Благодаря распоряжениям Стефана де Монбрена мятеж принял новый, опасный вид. Меньше чем через месяц после всего описанного нами в Лимузене не оставалось ни одного королевского солдата. Между тем отцовская гордость маркиза де Кевра страшно страдала, тем более что он чувствовал свое полное бессилие перед неуловимым врагом.
Через десять дней после взятия Гурдона маркиз каким-то таинственным путем получил коротенькую записку от своей сестры, аббатисы. В ней говорилось, что ее и племянницу неожиданно похитили во время осады города и передали Стефану де Монбрену, у которого они и остаются, что к ним относятся с большим уважением и вниманием, и они живут спокойно и хорошо; аббатиса прибавляла в постскриптуме, что здоровье племянницы значительно поправилось и она переносит свою неволю с таким терпением и покорностью, которые заставляют дивиться и причины которых она не может понять. Этот постскриптум доводил маркиза до бешенства, несмотря на все утешения графа де Фаржи; до него доходили насмешливые толки об этом похищении; кроме того, старик понимал, что всему виной одна его нестерпимая гордость. Между тем положение мятежников, несмотря на их беспрестанные успехи, становилось критическим. Генрих IV решился наконец покончить с ними, пока их силы не приняли слишком опасных размеров.
Он отличался удивительной мягкостью характера и прежде всего был политик, поэтому и тут во избежание кровопролития решился прибегнуть к дипломатии.
Истребители были большей частью католики, и королю удалось вызвать между ними и гугенотами религиозные споры, вскоре принявшие крайне резкий характер и кончившиеся полной распрей. Огромная армия инсургентов разделилась на два корпуса: гугенотский, или протестантский, и католический; каждый действовал в своих интересах и со своей точки зрения.
Добившись этого, король послал господина д'Альбена, помощника губернатора Ламарша, в Лимузен, центр мятежа, на помощь господину де Шамбаре, получившему там губернаторство после маркиза де Кевра.
Маркиз отказался от этой должности, оставив за собой только командование войском, ради выполнения своей цели -- отомстить Истребителям вообще и Стефану де Монбрену в особенности.
Господин д'Альбен, старый солдат, участвовавший в войнах Лиги, как раз подходил для трудного дела усмирения; это был мягкий, снисходительный человек и вместе с тем опытный, энергичный военачальник.
Приняв все меры для того, чтоб сдержать крестьян в своей собственной губернии, он собрал две тысячи человек пехоты и тысячу -- кавалерии и тринадцатого июня смог войти в Лимурн, усмирив все за собой.
Оба губернатора соединили свои войска, война вспыхнула с новой силой и велась обеими сторонами очень активно.
Маленькая королевская армия брала перевес мужеством, дисциплиной и привычкой к военному делу, а главное -- горячим желанием отплатить врагу за прошлые неудачи.
Она двинулась на инсургентов через шесть дней после распри между Истребителями-католиками и Истребителями-реформатами. Католики, превосходившие численностью королевское войско, но застигнутые врасплох, не имея времени серьезно организоваться, испугались и, несмотря на просьбы и угрозы командиров, разбежались.
Полторы тысячи человек из них все же заперлись в местечке Нессон, около замка д'Эскар, и храбро ждали атаки.
Господин д'Альбен со своей обычной гуманностью дважды предлагал Истребителям сдаться, обещая, что их тогда не будут преследовать за мятеж.
Истребители отвечали насмешками и отказались.
Чтоб покончить с ними, миролюбивый д'Альбен решил послать против них кавалерию, которая разогнала бы этот сброд, не прибегая к крайностям.
Но, к несчастью, ему помешало следующее.
Авангардом королевской армии командовал маркиз де Кевр, имея под своим непосредственным началом сына господина д'Альбена.
Авангарду назначалось произвести рекогносцировку в окрестностях Нессона, где, как говорили, крепко стояло большое войско Истребителей.
Этого случая маркиз ждал с самого начала неприязненных действий; он знал, что Стефан де Монбрен в пылу своего природного великодушия, забывая неблагодарность инсургентов-католиков, накануне ночью прорвался с маленьким отрядом в местечко Нессон и поклялся защищать его до последней возможности.
