ДУЭЛЬ
В то время дуэль была не то, что теперь. Во-первых, это была почти всегда дуэль насмерть, а во-вторых, и условия были иные. Бойцы раздевались по пояс и дрались со шпагой в одной руке, с кинжалом в другой; кинжалом прикрывались как щитом и отбивали удары, а шпагой наносили их. Бой сопровождался криком или смехом. Свидетелей тогда не было, были только секунданты, которые тоже дрались между собой и могли помогать тем, чью сторону держали, если считали, что противники слишком их теснят.
Это было и страшно, и красиво, как всякая борьба, в которой человек, забывая свою так называемую цивилизованность, превращается в дикого зверя.
Шестеро противников, обнажившись по пояс, с минуту стояли смирно и затем отчаянно бросились друг на друга.
Окружающие сразу увидели, что бойцы обладают высшей степенью искусства.
-- Вы ведь, конечно, хотите убить этого негодяя?-- успел шепнуть капитан графу Оливье.
-- О, конечно!-- с бешенством отвечал граф.
-- Хорошо, тогда это уж мое дело,
-- Что такое?
-- Ничего,-- сухо отвечал капитан.
-- Они сильны!-- говорил между тем незнакомец Сент-Ирему.
-- Боюсь, что так, но мы справимся;
-- Pardieu!
-- Ловкие шельмецы!-- весело вскричал шевалье де Гиз, хлопая в ладоши.-- Вот чудесная дуэль!
-- Она недолго продлится, монсеньор,-- отвечал ему Ватан своим насмешливым тоном.
Посреди этой ожесточенной борьбы случилось то, чего сначала даже окружающие не могли понять.
Ватан стоял по правую руку графа дю Люка. В ту минуту, как незнакомец нападал на Оливье, капитан с пронзительным криком бросился на своего противника, де Местра; отстранив его шпагу, он проткнул его своей, а кинжалом между тем, быстро отклонившись в сторону, отбросил шпагу незнакомца.
Оливье воспользовался этим и ударил своего противника.
Незнакомец и де Местра упали мертвыми.
-- Я вам говорил,-- шепнул капитан графу.
-- Благодарю вас, мой друг, вы еще раз спасли мне жизнь.
-- И это еще не последний,-- сказал, улыбнувшись, капитан.
-- Этот человек убил бы меня.
-- Я догадался, оттого и помог вам,
-- Вы мне настоящий брат.
-- Нет, друг,-- с чувством отвечал капитан.
Между тем дуэль Сент-Ирема с Клер-де-Люнем еще продолжалась.
-- А! Вы уже закончили!-- вскричал Клер-де-Люнь.-- Граф, как вы думаете, не пора ли закончить и нам?
-- Кончим, пожалуй,-- отвечал тот, стискивая зубы,
-- Хорошо, я ждал только вашего согласия.
Бросившись на противника, как дикий зверь, он выбил у него из рук шпагу, сбил его при этом с ног и уперся ему коленом в грудь.
-- Вот и конец!-- сказал он смеясь.-- Недолго, как видите.
-- Демон!-- вскричал граф, стараясь высвободиться. -- Тише, тише, не вертитесь так, сдаетесь?
-- Приходится, sang-Dieu!
-- Так я вам дарю жизнь,-- величественно сказал Клер-де-Люнь.-- Встаньте и забудьте все, граф.
Говоря так, он снял колено с груди противника и любезно помог ему подняться.
-- Господа,-- сказал, подходя и очень вежливо кланяясь, шевалье де Гиз,-- я не имею чести знать вас, но позвольте поздравить: вы ловкие бойцы, я в этом знаю толк. У вас были сильные противники.
-- Мы употребили все старание, милостивый государь,-- отвечал капитан, низко кланяясь.
-- Вы, конечно, не уйдете, не выпив с нами?
-- Сочту за честь.
-- Господа, я шевалье де Гиз.
-- Шевалье, я капитан Ватан, это -- мой брат капитан Вермо, а это наш приятель, шевалье де Ларш-Нев.
-- Очень рад познакомиться, господа. Эй, Бригар! Лучшего вина!
-- Сию минуту, монсеньор! Подождите немного.
-- Поскорей! Мне ждать некогда.
Бригар с помощью гарсонов, усердно осмотревших карманы убитых и отобравших их кошельки, переносил трупы к церкви святого Евстафия и смывал кровь о пола.
