-то странная улыбка пробежала по его губам, когда он увидел Клер-де-Люня; не говоря ни слова, он посторонился и кивком ответил на многозначительный взгляд, брошенный ему мимоходом начальником бездельников Нового Моста.
Клер-де-Люнь и пастор быстрыми шагами прошли общую залу и остановились перед дверью кабинета, где в один уже описанный нами вечер сидели, запершись, граф де Сент-Ирем и его сестра.
Клер-де-Люнь два раза постучал в дверь рукояткой своего кинжала.
-- Войдите!-- отвечал ему кто-то из-за двери.
В этой комнате был только одни человек: наш старый знакомый, Бонкорбо.
-- Они там? -- спросил Клер-де-Люнь.
-- Да,-- лаконично ответил бездельник.
Указав рукой на отдаленный угол комнаты, он снова уселся за стол, у которого, вероятно, и сидел все время до их прихода; на этом столе возле рапиры и пары длинных пистолетов стояла бутылка вина и стакан.
-- Пойдемте!-- сказал Клер-де-Люнь пастору.
Отойдя в глубину комнаты, начальник бездельников Нового Моста слегка постучал в стену концом кинжала.
В ту же минуту раздался легкий треск; часть стены ушла в какое-то невидимое отверстие, обнаружив дверь, -- Клер-де-Люню стоило только ее толкнуть, чтобы очутиться в комнате, где собрались пятнадцать человек, вооруженные с нсг до головы и закутанные в толстые плащи.
Между ними были граф дю Люк, капитан Ватан и большая часть протестантских вождей.
Все они сидели за столом, на котором лежали бумаги, перья, чернила и множество распечатанных писем.
Граф дю Люк де Мовер, казалось, был президентом собрания; он сидел посередине, между капитаном Батаном и де Сент-Роммом.
Заметив Клер-де-Люня, он поднял голову и вопросительно на него посмотрел.
-- Отчего так поздно? -- спросил он.
-- Мне невозможно было прийти раньше, граф,-- хладнокровно отвечал тот.
-- Все ли сделано? -- продолжал Оливье.
-- Все, граф.
Наступило молчание.
Увидев пастора, дю Люк нахмурил брови.
-- Что нужно здесь этому человеку? Зачем вы его сюда привели? -- строго спросил он.
-- Надеюсь, вы скоро узнаете, граф, что я действовал как следовало.
-- Гм, -- возразил Оливье и, тихо обменявшись несколькими слонами с капитаном Ватаном, прибавил:
-- Вы взяли с собой бумаги?
-- Вот они, господин граф,-- отвечал Клер-де-Люнь, вынимая пакет из куртки и с поклоном передавая его Оливье.
-- Значит,-- сказал последний,-- он вовсе не был украден?
-- Прошу извинить, граф, но сначала его украли.
-- Что? -- вскричал, вздрогнуз Оливье.-- Значит, эти бумаги...
-- К ним никто не осмелился прикоснуться, граф.
-- Объяснитесь же в таком случае,-- хором потребовали все дворяне, вставая с места и окружая Клер-де-Люня.
-- Мои рассказ не будет долог, господа,-- возразил последний, нисколько не смущаясь.-- По приказанию верховного совета я выбрал самых хитрых из подвластных мне людей и поручил им следить за этим человеком во время его путешествия. Вот почему, как только граф де Ланжак положил в свой карман письма, украденные им у несчастного сержанта, которого он напоил мертвецки пьяным, мои люди, добросовестно исполняя свою обязанность, бросились на графа и отняли у него все бумаги.
-- Стало быть, нашей тайны не открыли?
-- Нет, граф.
-- Поздравляю вас, шевалье, вы действовали как нельзя лучше; но где же сержант?
-- Там, куда вы мне приказали его отправить,-- отвечал холодно Клер-де-Люнь.
-- Ах!-- воскликнул граф, сдерживая крик ужаса.-- Неужели вы...
-- Прошу извинить, граф,-- ледяным тоном перебил его Клер-де-Люнь.-- Я, кажется, не сам распоряжаюсь, а исполняю только то, что мне приказано, и вся ответственность за мои поступки лежит на моем начальнике.
-- Но этот несчастный...
