В это утро солнце встало в тучах, день проснулся холодным и туманным. Густые, свинцовые облака, покрывавшие небо, спускались так низко, что, казалось, задевали за вершины деревьев. Было очень скользко. Извозчики выбивались из сил в напрасных стараниях помочь подняться по крутому скату Бельвю своим измученным клячам.
Несчастные лошади падали, вставали, чтобы снова упасть, и напрягались до истощения при выполнении этого титанического дела без всякой надежды достичь успеха. Было около восьми часов утра.
Четыре всадника, ехавшие из Парижа, остановились перед трактиром "Рассвет", где знакомый хозяин встретил их с шумной радостью. Во избежание недоразумений, могущих возникнуть впоследствии, мы теперь назовем этих всадников. Это были: граф дю Люк, господин де Лектур, капитан Ватан и наш старый приятель Клер-де-Люнь.
Первые трое были мрачны и озабоченны и, казалось, под влиянием смутного беспокойства; это внутреннее волнение проглядывало во всех их движениях, несмотря на усилия притворяться спокойными и беспечными.
По той ли, по другой ли причине, а может быть, и совсем без причины один Клер-де-Люнь сохранял свое великолепное хладнокровие. Он смеялся и шутил от чистого сердца.
Может быть, он был счастливой натурой или, давно убедись, что рано или поздно будет повешен, привык смотреть свысока на вещи здешнего мира и, раз начертав себе путь, не думал о том, чем может кончить; фатализм -- религия воров; Клер-де-Люнь имел сто тысяч причин, одну другой лучше, быть фаталистом.
-- Ах, господа! -- воскликнул мэтр Гогелю. -- Какая радость вас видеть! Как я был далек от надежды на ваше посещение, особенно в такую страшную непогоду!
-- Да, -- согласился капитан, -- погода действительно не совсем приятна.
-- Ах, господин барон! -- вскричал Гогелю. -- Если бы вы знали, как трудно нашему брату заработать в такую погоду кусок насущного хлеба! Но нет, господин барон, вам невозможно составить себе об этом никакого понятия!
-- Друг мой, -- сказал капитан своим добродушно-ироническим тоном, -- помните, что так или иначе, составляют себе о вещах какое-нибудь понятие; а теперь, если вам можно, подайте нам завтрак.
-- Ах, какое счастье, господин барон! Именно сегодня я могу угостить вас по-королевски.
-- У вас, значит, гости?
-- Да, господин барон, несколько благородных господ, но я не знаю, кто они именно.
-- Но вам это, я думаю, все равно?
-- Не совсем, господин барон, всегда лучше знать, что за люди находятся в доме, хотя бы затем...
-- Чтобы не оставаться в неведении, не так ли? -- произнес, смеясь, капитан.
-- Вы угадали, господин барон, -- отвечал Гогелю, -- говоря откровенно, я ненавижу таинственность, а вы?
-- О! Я ее просто не выношу, -- проговорил капитан. -- Предоставляю вам выбор того, что вы хотите нам дать, вполне полагаясь на ваш вкус.
-- Будьте спокойны, надеюсь удовлетворить вас.
-- Я в этом уверен.
-- Вот что, хозяин, -- обратился к нему дю Люк, -- не правда ли, вы поместите нас в ту самую комнату, которую мы занимали, когда в первый раз приезжали в вашу гостиницу?
-- О! Какое несчастье, господин маркиз! -- с отчаянием воскликнул трактирщик.
-- О каком несчастье вы говорите, господин Гогелю? -- спросил Клер-де-Люнь.
-- Ах, господин барон, господин шевалье, господин маркиз и вы, сударь, которого я не имею чести знать, -- вскричал трактирщик, схватив себя за волосы, -- вы меня видите в полном отчаянии!
-- Господин граф де Ла Дусель, -- сказал с иронической вежливостью капитан, указывая на де Лектура. -- Почему вы в отчаянии, мой друг, объясните, пожалуйста?
-- Ах, господин барон! Эта комната занята... Не знаю, кем: замаскированным человеческим существом, которое походит на женщину, а говорит как мужчина.
-- А, хорошо! Так это и есть та самая таинственность, о которой вы мне толковали?