Д'Альбен, зная кипучий характер сына, поручил ему и маркизу ограничиться одной лишь рекогносцировкой окрестностей, не производя никакого нападения.
Но они задались совсем другим, они решили энергично атаковать местечко и, если можно, взять его силой.
В девятом часу авангард приблизился к Нессону. Местечко было отлично укреплено; Истребители зорко стерегли его. Напасть врасплох нечего было и думать.
Маркиз де Кевр предложил инсургентам сдаться, но они отказались и прогнали парламентеров с гиканьем и свистом.
На одной из баррикад явился их начальник и, прекратив шум и крики, обратился к неприятелю, снял шляпу, с иронической вежливостью поклонился и очень громко сказал:
-- Всегда к вашим услугам, господа роялисты!
Маркиз де Кевр привскочил в седле от гнева. Он узнал Монбрена. Не желая принимать на себя всю ответственность за нарушение приказаний главнокомандующего, маркиз обернулся к своему адъютанту д'Альбену.
-- Как вам кажется такая дерзость? -- оставаясь с виду хладнокровным, спросил он.
Молодой человек был бледен и, крутя одной рукой усы, другой сжимал шпагу.
-- По-моему, этого нельзя оставить безнаказанным, -- отвечал он.
-- А вы знаете приказание вашего отца?
-- Мой отец не мог предвидеть такое оскорбление; кроме того, победа оправдает нас.
-- Так вы думаете...
-- Что надо стрелять по этому сброду, parbleu! [ Черт возьми! -- фр.] -- горячо вскричал молодой человек.
Его так же горячо поддержали все остальные, и маркиз, по-видимому, только уступая общему желанию, бросился с обнаженной шпагой на неприятеля, велев дать сигнал к атаке.
Но Истребители твердо встретили врага.
Стефан де Монбрен, стоя на верху баррикады, внимательно следил за движениями роялистов и распоряжался. Дав им подойти на пистолетный выстрел, он приказал:
-- Стреляй!
Раздался страшный залп; кавалерия в беспорядке налетела на ретраншементы и через секунду бросилась назад при криках и свисте Истребителей.
-- Вперед, вперед! -- призывал маркиз. -- Они наши! Д'Альбену удалось восстановить порядок; он велел стрелять.
Их встретили другим залпом. Д'Альбен покачнулся, выронил шпагу и упал с лошади. Ему разнесло череп. У маркиза была разбита правая рука и пуля засела в бедре. Де Фаржи и еще кто-то из свиты с трудом поддерживали его на лошади.
При виде убитого адъютанта, раненого командира и сотни мертвых товарищей солдаты пришли в неописуемую ярость.
-- Бей, бей! Вперед! Да здравствует король! -- кричали они, полосуя саблями мятежников...
-- Вперед! Ради Бога, вперед! -- взывал маркиз, чувствовавший, что силы оставляют его, и не хотевший умереть неотомщенным.
Кавалерия опять бросилась к ретраншементам.
-- Смелей, братья! -- крикнул Стефан, каждым ударом кладя кого-нибудь на месте.
Истребители храбро выдержали натиск, но на этот раз роялисты были неудержимы. Они перескочили укрепления, и завязалась рукопашная. Бунтовщики, однако ж, отступали очень туго, едва заметно.
У одного из первых домов местечка Стефан де Монбрен, Жан Ферре, Пастурель и еще человек десять около двадцати минут сдерживали натиск; вокруг них образовалась баррикада из убитых вышиной до пояса. Между тем королевские войска уже заняли местечко. Истребители, совершенно растерявшись, в ужасе начали бежать.
Битва давно была проиграна и местечко взято королевскими войсками, а начальники Истребителей не переставали биться, удивляя неприятеля таким мужеством и твердостью.
Наступила, однако, минута, когда всякое сопротивление сделалось невозможно. Стефан понял это, шепнул несколько слов Ферре, и они вдруг, все разом перескочив через груду тел, пробились сквозь ряды неприятеля, не дав ему опомниться, и исчезли в узеньких, извилистых улицах Нессона.
