Оседланные лошади давно уже стояли наготове во дворе.
Пока девушки усаживались на лошадей, дон Гутьерро отвел в сторону старого преданного слугу Жозе, пользовавшегося полным его доверием, и шепотом давал ему какие-то наставления, после чего направился к своей лошади с юношеской легкостью вскочил в седло.
Весь отряд состоял из десяти всадников: четырех господ и шести провожатых в лице слуг, давно уже состоявших при доне Гутьерре, преданность которых не вызывала ни малейших сомнений.
Выехав за ворота, кавалькада направилась по дороге на Медельен. По приезде туда господа спешились, поручив лошадей слугам. Те не стали их оставлять у привязи, а отвели в сторону и остались сторожить их, не выпуская поводья из рук.
Праздник был в полном разгаре.
Оживленная толпа заполонила улицы Медельена, повсюду звучали оживленные голоса и смех. Вихуэлы и ярабэ захлебывались от восторга, созывая танцовщиц.
Дон Гутьерре в сопровождении дочерей и племянника достиг, наконец, главной площади, где был воздвигнут помост для танцев.
В ту минуту, когда они подходили к эстраде, там уже танцевали несколько девушек, очаровывая зрителей красотой и грацией. На голове у каждой был стакан, полный воды. Искусство танцовщиц, помимо прочего, состояло в том, чтобы не расплескать воду.
Собравшиеся вокруг помоста зрители аплодировали, подзадоривая все новых и новых танцовщиц выйти на помост. Настала очередь весьма своеобразного танца -- бомба, особенность которого заключается в том, что танцовщицы с необыкновенной легкостью, не прибегая к помощи рук, развязывают шелковые пояса, замысловато намотанные вокруг их ног.
Веселье все нарастало, восторженные возгласы звучали все громче; и тут и там слышались залпы петард и хлопушек; предприимчивые торговцы сновали в толпе, предлагая всевозможные напитки.
А между тем, только чужестранец, незнакомый с обычаями страны, не знал, что эти танцы -- всего лишь своеобразный пролог, после которого последуют другие танцы, более интересные для зрителей.
Музыка на минуту смолкла, а затем снова зазвенела гитара, но теперь полилась совсем иная мелодия.
Заслышав дорогие сердцу каждого испанца звуки, толпа разразилась громкими криками:
-- Ла петенере! Ла петенере! [Ла петенера -- андалузская народная мелодия.]
Ла петенера -- любимейший танец Центральной Америки и прибрежных районов Мексики.
Сакрамента и ее юная сестра считались непревзойденными исполнительницами этого танца ла петенера.
На всем побережье штата Веракрус, не говоря уже о Мананциале и Медельене, им не было равных. Любое празднество утрачивало свою привлекательность, если вокруг становилось известно, что очаровательные сестры не примут в нем участия. Поэтому сегодняшнее появление девушек на площадке, отведенной для танцев, было встречено громкими возгласами "ура!" и "браво!".
В Мексике, где не существует никакого различия между низшими и высшими классами общества по той простой причине, что бедняк завтра может стать богачом, только женщина пользуется привилегированным положением, однако для этого она должна быть и красива, и безупречно нравственна. В Мексике любой мужчина, независимо от занимаемого им положения в обществе, имеет право открыто ухаживать за любой девушкой, и никто не усмотрит в этом ничего предосудительного, потому что ухаживание это выражается в рыцарском поклонении, и кавалер, ухаживание которого девушка благосклонно принимает, непременно найдет благосклонное отношение в ее семье. Свободные нравы, составляющие позор нашей старой Европы, совершенно чужды испанской Америке. При всей неограниченной свободе, которой пользуются там девушки, какими бы кокетками они не были, они никогда не позволят себе поставить под удар их безупречную репутацию.
Когда музыканты заиграли ла петенера, взоры всех присутствующих обратились к двум юным сестрам, но они продолжали стоять с таким видом, словно вовсе и не думали принимать участие в танцах. Так прошло несколько минут, пока дон Гутьерре о чем-то шепотом разговаривал со своими дочерьми. Он советовал им не упускать приятной возможности и веселиться от души.
Сакрамента взглянула на дона Мигуэля.
Тем временем из толпы вышел некий элегантный кавалер и, подойдя к дону Гутьерре, приветствовал его изящным поклоном.
Молодому человеку было на вид двадцать пять -- двадцать восемь. Черты его лица были благородны и красивы, а выражение -- высокомерное и слегка презрительное; черные глаза горели мрачным огнем, и он с презрением взирал на окружавшую его толпу, не сводившую сейчас с него глаз.
-- Сеньор дон Гутьерре де Леон, -- сказал он мелодичным голосом, стараясь соблюсти при этом установленные правила вежливости, -- неужели мы не удостоимся счастья лицезреть в числе танцующих сеньорит ваших дочерей?
