Бесспорно, что из всех дел творения именно лес носит самый ясный и глубокий отпечаток величия и всемогущества Творца.
Океан безмерен, но взор утомляется его безысходным однообразием и в душу невольно закрадывается тоска. Когда же буря поднимет на гладкой водной поверхности бесконечные ряды огромных валов и с диким ревом погонит их друг на друга, то созерцание этой ярости, этого разрушения способно лишь вселить в сердце непобедимый ужас.
Горы, бороздящие поверхность земли, поднимая ввысь свои покрытые вечными снегами вершины, также говорят о хаосе, о днях, когда земля была не обустроена.
Но когда вы подходите к девственному лесу, невольно на вас спускается какое-то религиозное настроение, в душу нисходит чувство сладостного покоя. Тысячи переплетающихся сучьев напоминают своды храма, поддерживающие их стволы то расходятся в сучья, едва поднявшись от земли футов на десять, то, подобно колоннам, ровными и гладкими достигают страшной высоты.
Грудь жадно глотает чистый, живительный воздух, взор очарован надвинувшимся морем зелени и наслаждается открывающимися отовсюду, постоянно меняющимися, убегающими вдаль просветами, нога неспешно ступает по напитанной влагой тучной почве. Движения становятся легкими, взгляд приобретает остроту, рука -- силу, хочется самому отведать этой полной таинственной прелести жизни в лесной глуши. Чем дальше вступаешь в это царство колеблющихся, перебегающих теней, где жизнь кипит повсюду и поднимается могучим приливом, тем больше проникает в кровь свежесть, укрепляет члены. Становится понятным неодолимое чувство любви и религиозного обожания, которое лесные охотники питают к лесу.
Кто привык к жизни в прерии, тот никогда не покинет ее, он понимает голоса, ее наполняющие, ему открыты тайны ее, лес для него -- мир, и он любит его, как моряк любит море. Когда солнце проливает свои лучи на всю эту дикую и чудную природу, птицы мелькают в густой листве, в траве копошатся и жужжат насекомые, все наводит на размышления, располагает к созерцанию. Какой восторг охватывает, когда, подойдя к краю глубокого обрыва, увидишь пред собою целый океан воздуха, простора, замыкаемый туманной цепью далеких гор, увенчанных серебристо-белыми снеговыми гребнями. Действительно, под сенью своих лесов лесные охотники чувствуют близость Бога -- тем сильнее, чем дальше они от людей.
Правда, все эти смелые, никому не известные исследователи областей, куда не ступала еще нога европейца, постоянно должны быть настороже, постоянно в борьбе с препятствиями, со всех сторон окружающих их, но это закаляет их и превращает в железных людей. Никакая опасность не страшит их, никакая трудность не заставляет изменить раз принятому решению, над опасностями они смеются, трудности преодолевают шутя. Живя вне общих законов, они все существование свое ставят в зависимость от случая, проводят жизнь среди удивительнейших приключений и в таком нервном возбуждении, что иногда за минуту переживают то, чего другой не переживает и за годы.
Колебание пограничных бродяг продолжалось недолго. Препятствия для этих полудиких людей является лишь подстегивающим стимулом.
Оба тела, крепко привязанные веревками к переплетенным между собой сучьям, были спущены с обрыва одно за другим и положены на берегу протекавшего по дну пропасти извилистого ручья.
Джон Дэвис, не надеясь на великодушие своих товарищей, сам стал спускать мексиканского капитана. Когда этот последний благополучно достиг дна пропасти, все охотники с замечательной быстротой и ловкостью спустились вниз и скоро весь отряд собрался на берегу ручья.
Как это часто бывает в гористых странах, дно обрыва представляло из себя плоскую луговину, заключенную между двумя высокими, почти отвесными склонами, которые в том месте, где произошла битва, близко подходили друг к другу, образуя действительно глубокую узкую пропасть.
Джон Дэвис тотчас же окружил Ягуара теми заботами, которых требовало его положение. Руперто, хотя и против своей воли, но повинуясь приказанию американца, принялся приводить в чувство капитана.
Пока совершалось все описанное нами, ночь протекла, и солнце показалось из-за горизонта как раз в тот момент, когда охотники оканчивали свой спуск на дно пропасти.
