XIII

ГРАФ ДЮ ЛЮК НАПАДАЕТ НА СЛЕД ВОЛЧИЦЫ

Мы уже говорили, что граф дю Люк должен был в восемь часов прийти на угол улиц Арбр-Сек и Сент-Оноре. Сорок минут восьмого он вышел из гостиницы "Шер-Ликорн" и ровно в восемь очутился в назначенном месте.

Ночь стояла темная, безлунная; моросил дождик; на улице было скользко, холодно, сыро. Граф осмотрелся вокруг.

На углу улицы Арбр-Сек стояли носилки.

Граф подошел. Носилки были открыты. Он сел. В ту же минуту подошел какой-то человек и завязал ему глаза мокрым платком. Затем носилки закрылись, и его довольно быстро понесли по улицам.

Только граф, к своей сильной досаде, никак не мог определить, в какую сторону его понесли, так как носильщики сначала раза три повернулись на одном месте.

-- Черт возьми! Мошенники знают свое дело,-- прошептал он, полунасмешливо, полусердито.-- Ну да все равно, это презабавно; мне нельзя жаловаться.

Рассуждая таким образом, он заглушал тревожное чувство, в котором не хотел себе сознаться.

Носилки по дороге несколько раз останавливались, наконец граф почувствовал, что его внесли по лестнице в комнату. Тут кто-то взял его за руку, помог ему выйти из носилок и повел его. Затем этот кто-то оставил его руку и тихонько удалился.

-- Снимите повязку,-- сказал нежный голос.

Граф развязал платок и окинул глазами комнату.

Это была небольшая гостиная с потолком в виде купола, меблированная по последней моде.

"Клетка недурна,-- подумал Оливье,-- надеюсь, скоро явится и птичка, и на этот раз можно будет разглядеть ее".

Но граф дю Люк ошибся. Подняв голову, он увидел величественную даму в той же красной маске, в какой он видел ее первый раз в ресторане. Она была в том же самом платье.

-- Хорошо!-- произнесла она по-испански слегка дрожавшим от волнения голосом.-- Вы настоящий дворянин, граф: не задумавшись, явились по первому моему зову.

-- Вы разве в этом сомневались? -- сказал он, предложив ей руку и усадив ее на груду подушек.

-- Может быть,-- отвечала она, ласково улыбнувшись,-- но вижу теперь, что ошиблась.

-- Позволите мне предложить вам один вопрос?-- сказал граф.

-- Я собираюсь позволить вам многое,-- отвечала она, смеясь.

-- Pardieu! И я собираюсь всем воспользоваться,-- сказал граф тем же тоном.

-- Ну, чего же вы прежде всего хотите, граф?

-- Чтобы вы говорили на нашем языке.

-- На нашем языке?

-- Да, я француз.

-- Но я-то иностранка и плохо говорю по-французски.

-- О, полноте!

-- Вот что: говорите вы по-французски, а я буду отвечать вам по-испански. Согласны?

-- Должен вам повиноваться.

-- Ну, сегодня вы, я вижу, будете не так суровы со мной, как в первый раз.

-- Сегодня обстоятельства совсем иные.

-- Как знать! Может быть, сегодня я еще больше ваш враг, чем тогда.

-- Победа вам легко достанется,-- отвечал он.-- Я сдаюсь и у ваших ног прошу пощады.

Он опустился перед ней на колени и покрывал поцелуями ее руки.

Незнакомка слабо сопротивлялась,

-- Граф, да вы с ума сошли,-- сказала она,-- вы уж слишком торопитесь! Кто вам сказал, что я вас люблю?

-- Вы сами. И я люблю вас, этого для меня довольно,

-- Как быстро,-- насмешливо заметила она.

-- Истинная страсть всегда быстро приходит.

-- Да, как удар грома,-- продолжала с насмешкой дама.-- О любезный рыцарь, я уже разочарована в вашем постоянстве!

-- Потому что я говорю, что люблю вас?

-- Именно. Разве вы никогда еще не любили?

-- Что ж до этого? Для вас моя жизнь началась с настоящей минуты; прошлое для вас не должно существовать.