Трактирщик поклонился в знак согласия.
-- В таком случае, -- осведомился капитан, -- хотите, чтобы я вам высказал свое мнение, мэтр Гогелю?
-- Конечно, господин барон, вы мне доставите много чести и удовольствия, -- произнес с любопытством трактирщик.
-- Для меня становится ясно, -- продолжал с невозмутимым хладнокровием капитан, -- что эта особа, кто бы она ни была, переоделась, не желая быть узнанной.
-- Если вам будет угодно мне верить, господин барон, -- лукаво подтвердил трактирщик, -- я скажу откровенно, что так и думал.
-- Значит, нам больше и заниматься ею незачем. Поместите нас куда хотите, лишь бы наша комната выходила на ту же сторону окнами. Мы дожидаемся двух-трех приятелей, которым назначили приехать в вашу гостиницу, а так как они не знают этих окрестностей, мне хотелось бы видеть, когда они подъедут.
-- Это возможно, господин барон; я отведу вам комнату покойной жены; она рядом с той, которую вы занимали первый раз.
-- Пожалуй!
Пять минут спустя четыре авантюриста очень удобно расположились в отведенной им комнате.
Затем им принесли великолепный завтрак.
-- Браво, хозяин! -- одобрительно крикнул Клер-де-Люнь. -- Вы угощаете нас грандиозно и с баснословной быстротой. Каким это чудом?
-- О, это объясняется просто, господин шевалье! Его величество король Людовик Тринадцатый, пробыв с две недели в Версале, именно сегодня возвращается в Париж.
-- Мы увидим, когда он поедет? -- поинтересовался де Лектур.
-- Отлично, господин граф.
-- Но, может быть, -- предположил дю Люк, -- его величество проедет поздно вечером, когда мы будем далеко отсюда?
-- Напротив, господин маркиз, напротив!
-- Как так? -- полюбопытствовал капитан, осушая огромную кружку.
-- Его величество выедет из Версаля ровно в десять часов и приедет не позже одиннадцати к перекрестку Трех Дорог, где изволит остановиться для завтрака.
-- Боюсь, что вы ошибаетесь, хозяин.
-- Невозможно, господин барон; позвольте иметь честь вам заметить, что вчера я получил приказание приготовить завтрак на пятнадцать особ.
-- Как, его величество едет с таким ничтожным конвоем?
-- Чего же может король опасаться?
-- Правда, хозяин, -- ответил Ватан.
Четверо товарищей обменялись многозначительным взглядом, которого честный трактирщик, конечно, не заметил.
Он вскоре вышел, оставив авантюристов одних.
-- Говорите тише, господа, -- предупредил капитан, -- вы знаете, что мы здесь не одни, -- прибавил он, указывая глазами на дверь в соседнюю комнату.
-- Верно, -- согласились другие.
Они стали перешептываться и для большей безопасности по-испански.
Однако время шло, и до одиннадцати оставалось немного.
Чем более приближалась минута, тем более эти люди, обыкновенно отчаянно храбрые, обнаруживали терзавшее их беспокойство.
За десять минут до одиннадцати к ним вошел сержант Ла Прери.
-- Господа, король едет, -- отрывисто доложил он.
-- Где он?
-- На два ружейных выстрела от места, где мы находимся.
-- Поспешим, господа, -- сказал граф дю Люк, -- чтобы занять позиции; нам нельзя терять времени. Ваши люди расставлены? -- продолжал он, обращаясь к сержанту.
-- Они уже более двух часов в засаде, сударь.
-- Хорошо, воротитесь к ним; через минуту и мы придем. Вы знаете, что мы бежим через замок Сюлли, ворота которого, случайно или по нерадению, остались открытыми -- разумеется, без ведома хозяина дома.
-- Не беспокойтесь, сударь, все это известно, и нам не надо опасаться никаких недоразумений.
-- Хорошо, друг мой, если ваши люди исполнят свой долг, как мы свой, так на этот раз, отвечаю вам, победа будет за нами.
-- Дай-то Бог, сударь! Сержант поклонился и вышел.
Едва он оставил гостиницу, как Дубль-Эпе вошел к товарищам.
Молодой человек был бледен, как смерть, и сильно взволнован.