-- Этот несчастный предал вас, может быть, даже и сам того ие желая, но для нас ведь это безразлично. Я не любил и не ненавидел этого человека, а был к нему совершенно равнодушен. Вы мне приказали убить его, и я убил. Подвластные заговорщики перестают быть людьми и становятся машинами, которые во всем должны соблюдать свой собственный интерес и подавлять в себе всякое человеческое чувство. Как бы ни был предан герцогу де Рогану сержант Ла Прери, он тем не менее был ужасный пьяница и болтун; одно его неосторожное слово могло стоить жизни всем руководителям протестантской партии.
-- Этот человек прав, -- сказал капитан Ватан,-- мы должны благодарить, а не упрекать его за энергию, которую он выказал в этом деле! Не заблуждайтесь, господа, игра, затеянная нами, очень серьезная. Что такое жизнь одного человека, когда речь идет о спасении множества людей? Знайте же: герцог де Люинь начинает, видимо, надоедать королю, несмотря на недавно пожалованное ему звание коннетабля, данное, может быть, даже с целью поскорее от него отделаться. Место герцога при короле занял епископ Люсонский; милость к нему Людовика Тринадцатого возрастает с каждым днем. Есть слухи, что его скоро сделают кардиналом. Верьте мне, в тот день, когда нашей партии придется бороться против кардинала Ришелье, она погибла. Герцог де Люинь -- больной, нерешительный человек, не способный к серьезному делу, между тем как кардинал Ришелье будет бичом для всей Франции; он покроет ее развалинами, эшафотами и будет проливать кровь дворянства так же спокойно, как воду. Вспомните мои слова, господа: не пройдет нескольких месяцев, как исполнится мое зловещее предсказание. Откинем же излишнюю чувствительность и поблагодарим верного слугу, вместо того чтоб порицать его!
Эти слова капитана, произнесенные его обычным насмешливым тоном, произвели на всех огромное впечатление; большая часть дворян была согласна с его мнением.
Когда снова водворилось спокойствие, граф Оливье дю Люк поднял голову, как бы пробудившись от задумчивости, и грустно взглянул на окружающих.
-- Пусть будет по-вашему, господа,-- сказал он,-- я готов, если нужно, быть беспощадным, по не скрою от вас, что мне приходится очень тяжело от обязанности, возложенной на меня вами.
И, сделав приветливый знак рукой Клер-де-Люню, он прибавил, обращаясь к нему:
-- Примите нашу благодарность, шевалье, вы можете назваться вполне преданным слугой!
Начальник Нового Моста молча поклонился.
-- Приступим же к делу,-- продолжал граф,-- будьте так добры объяснить нам, почему вы явились сюда в сопровождении его преподобия.
-- Потому, граф, что между письмами, порученными сержанту Ла Прери, находилось одно, адресованное отцу Грендоржу. Мне казалось, что нашей партии нелишне было бы познакомиться с содержанием этого письма и знать, как держаться с его преподобием.
-- Еще раз благодарю вас, вы действовали как умный человек.
С этими словами граф обернулся к пастору и, вежливо поклонившись, знаком попросил его подойти.
-- Ваше преподобие,-- сказал он,-- я знаю вас с самого детства, так как вы в продолжение многих лет жили в Моверском замке. За все время вашего пребывания там вы ни разу не могли пожаловаться на негостеприимство или невнимание к вашей особе; потому прошу вас искренно ответить мне на мои вопросы; если ответы будут удовлетворительны, я возвращу вам ваше письмо нераспечатанным.
Пастор выпрямился, поклонился всему собранию и твердо отвечал:
-- Господин граф дю Люк де Мовер, я всем обязан вашему семейству; вы родились на моих глазах, и, несмотря на разделяющее нас расстояние, я могу сказать, что люблю вас, как родного сына. Я считал бы бессовестным, даже непростительным преступлением сделать что-нибудь против вас. Верьте мне, граф, я так же, как и все, желаю победы нашей святой религии и в любое время готов, если только будет нужно, пролить кровь за святое дело.
-- Хорошо, ваше преподобие; я и не ожидал от вас другого ответа. Возьмите обратно письмо и не сердитесь на некоторую грубость сегодняшнего обращения с вами.
