НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ НА ПУТИ ДИАНЫ
Около девяти часов утра, тотчас после завтрака, Диана поцеловала брата, объявив ему о своем намерении сейчас же двинуться в путь.
-- Итак, ты едешь туда?-- спросил он.
-- Да,-- отвечала она весело.-- Но не беспокойся и не теряй терпения, если я немного задержусь.
-- О! Я знаю, какая ты храбрая! Но когда с собой много денег, никакая предосторожность не бывает лишнею.
-- Будут ли деньги? -- спросила она, хитро улыбаясь.
-- Интересно бы видеть, как откажет тебе его светлость после того, что произошло!
-- Ах, Боже мой! На свете нельзя рассчитывать ни на что.
-- Послушай, я сегодня очень неспокоен, и мне хочется кое-что сделать.
-- А именно?
-- Если ты не вернешься к двум часам, я выеду тебе навстречу.
-- Ты сделаешь это?
-- Обещаю тебе.
-- Ну хорошо, буду ждать.
Еще раз поцеловав брата, Диана, поехала крупной рысью в сопровождении Магома, своего неизменного телохранителя.
Брат еще долго следил глазами за уехавшей, потом вернулся в комнату, проговорив:
-- Какое прелестное существо! Это не женщина, а настоящий клад для такого человека, как я.
Девушка продолжала между тем подвигаться вперед и выехала из Парижа через заставу Сент-Оноре.
От Парижа до Сен-Жермсна насчитывают полных пять лье.
Лошадь Дианы была превосходна; она одолела это расстояние в каких-нибудь полтора часа не напрягаясь.
Девушка остановилась в Сен-Жермене на площади замка, оставила лошадь и слугу в гостинице и, осмотревшись, вошла во дворец.
По всей вероятности, в замке у нес имелось серьезное дело, требовавшее немало времени для обсуждения, потому что, когда она вышла на площадь, часы пробили половину первого.
Она быстро и весело направилась к гостинице; по всему было видно, что она осталась довольна посещением.
Магом ждал госпожу у крыльца.
Девушка легко вскочила на лошадь, не произнесла ни одного слова и, сделав знак слуге следовать за собой, двинулась в путь; только теперь она направилась в Париж. Но, выезжая из Сен-Жермена, она не заметила, что какой-то человек, сидевший в гостинице за столом, встал, увидев ее, и также верхом последовал за ней. Проехав шагов двести или триста за чертой города, он пришпорил коня и перегнал ехавшую рысью Диану.
Это обстоятельство, не имеющее, казалось бы, серьезного значения, должно было остаться незамеченным, что и случилось.
Диана, погруженная в размышления, спокойно ехала в пятидесяти шагах впереди своего грума по многолюдной дороге, какой была в ту эпоху дорога из Парижа в Сен-Жермен.
Был час пополудни. Солнце ярко светило и оживляло пейзаж.
Диана приближалась уже к Рюэль, до которой оставалось каких-нибудь три четверти лье, как вдруг лошадь ее сделала прыжок в сторону, едва не выбив девушку из седла.
Быстро подобрав поводья, она посмотрела вокруг и увидела странное зрелище.
Магом, ее слуга, лежал посреди дороги, связанный, с заткнутым ртом, а какие-то два человека в масках собирались его приподнять и взвалить на плечи, третий же, тоже замаскированный, держал в поводу его лошадь.
Диана де Сент-Ирем была храбра, слишком храбра для женщины, что она уже имела случай доказать, но теперь при ней не было оружия; кроме того, нападение произошло так неожиданно и быстро, что она лишилась обычного хладнокровия. Нервная дрожь пробежала по всему телу.
Она уже хотела броситься на помощь Магому, как вдруг три человека, которых она не успела заметить, выскочили из кустарников, окаймлявших дорогу, и, прежде чем она успела опомниться, ее стащили с лошади, связали и положили на землю, завязав ей даже глаза.
Госпожа и ее слуга находились, таким образом, в одинаковом положении.
За все это время не было произнесено ни слова.
В полной тишине послышался топот лошадиных копыт и вслед за тем слабый свист, по всей вероятности, условный сигнал. Замаскированные схватили пленников и исчезли, но они отъехали недалеко.