Борьба была кончена; королевские войска остались победителями, хотя победа очень дорого им стоила. Правда, около четырех тысяч крестьян легли на месте, остальные разбежались, чтобы никогда больше не соединяться, и великая война Истребителей в Лимузене была кончена; но мятежники славно отомстили за себя.
По желанию маркиза де Кевра его отнесли в тот дом, который так упорно защищали бунтовщики.
Его внесли в довольно большую комнату, окна ее были разбиты, мебель поломана, а на полу валялось несколько трупов.
Посредине стояли на коленях возле обезображенного ружейным выстрелом трупа две женщины с опущенными на лицо вуалями и молились. По костюму убитого можно было почти наверное узнать Стефана де Монбрена; судорожно сжатая рука еще держала эфес длинной шпаги.
Маркиз сразу узнал сестру и дочь.
На его искаженном от страдания лице появилась страшная улыбка; знаком велев положить себя на разостланный на полу матрац, он велел всем уйти, кроме де Фаржи. Женщины, увидев его, поднялись и подбежали к маркизу. Он сделал знак сестре отойти и с трудом обернулся лицом к дочери:
-- Наконец-то я нашел вас!.. -- глухо прошептал он и грозно спросил: -- Сохранилась ли честь моего имени?
-- Монсеньор!.. -- сквозь слезы тихо произнесла девушка.
-- Ах! -- горько продолжал маркиз. -- Неужели и в минуту моей смерти вы не покоритесь?
Граф де Фаржи, пристально посмотрев на стоявшую на коленях, плакавшую девушку, взял ее руку, которой она не отнимала, не сознавая сама, что делает.
-- Маркиз, -- сказал он, опускаясь возле нее на колени, -- благословите ваших детей, которые скоро будут соединены.
Девушка быстро откинулась в сторону, бросив на него раздирающий душу взгляд.
-- Я все знаю, -- едва внятно шепнул он ей на ухо, -- ваш муж умер или должен быть умершим, -- многозначительно прибавил он. -- Никогда больше он не явится.
Аббатиса, молча, сложив руки, горячим взглядом, казалось, молила племянницу.
-- Ну что же, дочь моя? -- чуть слышно обратился к ней маркиз. -- Вы не отвечаете?
-- Смелее, мадмуазель, -- с невыразимой нежностью шепотом подбодрил ее граф, -- облегчите смерть старику. О, клянусь вам, я так буду любить вас обоих, -- с намерением подчеркнул он, -- что когда-нибудь вы простите мне, может быть, что я заставляю вас принять мою любовь!
Девушка с глубокой благодарностью взглянула на него и едва внятно промолвила, целуя руку отца:
-- Ваши дети ждут вашего благословения.
-- Да благословит вас Бог! -- тихо проговорил старик. Лицо его озарилось радостной улыбкой, и он умер.
-- Поднимите голову, мадам! -- воскликнул граф де Фаржи, обращаясь к своей невесте. -- Клянусь вам еще раз над телом вашего отца: вы теперь графиня де Фаржи; вы будете счастливы и уважаемы всеми!
Через неделю они обвенчались. Свадьба была совершенно тихая; это объяснялось трауром невесты и политическими событиями.
Война Истребителей окончилась в Лимузене, но еще год продолжалась в Перигоре, Керси и Аженуа.
В числе вождей мятежников никогда больше не слыхали имени Стефана де Монбрена.
Все считали его убитым при Нессоне.
Самым знаменитым вождем теперь был какой-то капитан Ватан.
Луиза де Фаржи, слыша это имя, всякий раз бледнела. Граф наклонялся к уху жены, говорил ей шепотом несколько слов, и она успокаивалась и ласково ему улыбалась.
Чуть меньше семи месяцев спустя после свадьбы графиня де Фаржи умерла, дав жизнь дочери.
Накануне смерти она сняла с шеи четки, благословленные папой, которые достались ей от матери, и отдала их одной из своих служанок, пользовавшейся полным ее доверием, присоединив к этому какое-то поручение, о котором даже муж ее ничего не знал.
Граф де Фаржи сдержал слово, данное матери ребенка: он воспитал девочку с той нежностью, на которую способны только отцы и влюбленные.