XII

ЗАГОВОР ДВУХ РОЗОВЫХ ДЕМОНОВ

Графиня дю Люк и Мария де Бетюнь воспитывались вместе и, хотя после замужества жили далеко друг от друга -- герцогиня в Пуатье, а графиня в Мовере,-- но поддерживали дружеские отношения.

Когда из-за непрестанных ссор со двором герцогу де Рогану пришлось вести скитальческую жизнь и часто скрываться, он счел за лучшее поместить жену, которую боготворил, у ее отца, герцога Сюлли, в Париже: во-первых, тут никто не посмел бы ее тронуть, а во-вторых, герцог сохранил таким образом при дворе и почти в совете министров верного, умного сообщника, который мог бы предупреждать его обо всех кознях врагов. По странному стечению обстоятельств, в это самое время размолвка с мужем сделала Жанну совершенно свободной. Она могла жить, где хотела, и первое, что она сделала по приезде в Париж,-- отыскала подругу. Обе были очень рады снова увидеться, но не решались сразу отнестись друг к другу с полной откровенностью. Особенно madame дю Люк поражала герцогиню своей сдержанностью. Ее это заинтриговало и пробудило в ней желание непременно заглянуть, как раньше в душу подруги. В тот день, когда мы видим Жанну у герцогини, она приехала к ней в третий раз, предупредив письмом о своем визите.

Заметим мимоходом, что герцогиня, хотя часто слышала о графе дю Люке, никогда его в лицо не видала.

Дамы расцеловались, и герцогиня, усадив Жанну у камина, заперла дверь, чтобы им никто не помешал.

-- Теперь я в твоем распоряжении, моя прелесть,-- сказала она с улыбкой.-- Мы можем говорить, не стесняясь. Ты ведь останешься у меня сегодня?

-- Милая Мари, ты так радостно и так мило меня встречаешь, что я бы с удовольствием осталась у тебя как можно дольше.

-- Кто же тебе мешает?

-- Да ведь ты знаешь, я живу на краю города, приехала на лошади с моим мажордомом и, по правде говоря, боюсь в темноте ехать с ним одним домой; метр Ресту, хотя он и очень храбрый человек, никогда не отличался неустрашимостью ни Роланда, ни Рено.

-- Ни даже Амадиса Гальского, не правда ли, милая?-- сказала с хитрой улыбкой герцогиня.

-- Нет, злая. Впрочем, ему уже около пятидесяти, а это безопасный возраст.

-- Ну, я смотрю на это иначе. Года, по-моему, ничего не значат; я сужу по лицу. Так с чего же мы начнем?

-- Сначала поговорим; я специально для этого приехала; и поговорим совершенно откровенно, если позволишь, милая Мари.

-- О, Жанна! Наконец-то ты решилась сбросить свою сдержанность!

-- Ах, милая, мне обстоятельства не позволяли держаться иначе!

-- А теперь они переменились?

-- Нет, но теперь мне нужен твой совет и твоя помощь.

-- Заранее обещаю тебе исполнить все. Что же случилось?

-- Милая Мари, мое положение невыносимо; я хочу во что бы то ни стало выйти из него.

-- Как! Разве твой муж...

-- Мой муж два месяца тому назад оставил меня, обвинил в обмане, осыпав оскорблениями и дав честное слово, что никогда не простит обиды, которую я ему будто бы нанесла.

-- О Боже мой! Почему ты мне об этом до сих пор ни слова не говорила?

-- Я не решалась. Я невинна, Мари, клянусь тебе, не только делом невинна, по даже мыслью.

-- О, я верю тебе!

-- Несмотря на все это, я люблю мужа так же страстно, как в первые дни замужества; но я хочу защитить и свою честь. Я хочу отомстить ему!

-- Понимаю тебя и непременно помогу, Жанна,

-- Ты должна помочь, Мари, потому что ты всему причиной.

-- Я? -- с удивлением спросила герцогиня.

-- Да, ты. О, не тревожься, милая! Ты сделала это невольно. Вот в чем дело: мой муж уехал раз в Париж в десятом часу вечера; вдруг является какой-то человек, просит принять его, говоря, что имеет важные депеши к графу дю Люку, и называет себя бароном де Сераком. Теперь я знаю, что так всегда называет себя твой муж, когда путешествует и хочет сохранить инкогнито, но тогда не знала, к несчастию. Хотя у меня правило никого не принимать во время отсутствия мужа, но тут, сама не знаю отчего, я приняла барона де Серака; кроме того, муж хотел вернуться вечером, и я боялась, что он будет недоволен, если я не приму человека, называвшего себя его знакомым. Барон передал мне через лакея письмо, написанное твоей рукой; ты писала, что он один из самых хороших твоих друзей. Барон провел у нас два дня и уехал с каким-то господином Лектуром, который за ним приехал.

-- Да, да,-- сказала герцогиня,-- Лектур его молочный брат и неизменный друг. Ах, Боже мой, бедная моя Жанна!