Лошадей отвели в густую чащу кустарников, пленников положили на землю друг возле друга, и похитители снова засели в засаде.
На дороге не было никого, но вскоре по направлению от Парижа показался всадник, скакавший коротким галопом на чудном испанском скакуне, напевавший вполголоса какую-то песню.
Это был граф Жак де Сент-Ирем, обещавший сестре выехать к ней навстречу. Почти в то же время со стороны Сен-Жермена показался силуэт скромно подвигавшегося верхом на муле крестьянина из соседнего селения.
Положение осложнялось.
Едва первый всадник приблизился к месту, где была остановлена его сестра, как четверо замаскированных людей загородили ему дорогу, а двое других направились бегом к ехавшему на муле и, целясь в пего из пистолетов, приказали немедленно остановиться.
Скромный селянин готов был повиноваться, но упрямый мул не разделял мнения хозяина. До тех пор еле подвигавшийся вперед, несмотря на все понукания крестьянина, мул, почувствовав, что его хотят остановить, заупрямился и не только не остановился, но поскакал галопом вперед.
Тогда один из нападавших выстрелил из пистолета в воздух. Испуганный мул сделал скачок в сторону, и несчастный крестьянин свалился с него, как сноп.
-- Боже мой!-- вскричал он.-- Я совсем умираю; господа, не убивайте меня! Что скажет госпожа Барбошон, моя супруга, когда узнает о моей смерти! Ну, настал мой конец,-- прибавил он дрожащим от страха голосом.-- Я ведь отец семейства и продавец сукна в Париже!..
Трех или четырех ударов ногой оказалось достаточно, чтобы заставить его замолчать. Столкнув его в канаву около дороги, бандиты присоединились к товарищам.
Справиться с графом де Сент-Иремом оказалось не так легко.
Жак был человеком очень осторожным и подозрительным.
Напевая песенку и беспечно галопируя на скакуне, он зорко смотрел по сторонам, и от него не укрылось, что в кустарниках кто-то притаился.
Не теряя внешнего спокойствия, граф убедился, что его рапира легко выдвигается из ножен и пистолеты заряжены. Так что, когда к нему бросились четыре незнакомца, он встретил их обнаженной рапирой.
-- Вот как!-- сказал он смеясь.-- Настало время, когда путешественников среди белого дня останавливают на королевском шоссе? Это, право, смешно и забавно, честное слово дворянина! Пропустите, господа! Волки не едят друг друга, черт возьми! Я из ваших, вы меня не узнали! Впрочем, я должен добавить, что проиграл прошлой ночью все до последней копейки; если же вы затронете меня, я лихо разделаюсь с вами. Ну же, дорогу! В последний раз предупреждаю вас: мое терпение коротко, а рапира очень длинна, и кровь уж бросилась мне в голову.
-- Вы ошибаетесь,-- сказал один из замаскированных,-- мы совсем не то, что вы полагаете, граф де Сент-Ирем; потрудитесь сойти с лошади.
-- А! Значит, вы меня знаете, приятели! Это дело другое, примите мои извинения! Это премилая ловушка. Вы хотите, значит, убить меня, но не обокрасть, не правда ли?
-- Может быть,-- отвечал незнакомец,-- это будет зависеть от вас, граф. Пока убивать вас не станем.
-- Что же вам нужно?
-- Взять вас, больше ничего.
-- Очень жаль, что не могу удовлетворить вас,-- резко отвечал он.-- Я еду навстречу одной даме, и вы поймете, что простая вежливость не позволяет мне заставить ее ждать.
-- Если только наши сведения верны,-- отвечал незнакомец ироничным тоном,-- вы едете навстречу вашей сестре, мадемуазель Диане де Сент-Ирем? В таком случае, единственное средство для вас встретить ее -- это остаться с нами, потому что она в наших руках.
-- А!-- вскричал Жак, нахмурив брови.-- Если так, то я еще не в ваших руках. Прочь, бандиты! Дорогу!
С этими словами молодой человек схватил пистолет и направил его на незнакомца.
Но тот знал, с кем имел дело, и зорко следил за каждым движением Жака.