-- А если я к прошлому и ревную?

-- Ревнуете? Вы -- молодая, прекрасная?

-- Но вы еще меня не видели. -- Я догадываюсь.

-- Смотрите не ошибитесь, граф.

-- Докажите, что я не ошибся: снимите маску,

-- Ну нет. Как только вы увидите мое лицо, ваша страсть разлетится в прах.

-- Вы мило шутите. Но зачем вам так таиться от меня и даже не называть своего имени?

-- У меня языческое имя, прекрасный Эндимион {Эндимион -- в греческой мифологии прекрасный юноша. Взятый Зевсом на небо, Эндимион попытался овладеть Герои, за что Зевс обрек его на вечный сон.}; меня зовут Фебея.

-- Любовь всегда ставит алтари только языческим божествам. Снимите маску, умоляю вас, моя прекрасная Диана!

-- Я сказала -- Фебея,

-- Фебея на небе, а мы пока на земле.

-- Ну, не стану с вами спорить, я слишком уверена, что потерплю поражение. А очень вы любили эту Диану, о которой говорите? Верно, и теперь еще любите?

-- Я не знаю, на что вы намекаете.

-- О, вы совершаете много побед, граф Оливье дю Люк де Мовер! Ухаживаете то за блондинкой, то за брюнеткой; как осторожный поклонник, тихонько живете, запершись в своем замке, где сумели собрать вокруг себя самые разнообразные, хорошенькие цветки.

-- Ну вот! Опять вы играете роль сивиллы, забывая, что вы женщина любимая и предпочитаемая другим.

-- Да, в настоящую минуту; а завтра? а вчера?

-- Вчера уж прошло, а завтра, возможно, никогда и не будет существовать; надо пользоваться настоящей минутой. Я люблю вас, моя прекрасная Фебея, и умоляю, снимите маску!

-- Граф, нашего праотца Адама выгнали из рая за любопытство. Смотрите, чтобы и с вами того же не случилось!

-- Да, но Адам был тогда не на первом любовном свидании.

-- А!-- сказала она, рассмеявшись.-- Так вы ждете, чтобы я надкусила яблоко и подала вам?

-- Вы угадали; это яблоко покажется мне тогда вдвое вкуснее.

-- Дайте руку, граф, и если мы не съедим этого яблока, так я вам предложу, по крайней мере, другие за ужином.

Она как-то особенно свистнула в золотой свисток, слегка оперлась на локоть графа и, подойдя к стене, прижала пружину. Отворилась потайная дверь, и они очутились в великолепно освещенной комнате.

-- Вот и райские двери,-- сказал, улыбнувшись, граф.

-- Или адские,-- отвечала она.

-- Все равно, я бы хотел за ними остаться,

-- Прежде войдите.

Они вошли, и дверь за ними закрылась.

Это была роскошная, нарядная спальня, драпированная дорогой материей с серебряными и золотыми разводами, с софой из груды подушек, богатым пушистым ковром и столиком у постели, сделанным в виде раковины, на перламутровом дне которой стояла ночная лам" почка. Кровать резного дуба находилась на возвышении; легкий газ покрывал фиолетовый шелковый полог, спускавшийся из-под балдахина и перехваченный посередине золотыми аграфами. В глубине алькова виднелась большая картина бледной царицы ночи, увидевшей в лесу спящего Эндимиона. Туалетный столик, скрытый кроватью, уставлен был множеством хрустальных флаконов, распространявших нежный аромат.

Перед софой стоял стол, накрытый на два прибора, и на нем -- холодный ужин и лучшие испанские вина. Канделябр в семь рожков с розовыми свечами один мог бы осветить всю комнату.

Оливье подвел незнакомку к софе.

-- Снимите же шляпу и плащ, граф,-- сказала она, садясь с улыбкой.-- Можете также снять вашу рапиру и пистолеты. Я не в том смысле буду жестока к вам, как вы предполагаете.

Граф замялся; ему вообще было немножко неловко с этой странной женщиной.

-- Мадам...-- начал он.

