Дом, принадлежавший дону Гутьерре, находился, как мы уже говорили, на улице Монтерилья, в той части, которая выходила на Главную площадь.
Дону Гутьерре несколько раз в год приходилось приезжать по делам в Мехико, поэтому он решил обзавестись здесь собственным домом. Дом был прекрасно обставлен, при нем постоянно находился управляющий и штат прислуги, готовые в любую минуту к встрече своего господина. На этот раз он послал из Пуэбло пеона известить управляющего о своем скором прибытии, так что тот имел возможность как следует подготовиться.
Дон Мигуэль нашел в доме все в полном порядке, и как для него, так и для дона Луиса были приготовлены особые апартаменты.
Он приказал слугам подать чего-нибудь выпить своим спутникам, а затем отпустил слуг и приступил к делу.
Несколько дней тому назад, по пути в Веракрус к дяде, дон Мигуэль сделал на несколько часов остановку в Мехико, чтобы спрятать в надежное место довольно значительную сумму, предназначавшуюся в случае необходимости на расходы, связанные с переездом дона Гутьерре и его семьи. Поэтому ему не составило труда выполнить обязательство, взятое на себя от его имени доном Луисом. Он вручил обусловленную сумму каждому из четырех канадцев.
Последние с видимым удовольствием принимали деньги, на получение которых они и не мечтали какой-нибудь час назад и которые, по их словам, буквально упали с неба.
-- Теперь, господа, -- сказал дон Луис, -- давайте хорошенько все обсудим. Завтра же, -- поверьте, я недаром прошу вас об этом, -- вы завершите все свои личные дела и запасетесь всем необходимым для экспедиции... Вы сами все знаете, и мне нет необходимости вам объяснять, что политическая обстановка обостряется с каждым днем и что катастрофа неизбежна... Вполне возможно, что не пройдет и месяца, как войска Хуареса подойдут к Мехико и возьмут его в осаду. Со дня на день появятся лазутчики неприятельской армии и перекроют все дороги.
-- Да, -- заметил Безрассудный, -положение крайне серьезное.
-- Итак, вы должны незамедлительно заняться делами, -- продолжал дон Луис. -- На мой взгляд, вам будет вполне достаточно на подготовку двух дней.
-- Это даже больше, чем требуется, -- отвечал Сент-Аманд.
-- Все равно, будем считать два дня. Могут возникнуть какие-то непредвиденные обстоятельства... На третий день с восходом солнца вы незаметно покинете город. При этом имейте в виду, что нет никакой необходимости в том, чтобы в городе все знали о вашем отъезде, -- добавил он, делая особое ударение на последних словах.
-- Хорошо, хорошо, мы все это отлично и сами понимаем, -- сказал Медвежонок. -- Мы не пророним ни одного лишнего словечка.
-- Именно этого я и желаю. Вы поедете быстрым темпом по дороге на Гвадалахару и там нас будете ждать, только не в самом городе, а в ранчо де ла Крус.
-- Которое находится по дороге в Питик? Я его знаю, -- перебил Сент-Аманд.
-- Да, -- отвечал дон Луис. -- Там так же, как и здесь, и даже еще больше, держите язык за зубами... Помните, что у меня есть серьезные причины настаивать на этом... В первую очередь позаботьтесь о надежных лошадях.
-- Мы купим мустангов, это самые выносливые лошади, привычные к пустыне.
-- Я кончил, сеньоры, -- сказал дон Луис, вставая и тем самым давая понять охотникам, что им пора уходить. -- Мне остается только пожелать вам спокойной ночи и поблагодарить вас за то, что вы любезно согласились оказать мне помощь в этом деле.
-- Напротив. Это мы должны благодарить вас, господин Морэн, -- отвечал Сент-Аманд от имени всех своих товарищей, -- за то, что вы оказываете нам большую услугу и даете возможность покончить с бездарным времяпрепровождением в этом проклятом городе... Поверьте, вам не придется раскаиваться в том, что вы для нас сделали.
-- Я слишком хорошо вас знаю, сеньоры, чтобы в этом сомневаться, -любезностью на любезность ответил дон Луис. -- Итак, до свидания, встречаемся в Гвадалахаре.
-- До свидания... в Гвадалахаре, -- отвечали канадцы.
-- С этими четырьмя канадцами, -- сказал дон Луис, когда, проводив охотников, он остался наедине с доном Мигуэлем, -- я, не задумываясь, решился бы пуститься в путь через всю Америку от мыса Горн до Берингова пролива... Мы должны радоваться и благодарить Бога за то, что встретили их... Вы убедитесь в этом, когда увидите их в деле.