Прежде чем граф успел выстрелить, сильный удар шпагой по руке заставил его выпустить пистолет, тогда как двое замаскированных, стоявших возле лошади, схватили его за ногу и стащили с седла.
-- Corps-Dieu!-- вскричал граф де Сент-Ирем, ошеломленный падением и стараясь приподняться.-- Вы мерзавцы!
Но сопротивляться уже не было возможности: двое крепко держали его за руки, а третий взял его шпагу.
-- Постойте!-- сказал тот, кто первый заговорил с графом.-- Дайте встать благородному дворянину и возвратите ему шпагу.
Жак де Сент-Ирем быстро вскочил и машинально схватился за оружие.
-- Вы назвали нас мерзавцами, граф,-- сказал незнакомец.-- Теперь шпага у вас в руках, воспользуйтесь ею, чтобы защититься.
-- Нечего сказать, великодушно вызывать дворянина одного против шести бандитов!
-- Бандиты мы или нет, но люди, сопровождающие меня, не тронутся с места, не произнесут ни одного слова, не сделают ни одного жеста. Защищайтесь, граф, ваша свобода зависит от вашей шпаги.
-- А свобода моей сестры?
-- Это другой вопрос... Я, со своей стороны, могу только поручиться, что лишь от нее зависит не подвергнуться никакому насилию и освободиться через какие-нибудь два часа.
-- Я вас не понимаю!
-- Да и не нужно. Это вас не касается или, по крайней мере, не должно было бы касаться.
-- А, понимаю! Вы возвратите ей свободу, когда отнимете у нее деньги и драгоценности?
-- Я уже имел честь сказать, граф, что мы вовсе не воры. А теперь скажите, хотите ли вы защищаться?
-- Кто отвечает за то, что я буду иметь дело с вами одним?
-- Моя честь. Она стоит не меньше вашей.
-- Извольте,-- отвечал граф, закусив с досадой губу.
Он встал в позицию.
Шпаги тотчас скрестились; но с первого же удара граф осознал превосходство противника.
Незнакомцу, казалось, доставляло удовольствие парировать удары графа и таким образом дразнить его.
Как ни известен был де Сент-Ирем искусством драться на шпагах, но никогда еще он не имел дела со столь сильным противником.
-- Берегитесь, господин граф,-- насмешливо сказал незнакомец,-- вы горячитесь; воля уже не управляет больше вашей рукой, и она сыплет удары куда попало; я мог бы убить вас в любую минуту, но видя, что вы не вполне еще знаете это дело, хочу только дать вам хороший урок: держитесь же крепче, господин граф, честное слово, вы никогда не забудете этого урока!
Говоря таким образом, незнакомец сильным движением вышиб оружие из руки противника, ударил его в лицо шпагой плашмя и оставил на нем кровавую борозду; этим ударом он сбил его с ног, поставил колено ему на грудь и занес над его горлом рапиру.
-- Ах, демон!-- вскричал в бешенстве граф.
-- Сдавайтесь или вы умрете,-- сказал незнакомец отрывистым тоном.
-- Сдаюсь, потому что нельзя иначе, гнусный злодей!-- отвечал тот сквозь зубы.
-- Не злодей, не мошенник и не грабитель, граф Жак де Сент-Ирем! Я не хочу вас убить сейчас, но ваша жизнь в моих руках, и я сумею взять ее, когда вздумаю. Возьмите этого человека!-- прибавил он, вставая и обращаясь к сообщникам, невозмутимым свидетелям поединка.-- Скрутите покрепче, заткните кляпом ему рот и завяжите глаза.
-- К чему такие предосторожности, если я уже сдался и дал вам свое слово?
-- Мне ваше слово не нужно,-- прервал незнакомец, презрительно пожимая плечами.-- Вы дворянин больших дорог, монсеньор граф!
-- Оскорблять побежденного неприятеля очень легко, особенно скрываясь под маской.
-- Мое лицо вы увидите, даю вам клятву, но это будет за минуту до вашей смерти. Эй, вы! Делайте, что я говорю!
Меньше чем в пять минут приказание было исполнено, и граф отнесен в глубокую чащу, куда уже заранее отвели его лошадь.
-- Эй, Бонкорбо,-- сказал незнакомец, оставшись один с товарищами,-- что сталось с купцом?