Пейзаж тотчас же изменил свой вид, и то, что при свете факелов казалось таким безотрадно угрюмым, под лучами солнца приняло улыбающийся, ласковый вид местности, так, казалось, и ждавшей принять к себе мирных поселенцев.
Солнце оказывает громадное влияние и на человека: оно прогоняет те мрачные призраки, которые порождает ночная тьма, оно согревает душу и возвращает телу, онемевшему от пронзительного холода ночи, упругость и бодрость.
Утром надежда и радость воскресли в сердцах охотников. Радость еще увеличилась, когда они увидели мешки с серебром, низвергнутые накануне мексиканцами в пропасть. Хотя они и были разорваны при падении, но по большей части сохранили содержавшийся в них драгоценный металл. То же, что рассыпалось, легко было подобрать поблизости на земле.
Таким образом, храбрость мексиканцев и все их геройское самоотвержение привели к тому, что все они пали, исполняя свой долг, но в конце концов жертва их не принесла тех результатов, на которые они надеялись.
Скоро вся луговина приняла оживленный вид: запылали костры, выросли шалаши и раскинулось обычное кочевое становище лесных охотников.
Долгое время усилия Джона Дэвиса привести своего друга в чувство оставались тщетными. Ушибов и ран на теле Ягуара, однако, заметно не было, руки и ноги его были целы, глубокий обморок явился следствием потрясения, которое он должен был испытать при падении. Американец не терял, однако, надежды, удвоил свои старания и достиг наконец Успеха.
Ягуар сделал слабое движение, губы его пошевелились, как будто он хотел заговорить, он поднял руку ко лбу, испустил глубокий вздох, приоткрыл глаза, но тотчас же закрыл их, ослепленный блеском солнца.
-- Наконец-то! Он спасен! -- радостно воскликнул Дэвис.
Пограничные бродяги окружили своего вожака, следя за каждым его движением. Скоро он снова открыл глаза и при помощи Дэвиса поднялся и сел. Легкий румянец появился на щеках, остальные же части лица продолжали сохранять могильную бледность.
Он обвел окружающих долгим взглядом, сначала ничего не выражавшим, но вскоре засветившимся сознанием.
-- Пить! -- проговорил он глухим, неестественным голосом.
Джон Дэвис взял свою фляжку, наклонился и поднес ее к губам Ягуара. Тот жадно приник к ней минуты на две, потом глубоко вздохнул и сказал, все еще неясно и слабо:
-- Я думал, что умер.
-- Слава Богу, этого не случилось, но ты был недалек от смерти, -- отвечал Джон Дэвис.
-- А где капитан Мелендес?
-- Здесь.
-- В каком он положении?
-- Точно в таком же, как и ты.
-- Тем лучше.
-- Не повесить ли его? -- высказал свое мнение Руперто.
Ягуар сделал резкое движение, брови его нахмурились, и он закричал с неожиданной силой:
-- Жизнью своей ты заплатишь мне, если хоть волос упадет с его головы, головой своей ты отвечаешь мне за него.
И к этому упавшим и неясным голосом прибавил:
-- Я дал клятву.
-- Напрасно, -- вновь начал Руперто, -- я уверен, что если повесить мексиканского капитана, то это произвело бы хорошее впечатление на всю страну.
Ягуар сделал жест.
-- Ладно, ладно, -- продолжал старый охотник, -- не нравится тебе, ну, не будем говорить об этом более. Все будет так, как ты хочешь.
-- Будет, -- проговорил молодой вождь, -- я приказываю.
-- Ну ладно, ладно, тьфу, пропасть. Не сердись, Ягуар, будь по-твоему.
И Руперто удалился, ворча себе под нос и направляясь к порученному его заботам мексиканскому капитану, которым он до того времени занимался, сказать по правде, без особого внимания.
Подойдя к месту, где он оставил капитана, он не мог удержаться от возгласа удивления.
-- Вот так штука! Вот так крепыш: он может похвастаться, что душа в нем сидит крепко.
Свежесть ли утреннего воздуха или иная причина, но капитан пришел в сознание и ко времени прихода Руперто уже сидел под деревом.
-- Э-э! -- произнес приближаясь к нему последний. -- Ты чувствуешь себя, по-видимому, недурно.