-- Господа, -- крикнул он, -- берегитесь, нас выдали!
-- Что вы хотите сказать? -- вскричали они в один голос.
-- Лес наполнен войсками.
-- Не может быть! -- воскликнул де Лектур.
-- Я не такой человек, -- несколько сухо произнес Дубль-Эпе, -- чтобы видеть в ветряных мельницах войска и трепетать перед собственной тенью. Господа, подтверждаю вам, что слова мои справедливы. Я видел этих солдат своими глазами. Больше шестисот человек пехоты и кавалерии сидит по засадам в лесах, окружив нас отовсюду.
-- Что делать? -- проговорили они.
-- Господа, -- с жаром вскричал граф дю Люк, -- рассуждать теперь поздно; надо действовать. Игра начата, мы до конца доиграем. Командиры, подобные нам, не покидают солдат. Мы не можем хладнокровно позволить резать преданных, честных людей, которые нам доверились...
Насмешливый хохот прервал его речь.
-- Клянусь честью! Нас тут подслушивали! -- крикнул капитан, кидаясь с товарищами из комнаты.
Он толкнул ногой дверь в соседнюю комнату, но там не было и следов кого-нибудь.
Они заглянули в окно. Трое или четверо всадников в широких плащах летели, как вихрь, среди мрака, поднимаясь по крутому оврагу, ведущему к перекрестку Трех Дорог, куда ехал король со своей свитой.
-- Это наши враги, -- задумчиво произнес капитан, -- но кто они такие?
-- Э! Какое нам дело! -- закричал граф дю Люк. -- Спешите, господа, время не терпит. Не знаю, как поступите вы. Что же касается меня, клянусь, раз уж я попал в это дело, то пойду до конца!
-- Я за вами, граф, -- холодно сказал де Лектур.
-- Кто об этом толкует! Мы все от вас не отстанем, morbleu! -- раздражительно подтвердил капитан. -- Но все дело в том, что надо успеть, а если не удастся, так не позволить себя захватить.
В эту минуту послышался стук экипажа и топот лошадей.
Король с конвоем приближался к перекрестку.
Капитан расплатился, и авантюристы вышли из скромной гостиницы.
Мэтр Гогелю впопыхах не знал, кого слушать.
Один из конвойных, отряженный вперед, пришел объявить ему о приезде его величества.
Вскоре из дверей трактира показались хозяин и пять поварят, нагруженных корзинами и бутылками; эта гастрономическая процессия потянулась в стройном порядке, медленным шагом, по направлению к тому месту, где королевский конвой остановился для завтрака.
В эту пору королю Людовику XIII было едва ли двадцать лет.
Он был в черном бархатном костюме с голубой лентой королевского ордена. Неподвижные черты безжизненного лица молодого монарха, казавшиеся еще бледнее от длинных темных волос, носили следы неизлечимой тоски, роковой меланхолии и той ранней, болезненной дряхлости, которая снедала этого бледного королевского призрака и должна была в сорок два года уложить его преждевременным старцем в могилу.
Щепетильно аккуратный во всех ничтожных вещах, король приехал ровно в одиннадцать часов утра к перекрестку Трех Дорог.
Конвой его составляли человек пятнадцать дворян первых французских фамилий, взвод мушкетеров и несколько конюших.
Герцог де Люинь и епископ Люсонский, Арман Жан дю Плесси Ришелье, сидели с королем в его экипаже и не выходили оттуда.
По приказанию короля, несмотря на пронзительный холод утра, молодые дворяне сошли с лошадей и сели отдельными группами, наслаждаясь вкусными блюдами и тонкими винами, которые были им поданы в изобилии честным трактирщиком.
Однако, несмотря на видимую веселость, оживлявшую эти группы, внимательный наблюдатель легко бы заметил, что под их наружной беспечностью скрывались серьезные опасения.
Мушкетеры и молодые придворные ели и пили с большим аппетитом, перекидываясь остроумными шутками.
Король был оживленнее обыкновенного; легкая краска покрывала его щеки; брови его были нахмурены; он тихо и горячо говорил то с герцогом де Люинем, то с епископом Люсонским, по временам поднимал голову и оглядывался кругом сверкающими глазами.