-- Начальник,-- отвечал бездельник,-- добряк до того испугался, что, вероятно, лежит и теперь на дне той самой канавы, куда мы его столкнули.
-- Вы дурно сделали, не захватив его с собой. Ничего нет опаснее дурака. Подите посмотрите, там ли он.
-- Как вам угодно, начальник, но я не считаю его особенно опасным.
-- Все может быть,-- сказал Дубль-Эпе.
Читатель, конечно, догадался, что начальником был крестник капитана Ватана.
Но почтенного Барбошона напрасно искали. Осторожный торговец, может быть, гораздо меньше потерявший сознание, нежели казалось, понял, что если не в эту минуту, так несколько позже, незнакомцы его непременно схватят, и так как первое свидание с ними далеко не возбуждало в нем ни малейшей охоты увидеть их снова, он счел, что куда удобнее скрыться, пробравшись ползком сквозь кустарники. Несмотря на тучность, он пустился бежать к Сен-Жермену, куда пришел измученный и задыхающийся в пять часов вечера.
-- Черт возьми вашу оплошность!-- вскричал рассерженный Дубль-Эпе.-- Теперь этот шут поднимет тревогу и, по всей вероятности, навяжет нам дело с объездной командой. Нет громче трубы, чем голос подлого труса. Вы его не ранили, по крайней мере?
-- О нет, начальник! Несколько легких царапин.
-- Не обобрали?
-- О, так мало, начальник! Когда я нес его до канавы, рука моя попала случайно в его оттопыренный карман...
-- И ты ее вынул полнехонькой?
-- Dame! Вы понимаете, начальник...
-- Да, да, понимаю, продолжать бесполезно; ну идем теперь дальше!
Они дошли до прогалины, где были скрыты их пленники.
По знаку начальника три самых сильных бандита взвалили на плечи каждый по пленнику, трое других взяли за поводья лошадей, и все удалились, проворно шагая по направлению к дому Дубль-Эпе.
Этот дом стоял на самом берегу Сены, в совершенно уединенном местечке, на расстоянии трех ружейных выстрелов от деревни Марли, которую позднее Людовик XIV наградил громкой славой, построив при ней царственный замок, стоивший Франции множества денег. Великий король, называя его своим Маленьким Домиком, отдыхал там от версальского блеска. Революция не оставила от него камня на камне.
Если Дубль-Эпе хотел, как он говорил, наслаждаться полным уединением, он не мог выбрать лучшего места.
Тут его окружала пустыня в полном значении слова.
После часа ходьбы маленький караван достиг, наконец, одинокого домика.
Все его окна оказались заперты ставнями, не пропускавшими ни малейшего света, одна только дверь оставалась полуотворенной: на пороге, опираясь плечом о косяк и заложив ногу за ногу, курил какой-то мужчина, невозмутимо глядя на Сену.
Это был капитан Ватан.
При стуке лошадиных копыт о камни дороги капитан небрежно обернулся, с насмешливой улыбкой пошел открыть ворота и, впустив приехавших, сейчас же опять затворил их.
Казалось, между авантюристами все было уже условлено, потому что они не обменялись ни одним словом, понимая друг друга по знакам и жестам.
Если этот дом, как уверял Дубль-Эпе, был рыбачьей хижиной, то, вероятно, рыбак занимался какой-то особенной ловлей, потому что домик был выстроен гораздо хитрее, чем самый замысловатый из современных театров. Тут было вдоволь всего -- и подземелий, и всяких ловушек. В нем можно было спрятать полсотни человек и столько же животных без всякой надежды открыть их убежище.
На все лукавые замечания капитана Дубль-Эпе отвечал одними улыбками, обмениваясь с Клер-де-Люнем особенными взглядами.
Лошадей спустили в конюшню, устроенную в подвале за искусно замаскированной дверью,-- даже подозревать о ее существовании казалось невозможным.
С бедных животных сняли сбрую, им дали воды и вволю овса, а затем обратились к пленникам.
С ними меньше церемонились, их разнесли по разным комнатам, положили в постели, предварительно слегка распустив веревки, которыми они были скручены, и вынув изо рта кляпы, заперли. Каждый из пленников выслушал следующее легкое наставление, произносимое грубым голосом и далеко не успокаивающим тоном.