-- Да, -- лаконично ответил офицер.
-- Ну что ж, тем лучше, скоро ты будешь совсем здоров, но все равно, ты можешь похвастаться -- душа крепко засела в тебе, черт возьми; и откуда тебя принесло!
-- Где я?
-- Разве не видишь? Ты -- на прекрасном лугу, на берегу светлой речки, -- отвечал старик насмешливым тоном.
-- Не смей глумиться, скотина, и отвечай прямо на вопросы.
-- Мне кажется, что не трудно найти ответ и не нужно быть колдуном, чтобы узнать здесь стан тех, кто не хочет признавать мексиканского ига.
-- Так что, я в плену у разбойников?
-- Пожалуй, что так, -- ответил Руперто, впадая в прежний тон.
-- Как имя главаря шайки, у которой я в плену?
-- Ягуар.
-- Ягуар?! -- воскликнул капитан с крайним изумлением. -- Разве он не умер?
-- Зачем же ему умирать, когда ты сам жив! Ну-ка, скажи, это тебе, значит, не по вкусу, ну? Надо сказать правду, ты сделал все, что зависело от тебя, чтобы убить его, и если он, слава Богу, жив, то, точно, ты тут не виновен.
Эти слова были проникнуты такой язвительностью, что раздражение капитана Мелендеса достигло высшей степени.
-- Должно быть, ваш главарь хотел мне доставить особую пытку, -- сказал он с презрением, -- что приставил ко мне такую скотину, как ты.
-- Ну, ты ошибаешься в нашем вожаке. Он заставил меня наблюдать за твоим здоровьем, заботиться о тебе самым трогательным образом, -- отвечал иронически Руперто.
-- Ну так ступай, ты мне не нужен, мне нужен только покой.
-- К вашим услугам, дорогой капитан, располагайтесь, как вам угодно, -- насмешливо взяв под козырек, отвечал на это Руперто. -- Если ты не хочешь моей помощи, то я умываю руки во всем, что после этого случиться. Насильно мил не будешь.
И отвесив иронически-почтительный поклон, Руперто повернулся и удалился, бормоча про себя:
-- Как жалко, что капитан не хочет повесить этого молодого человека приятной наружности. Это так скоро и легко сделать.
Оставшись один, капитан Мелендес опустил голову на руки и старался привести в порядок свои расстроенные во время его продолжительного обморока мысли.
Мало-помалу им овладела странная сонливость -- неизбежное следствие его падения и сильного удара, и он погрузился в глубокий сон.
Он спал несколько часов никем не тревожимый. Когда он очнулся, то почувствовал себя словно заново родившимся, сон, которым он насладился, восстановил его силы, успокоил волновавшие его чувства. Он поднялся с ощущением невыразимого довольства и сделал несколько шагов по лугу.
Вслед за спокойствием духа к нему возвратилась и отвага, и он вновь готов был начать борьбу.
Не без радости заметил он, что пограничные бродяги предоставили ему полную свободу и, по-видимому, вовсе не интересовались им.
Вновь появился Руперто. На этот раз он оставил свой насмешливый тон и принес корзину с закусками. Старый охотник предложил эти закуски с несколько грубоватой учтивостью, но в ней все-таки проглядывало желание угодить.
Капитан с удовольствием взял предложенные простые яства и стал уничтожать их с таким аппетитом, который удивил его самого, но в то же время показал ему, что он совершенно здоров.
-- Ну вот! -- заметил Руперто. -- Не говорил ли я, что ты скоро будешь здоров! Так же вот и наш Ягуар -- он свеж, как водяная лилия, и говорит, что никогда не чувствовал себя так хорошо.
-- Скажи-ка мне, мой друг, -- заметил на это Мелендес, -- нельзя ли мне поговорить с вашим предводителем?
-- Очень даже можно, тем более что и он сам, по-видимому, хочет сказать тебе пару слов.
-- Ага!
-- Да, он приказал спросить, не захочешь ли ты, подкрепив свои силы, поговорить с ним.
-- С удовольствием. Я весь к его услугам, тем более, -- прибавил капитан с улыбкой, -- что я его пленник.
-- Да, это правда! Ну хорошо! Кушай хорошенько, а я пойду пока исполню твое поручение.