-- Муж,-- продолжала Жанна,-- пробыл в Париже гораздо больше, чем предполагал, вернулся, когда барон уже уехал. Я рассказала ему все и затем позабыла эту историю. Прошло несколько дней. Граф опять уехал в Париж. Вдруг в замок во весь опор примчался какой-то солдат в мундире швейцарского полка. Это был барон де Серак. Его преследовали, голова его была оценена. Я его спрятала. Через два дня является граф -- бледный, растерянный; он резко, даже грубо обошелся со мной и устроил страшную сцену, которой я до сих пор не могу понять. В деревню наехали солдаты; им велено было обыскать хижины и замки, чтоб схватить герцога де Рогаиа. По указанию мужа, я перевела гостя в секретную комнату; потом граф впустил солдат и дал им осмотреть замок. Когда они уехали, он отворил секретную комнату и остолбенел, увидев твоего мужа. Ему удалось сдержать свое волнение, и он показал герцогу только холодность; герцога, конечно, это очень удивило. Распорядившись, чтоб де Роган мог безопасно уехать, граф подошел ко мне, грозно на меня посмотрел и, толкнув меня так, что я чуть не упала, сказал: "Прощайте; этот человек -- ваш любоввик; не старайтесь обмануть меня; у меня есть доказательства; мы больше никогда не увидимся!" Он уехал и не возвращался.

Жанна откинулась на спинку кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Не меньше нее огорченная и встревоженная герцогиня старалась утешить подругу.

-- О моя бедная Жанна!-- вскричала она, лаская ее.-- Да что же это граф... Да ведь это чистое безумие!.. Да он не любит тебя, значит?

-- Любит, Мари, но по-своему, так, как любят эгоисты -- для себя одного. О Боже мой!-- воскликнула она почти со злостью.-- Да из чего же созданы мужчины, которых ставят выше нас, что они не умеют отличить истинной любви от лживой?

-- Милая Жанна,-- сказала иронично, почти цинично улыбнувшись, герцогиня,-- вся вина честных женщин в том, что они слишком откровенно показывают мужьям свою любовь. Надо мучить их, как мучают продажные женщины, тогда они будут у ног жен. Им досадно от нашей целомудренности; им хотелось бы убить в нас стыдливость, и когда это не удается, они идут вымаливать грубые наслаждения у разных презренных женщин. С тобой, моя добрая Жанна, случилось то же, что случается с тысячами других честных женщин.

-- О Мари! Как это можно!

-- Да, да, милочка, что делать? Правду тяжело слышать. Покорись, бедное дитя, или гордо подними голову и, опираясь на свою любовь, на свое звание матери и честной женщины, заставь себя бороться тем же оружием, с помощью которого у тебя отняли мужа.

Жанна дю Люк подняла голову, несколько минут с каким-то странным выражением смотрела на подругу и отрывисто, точно не договаривая слова, сказала, стиснув зубы:

-- Я это тоже поняла и уже начала делать то, о чем ты говоришь.

-- И хорошо, моя Жанна! Тогда тебе все удастся. Поверь, честные женщины, когда они захотят, умеют так кокетничать и так действовать на самолюбие мужчин, как не сможет ни одна самая красивая, самая неглупая из продажных женщин.

-- Ты ведь поможешь мне, Мари?

-- Клянусь, Жанна! Теперь и я тебе скажу, что я тоже начала действовать,

-- Как так?

-- После узнаешь. Сначала твердо условимся: мы ведь образуем с тобой наступательный и оборонительный союз, да, моя милочка?

-- Да, дорогая Мари!

-- Ну, бедный граф дю Люк теперь погиб безвозвратно! Против него две женщины!

-- Я хочу, чтобы он в несколько часов вытерпел все, что заставил меня вытерпеть в эти два месяца.

-- Давай подумаем, Жанна. Поступок твоего мужа настолько странен, что тут непременно должна быть замешана женщина. Что это за женщина? Подозреваешь ты кого-нибудь?

Жанна отвечала, что нет, и рассказала только о сцене в "Эпе-Дебуа", где граф дал пощечину и дрался на дуэли за то, что ее назвали при нем любовницей барона де Серака, и убил того, кто это сказал.

-- Ну, тот человек, очевидно, был подкуплен, чтобы оклеветать тебя. Но кто его подкупил? Ведь он не знал, что барон де Серак и герцог де Роган -- одно лицо. Принимала ты кого-нибудь в отсутствие мужа?

-- Никого.

-- Наказывала ты прислуге не рассказывать о присутствии в твоем доме постороннего человека?

-- Этого не требовалось. Да и люди у нас все надежные, горячие протестанты; никогда я не замечала, чтобы они рассказывали на стороне о том, что делается в замке.

Герцогиня задумалась,

-- Это будет нелегко, но мы разыщем того или ту, кого нам надо, а пожалуй, и обоих.

-- Я не понимаю тебя, Мари.

-- А между тем все так ясно: никто не знал о присутствии барона де Серака в замке, кроме тех, кто в нем жил. Оскорбивший твоего мужа в ресторане был, как казалось, дворянин. На женщину зря не возводят клеветы и специально не оскорбляют совершенно незнакомого человека. Следовательно, тому господину было заплачено. Люди твои не имели возможности договориться с ним; да им это было бы невыгодно: разрыв между тобой и графом лишал их места. Ты одна жила с мужем в Мовере? Не гостил ли у вас кто-нибудь из его приятелей или из твоих подруг?