Между тем по приказанию короля конвой не оставлял его до перекрестка Трех Дорог. В одиннадцать часов герцог де Люинь подал сигнал двинуться дальше.
Свита и приближенные быстро встали и вскочили на лошадей. Кучер пустил лошадей, и карета быстро покатилась.
Но едва она тронулась с места, как целая толпа вооруженных людей, около двухсот или трехсот человек, среди которых человек шестьдесят были на лошадях, бросилась из кустарников, окаймлявших дорогу, и уже окружала конвой с криками: "Да здравствует король!"
-- Настала минута, ваше величество, -- сказал герцог де Люинь, кусая усы и скрывая хитрую улыбку.
-- Да, -- холодно отвечал король.
-- Как я советовал вашему величеству, -- продолжал герцог, -- вам бы следовало быть верхом на лошади, чтобы скорее выбраться из этой толпы.
-- Король Франции не спасается бегством, господин герцог, -- невозмутимо и холодно произнес Людовик XIII, -- впрочем, -- прибавил он с сардонической улыбкой, -- послушайте, что кричат эти люди; мною ли они недовольны?
-- Нет, нами! -- проговорил сквозь зубы епископ Люсонский.
Герцог де Люинь побледнел, как полотно.
По временам мушкетеры и несколько человек, составлявших ближайший конвой короля, подъезжали и окружали карету.
-- Стой! -- крикнул кучеру Людовик XIII и, обращаясь к сидевшим возле него, пояснил: -- Посмотрим, что из этого выйдет.
В нападающих, несмотря на их костюмы, легко было узнать большинство дворян; все они плотно окружали конвой и громче и громче кричали: "Да здравствует король!" И в то же время слышались выстрелы.
Уже несколько человек пали жертвами как с той, так и с другой стороны.
Нападающие все приближались; положение конвоя становилось критическим.
Король уже различил несколько рассвирепевших лиц, но не сделал ни одного движения, ни одного жеста и оставался холодным, спокойным, невозмутимым, как будто дело совершенно его не касалось.
Шум был страшный, борьба становилась все серьезнее; уже половина конвоя была перебита и ранена, но ни один из этих храбрецов не моргнул и не показал отчаяния. Оставшиеся на ногах еще теснее сгруппировались вокруг кареты, образуя живую преграду для доступа к королю.
Осаждающие продолжали свое дело, но конвой не расходился, только ряды его редели.
Еще несколько минут, и король лишился бы последней защиты.
Людовик XIII сохранял, однако, все свое спокойствие; де Люинь понимал, что больше всего злы были на него; он бормотал про себя молитвы и поручал себя покровительству всех святых рая. Арман Жан дю Плесси Ришелье, еще более спокойный, чем король, зло улыбался.
Он, может быть, лучше, чем другие, знал, чего можно ожидать от этого нападения! И каковы могли быть последствия в случае успеха со стороны нападавших.
Но в это время вдали послышался как бы гром, приближавшийся с неимоверной быстротой.
-- Вот и наши! -- произнес король.
-- Увы! Слишком поздно! -- проговорил де Люинь.
-- Никогда не поздно, -- возразил Ришелье, -- когда решаются победить или умереть!
-- Благодарю вас, господин епископ Люсонский, -- с ударением сказал король, -- вас хорошо известили, а дело было весьма серьезно.
-- Ваше величество, одно это слово благодарности из королевских уст служит для меня достаточным доказательством милости и справедливости вашего величества.
-- Да, епископ Люсонский, я повторяю вам свою благодарность; я хотел только сам убедиться в значении этого дела. Я не забуду вашей услуги.
Арман Ришелье был слишком ловкий придворный и дипломат, чтобы продолжать разговор в этом тоне.
Он почтительно поклонился, бросив исподлобья взгляд на герцога де Люиня, который сильно призадумался бы, если бы заметил его.
Между тем вокруг кареты все изменилось.
Теперь осаждающим приходилось иметь дело с силами, впятеро превосходившими их.
Пока Бассомпьер во главе двух швейцарских полков спускался с возвышенности Бельвю, рота королевских мушкетеров под командой господина де Тревиля и эскадрон легкой кавалерии под предводительством графа де Шевреза напали на мятежников. Со всех сторон раздавались крики "Да здравствует король!"