-- Сеньор дон Рамон Аремеро, -- отвечал столь же вежливым тоном дон Гутьерре, -- все мои просьбы не привели ни к чему, но, может быть, у вас это получится лучше.
-- Слышите, что говорит ваш батюшка, сеньориты? -- продолжал молодой человек, обращаясь к девушкам и снова кланяясь. -- Неужели празднества Малибрана и Мананциаля [Малибран и Мананциале -- селения в окрестностях Веракрус.] затмят Медельен! Не забывайте, сеньориты, что только вы одни и можете принести нам победу.
Дон Мигуэль вздрогнул, увидев дона Рамона, и нахмурил брови. Взгляды мужчин скрестились и красноречиво выразили взаимную неприязнь молодых людей.
Дон Рамон с презрительной улыбкой отвернулся; дон Мигуэль опустил глаза, чтобы скрыть сверкавший в них гнев.
-- В самом деле, почему вы не желаете исполнить такую естественную просьбу? -- с горечью проговорил он. -- Смилуйтесь же, сеньориты, и станцуйте, раз вас об этом просят.
Сакрамента слегка побледнела и взглянула на дона Мигуэля с выражением горестного упрека, а затем, пошептавшись с сестрой, сказала:
-- Хорошо, я буду танцевать. Вашу руку, дон Мигуэль.
-- А вы, сеньорита? -- спросил дон Рамон Жезюситу, предлагая ей руку.
-- Я буду смотреть, -- сухо отвечала она.
Молодой человек с досадой закусил губу и, почтительно наклонившись, удалился.
Дон Мигуэль взял руку Сакраменты, слегка дрожавшую в его руке, и проводил ее под громкие, восторженные возгласы и рукоплескания толпы, устремившейся вслед за танцовщицей.
Вихуэлы и ярабэ гремели со все возрастающей силой, приглашая танцоров не медлить.
Как только Сакрамента вышла на середину площадки, по обе стороны ее, как по команде, образовались две группы зрителей: во главе первой был дон Рамон, а во главе второй -- дон Мигуэль.
Испанские танцы существенно отличаются от наших в том смысле, что, подобно танцам древних, они носят символический характер, который сохранила, по-видимому, единственно иберийская раса; он недоступен пониманию непосвященных, и только люди сведущие способны правильно их истолковать.
Сакрамента танцевала уже в течение нескольких минут, когда дон Рамон снял шляпу и, почтительно поклонившись девушке, подал ее ей.
Сакрамента улыбаясь взяла шляпу и, держа ее в руке, продолжала танцевать.
Почти тотчас же из толпы выступил дон Ремиго и тоже протянул шляпу девушке. Та точно так же взяла ее и продолжала танцевать, теперь уже держа по шляпе в каждой руке.
Аплодисменты удвоились.
Тогда дон Мигуэль сделал шаг вперед, снял шляпу и, улучив удобный момент, осторожно надел ее на голову кузины.
Дон Рамон вызывающе глядел на соперника и, отстегнув свой шелковый пояс, накинул его на плечо девушки, неутомимо продолжавшей танцевать.
Дон Мигуэль ответил презрительной улыбкой, отстегнув портупею своей шпаги, он как бы скрестил на плече Сакраменты свое оружие с поясом дона Рамона.
Странное зрелище представляла собой Сакрамента, танцевавшая, не выпуская из рук врученных ей вещей.
Вдруг дон Рамон крикнул пронзительным голосом:
-- Бомба!
Музыканты мгновенно смолкли. И тогда запел дон Рамон.
Однако это был не хорошо всем известный романс, а импровизация на его мелодию, восхвалявшая красоту очаровательной танцовщицы.
Когда он умолк, его место занял дон Мигуэль.
-- Леттра! -- крикнул он и запел.
Таким образом в течение нескольких минут молодые люди вели эту песенную дуэль.
Наконец, уставшая от столь продолжительного танца, Сакрамента, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, направилась к отцу, следившему с живейшим интересом за всеми перипетиями этой сцены.
Мгновенно воцарилась тишина. Теперь должен был последовать выкуп залогов, которые были вручены танцовщице.
По традиции за каждый залог следовало уплатить по одному медио.
Молодые люди поспешили к Сакраменте и выкупили У нее свои вещи.
-- Боже милостивый! Сеньор дон Мигуэль, -- с иронией сказал дон Рамон, -- какая у вас великолепная шпага! Я был бы в восторге обменять ее на свою.
-- Сеньор кабальеро, -- отвечал дон Мигуэль с любезнейшей улыбкой, -- нет ничего легче заполучить ее. Стоит всего лишь отнять ее у меня.