-- О, не оправдывайтесь, граф! Я на вас не сержусь,-- засмеялась она.-- По-моему, храброму мужчине даже идет всегда иметь с собой оружие; это доказывает, что вы всегда готовы и к любовному свиданию, и к битве. Ну, оставайтесь, пожалуй, при своем арсенале и садитесь сюда, рядом со мной. Или вам, может быть, больше нравится сидеть через стол от меня?

-- Вы очаровательная женщина,-- отвечал он, поцеловав ей руку и садясь возле.

-- Мне это часто говорили, но я так скромна, что никогда не верила.

-- А мне верите?

-- Еще меньше!

-- Злая!

-- Попробуйте этого вина. За ваших возлюбленных, граф!

-- То есть за мою возлюбленную?

-- Неужели вы считаете меня такой глупой, Оливье, что я хоть на минуту поверю вашей любви?

-- Что же привело меня сюда, если не любовь?

-- Вы забыли, граф дю Люк, что я отчасти колдунья? Я отлично знаю, почему вы здесь... Вы несколько раз видели меня мельком, и вам никак не удавалось снять с меня маску. В последнее наше свидание я сильно заинтриговала вас и, уходя, шепнула вам два слова, которые возбудили в вас сильное желание... как бы это сказать, граф?

-- Быть столько же любимым вами, сколько я вас люблю.

-- Нет, это пустяки! Говорите откровенно: вы хотели сделать меня любовницей, больше ничего. Трудная победа надо мной должна была сильно польстить самолюбию такого волокиты, как вы, придать вам вес в глазах придворных дам, а главное...

-- Что же?

-- Послужить оружием для вашего мщения.

-- Что вы хотите сказать? -- вскричал он, побледнев как смерть.

-- Только то, что говорю. Напрасно вы стараетесь обмануть самого себя. У вас одна любовь в сердце! Хотите, я вам скажу, кого вы любите?

-- О, ради Бога!-- граф провел по влажному лбу.

-- Всегда так бывает,-- продолжала незнакомка, как бы говоря сама с собой.-- Человек любит, думает, что и его любят, вкладывает всю душу, всю жизнь и счастье в эту любовь и вдруг видит, что его низко обманули! Тогда прощай мечты, и счастье, и будущее. Сердце разбито. Если такое случается с женщиной, она уходит в монастырь, молится и умирает. Мужчина же предастся светской жизни, разгулу, любовным или политическим интригам. И то и другое -- самоубийство, только последнее вернее. Граф, выпьем за ваше здоровье и за здоровье Жанны дю Люк, вашей благородной жены?

-- О, мадам!-- воскликнул Оливье дрожащим голосом, встав с места.-- Что вы осмелились сказать! Какое воспоминание пробудить! Я вижу, вы не любите меня. Я безумно поддался чувству, которое вы мне внушили; оно так сильно, что я, поклявшийся ненавидеть женщин, позволил себе признаться вам в любви и опять повторяю свое признание! Ради Бога, убейте меня, но не трогайте еще не остывшего пепла моего сердца!

Незнакомка нервно рассмеялась.

-- А если я ревную? -- пылко возразила она.-- Если и я тебя тоже люблю?

-- Ты меня любишь!-- вскричал Оливье, упав перед ней на колени.

-- Сумасшедший,-- сказала она.-- Вы не умеете читать ни в своем сердце, ни в сердце женщины. Неужели вы не понимаете, что такая страстная женщина, как я, сказавшая вам при всех то, что я вам сказала, непременно будет ревновать и к прошедшему, и к будущему. Я хочу, чтобы, сказав мне "я тебя люблю!", вы навсегда покончили с прошлым.

-- Я не знаю, кто вы,-- отвечал Оливье,-- но у меня к вам странное, безотчетное чувство, Фебея; не мучайте меня, я вас люблю!

-- Не верю, граф. Через неделю, через два часа вы будете смеяться надо мной с вашими товарищами, если я поверю.

-- О, как вы можете так думать?

-- А отчего же не думать? Чем вы доказали мне вашу любовь?

-- Чем доказал?