Сент-Ирем, воспользовавшись тем, что внимание всех было обращено на его противников, потихоньку ушел, но Клер-де-Люнь видел это и пошел за ним.
В нескольких шагах от таверны графа ждал лакей о лошадью; шепнув несколько слов последнему, Жак умчался, как стрела; Клер-де-Люнь вернулся в гостиницу.
Ватан, одеваясь, незаметно обшарил карманы де Местра и незнакомца и взял кое-какие найденные там бумаги, на которые гарсоны даже не обратили внимания.
Граф дю Люк по окончании дуэли сделался равнодушен ко всему происходившему вокруг.
Бледный, мрачный, с растерянным взглядом, он покорно дал Ватану и пришедшему с ним человеку (это был не кто иной, как Мишель Ферре) одеть себя, машинально сел, машинально чокнулся и выпил с шевалье Гизом и другими, по-видимому, не сознавая того, что делал.
-- Только одно слово вырвалось у него за все это время:
-- Серак!
-- Vive-Dieu!-- шепнул шевалье де Гиз своим приятелям.-- Этот господин не может забыть бедного барона де Серака, беда, если им случится встретиться!
-- Он, верно, близкий родственник дамы, о которой говорили,-- засмеялся Шеврез.
-- Или, скорее, один из ее поклонников,-- подхватил маркиз де Лафар.
В эту минуту граф поднял голову, провел рукой по лбу, на котором выступили крупные капли пота, и посмотрел на окружающих, точно спросонья.
-- Простите, господа, что я побеспокоил всех вас своей выходкой. Я не хотел этого, благодарю вас за участие, с которым вы ко мне отнеслись.
-- Полноте,-- весело отвечал де Гиз,-- вы отлично дрались, ваши противники получили заслуженное, за такие пустяки не стоит и извиняться.
Граф раскланялся со всеми и сказал Ватаиу, протянув ему руку, с едва заметной улыбкой:
-- Вы не со мной, капитан?
-- Конечно, с вами, граф!-- поспешно отвечал капитан.-- Я ни за что не оставлю вас, пока вы не оправитесь от сегодняшнего потрясения.
-- Благодарю вас,-- сказал граф.-- Ах, зачем я вам не поверил, капитан! Ну да может быть, лучше, что все так случилось? -- прибавил он, точно говоря с самим собой.
-- Граф, переломите себя, скройте свое страдание, будьте мужчиной!
-- Да, да, капитан! О, если бы вы знали!
-- Я все знаю.
-- Вы? -- с удивлением вскричал Оливье.
-- Да, но здесь не место для интимных разговороз.
-- Это правда, уйдемте скорее.
-- Уйдемте, к тому же становится поздно.
Они ушли, а Клер-де-Люнь остался, перед тем шепнув капитану:
-- Сент-Ирем умчался галопом по направлению к Нотр-Дам.
-- Хорошо! Следи за ним и передавай мне все, что он делает, до самых мелочей.
-- Будьте покойны, я буду знать каждое его слово.
-- Я полагаюсь на тебя.
Граф с капитаном вышли из таверны.
-- Вам куда, капитан? -- спросил Оливье.
-- Отчего вы меня об этом спрашиваете, граф?
-- Я слишком взволнован, чтобы сейчас же идти к себе, я бы сначала проводил вас.
-- Да нам ведь по пути, мы оба живем на улице Тикетон,-- отвечал, смеясь, капитан.
-- Вы шутите?
-- Нисколько. Мы даже, кажется, близкие соседи. Приехав в Париж, я остановился у одного старого знакомого, хозяина гостиницы "Шер-Ликорн".
-- А! У метра Грипара?
-- Именно.
-- Да, и я там же живу.
-- Знаю.
-- Как так знаете?-- спросил граф, вдруг остановившись и глядя ему прямо в лицо.
-- Да так,-- хладнокровно отвечал капитан,-- очень хорошо знаю.
-- Это нехорошо, капитан,-- с упреком сказал Оливье.-- Мы живем Бог знает сколько времени в одном доме, и только сейчас я это узнаю, и то благодаря случаю!
-- Не судите, не выслушав, граф,
-- Объясните, пожалуйста.