Но мятежники храбро дрались, не отступая ни на шаг.
Ришелье хитро обратил внимание короля на ловкость и невозмутимое спокойствие бойцов в крестьянском платье, которые, без сомнения, все были когда-то участниками гражданских войн.
-- Ах, Бестейн! Бестейн! -- кричал король Бассомпьеру. -- Колоти их покрепче, друг мой! Нечего их жалеть!
-- Я не щажу, ваше величество, как видите, -- отвечал Бассомпьер, -- им здорово попадет за то, что они осмелились коснуться вашего величества. Вперед! Вперед!
Схватка становилась ужасной. Обе стороны бились с беспримерной отвагой.
Тогда только все заметили очень странное обстоятельство.
Между мятежниками восемь человек -- вероятно, главари -- были в масках.
По приказанию короля на них были обращены все удары.
Но замаскированные, дравшиеся лучше других, не поддавались. Все те, кто добирался до них, тотчас же отходили, чувствуя невозможность справиться с богатырями.
Несмотря на героизм и храбрость, проявленные мятежниками, они не могли надеяться справиться со своими врагами.
На раздавшийся крик они быстро сбежались все вместе, образовав плотную группу, вооруженную мушкетами и штыками, и стали медленно, в порядке отступать, все время стреляя.
Красивое зрелище представляли эти герои, знавшие, что спасения им нет, не просившие пощады, отступавшие в порядке, лицом к неприятелю.
Сам король восторгался ими.
-- Sang Dieu! -- проговорил он. -- По чести скажу, что ничего подобного не видал!
-- Не правда ли, ваше величество? -- тихо спросил Ришелье.
Отступавшим инсургентам удалось достичь трактира мэтра Гогелю.
Там они остановились, а пока часть их вошла в дом и из окон начала стрелять в королевские войска, другая рассыпалась в разные стороны.
Только маленькая группа, состоявшая из восьми всадников, не разделилась. Ловкие наездники, все они направились вскачь к парку Сюлли.
Королевские войска поняли маневр инсургентов, дававших время скрыться своим начальникам. Бассомпьер удвоил старание овладеть ими, но все было напрасно.
Мнимые крестьяне стояли твердо.
Уже восемь замаскированных почти достигли парка Сюлли, как вдруг совершенно неожиданно из-за группы деревьев выехали двенадцать всадников, во главе которых была женщина в красной маске.
-- Ах, черт возьми! -- вскричал один из замаскированных, в котором по голосу легко было узнать капитана Ватана. -- На этот раз я заставлю тебя вернуться в тот ад; из которого ты вышла. Вперед, господа!
Всадники повернулись и, обнажив шпаги, бросились на врагов, оказавших, несмотря на все старания замаскированной амазонки, весьма слабое сопротивление и оставивших им свободный путь, чем всадники были очень довольны.
Времени оставалось немного. Инсургенты, рассчитывавшие, что начальники их уже спасены, бросили оружие и разбежались по кустарникам, куда солдаты с их тяжелой амуницией с трудом могли за ними следовать.
К большой неудаче королевской армии, в ту минуту, как всадники подъехали к замку Сюлли, ворота вдруг распахнулись; они разом бросились туда и заперлись. В то же время из других ворот выехали человек восемь верхом, вооруженных с ног до головы, под предводительством женщины, одетой в точности так же, как та, которая напала на всадников час тому назад. На ней была такая же красная маска.
Эти восемь человек, как ураган, налетели на отряд первой красной маски, с трудом убедившей свой отряд снова пуститься в погоню.
Тогда произошла странная сцена.
В ту самую минуту, как наши всадники устремились во двор замка, отряды двух женщин бросились друг на друга со страшным остервенением.
На этот раз ни те, ни другие не отступили.
Увидев друг друга, женщины с криком бешенства кинулись одна на другую с пистолетами в руках.
Капитан Ватан и его товарищи увидели происходившее.
Забывая грозную опасность, они бросились вперед помешать намерению амазонок.
Но они опоздали.
Лошади амазонок, летевшие одна на другую, ударились грудью и обе рухнули на землю.