-- Все так, дорогой друг, -- сказал Дон Мигуэль, -- но мы разыскали их в этом ужасном притоне. Согласитесь, пребывание там бросает на них определенную тень... По всей вероятности, их положение было таково, что больше некуда было деваться... Вполне возможно, что последние сутки они ничего не ели...
-- Вы так думаете?
-- Я готов в этом поклясться... Вы не можете даже себе представить, до какой нищеты могут дойти подобные люди, но при этом никогда не пойдут ни на какие сделки с совестью ради улучшения своего положения. Все-таки внешность у этих людей крайне подозрительная. Но они, по-видимому, хорошо вас знают.
-- Да, внешность у них действительно неказистая, я согласен. Что же касается того, что они меня хорошо знают, то это именно так и есть. Мне довольно часто приходилось иметь с ними дело. Но и вы ведь тоже в какой-то степени им знакомы, если не всем, то кое-кому из этих людей точно.
-- Ну, такое едва ли возможно, потому что сам я, уверяю вас, не знаю никого из них.
-- А, между тем, вы видели их, и даже совсем недавно, -- смеясь, перебил его дон Луис. -- Имейте в виду, что большинство из тех, кто находился в притоне, из того самого отряда сальтеадоров, с которыми нам довелось повстречаться по дороге в Мехико.
-- Вы шутите!
-- Нет, нисколько, я говорю совершенно серьезно, и в доказательство могу даже сообщить вам, что капитан дон Блаз, тот самый, которому я дал пиастр и который так ловко выскочил в окно... Вы помните его?
-- Помню. И что же?
-- Ну, так вот, он командовал тем самым отрядом.
-- И вы можете относиться так дружелюбно к этому негодяю из негодяев!
-- Почему бы и нет?! Дон Блаз, если отвлечься от того, что он ведет немного эксцентричный образ жизни, -- с этим я согласен, -- пользуется в Мехико репутацией одного из самых достойных джентльменов. Более того, нам даже необходимо быть с ним в добрых отношениях, потому что нам, может быть, еще предстоит встретиться с ним на пути в Гваямас... Но довольно говорить об этом, уже очень поздно и, мне кажется, нам не мешало бы хоть немного поспать...
-- Еще один вопрос...
-- Только говорите короче, потому что я совсем сплю, уверяю вас.
-- В котором часу мы поедем?
-- Часов в семь или в восемь или, лучше сказать, когда вам будет угодно, мне все равно.
-- Хорошо! Ну, а теперь идите спать, раз от вас все равно ничего больше нельзя добиться.
-- Прощайте, друг мой.
-- Прощайте.
С этими словами дон Луис, пожав руку дону Мигуэлю, отправился в отведенную ему спальню.
Оставшись один, дон Мигуэль, тоже изнемогавший от усталости, лег в постель и, несмотря на испытываемое им беспокойство, тотчас же заснул мертвецким сном.
Он с трудом очнулся от сна, когда почувствовал, как кто-то тянет его за руку.
-- Э! Да вы до сих пор спите!.. -- говорил дон Луис над самым его ухом. -- А говорили, что вам совсем не хочется спать. Прекрасно, что вам удалось выспаться. Поздравляю!
-- Извините меня, друг мой, -- отвечал молодой человек, зевая так, что чуть было не вывихнул себе челюсть, -- но я устал до такой степени...
-- Помилуйте! Кому вы это рассказываете! -- смеясь, перебил его дон Луис. -- Мне пришлось сделать вид, что я валюсь с ног, только для того, чтобы заставить вас прилечь.
-- Благодарю вас!.. Я буду готов через минуту.
-- Пока вы будете одеваться, я велю седлать лошадей для нас и закладывать карету для дона Гутьерре и его дочерей.
-- А! Я удивлен, мой милый, вы забыли свою обычную осторожность... Вы намерены приказать закладывать карету, но ведь тогда весь город немедленно узнает, что мой дядя находится здесь.
-- Вы правы, на этот раз я опростоволосился... Ну, да не беда, я сейчас пошлю слугу за наемной каретой.
-- Вот это будет гораздо лучше.
-- Ну, одевайтесь скорей. Я жду вас внизу.
Когда в половине седьмого дон Мигуэль спустился во двор, лошади были уже оседланы и наемная карета стояла перед домом.
Молодые люди вскочили на лошадей и, отдав соответствующие приказания кучеру кареты, галопом помчались к гостинице, где их ожидал дон Гутьерре с дочерьми.