-- Любезный граф, я старый солдат-волонтер; жизнь была неласкова ко мне, двадцать лет я проливал кровь во всех европейских битвах, и ни разу смерть не вспомнила обо мне. Вернувшись на родину, я не нашел никого из близких; те, кого я знал, умерли или забыли меня, что еще хуже. Несчастье делает злым и эгоистом. Гордость не позволила мне раскрывать перед всеми мои сердечные раны; я сосредоточился на самом себе, решив оглохнуть и ослепнуть ко всему -- и хорошему, и дурному -- вокруг меня и искать покоя в забвении и равнодушии. Случай свел меня с вами, и, не знаю почему, я с первого взгляда почувствовал к вам симпатию.
-- Странно!-- прошептал граф.-- И я, увидев вас, почувствовал то же.
-- Я решился бежать от вас, чувствуя, что симпатия моя превратится в горячую дружбу. Не умея ни наполовину ненавидеть, ни наполовину быть другом, я испугался, так как не хотел привязываться ни к кому на свете. Одним словом, я решился бежать.
-- А теперь? -- мягко спросил граф.
-- Теперь? -- повторил обычным насмешливым голосом капитан.-- О, теперь, граф, судьба оказалась сильнее меня! Я снова увиделся с вами -- и конец!
-- Так вы согласны принять мою дружбу?
-- Нет, вы должны принять мою со всем, что в ней есть дурного и хорошего. Что делать, граф! Судьба велит мне любить вас, и я подчиняюсь. Если бы вы и захотели помешать этому, так вам не удастся.
-- О, об этом не беспокойтесь,-- отвечал Оливье.-- Если моя счастливая звезда, особенно в настоящую минуту, ставит на моем пути человека, подобного вам, я остерегусь выпустить его из рук.
-- Тем лучше, если вы думаете то, что говорите, граф.
-- А вы разве сомневаетесь, капитан?
-- Нисколько. Но, признаюсь, мне все равно, любите вы меня или нет; дело в том, что я вас люблю, этого для меня довольно; вы, пожалуй, можете хоть ненавидеть меня. Моя дружба к вам тоже есть эгоистическое чувство, оно мне лично приятно, и потому я его допускаю.
-- Что вы за странный человек, капитан!
-- Dame! Надо принимать меня таким, каков я есть.
-- Pardieu! Я так и делаю. Начнем же с того, что у нас будет общий кошелек, я богат, и...
-- Позвольте, позвольте, граф! Между нами таких условий не может быть. Вы богаты, тем лучше для вас, но и я также богат. Останемся каждый при своем.
-- Вы богаты?
-- Да, сравнительно, конечно. У меня скромные претензии; того немногого, что я имею, достаточно для меня.
-- Ну хорошо! Не стану настаивать. В одном только я никак с вами не сойдусь.
-- В чем же это? -- с улыбкой спросил капитан.
-- Вы свободный человек.
-- Как птицы небесные.
-- В таком случае, мы с вами больше не расстанемся.
-- Я и сам хотел вам это предложить.
-- Неужели? -- сказал с видимым удовольствием граф.
-- Конечно!
-- Даете слово?
-- Клянусь честью! С одним только условием, чтобы у вас не было тайн от меня.
-- Капитан, мы познакомились так оригинально, что знакомство наше совершенно выходит из ряда вон; честный человек не имеет тайн от своего друга и брата, а вы для меня и то и другое.
-- Ну хорошо, граф, вот вам моя рука.
-- Вот и моя.
В это время они подошли к гостинице "Шер-Ликорн".
Приветливая хозяйка, стоя у дверей, с удивлением глядела на постояльцев, шедших рядом и беседовавших, по-видимому, очень дружно.
Капитан улыбнулся.
-- Добрый вечер, Фаншета, дитя мое!-- весело сказал он.-- Не приходил ли к вам сегодня какой-нибудь гость?
-- Да, да, капитан!-- отвечала она со слезами на глазах.-- Вы наше провидение!
-- Ну вот, опять за прежнее!
-- Она правду говорит, и я повторю то же,-- весело подтвердил подошедший хозяин.-- Ах, предобрый вы человек. Черт знает где и найти такого другого. Честь имею кланяться, господин граф!
-- Здравствуйте, любезный Грипар!-- сказал Оливье.-- Да что это у вас тут такое? Все вы какие-то праздничные.
-- Ах, если бы вы знали, господин граф!-- вскричали в голос муж и жена, всплеснув руками.