Женщины старались вскочить на ноги, но у одной нога осталась в стремени; не теряя присутствия духа, она направила пистолет в другую и крикнула:
-- Умри!
Раздался выстрел, но замаскированная амазонка продолжала подвигаться вперед.
-- Я не хочу тебя убивать, -- отвечала она глухим голосом, -- но хочу, чтобы ты помнила меня.
В ту же минуту раздался выстрел, и несчастная опрокинулась на спину с криком проклятия.
На дороге послышался шум.
Карета короля неслась во весь дух.
Выстрелив из пистолета, вторая замаскированная задрожала всем телом и лишилась чувств.
Нельзя было терять ни минуты.
Капитан бросился вперед, схватил молодую женщину на руки, посадил к себе на лошадь и вместе с товарищами вернулся в замок.
Госпожа де Роган, стоя на балконе, присутствовала, казалось, совершенно равнодушно при этой сцене.
Доехав до замка, карета короля остановилась на одну секунду.
-- Благодарю вас, кузина! -- сказал ей король с сардонической улыбкой. -- Я не хочу приказывать выломать двери вашего замка, но буду помнить!
Герцогиня де Роган высокомерно и насмешливо поклонилась, но ничего не ответила.
-- Я тоже буду помнить, -- подумал Ришелье, кидая змеиный взгляд на гордую молодую женщину.
Мы знаем по истории, как кардинал Ришелье сдержал обещание, данное епископом Люсонским.
По приказанию короля замаскированная дама была перенесена в заведение мэтра Гогелю.
Гугенотам по какому-то странному стечению обстоятельств не удалось довести до конца их ловкий замысел; но королевские войска не смогли захватить ни одного пленника -- в руках у них были только трупы.
Тотчас по отъезде короля герцогиня де Роган вошла к себе в комнату, куда капитан Ватан отнес молодую женщину в обмороке.
Тут были де Лектур, граф дю Люк, Клер-де-Люнь и сержант Ла Прери.
Граф напрасно старался сдержать волнение. Сердце подсказывало ему, кто была женщина, жертвовавшая собою для его спасения и так храбро дравшаяся!
В ту минуту, как мадам де Роган уходила с балкона, молодая женщина стала приходить в чувство.
Герцогиня холодно подошла к Оливье, почтительно и низко поклонившемуся ей.
-- Граф дю Люк де Мовер, -- высокомерно произнесла она, -- вы можете засвидетельствовать герцогу де Рогану, моему супругу, что я точно выполнила все его приказания. Этот замок был надежным кровом для вас, но дальнейшее ваше пребывание здесь может вас погубить. Через два часа у всех выходов будут стоять караулы. Лошади оседланы, на станциях вы найдете свежих; поезжайте, не теряя ни минуты.
-- Я уеду, если так нужно, герцогиня, но прошу вас дать мне несколько секунд выразить свою благодарность той особе, которая так великодушно спасла меня.
-- Разве вы не узнали ее? -- спросила она.
-- О! Разумеется, узнал, герцогиня! -- вскричал он с чувством. -- Сердце подсказало мне, что это Жанна.
Молодая женщина встрепенулась, как под влиянием электрического тока, и быстрым движением сняла маску с бледного, заплаканного личика.
-- А! На этот раз вы не ошиблись? -- сказала она с иронией.
-- О, Жанна! Жанна! -- воскликнул он. -- Вы плачете! Вы наконец прощаете меня?
Молодая женщина ничего не ответила; она закрыла лицо руками и зарыдала.
-- Жанна! Ради самого Бога! Эти слезы... не я ли причина их... наша любовь...
Она подняла голову и, презрительно взглянув на него, с горечью произнесла:
-- Я плачу о моей прошлой любви и настоящем бесчестье! Прощайте, милостивый государь... Я вас больше не знаю...
Она повернулась и медленно вышла из комнаты.
-- О, какой же я несчастный! -- пробормотал в отчаянии граф дю Люк.
Пять минут спустя граф, увлеченный друзьями, покинул замок Сюлли, который по приказанию герцога де Люиня был тотчас же осажден королевскими войсками.
Но гугенотов в нем уже не было.