-- Виноват, сеньор, -- вмешался в разговор человек, внимательно наблюдавший за происходящим, -- позвольте мне, пожалуйста, уладить дело. Вы чужестранец, тогда как я вот уже два года живу в Медельене и -- видит Бог! -- я хочу, чтобы празднество завершилось благополучно.
С этими словами незнакомец обнажил мачете и воткнул его в землю между молодыми людьми.
-- Ура дону Луису Морэну! Да здравствуют французы! -- грянула толпа с нескрываемой радостью.
Дон Луис Морэн, или, правильнее сказать, Луи Морэн, знаменитый лесной бродяга, внезапно появившийся на празднестве, был высокий сухопарый человек лет сорока с мужественной и одновременнно добродушной физиономией.
Он, по-видимому, был хорошо здесь известен и пользовался всеобщей симпатией.
-- Извините меня, сеньоры, -- продолжал лесной бродяга, -- что я так бесцеремонно вмешиваюсь в ваш разговор, но я позволю себе сослаться на мнение всех присутствующих; я убежден, что они тоже признают за мной исключительное право положить конец вашей ссоре.
Толпа, так неожиданно призванная в свидетели, отвечала оглушительными криками и неистовыми аплодисментами.
Дон Рамон вежливо поклонился французу.
-- Хотя вы и иностранец, сеньор, -- вежливо сказал он, -- но, как постоянный житель Медельена, вы имеете преимущественное право со мною драться, и я от всего сердца принимаю ваш вызов.
И с этими словами воткнул свой мачете в землю рядом с мачете дона Луиса.
Дон Мигуэль хотел было воспротивиться этому решению, но, несмотря на все его желание помириться с доном Рамоном, зрители не желали на это согласиться, и ему поневоле пришлось уступить.
-- Сеньор дон Мигуэль, -- с нарочитым упорством продолжал француз, -- ведь вам хорошо известно, как диктует обычай завершать празднество, дабы выразить танцовщицам вполне заслуженное признание. Я выступаю от имени жителей Медельена, которых, естественно, не могло не оскорбить грубое поведение этого кабальеро, поэтому позвольте мне преподать ему вполне заслуженный урок. У вас будет возможность встретиться с ним позже, я обещаю, что сам сведу вас.
Слушая слова француза, дон Рамон краснел, досадливо кусал губы и всеми силами старался не обнаружить обуревавшего его гнева.
-- Приступим поскорее к делу, сеньор, -- вскричал он, -- и смотрите, как бы вам самому не пришлось получить урок, который вы так самоуверенно обещаете преподать мне!
-- Я сомневаюсь в этом, сеньор, -- спокойно возразил француз. -- Вы слишком возбуждены и даете волю гневу там, где полагается соблюдать вежливость. Я весьма сожалею, но вы будете побеждены... Кстати, каковы условия поединка?
-- До первой крови! -- единодушно взревела толпа.
-- До первой крови, идет! Будьте повнимательнее, дон Рамон, -- насмешливо продолжал француз, -- потому что, если вы будете ранены, ваш мачете перейдет ко мне.
-- Покамест вы еще не стали его обладателем! -- с досадой возразил испанец.
-- Это дело всего двух или трех минут, сеньор, -- улыбаясь, отвечал француз.
Дон Гутьерре с дочерьми, повинуясь обычаю, не мог покинуть празднества.
Дон Луис и дон Рамон стали в позицию, предварительно обменявшись церемонными поклонами.
Дуэль на мачете отнюдь не шуточна. В отличие от шпаги, мачете не имеет эфеса, защищающего руку, поэтому стоит замешкаться и хорошо рассчитанным ударом противник может отсечь все пальцы.
К счастью, мексиканцы при всей своей удивительной храбрости имеют весьма поверхностное представление о фехтовании, и во время дуэлей, впрочем, довольно редких, уповают главным образом на свою ловкость, нежели на познания в фехтовании.
Тут, кстати, необходимо заметить, что во внутренних провинциях Мексики дуэлянты наказываются очень строго по закону, и если порой возникает ссора, то противники дерутся на ножах, что, благодаря их ловкости и общепринятым мерам предосторожности, как правило, не ведет к трагическому исходу.
Как обещал дон Луис, поединок продолжался недолго. В считанные секунды дон Рамон был ранен, и весьма существенно, в руку. Аплодисменты зрителей возвестили окончание поединка.
-- Вот мой нож, сеньор, -- сказал дон Рамон, мертвенно бледный не столько от полученной им совсем неопасной раны, сколько от бессильной ярости, -- можете им похваляться. Но, клянусь Богом! Клянусь Гваделупской Богоматерью, что вы недолго будете упиваться победой, я скоро верну его себе.