-- Ну что? -- сказал капитан.-- Под горячую руку вы прогнали сына, потом поняли, что сами себя делаете несчастными, и снова открыли ему объятия, которых не должны были лишать его. Вот и все!
-- Вот и все! Слышите!-- сказала смеясь хозяйка.-- Бранитесь сколько хотите, мы не боимся вашего сердитого голоса, мы ведь вас знаем.
-- Впустите нас, метр Грипар, и расскажите, как вы встретили вашего шалопая.
-- Расцеловав его в обе щеки, крестный!-- раздался веселый голос Дубль-Эпе.-- Мы так счастливы теперь!
-- Ну, хорошо, поцелуй же и меня, друг мой Стефан, это доставит мне удовольствие.
-- Да и мне тоже!
Молодой человек бросился в объятия авантюриста. Граф молча смотрел на эту сцену, он был очень тронут и ие скрывал этого.
-- У нас сегодня праздничный ужин, вы знаете? -- спросил Грипар.
-- Понимаю, corbieux! Блудный сын вернулся!
-- Вы ведь отужинаете с нами, граф?
Оливье колебался.
-- О, если бы господин граф оказал нам эту честь!
-- Примите приглашение, граф, советую вам; вы доставите удовольствие добрым людям, которые вас любят и уважают, а кроме того,-- шепнул Ватан,-- это прогонит ваши мрачные мысли, которым не надо пока давать воли.
-- Ну, хорошо, я согласен, вы правы, капитан.
Они сели за стол. Ужин прошел очень весело. Около двух часов утра, прощаясь с капитаном на площадке лестнипы, граф сказал ему:
-- Мне непременно надо посетить одно место, не поедем ли вместе?
-- Конечно. Куда и в котором часу?
-- Очень близко отсюда. В восемь часов я буду на аудиенции у ее величества королевы, в Лувре, и сейчас же после аудиенции мы с вами отправимся.
-- Хорошо, но так как никому не известно, чем закончится аудиенция, помните, граф, что я жду вас с двумя лошадьми у подъемного моста, возле рва.
-- Хорошо!
Они пожали друг другу руки и разошлись по своим комнатам.
Неизвестно, как граф провел ночь, но на другое утро он вышел бодрый, свежий, выглядевший счастливейший из дворян Франции.
В это утро немножко позже семи часов в отеле герцога де Лафорса собралось множество знатных гугенотов.
Встревоженные слухами, что король хочет нанести окончательный удар протестантам, они собрались сопровождать своих депутатов во дворец -- как для большего почета, так и для защиты их в случае нужды.
Воинственно и решительно шли эти люди, давно знавшие, что им угрожает вторая Варфоломеевская ночь; несмотря на грозную перспективу, они спокойно и твердо жертвовали жизнью за идеи, которые, справедливо или нет, считали единственно верными.
Сначала герцог де Лафорс не соглашался на план единоверцев, но он и сам был неспокоен, к нему приходило много анонимных писем, смысл которых всегда сводился к одному: "Берегитесь!"
Обстоятельства были серьезные, исключительные.
Герцог согласился, чтобы депутаты шли в Лувр не одни.
В ту самую минуту, когда он садился на лошадь, примчался курьер и подал ему коротенькую записку:
"Я в безопасности в трех милях от Парижа. Слежу за всем. Через три дня буду с вами. Кто за меня, пусть идет со мной! Надейтесь! Все для Бога и Франции!
Генрих де Роган".
Герцог де Лафорс сильно обрадовался, он нетерпеливо ждал этого известия. Он протянул руку, и толпа дворян, едва сдерживавших лошадей, смолкла.
Герцог де Лафорс велел прочесть депешу, в ответ раздались радостные крики.
Теперь все были спокойны за своего вождя и чувствовали в себе силу бороться, что бы ни задумал против них король.
Отворили ворота, и кортеж шумно выехал на улицу. Конвой депутатов состоял человек из пятисот самых решительных гугенотов, в полном вооружении, готовых защищать своих выборных от всех и каждого.
Народ, толпившийся у отеля, расступился перед ними, он не ожидал такой энергичной демонстрации и, пораженный зрелищем, не крикнул ничего -- ни за, ни против...