-- Из сострадания вас согласны освободить от кляпов, чтобы дать вам возможность свободно дышать; кричать или звать на помощь напрасно, вас не услышат отсюда. Но в любом случае, при малейшем крике вам размозжат упрямые головы.
Только один из пленников попробовал заявить протест; это была Диана де Сент-Ирем.
-- Что бы вы ни делали,-- сказала она,-- но меня против моей воли вы здесь недолго продержите. Я не какое-нибудь ничтожное существо. Лишь только мое исчезновение будет замечено, меня начнут разыскивать, и вы еще ответите за то, что осмелились поднять на меня руку.
-- Когда люди, подобные вам, достаточно глупы, чтобы позволить себя захватить,-- отвечал ей со зловещей усмешкой человек, с которым она говорила,-- то те, кому они служат орудием, забывают о них и отказываются признавать их своими наемниками.
Графиня вздохнула, но ничего не ответила. Незнакомец вышел из комнаты и, замкнув дверь, удалился.
Капитан Ватан и Клер-де-Люнь ожидали Дубль-Эпе в зале нижнего этажа и пили, чтобы скоротать время.
Зал, герметически запертый, без всякого проблеска света, имел зловещий вид. Стены его покрывали не обои, а толстый войлок.
В огромном камине с большим колпаком горел целый ствол какого-то толстого дерева.
На дубовом, массивном столе горели свечи из желтого воска в высоких железных подсвечниках и в беспорядке раскиданы были бутылки, стаканы, игральные кости, шашки и карты.
Возле капитана и его товарища лежали пистолеты и стояли стаканы с вином; они пили и курили, разговаривая вполголоса.
Когда Дубль-Эпе вошел, они подняли головы.
-- Ну что? -- спросил капитан.
-- Все сделано!-- отвечал Дубль-Эпе.-- Пленники заперты каждый отдельно; лошади в стойлах, и наши люди пируют в погребе, кроме О'Бриенна и Бонкорбо, которых я счел необходимым оставить при себе на всякий случай. Значит, вы можете быть спокойны и снять ваши маски, если хотите.
-- Конечно, но мы их скоро наденем снова,-- сказал капитан.-- Который час, крестник? Правда, живя здесь, забываешь о дне и ночи и не знаешь, что с собой делать.
-- Половина пятого, крестный!
-- Хорошо, дитя мое. Если никто не посоветует лучшего, то мне кажется, что нам не мешало бы пообедать. Мы сегодня завтракали особенно рано, и к тому же волнение всегда возбуждает во мне удивительный аппетит. На тебя, Стефан, оно не имеет того же влияние?
-- На меня нет, крестный, насколько мне кажется. Но все равно мы можем обедать.
-- Тем более,-- прибавил Клер-де-Люнь,-- что, говорят, аппетит приходит с едою.
-- А жажда с питьем, Клер-де-Люнь?
-- Вы поверите мне, капитан, если я вам скажу, что всегда думал так?
-- Идемте за стол,-- сказал смеясь Дубль-Эпе.
-- Куда? -- спросил капитан.-- Разве мы пс здесь будем обедать?
-- Полноте, крестный, за кого вы меня принимаете! Неужели я способен предложить вам обед в подобном подвале? Нет, стол накрыт в комнате рядом.
-- Положительно, крестник,-- сказал, вставая, капитан,-- надо признаться, что ты малый премилый, а главное, любишь удобства.
-- Вы находите, крестный?
-- Dame! Скажу откровенно, я удивляюсь, как комфортабельно ты устроил этот маленький дом, где, как сам говорил, очень редко бываешь.
Клер-де-Люнь засмеялся и отпер одну из потайных дверей.
Молодой человек не солгал: в прекрасной столовой стоял изящно сервированный стол.
-- Сядем!-- весело предложил капитан.
Они уселись и с аппетитом стали истреблять кушанья.
Обед был веселый; товарищи беспечно ели, пили и болтали; не надо думать, что они были злодеями с ожесточенными, эгоистичными сердцами; это было просто в духе времени. Впрочем, только капитан мог иметь угрызения совести, потому что ему одному принадлежал секрет экспедиции, в которой он был главой, а его товарищи служили лишь орудием.