-- Я нисколько не сержусь, граф,-- возразил пастор с почтительным поклоном,-- но очень рад, напротив, случаю видеться с вами, несмотря на испытанный мною вначале страх. Распечатайте письмо и вы увидите, что, при всей моей ничтожности, и я приношу свой камень на постройку общего здания.
При этих словах между протестантами раздался одобрительный шепот. Граф встал и собственноручно предложил стул пастору.
-- Прошу вас присесть и откровенно рассказать нам, в чем дело, так как теперь, надеюсь, все ваши опасения должны исчезнуть.
-- Я готов исполнить вашу просьбу, граф, но еще раз прошу вас распечатать письмо.
-- Вы этого хотите?
-- Непременно,-- отвечал тот с поклоном.
Граф открыл лежавший перед ним на столе пакет с письмами и внимательно осмотрел надписи на них.
Только легкое движение бровей на минуту выдало его волнение, когда он нашел между ними письмо, адресованное графине.
-- Вот,-- сказал он,-- письмо на имя особы, с которой вы, по всей вероятности, продолжаете видеться; прошу вас передать ей его при свидании.
И он протянул письмо пастору: тот взял его, не говоря ни слова.
Затем, дойдя до второго письма, граф с улыбкой обратился к пастору.
-- Все ли вы еще желаете, чтобы я его распечатал?
-- Больше чем когда-нибудь.
-- Ну, так исполним ваше желание!
Он распечатал письмо и стал читать его про себя.
В комнате водворилось такое молчание, что слышно было, как пролетит муха.
Все взгляды с боязливым вниманием устремились на бледное лицо графа.
Через несколько минут он поднял голову.
-- Милостивый государь,-- сказал он, обращаясь к пастору, спокойно стоявшему перед ним,-- все ли верно, что здесь написано?
-- Я не знаю содержания письма, но если оно подтверждает уже раз сказанное мною, то есть, что все мои помыслы обращены к нашей религии, то, без сомнения, оно говорит правду.
-- Послушайте, друзья мои,-- обратился Оливье к окружавшим его дворянам,-- вот что пишет маркиз де Фова его преподобию отцу Грендоржу. Письмо коротко, но содержание его имеет для нас большое значение.
-- Читайте, читайте, мы вас слушаем!-- вскричали протестанты, вставая с мест.
Граф стал читать.
Мы не будем распространяться о заключавшихся в письме подробностях, но скажем только, что оно показывало, с какой преданностью и каким самоотвержением служил отец Грендорж святому делу протестантской религии и сколько помощи оказал ей в это бедственное для нее время.
Когда граф кончил, все вельможи окружили священника, осыпая его самыми горячими приветствиями.
-- Так как это происшествие закончилось благополучно,-- сказал капитан Ватан, когда снова водворилась тишина,-- недурно было бы нам возвратиться к прерванному разговору.
-- Граф де Мовер -- наш начальник,-- возразил барон де Сент-Ромм,-- и ему одному принадлежит право составить план наших действий.
-- Только не теперь, господа,-- отвечал граф,-- вы сами видели из письма маркиза де Фова, что Беарн, Наварра и другие провинции, принадлежавшие владениям покойного короля Генриха Четвертого, возмущенные несправедливой политикой герцога де Люиня, восстали, употребив последние усилия, чтобы не подчиниться требованиям Людовика Тринадцатого и сохранить свои привилегии. Повсюду восстают наши братья, жертвуя имуществом и вассалами для поддержания своих прав, которых так несправедливо не хотят признавать за ними. В Париже некоторые из наших пасторов с отцом Грендоржем во главе собрали даже значительные суммы и отослали их в Ла-Рошель.
-- Да,-- сказал граф д'Орваль,-- все это мы теперь знаем, но не понимаем только, каким образом ведется война.
-- Действительно,-- прибавил барон де Сент-Ромм,-- последние новости, полученные нами, говорлт о несогласиях между нашими начальниками; герцог де Рога и находил, между прочим, что не настала еще минута для решительного восстания, и хотел идти наперекор общему собранию в Ла-Рошели.
-- Тем более,-- добавил граф д'Орваль,-- что король располагает теперь значительными силами, и мы были уже однажды застигнуты врасплох.