-- Да! Послушай, Оливье, и я буду откровенна с тобой. Я тоже знатного рода: я в раннем детстве осталась сиротой, богатой, свободной. До сих пор я еще никого не любила, никто не входил сюда ко мне. Ты первый затронул мое сердце, ты будешь и последним. Но человек, который полюбит меня, не должен любить другой женщины. Хочешь ты быть этим человеком?

-- О да, клянусь тебе!-- страстно воскликнул он, покрывая поцелуями ее руки и плечи.

-- Подумай, Оливье. Когда я буду твоей, ты тоже будешь принадлежать мне. Мы неразрывно будем связаны.

-- Я люблю тебя!

-- Любишь? Хорошо, но мне нужны два доказательства этой любви.

-- Все, что хочешь, Фебея!

-- Клянешься?

-- Клянусь своим именем и честью дворянина!

-- Хорошо. Во-первых, ты не будешь стараться узнать, кто я такая, пока я сама не захочу сказать тебе этого. Успокойся, я хороша, лучше, чем ты думаешь. Ты согласишься сам, когда увидишь меня. Принимаешь условие?

-- Принимаю. А во-вторых?

-- Во-вторых, мой прекрасный возлюбленный, я не хочу слушать твоих уверений в любви, пока у тебя на груди портрет другой женщины.

Граф почувствовал, что бледнеет, Глаза незнакомки жгли его. -- Ты отказываешься? Он молчал.

-- А, вот видишь! Ты меня не любишь, я ведь говорила.

-- Нет, ты ошибаешься! Изволь, я сниму портрет, его не будет больше.

-- Нет, дай мне его сейчас.

-- Сейчас?

-- Да,-- сказала она, подняв левую руку к шнуркам маски.-- Согласен? Последний раз спрашиваю.

-- Да... согласен!-- вскричал он не помня себя и, расстегнув мундир, сорвал висевший на золотой цепочке медальон.-- Бери, демон!

Незнакомка схватила медальон и быстрым движением привлекла графа к себе.

-- Приди! Я люблю тебя!-- позвала она.

В ту же минуту канделябр упал, и в полном мраке Оливье почувствовал, как к его губам страстно прижались горячие губы незнакомки...

Около пяти часов утра на углу улиц Арбр-Сек и Сент-Оноре остановились носилки, из которых вышел мужчина с завязанными глазами.

-- Не забудьте, господин,-- сказал один из носильщиков,-- что вы поклялись не снимать повязки, пока на Сен-Жермен-л'Оксерруа не пробьет пять. Вам недолго придется ждать, до пяти часов осталось три минуты.

-- Хорошо.

Носилки удалились и исчезли в темноте. Почти сразу же пробило пять.

-- Ах, вот я и упал с неба на землю!-- сказал со вздохом граф.

-- А, милый граф!-- воскликнул какой-то человек, все время прятавшийся в углу у стены.-- Так небо ближе к нам, чем я думал? Не сведете ли вы меня туда, а?

-- Пойдемте, пойдемте, капитан,-- отвечал, улыбнувшись, Оливье.

-- Скажите, пожалуйста, так как вы вернулись с неба, широк или узок туда путь? Говорят, он полон терний? Мне бы очень хотелось знать это.

-- Хорошо, хорошо, милый капитан,-- смущенно отвечал граф,-- холодно, нехорошо стоять на улица

-- Вам сейчас, верно, теплее было?

-- Не расспрашивайте, милый капитан,-- я не могу вам отвечать.

-- Хорошо, хорошо, не настаиваю. Всегда дают обещанья, чтобы потом не сдержать их. У вас еще, кажется, до этого не дошло; не станем больше об этом говорить.

-- А вы, капитан, что тут делали, карауля у стены?

-- Гулял и рассматривал вывески.

-- Вы что ж, смеетесь надо мной, капитан?

-- Нисколько. Вы же развлекаетесь, играя в жмурки ночью на улице. У вас свои секреты, у меня свои; не будем о них говорить, а пойдем-ка лучше домой. Как знать, вам, может быть, спать хочется?

Они ушли, смеясь, но ничего не рассказывая друг другу.