Следовательно, поскольку Ватан, казалось, нисколько не беспокоился о том, что он сделал, то и его товарищи не имели ни малейшей причины тревожиться.
К концу обеда капитан попросил Дубль-Эпе рассказать ему о всех подробностях экспедиции.
Дубль-Эпе повиновался. Его рассказ был выслушан с большим интересом и даже не раз прерывался взрывами смеха, по когда молодой человек дошел до исчезновения Бсфбошона, веселое до тех пор лицо авантюриста вдруг омрачилось и брови его нахмурились.
-- Вот это уж скверно!-- сказал он.-- А дело шло как по маслу. Черт побери и мошенника, и тех идиотов, которые его выпустили! Не потому, чтобы я опасался чего-нибудь важного; объездная команда из-за таких пустяков не волнуется. Однако надо все предусматривать, чтоб не попасть в ловушку, которую нам мог>т устроить.
-- Вы полагаете, крестный?..
-- Крестник, когда я в экспедиции, то имею привычку взвешивать все шансы и рассчитывать на самое худшее. Торговцы вообще от природы люди крикливые; не дадим же захватить себя здесь, как в каком-нибудь логовище. Я жалею, что ты не сказал мне об этом раньше.
-- Dame! Крестный, вы ни о чем меня и не спрашивали,
-- Верно, дитя мое, потому и не упрекаю тебя; только ты доставишь мне удовольствие, сейчас же отправившись за Макромбишем и Бонкорбо; это самые лучшие сыщики; впрочем, они и сделали глупость, значит, по всей справедливости, им исправлять ее.
-- Что им сказать, крестный?
-- Вели им сесть на коней и отправиться в Сен-Жермен разузнать, нет ли там чего нового. При малейшем сколько-нибудь подозрительном движении они должны спешить обратно и предупредить нас, чтобы мы могли удалиться, не подвергаясь опасности.
-- Иду!
-- Скорее, нам нельзя терять ни минуты.
Дубль-Эпе поспешно вышел.
-- Разве вы серьезно чего-нибудь опасаетесь, капитан?-- спросил Клер-де-Люиь.
-- Да,-- отвечал авантюрист задумчиво.-- Времена нехорошие, неспокойные; этот арест может показаться политическим делом, и за нами погонятся по пятам все помощники господина Дефонкти. Ты знаешь по опыту, что он не любит шутить, не правда ли?
-- Да, и если когда-нибудь он попадет в мои руки...
-- Прежде всего надо подумать о том, чтобы ты к нему не попал. Я не хочу скрывать от тебя, Клер-де-Люнь, что сейчас мы в очень дурном положении.
-- Ба! Как-нибудь выкрутимся, капитан,-- беспечно сказал он,
-- Разумеется, выкрутимся, только дан Бог, чтобы без огромных прорех на наших кафтанах.
-- Я нахожу, капитан, что сегодня вы особенно мрачны,
-- Я всегда таков, когда обстоятельства становятся важными,
-- В таком случае, весьма благодарен, это совсем не забавно.
-- Что делать, мой милый! Себя не переделаешь,-- сказал капитан и задумчиво опорожнил стакан.
В эту минуту вернулся Дубль-Эпе и сообщил, что посланные отправлены,
-- Ладно, теперь довольно пировать! Расставь вокруг дома несколько человек, чтобы предупредить нас в случае опасности, а затем мы приступим к допросу наших трех узников.
-- С кого начнем?
-- С мадемуазель Дианы де Сент-Ирем, она для нас главная, потом перейдем к ее брату, к этому изящному франту, которому ты отвесил такую щегольскую пощечину клинком своей шпаги.
-- А с лакеем как мы поступим?
-- Да что поделаешь с олухом? Он арестован только для того, чтобы мы были гарантированы от его болтовни. Когда мы узнаем, что надо от графини и ее брата, если преуспеем в этом намерении... ну, тогда он разделит их участь,-- насмешливо сказал капитан.-- Однако к делу!
Они встали, надели маски и перешли в тот самый зал, где сидели прежде.