Протестанты двигались шагом, без четверти восемь они подошли к подъемному мосту Лувра. Пятеро депутатов за несколько минут перед тем выехали вперед.
Шагах в десяти перед ними ехал герцог де Лафорс. У него был спокойный, гордый, решительный вид, как у человека, знающего, что он ставит на карту жизнь, но в душе решившегося пожертвовать ею с тем самоотвержением, которое в страшные эпохи создает мучеников или героев.
Подъемный мост опустили, по обеим сторонам его стояли мушкетеры.
Командир отряда подошел к самому мосту.
-- Что вам надо и кто вы такой? -- спросил он, отдавая честь шпагой.
-- Граф де Теминь,-- обратился к нему герцог де Лафорс, отвечая тем же,-- мы депутаты протестантского дворянства, сегодня в половине девятого нам назначена аудиенция ее величеством королевой Марией Медичи, да хранит ее Бог!
-- Аминь!-- сказал граф.-- Но мы не можем впустить столько людей. Лувр -- крепость, когда там живет его величество король.
-- Мы этого и не требуем, граф, мы просим впустить только наших депутатов, остальные будут ожидать здесь нашего возвращения.
-- Это другое дело, герцог,-- отвечал граф де Теминь,-- позвольте спросить, сколько депутатов?
-- Очень немного, граф, их всего пятеро, и я в том числе.
-- Peste! Пари держу, все отлично подобраны,-- сказал посмеиваясь граф.
-- Оскорбление -- не ответ,-- строго, но совершенно спокойно отвечал герцог де Лафорс.
Граф де Теминь, безукоризненный вельможа, пользовался отличной репутацией при дворе.
-- Это правда, монсеньор,-- отвечал он, почтительно поклонившись,-- я слишком груб и тем более неправ, что мне велено принять вас с почетом и впустить сейчас же. Извините, пожалуйста,-- вот все, что я могу вам сказать.
-- Вам не надо извиняться, любезный капитан,-- приветливо отвечал герцог,-- пожалуйста, велите только впустить нас.
Капитан подошел ближе.
-- Послушайте меня, герцог де Лафорс,-- тихо сказал он ему,-- не входите за эти стены!
-- Это невозможно!
-- Как знать, что вас там ждет!
-- Судьба наша в руках Божьих. Пропустите, пожалуйста!
-- Исполняю ваше желание, монсеньор, но помните, что я дал вам добрый совет.
-- Верю и благодарю вас, граф. Что бы ни случилось, вы всегда найдете во мне друга.
-- Эй вы, пропустите!-- сурово крикнул граф мушкетерам, выстроившимся поперек моста.
Депутаты сошли с лошадей, передали поводья лакеям и встали позади своего вождя.
Они медленно прошли по мосту. За ними двигались скорым шагом мушкетеры, держа мушкеты на плече.
Мост подняли.
Протестанты отлично знали, что их не впустят в Лувр и поэтому не спорили. Лишь одно показалось им странным и сильно встревожило их.
Луврский мост обыкновенно опускался на рассвете и поднимался только вечером, после заката солнца; возле него всегда стояли караульные.
Необыкновенные предосторожности, принятые против депутатов, встревожили протестантов, но они не показали виду; не сходя с лошадей, они столпились у края рва и не сводили глаз с мрачного здания, где в эту минуту решалась участь их партии, не слышали, казалось, рева толпы позади, осыпавшей их самыми возмутительными, даже грязными оскорблениями.
На склоне рва показался хорошо вооруженный всадник, он ехал мелкой рысью, ведя на поводу еще одну лошадь.
Никому не говоря ни слова, всадник остановился по правую сторону протестантов, шагах в десяти от них, сошел с лошади, привязал ее к ближайшему столбу и прехладнокровно осмотрел пистолеты у седла, насвистывая какой-то венгерский марш. Затем, подойдя к самому мосту, он философски скрестил руки и стал ждать, как человек, решившийся не сходить со своего места ни под каким предлогом.
Гугеноты сейчас же догадались, что это свой, и предоставили ему поступать как вздумается. Впрочем, они не ошибались. Это был капитан Ватан.
Прошло около часа.
Аудиенция продолжалась долго. Наконец заскрипел и медленно опустился мост.
Депутаты возвращались, со всех сторон окруженные мушкетерами. Они были бледны и мрачны.
Все подошли к ним ближе.
-- Ну что? -- тревожно спросил де Малоз.