-- Все это совершенно верно, господа,-- заметил граф дю Люк,-- герцог де Роган действительно всеми силами старался воспрепятствовать войне: он боялся, что все наши усилия будут тщетны из-за несогласия, возникшего между начальниками протестантов. Но герцог, тем не менее, всей душой предан нашей религии и всегда поступает согласно с общим желанием. Чтобы защитить наше дело, он вступил в борьбу, не слушая выгодных предложений герцога де Люиня. Прежде все города отворяли свои ворота войскам коннетабля; теперь уже далеко не то, господа; лев проснулся, и королевские войска со страхом остановились перед ним. Герцог де Роган, оставив в Кастре супругу, уехал в Ла-Рошель, в то время как брат его заперся в Сен-Жан-д'Алжели, решившись защищаться до конца.
Это сообщение было прервано криками восторга.
-- Это еще не все, господа,-- сказал Оливье.
-- Герцог де Роган уведомил меня о своем намерении снабдить гарнизоном Монтобан; он желает сделать его и Ла-Рошель главным средоточием нашей религии.
-- А как же мы?!-- вскричали с жаром дворяне, чей энтузиазм был возбужден в высшей степени.
-- Терпение, господа!-- отвечал, улыбаясь, граф,-- герцог де Роган не забывает о вас. Но, как ни велико его желание иметь нас возле себя, он просит еще немного потерпеть. Герцог наш начальник, и все мы клялись ему в повиновении. Не беспокойтесь, господа, он скоро обещал прислать сюда своего молочного брата де Лектура, это послужит нам сигналом к отъезду. Трое из вас, господа, получили приказание сегодня же оставить Париж и в самом скором времени отправиться в Кастр, к герцогине де Роган. Для этой поездки назначены де Молоз, де Бойе и де Бофор.
-- А, слава Богу! Вот приятное известие!-- обрадовался де Бофор.
-- Злодей радуется, что уезжает от нас!-- сказал, смеясь, барон де Сент-Ромм.
Все окружили выбранных дворян, поздравляя их, и затем собрались расходиться по домам.
Только что они хотели отворить дверь, как услышали голос Бонкорбо, громко распевавшего одну из старых песен Клемана Маро. {Маро Клеман (1496--1544) -- французский поэт, гуманист. В сатирических стихах клеймил католическую реакцию.}
-- Тише, господа!-- поспешно сказал Оливье.-- Нас предупреждают об угрожающей опасности.
-- О,-- смеясь, возразил де Молоз,-- теперь не время ловить нас, как мышей и мышеловку!
-- Но откуда же нам выйти? -- спросил де Сент-Ромм.
-- Я заранее побеспокоился об этом, торопитесь, нельзя терять ни минуты!
-- Но как же выйти? -- забеспокоились дворяне.
-- Очень просто, господа, вот через это окно. Напротив него -- сарай, в глубине которого вы увидите дверь, выходящую в поле; идите же, счастливого пути! Вас, господин пастор, прошу остаться со мной, так как вам не угрожает никакая опасность.
-- Вы не пойдете с нами, граф де Мовер? -- поинтересовался д'Орваль.
-- Нет, я остаюсь.
-- В таком случае, до скорого свидания.
Окно было отворено, и протестанты выскочили в него один за другим.
Капитан затворил окно, мигом снял со стола сукно, чернила и перья, и все это спрятал в шкаф; затем в беспорядке расставил пирог, холодное жаркое и другие блюда.
Благодаря ловкости капитана никто бы и не подумал, что трое людей, находившихся в комнате, могли все это время заниматься чем-то другим, кроме вкусного завтрака.
В эту минуту снова раздалось пение Бонкорбо.
-- Внимание, господа, они приближаются!
Бонкорбо пел или, скорее, декламировал последний куплет.
-- Молчи, бездельник!-- сказал чей-то незнакомый голос, прерывая пение.
-- Значит, нынче уже не позволено петь, когда пьешь вино? -- недовольным тоном спросил Бонкорбо.
-- Без рассуждений! Отвечай на мой вопрос, если не хочешь, чтобы тебе хорошенько досталось, плут!-- продолжал тот же голос.