Если не считать нескольких индейцев, не спеша направляющихся с товаром к рынку, улицы были совершенно пусты, и нашим путешественникам удалось проехать по городу из конца в конец никем не замеченными. Дон Гутьерре отнюдь не задавался целью скрываться, тем более, что у него не было и серьезных причин для этого, однако он предпочитал, чтобы о его пребывании в Мехико по возможности никто не знал. И не только потому, что опасался угроз дона Рамона Армеро, но еще и потому, что не хотел навлекать на себя подозрения со стороны агентов, будь то Мирамона или Хуареса. Исходя из этого он и племяннику советовал поступить как можно осмотрительнее.
Выехав из города, они умерили бег своих лошадей и тогда дон Луис, повернувшись к дону Мигуэлю, с улыбкой заговорил:
-- Послушайте, друг мой, вы хорошо отдохнули, и нам можно будет потолковать как следует.
-- Да, признаюсь, дорогой дон Луис, мне тоже очень хотелось поговорить с вами без свидетелей... Я просто места себе не нахожу, не знаю, что мне делать и как мне быть!.. Волей-неволей, а придется во всем признаваться дядюшке...
-- Вы совсем ребенок, -- перебил его дон Луис. -- Начать с того, что вам ни в коем случае ни в чем не следует признаваться вашему дядюшке.
-- Как же быть тогда?
-- Очень просто!.. Выслушайте только меня хорошенько. Вы, приехав в Мехико, получили письмо от вашего отца, который сообщает, что за ним установлена строгая слежка правительственных агентов, которые только ждут случая, чтобы ограбить его, а попытка к бегству-- об этом они пока даже и не подозревают-- послужит для них прекрасным предлогом. Поэтому пока ему ни в коем случае нельзя покинуть Аквас Фрескас, куда он вынужден был удалиться, чтобы избавиться от бесчисленных оскорблений со стороны врагов... Ну, скажите по совести, разве не так обстоят дела на самом деле?
-- Святая истина. Мне очень нравится ваша версия, и я непременно поступил бы так, как вы советуете, если бы не одно обстоятельство и весьма серьезное.
-- Какое?
-- Само письмо, черт возьми!
-- При чем тут письмо, абсолютно не понимаю!.. Если же ваш дядя выразит желание прочесть письмо, вы сначала станете искать его в карманах, а в конце концов выскажете предположение, что забыли его в Мехико. К тому же могу вас заверить, друг мой, что как только ваш дядя приедет сюда, у него будет так много дел, что он и не вспомнит о письме. Поэтому не мучьте себя попусту разными грустными предположениями... Стряхните с себя хандру, и будем весело продолжать путь... Сейчас вы увидите ваших прелестных кузин, которым едва ли доставит удовольствие смотреть на вашу кислую физиономию... Ну же! Будьте веселее!
Разговаривая таким образом, они достигли гостиницы.
Дон Гутьерре их уже ждал и первым делом спросил о брате.
Все произошло именно так, как предсказывал дон Луис Морэн. У дона Гутьерре не было никаких оснований заподозрить племянника во лжи и, приняв все, что ему рассказал дон Мигуэль за чистую монету, он безропотно согласился продолжать путешествие без брата.
Багаж, как и было решено, отправили вперед под охраной пеонов, а при себе дон Гутьерре оставил только двоих разбойников, что, по-видимому, очень им не понравилось.
Дон Мигуэль и дон Луис горели желанием немедленно снова пуститься в путь, если не в тот же день, то, по крайней мере, на следующий, но, к сожалению, об этом нечего было и думать: длительное путешествие подорвало силы Сакраменты и ее сестры, и они нуждались, как минимум, в четырех-- или пятидневном отдыхе. Их ждало длительное путешествие с множеством препятствий и опасностей.
Дон Гутьерре временно поселился с дочерьми в своем доме и старался по возможности не выходить на улицу, дабы не привлекать внимания шпионов.
Дон Мигуэль горячо желал поскорее увидеть своего дядю в полной безопасности, однако неизбежная задержка, вызванная усталостью Сакраменты и Жезюситы, не только не огорчала его, но даже радовала. Он предоставил своему другу заниматься сборами и подготовкой к длительному путешествию, а сам все свободное время, которого у него теперь было предостаточно, проводил в обществе кузин. Он целиком отдался охватившему его чувству любви к Сакраменте и благодарил судьбу, давшую ему возможность сблизиться с этой чудесной девушкой, так как невольное заточение в четырех стенах давало ему возможность проводить с нею практически все время с утра до вечера. Он только теперь в полной мере оценил добрый нрав девушки, у него на глазах все более и более раскрывались драгоценные качества ее души, которые она старалась скрыть за нарочитой холодностью.