-- Над нами насмеялись, с нами обошлись как с оборванцами,-- отвечал герцог де Лафорс дрожавшим от волнения голосом.-- Нам объявлено, что нас арестуют, если через час мы не выедем из города.
-- О, мы отомстим!-- с негодованием вскричали все.
-- Извините, господа,-- насмешливо сказал граф де Теминь, раскланиваясь,-- но здесь, я думаю, не место для совещаний. Потрудитесь удалиться, иначе я вынужден буду стрелять по вам, что меня, честное слово, очень огорчит!
Эта грубая шутка вызвала крики бешенства со стороны гугенотов. Герцогу де Лафорсу с трудом удалось унять их.
-- Уедем, господа!-- сказал он.-- Что нам здесь больше делать? Вы видите, слуга берет пример с господина, это всегда так: господин был дерзок, и лакей грубит.
-- Благодарю вас, герцог де Лафорс,-- отвечал граф де Теминь со злым смехом,-- мы, надеюсь, скоро увидимся!
-- Это мое искреннее желание,-- произнес внешне очень спокойный герцог,-- по крайней мере мои псари проучат вас.
-- Sang-Dieu -- вскричал граф, схватив у одного из солдат мушкет.-- Это уж слишком! Впрочем, нет!-- прибавил он, снова отдав оружие.-- Это будет убийство. До свидания, господин герцог!
-- До свидания, граф! Не забывайте хлыста моих псарей,-- сказал по-прежнему невозмутимо герцог.
Де Теминь презрительно улыбнулся, пожал плечами и ушел со своими мушкетерами в Лувр. Мост сейчас же подняли.
-- Господа и друзья мои,-- сказал герцог де Лафорс,-- мы с вами заранее знали, какой прием ожидает нас в этом дворце со стороны человека, отцу которого мы доставили трон ценой нашей крови и нашего состояния. Мы исполнили свою обязанность, и нас не смогут упрекнуть за то, что случится дальше. Теперь же, чтобы нас не арестовали, уйдемте скорее за надежные стены. Уже отправлен приказ захватить живым или мертвым нашего вождя, герцога Генриха де Рогана, такие же приказы не замедлят разослать и относительно нас; может быть, король уже подписывает их в настоящую минуту. Едем же, господа и друзья мои! До свидания! Вы знаете, где мы все скоро сойдемся. Явимся аккуратно на свидание, назначенное нам нашим вождем! До скорого свидания!
Гугеноты, на прощание погрозив старым стенам, на вершине которых блестели мушкеты солдат, сейчас же повернули назад и в стройном порядке проехали сквозь толпу, невольно пораженную таким гордым отступлением и не осмелившуюся прямо в лицо оскорблять уезжавших протестантов, только издали вслед им раздалось несколько свистков и восклицаний.
-- Граф, сюда!-- крикнул авантюрист.-- Куда это вы так бежите?
-- Ах, вы здесь, капитан! Pardieu! Я ищу мою лошадь, друг мой.
-- Не ищите. Я ее отослал с Мишелем, он с ней будет ждать вас там.
-- Хорошо, но зачем же вы отослали ее?
-- Оттого, что теперь вам нужен добрый рысак, поздоровее вашего красавца. Посмотрите-ка на этого испанского жеребца, а, каков?
-- Чудесный.
-- Садитесь же скорее. Наши уже далеко, а эти мошенники не совсем дружелюбно поглядывают на нас.
-- Да вы, кажется, боитесь, капитан? -- с иронией спросил граф, садясь на лошадь.
-- Да, признаюсь, граф, я всегда ужасно боюсь, когда мне приходится защищаться против этой бессмысленной, ревущей своры, называемой чернью. Ну, куда же мы теперь? Вы ведь не вернетесь, конечно, на улицу Тикетон?
-- Сохрани меня Бог, капитан!-- отвечал граф, вдруг нахмурясь.-- Вы ведь со мной?
-- Конечно.
-- Благодарю вас, я не смел на это рассчитывать.
-- Э! Не стоит благодарности, я обожаю путешествия. Так куда же мы?
-- К Новому Мосту, к Фонтенблонской дороге.
-- Так едемте!