-- О да! С нами жила одна моя подруга,

-- А!

-- Но ты ее знаешь; это Диана де Сент-Ирем, бедная девушка-сирота из знатного семейства; она вместе с нами воспитывалась. Ей некуда было деваться после нашего выпуска из монастыря, и я, выйдя замуж, взяла ее к себе. С тех пор мы не расставались; она всегда казалась такой привязанной ко мне, а главное, преданной. Да ты, верно, ее помнишь?

-- Диану де Сент-Ирем -- высокую брюнетку с надменным лицом и резкой манерой говорить?

-- Ну да!

-- Помню, помню! Куда же она девалась после твоего разрыва с мужем?

-- Она в Париже, кажется.

-- Да разве ты не знаешь точно?

-- Нет; представь себе, на другой день после этого ее брат...

-- А! Так у нее есть брат! Отлично! Как его зовут?

-- Граф Жак де Сент-Ирем.

-- Слышала. Он пользуется очень печальной репутацией... это человек весьма двусмысленного поведения. Отчего же ты о нем заговорила?

-- Не знаю почему, он потребовал, чтобы Диана вернулась жить к нему.

-- Скажите пожалуйста! Наверное, побоялся твоего дурного влияния. Ах, милая Жанна, какое ты прелестное, наивное дитя!

-- Да что такое?

-- Pardieu! Красивая, конечно, эта девушка?

-- Да, очень красива.

-- Час от часу не легче. И ты воображаешь, что эта красавица без гроша в кармане, облагодетельствованная тобой, обязанная тебе жизнью в богатстве и почете, не твой смертельный враг?

Графиня серьезно задумалась.

-- Как странно, милая Мари! Я то же самое слышала и еще от одного человека. У меня появилось подозрение, и мне захотелось проверить его; но что я ни делала, ничего не могла открыть.

-- Будь спокойна, Жанна, вдвоем мы все узнаем. Если ты увидишься с этой девушкой, веди себя с ней по-прежнему.

-- Хорошо, Мари; если она осмелится прийти ко мне, я не покажу ей вида.

-- Как славно!-- вскричала, смеясь, герцогиня.-- Герцогу де Рогану точно какой-нибудь домовой подсказал, что надо делать.

-- А что такое?

-- Да видишь ли, тебе пришлось подождать сегодня в гостиной, потому что у меня был Лектур. Он приехал с поручением позволить представить мне графа дю Люка де Мовера и узнать, как он относится к моему мужу, так как муж заметил последний раз в разговоре с графом, что в его словах и манере есть что-то натянутое, принужденное; мужа это сильно беспокоит. А? Как ты это находишь, милая Жанна?

-- Просто необыкновенно.

-- Да, прелестно, тем более что муж дает мне carte-blanche в этом случае.

-- Что же ты сделаешь, сумасшедшая?

-- Неужели ты сомневаешься, Жанночка? -- сказала с комично серьезной миной герцогиня.-- Конечно, я пожертвую собой ради своей партии и своей подруги. Недаром де Люинь называет меня настоящим генералом протестантов, а мужа -- моим адъютантом. Мы дадим битву, милая Жанна!

-- Да,-- отвечала, расхохотавшись, графиня.

Они, смеясь, бросились друг другу в объятия.

-- Итак, мы начинаем действовать,-- сказала герцогиня, когда утих приступ их веселья.-- Так как это осада, надо приготовить апроши и заручиться партизанами.

-- Апроши готовы, генерал, а партизан один, по крайней мере, уже есть.

-- Вот как, кто же это?

-- Огромный, худой, как скелет; кожа у него, как пергамент; как на него ни смотри, всегда видишь только его профиль с огромным носом и бесконечными усами. Он участвовал во всех битвах Европы и за каждое необдуманное слово нанизывает на свою длиннейшую рапиру людей, как жаворонков.

-- О Господи, да где ты отыскала такое пугало?..

-- Я не отыскивала, он сам пришел.

Жанна рассказала, как объяснил ей капитан свое участие дружбой к ее отцу и как не раз уже спасал жизнь ее мужу.

-- Это слишком хорошо, милочка, чтобы могло быть правдой; смотри, будь осторожна!

-- О, тут нечего бояться! Одна из моих вассалок, выросшая у нас в доме, ручается мне за него и рассказала о нем очень трогательные вещи. Он даже один раз, после того как мы с ним увиделись, избавил меня от одной личности, которая могла повредить мне нескромным словом.

-- Так это настоящий герой?.

-- Да, почти. Он предан мне, словно я его дочь; признаюсь, и я его люблю.

-- Как его зовут?

-- Капитан Ватан.

-- Странная фамилия! Ну да все равно, да здравствует капитан Ватан!

Через десять минут Жанна простилась с подругой и уехала, несмотря на ее уговоры остаться. Был уже четвертый час.