Жезюсита, постоянно находившаяся в обществе сестры и кузена, с грустью ловила их ласковые слова: слишком чистая и наивная, чтобы завидовать счастью Сакраменты, она, тем не менее, испытывала, нет, не зависть, а, скорее, тайную грусть, когда сравнивала обращение кузена с ней и с ее сестрой. Она не могла понять, почему дон Мигуэль, только что весело смеявшийся и шутивший с нею, становится вдруг задумчивым и печальным, обращаясь к ее сестре.
Так прошло десять дней, в течение которых ничто не нарушало спокойствия, которым наслаждались действующие лица нашего повествования. Политический горизонт все более и более заволакивали черные тучи, и в такой обстановке каждый думал больше о себе и, так сказать, невольно забывал о соседях.
Между тем дон Гутьерре и дон Мигуэль отлично отдавали себе отчет в том, что чем дольше они пробудут в Мехико, тем больше возникнет затруднений во время предстоящего путешествия.
Мирамон проиграл битву при Силао, и, вследствие этого, Гвадалахара, последний из крупных городов, служивших оплотом его армии, был принужден открыть ворота войскам Хуареса.
Теперь практически вся страна находилась во власти неприятеля. Арьергардные отряды Хуареса уже вели опустошительные набеги на плоскогорье Анагуак, и, несомненно, не замедлят окружить город со всех сторон и отрезать его таким образом от остального мира.
В Мехико царила полнейшая анархия. Солдаты Мирамона, в течение нескольких месяцев не получавшие жалованья, нападали на беззащитных граждан среди бела дня на улице и без зазрения совести грабили, не опасаясь возмездия со стороны правительства, утратившего всякую власть.
Оставаться при таком положении в городе могла вынудить только необходимость. Люди имущие спешили покинуть город, которому к тому же грозила опасность вскоре очутиться в осаде.
Единственным спасением было бежать, и бежать как можно скорее.
Дон Луис несколько раз замечал подозрительных типов, бродивших вокруг дома дона Гутьерре, а однажды показалось даже, что среди них были дон Ремиго и дон Рамон, переодевшиеся, конечно, чтобы их не так легко было узнать.
Как-то раз в одном притоне, куда дои Луис наведался тоже переодетым, он увидел Педросо и Карнеро. Они с озабоченными лицами увлеченно беседовали с двумя субъектами, в которых он опять же заподозрил дона Ремиго и дона Рамона.
Словом, положение все более усугублялось, и с каждым днем все большая и большая опасность нависала над доном Гутьерре.
Вот в это-то время Луису Морэну и представился случай убедиться, что его подозрения были вполне основательны.
Вот как это случилось.
Однажды француз возвращался домой после продолжительной прогулки по окрестностям Мехико, предпринятой им с целью проверить, насколько достоверны циркулирующие в городе слухи, и составить некоторое представление относительно движения отрядов Хуареса. Погруженный в раздумье, француз возвращался в город, в высшей степени огорченный всем тем, что ему удалось узнать. Не успел он свернуть на пустынную тропинку, известную в определенных кругах, как эль-Пассео-де-лас-Вегас, как его кто-то окликнул два раза.
Француз остановился. Человек, стоявший у двери жалкого ранчо, мимо которого он только что проехал, продолжал окликать его, подавая какие-то знаки рукой. Луис Морэн, удивленный тем, что человек, которого он не только не знает, но никогда и в глаза не видел, настойчиво зовет его к себе, стал думать, как ему поступить. Однако колебание его продолжалось недолго-- он решил узнать, что нужно этому странному типу.
Увидев, что Луис Морэн откликнулся на его призыв, человек этот пошел ему навстречу, по-видимому, ему не терпелось заговорить с французом.
Мужчины вежливо раскланялись.
Незнакомцу на вид лет тридцать пять-- сорок. Это был высокий, плотного сложения человек с угловатыми манерами и хитрой лисьей физиономией, с маленькими глазками.
Одежда незнакомца, внешний облик которого был весьма непривлекателен и не внушал доверия, представляла собой жалкие лохмотья. Однако так выглядело со стороны, сам же незнакомец как будто даже гордился своим костюмом.
-- Простите, кабальеро, -- вежливо сказал ему дон Луис, -- но сколько я ни смотрю на вас, никак не могу вспомнить, где мы с вами встречались.
Незнакомец улыбнулся, лукаво подмигнув глазами.
-- Помнить должен не тот, кто оказал услугу, -- отвечал он, -- а тот, кому эта услуга была оказана.