Они умчались, как стрела, толпа расступилась перед ними, осыпая их ругательствами, на которые они и внимания не обращали. Через двадцать минут они миновали заставу святого Виктора и поехали по Фонтенблонской дороге, тогда это была только узкая дорожка, непроходимо грязная зимой, но в данную минуту ровная и гладкая, как стекло.
Они ехали молча. Каждый думал о своем.
Однако, поднимаясь к Вильжюиф, они поневоле сдержали лошадей, чтобы дать им передохнуть.
-- Так мы едем?..-- спросил авантюрист, как бы продолжая прерванный разговор.
-- Сначала в Аблон, капитан.
-- Отчего сначала? Разве вы не там живете? Ведь у вас там замок, кажется?
-- Да, Моверский замок.
-- Разве вы не там остановитесь?
-- Я там пробуду не больше часа.
-- А потом?
-- Потом... куда глаза глядят!
Авантюрист покачал головой.
-- Берегитесь, граф!
-- Чего же беречься, капитан?
-- Самого себя.
-- Я вас не понимаю. Отчего самого себя?
-- Оттого, что в данную минуту у вас нет врага страшнее вас самих.
-- Капитан!
-- Я друг ваш и должен говорить вам правду, и скажу ее во что бы то ни стало!
-- Говорите!
-- Обдумайте хорошенько то, что собираетесь делать, граф. Со вчерашнего дня вы под влиянием гнева. Я не знаю ваших планов, но боюсь их...
-- Да вы всего боитесь!-- перебил граф, стараясь обратить все в шутку.
-- Уж таков я есть. Вчера вечером вас сильно оскорбили. Клеветник был наказан.
-- Клеветник? -- горько повторил Оливье.
-- Да, клеветник; по какому праву вы больше верите словам негодяя, которого совсем не знаете, нежели доказанной невинности дорогой вам особы! Не разбивайте трех жизней под минутным влиянием необдуманного гнева. Подумайте о сыне, о жене, о вас самих. Не губите безвозвратно своего счастья. Нельзя обвинять без доказательств и судить, не выслушав.
-- У меня есть доказательства,
-- Где они?
-- Разве вы не слышали, что говорил этот человек?
-- Клевета, повторяю вам. Послушайте, граф, вы теперь не в своем рассудке, и бесполезно было бы серьезно рассуждать с вами, иначе я бы многое вам сказал.
-- Например, друг мой?
-- Например, вот что: я ясно вижу, что вы были жертвой заговора, давно подготовленного против вас одним или несколькими неизвестными вам врагами.
-- Неизвестными мне врагами, мне?
-- Corbieux! Да неужели же вы воображаете, что у вас все только друзья? Клянусь честью, это было бы уж слишком смешно! Вы молоды, красивы, богаты, любимы и воображаете, что завистники -- те люди, может быть, которым вы больше всего делаете добра,-- дадут вам спокойно наслаждаться вашим счастьем, не попытавшись смутить его? Полноте, граф, вы с ума сошли!
-- Вы на все слишком мрачно смотрите, капитан.
-- Ах, corbieuxl Он бесподобен! Ну, а вы как же смотрите?
-- Я?
-- Dame! из-за клеветы, услышанной после выпивки в таверне от первого встречного...
-- Может быть, вы правы, мой друг,-- перебил граф,-- но если бы вы знали, как я страдаю!
-- Да, понимаю, понимаю! Вы молоды, а первые раны всегда особенно жестоки. Но со временем сердце, к счастью, каменеет. Это еще только цветочки!
-- Сохрани меня Бог долго терпеть подобную муку!
-- Бедное дитя! Вы никогда не страдали,-- сказал с трогательной добротой в тоне капитан.-- Мужайтесь, друг, будьте мужчиной, не поддавайтесь первому удару злобы, а главное...
-- Что главное?
-- Никогда не обвиняйте, не получив положительных доказательств, то есть не убедившись собственными глазами, да и то!..
-- О, вы уж слишком далеко заходите, капитан!
-- Нисколько, помните вот что, граф: в любовных делах глаза и уши обманывают часто, если не всегда. Вы это впоследствии узнаете, но старайтесь узнать не на собственном опыте!
-- Ах!
-- Ну вот мы и в Вильжюифе,-- прибавил капитан,-- теперь нам торопиться некуда. Дадим передохнуть лошадям; вон какой-то трактир! Зайдем на несколько минут?
-- Как хотите, капитан,-- равнодушно отвечал граф.