-- Я к вашим услугам в любое время, сеньор, -- смеясь сказал француз. -- Я готов вручить его вам острым концом, разумеется.
-- Именно таким путем я и намерен взять его у вас обратно, -- сказал молодой человек. Эти его слова в устах любого другого человека были бы всеми восприняты как хвастовство. Но мексиканец на ветер слов не бросает. Повернувшись к сестрам, он церемонно поклонился и сказал:
-- Я побежден, сеньориты, но фортуна изменчива, и если сегодня она от меня отвернулась, то в другой раз, надеюсь, будет ко мне благосклонна.
Дон Гутьерре молча поклонился, дочери его поступили точно так же.
-- Я готов дать вам сатисфакцию, когда вы этого пожелаете, кабальеро, -- сказал дон Мигуэль.
-- Я не забуду вашего обещания, сеньор. Можете быть уверены, что в один прекрасный день я напомню вам об этом, -- отвечал он улыбаясь. И, уже собираясь уходить, обратился к дону Луису: -- На одно слово, прошу вас, дорогой сеньор.
-- Хоть на два, если это может доставить вам удовольствие, я к вашим услугам.
Танцы возобновились с новым энтузиазмом. Когда дон Луис и дон Рамон выбрались из толпы, последний остановился.
-- Дон Луи, -- сказал он, -- я хочу играть с вами в открытую.
-- Хорошо, хотя я и не вижу, к чему вы ведете. Слушаю вас, сеньор.
Молодой человек улыбнулся.
-- Не зная вполне ваших намерений, -- продолжал он, -- я знаю, однако, достаточно для того, чтобы в случае необходимости вас найти. Я люблю дону Сакраменту, но она меня ненавидит. Однако это меня нимало не смущает. Я поклялся жениться на ней и исполню свою клятву, какие бы препятствия мне не потребовалось преодолеть для этого. Как видите, я говорю с вами вполне доверительно. Я богат, а перед золотом отступают все препятствия. Слушайте же меня хорошенько, дон Луи. Сейчас десять часов вечера, я даю вам время подумать до завтрашнего вечера. Используйте же эти сутки отсрочки, чтобы все взвесить. И не забывайте моего совета, потому что, если нам придется встретиться еще раз, то мы встретимся уже врагами.
-- Меня это весьма огорчает, сеньор. Но поверьте, мне способно доставить удовольствие только продолжение дружеских отношений, завязавшихся при таких благоприятных обстоятельствах, -- ответил тот с язвительной усмешкой.
-- Прощайте, -- сказал дон Рамон, резко поворачиваясь. Он ощутил пробуждающийся в нем новый прилив гнева.
-- До приятного свидания, -- отвечал дон Луис, отвешивая низкий поклон.
Француз с минуту постоял в задумчивости, а потом присоединился к дону Гутьерре и дону Мигуэлю, которые прогуливались вместе с Сакраментой и Жезюситой.
-- Следите за мной, -- сказал он дону Гутьерре вполголоса, поравнявшись с ним, -- но только старайтесь делать это незаметно, за нами следят. И он спокойно продолжал пробираться сквозь толпу, делая вид, что невероятно увлечен всем происходящим вокруг, пока не очутился там, где слуги дона Гутьерре ждали его возвращения.
Лошадь дона Луиса была привязана поблизости, он вскочил в седло и поехал крупной рысью.
Дон Гутьерре и дон Мигуэль не замедлили последовать дружескому совету француза и вскоре уже скакали по дороге к гасиенде.
Когда огни Медельена померкли вдали, всадники пришпорили лошадей и понесли в галоп.
И только теперь дон Гутьерре счел возможным и нужным посвятить своих дочерей в ту часть своих планов, которая касалась непосредственно их.
Новость эта была должным образом воспринята девушками. Сакрамента и Жезюсита, несмотря на свой юный возраст, были истинными мексиканками, с детства привыкшими к всевозможным опасностям, сопряженным с междоусобными войнами. Поэтому перспектива долгого и трудного путешествия их вовсе не испугала, тем более, что с ними будут не только отец и кузен, но также и верные слуги.
На повороте одной из тропинок их поджидал всадник. Это был дон Луис.
-- Свежие лошади дожидаются нас в двадцати милях отсюда, -- объявил он. -- Эти двадцать миль должны быть преодолены до восхода солнца, если даже придется загнать всех ваших лошадей до смерти!.. Надеюсь, вы понимаете, как важно нам не терять ни минуты!.. Вперед!..
Эти слова были произнесены тоном, не допускающим возражений.
Дон Гутьерре и его племянник понимали, какая им грозит опасность, поэтому, не говоря ни слова, они теперь скакали шеренгой, с девушками посередине, стараясь не отставать от француза, летевшего впереди подобно птице.