-- Вы меня удивляете, кабальеро... Когда же это я имел счастье оказать вам услугу?
-- О, и весьма существенную. Вы мне тогда спасли жизнь... Но, виноват, не находите ли вы, что это место не совсем подходит для серьезного разговора?
-- Это, пожалуй, было бы справедливо, если бы нам предстоял какой-то серьезный разговор...
-- Кабальеро, -- перебил незнакомец, гордо выпрямляясь, -- я не из тех, кто способен тратить драгоценное время на пустую болтовню, можете быть в этом уверены... Сегодня утром мне шла прекрасная карта и чертовски везло в монте, когда я увидел, как вы проехали мимо дома, где я находился... Я бросил все и последовал за вами... Вот уже целых два часа я поджидаю вас здесь.
-- Ого, кабальеро!.. Да каким же это образом могли вы узнать, что я буду возвращаться именно этой дорогой, если я сам этого не знал и поехал этой тропинкой прямо-таки случайно?
-- Я был почти уверен, что вы будете возвращаться именно этой дорогой, судя по тому направлению, которое вы избрали, выехав из города, и, как видите, сеньор, я не ошибся. Ну, а теперь не угодно ли вам пожаловать в ранчо, где можно будет потолковать о деле, не опасаясь быть подслушанными?
-- Хорошо, -- отвечал дон Луис, невольно заинтересовавшись настойчивостью собеседника, желавшего, по-видимому, сообщить ему какую-то тайну. -- Идите вперед, кабальеро, а я пойду следом за вами.
Луи Морэн слез с лошади, привязал ее к кольцу у дверей ранчо и вошел в залу ранчо, а в действительности захудалой харчевни, невзрачной и грязной, с огромными щелями в полупрогнивших стенах.
Хозяин ранчо провел дона Луиса в залу, почерневшую от копоти, с двумя узкими окнами, затянутыми паутиной и как бы нехотя пропускавшими свет в эту жалкую лачужку.
Всю меблировку залы составляли несколько прислоненных к стене столов и колченогих скамеек, каким-то чудом умудрившихся стоять на земляном полу.
В глубине залы была стойка, где красовались несколько бутылок, большей частью пустых и частично наполненных каким-то подозрительным зельем. Тут же стояла небольшая гипсовая статуэтка Гваделупской Божьей Матери, покровительницы Мехико, с несколькими горящими, а вернее, коптящими свечами в железных подсвечниках.
Семь или восемь аляповатых картин, неизвестно как сюда попавших, украшали грязные стены харчевни.
Луис Морэн с первого взгляда безошибочно понял, куда он попал, и хотя лицо его оставалось непроницаемым, решил держаться настороже и быть готовым к любым случайностям.
По требованию француза какой-то индеец с физиономией идиота подал два стакана тамариндовой настойки, а потом удалился и уже больше не появлялся. По-видимому, его нисколько не интересовали случайные посетители, с которых он к тому же не потребовал даже платы. Тогда дон Луис решительно обратился к незнакомцу:
-- Ну-с, прежде всего потрудитесь, пожалуйста, сказать мне, с кем я имею честь беседовать в настоящую минуту? Если вы назовете свое имя, возможно, я и припомню, где и когда именно мы с вами встречались.
-- Ничего не может быть проще, сеньор. Меня зовут дон Антонио Исквиердо...
-- По прозвищу Гардуна? -- перебил его француз. -- Помилуйте, теперь я вас вспомнил и даже, если хотите, узнал... Да, мне и в самом деле посчастливилось однажды оказать вам услугу. Я тогда помог вам не только моей шпагой, но и кошельком.
-- Ну так вот, кабальеро, именно об этом обстоятельстве или, лучше сказать, о вашей двоякой услуге, оказанной мне, -- о чем, конечно, вы забыли, и это вполне естественно, -- я и вспомнил сегодня, так как считал себя вашим должником. Вот причина, объясняющая, почему я последовал за вами утром и поджидал вас здесь.
-- Подумать только, -- смеясь, проговорил Луи Морэн, -- мир, по-видимому, не так дурен, как я до сих пор думал, и меня это, конечно, только радует. Да неужели благодарность и впрямь существует на этом свете?
-- Кабальеро, -- с достоинством возразил сеньор Гардуна, -- я буду иметь честь представить вам такое доказательство, если вы сочтете возможным уделить мне десять минут и выслушаете то, что я хочу вам сообщить.
-- Карай! Да я и сам ничего иного не желаю, как убедиться в этом, хотя бы только ради курьеза.
-- Итак, выслушайте меня, сеньор, и поверьте, у вас не останется и тени сомнения на этот счет.