-- Это уж, извините, совершенно излишнее удовольствие.
-- Что ты тут делаешь?
-- Pardieu, вы сами хорошо видите, если только не слепы. Я пью, да еще какое вино! Сюренское! Вот и все.
-- Хорошо, хорошо; ты делаешь вид, что напиваешься, но ты здесь не один. Этот трактир устроен не для таких ничтожных людишек, как ты,-- возразил незнакомец еще более сердитым голосом.
-- Совершенно верно, такой расход не по моему карману.
-- Так кто же за тебя платит, бездельник?
-- Кто? Pardieu, конечно, мой хозяин, который завтракает в соседней комнате со своими друзьями. Или уже нынче запрещено даже завтракать с друзьями?
-- Молчи, дуралей!
-- Ничего лучше и не желаю; значит, я могу продолжать пить?
Незнакомец, не отвечая ему, подошел к двери, оставленной Бонкорбо из предосторожности по-прежнему незамаскированной.
-- Именем короля!-- сказал он, слегка постучавшись.
-- Войдите!-- отвечали ему.
Незнакомец не заставил повторить приглашения; он отворил дверь и вошел в комнату.
Граф дю Люк, капитан Ватан и его преподобие отец Грендорж, казалось, очень усердно завтракали, когда увидели входящего Дефонкти в сопровождении де Лестереля, сержанта коннетаблии, и еще четырех солдат.
-- А, добро пожаловать, месенр Дефонкти!-- весело приветствовал капитан, прежде чем тот успел что-нибудь сказать.-- Вы не могли прийти более кстати; но к чему такая торжественность? Я ли вам понадобился, или вы ищете какого-нибудь мошенника?
Monsieur Дефонкти быстро окинул глазами комнату.
-- Значит, я зря прогулялся!-- весело заявил он.-- Сегодня я проиграл партию,-- прибавил он как бы про себя,-- но больше им не удастся от меня улизнуть!
-- Что ж, вы разве не хотите посидеть с нами? -- возразил капитан.-- Дорогой граф,-- прибавил он,-- позвольте вам представить мессира Дефонкти, о котором я уже столько вам говорил; никто так ловко, как он, не умеет обнаруживать заговоры и разные мошеннические проделки.
-- Хорошо, хорошо, капитан!-- угрюмо отвечал начальник стражи.-- Смейтесь надо мной, вы имеете на это полное право, но как бы вы ни скрывали своей игры, я когда-нибудь да загляну в ваши карты.
-- Я вас не понимаю или даже не хочу вас понять, любезный Дефонкти. На кого вы сердитесь?
-- Ни на кого, скорее на самого себя, потому что я настоящий простофиля. Прощайте, господа,-- грубо прибавил он.
-- Неужели вы уйдете, ни минуты не посидев с нами?
-- Я пришел сюда не для того, чтобы с кем-нибудь сидеть и говорить любезности. Прощайте же; до свидания капитан!
Сделав знак своим людям, он повернулся и вышел из комнаты.
-- Он ушел,-- сказал граф,-- наконец-то мы свободны. А ведь очень легко могли бы попасться сегодня, если бы не приняли предосторожности.
-- Да,-- подтвердил капитан, покачав головой,-- он ушел, но не беспокойтесь, не замедлит возвратиться. У всех этих полицейских такое же славное чутье, как у ворон: они так же хорошо чуют издалека заговорщиков, как те мертвечину. Советую вам не доверять им.
-- Недоверие есть мать безопасности!-- поучительно произнес пастор.
-- Хорошо сказано, отец мой,-- заметил, улыбаясь, граф.-- Ну, а теперь мы оставим политику и поговорим немного о наших личных делах.
-- К вашим услугам, господин граф.
-- Хорошо,-- сказал капитан,-- так как в моем присутствии нет необходимости, я воспользуюсь этим временем и поеду по своим делам.
-- Нет, лучше мы поедем вместе, капитан; не забудьте, что сегодня у нас назначено свидание в "Эпе-де-буа".
-- Я не забыл этого, но ведь вам нужно поговорить с отцом Грендоржем?
Взяв шляпу и плащ, капитан встал, и все трое покинули трактир.