Руперто оставил капитана, которого не нужно было приглашать во второй раз, и он с живостью вновь принялся за еду.
Завтрак скоро окончился, и капитан от нечего делать принялся ходить взад и вперед по лугу, как вдруг к нему подошел Ягуар.
Оба врага приветствовали друг друга глубоким поклоном и несколько секунд смотрели друг на друга не спуская глаз.
До этого момента они, можно сказать, не видели друг друга. Их вчерашний разговор происходил в темноте, затем между ними завязалась ожесточенная борьба, и они не имели возможности оценить друг друга. Это делали они в описываемую минуту. Оба они привыкли определять людей с первого взгляда.
Ягуар начал говорить первым:
-- Надеюсь, храбрый капитан, что вы простите меня за крайнюю простоту обстановки, среди которой я вас принимаю. Изгнанные из общества не имеют других дворцов, кроме леса, который оказывает им приют.
Капитан поклонился.
-- Я был далек от мысли ожидать и такой обходительности от...
Он остановился, не смея произнести слова, готового было сорваться с его губ, из боязни оскорбить своего собеседника.
-- От разбойников, хотели высказать, капитан? -- усмехнувшись докончил Ягуар. -- Что ж делать! Я знаю, что нас так называют в Мексике. Пусть будет так, капитан. Сегодня мы разбойники, люди вне закона, пограничные бродяги, вольные стрелки и так далее.., а завтра, быть может, нас назовут героями, защитниками народа и свободы. Ведь все меняется в мире. Но оставим это. Мне передали, что вы желаете говорить со мною?
-- А вы, senor caballero, разве не выражали того же со своей стороны?
-- Правда ваша, капитан, хотя, сказать по правде, я желаю задать вам один вопрос. Обещаете ли вы мне ответить на него?
-- Даю вам честное слово, что отвечу, если буду в состоянии.
Ягуар подумал с минуту и потом начал:
-- Вы ненавидите меня, не правда ли?
-- Я?! -- с живостью воскликнул капитан.
-- Да, вы.
-- Почему вы предполагаете это?
-- Как почему? -- в замешательстве заговорил Ягуар. -- Тысяча поводов к тому -- например, то ожесточение, с которым вы несколько часов тому назад пытались умертвить меня.
Капитан выпрямился, лицо его приняло серьезное выражение, какого до той минуты не имело.
-- Буду откровенен с вами, senor caballero, -- сказал он, -- если уж вы так желаете этого.
Офицер начал:
-- У вас едва ли может быть какое-либо основание питать ко мне ненависть лично, а у меня и того менее. Я вас не знаю, вчера я увидел вас в первый раз; никогда, насколько мне известно, вы не состояли ни в близком, ни в более далеком отношении к каким-либо событиям моей жизни. Я не имею, следовательно, ни малейшей причины ненавидеть вас. Но я солдат, офицер мексиканской армии, и это налагает на меня обязанность...
-- Довольно, капитан, -- с живостью перебил его молодой противник, -- вы сказали мне все, что мне было нужно. Ненависть, вызываемая общественно-политическими условиями, ужасна, но она не бывает вечной. Вы исполняли свой долг -- я считаю, что исполнял свой. Вы сделали с полным самоотвержением все, что могли, что было в ваших силах -- этого никто не будет отрицать. К несчастью, нам пришлось биться не рядом друг с другом, но одному против другого. Судьбе было угодно так, но, быть может, в один чудесный день прекратятся раздоры настоящего времени и кто знает, не станем ли мы тогда друзьями?
-- Да мы и теперь друзья, храбрый молодой человек, -- задушевно воскликнул капитан и протянул Ягуару руку.
Тот крепко сжал ее в своей руке.
-- Пусть каждый из нас пойдет по своему предназначенному ему судьбою пути, пусть каждый из нас будет защищать то дело, которое другой стремится разрушить, но вне этой борьбы будем сохранять друг к другу чувства уважения и дружбы, как это следует благородным врагам, которым довелось помериться силами и которые увидели, что оба они одинаково храбры и сильны.
-- Пусть будет так! -- сказал капитан.
-- Еще одно слово, -- вновь заговорил Ягуар. -- За вашу откровенность я должен отплатить откровенностью.
-- Говорите.
-- Вопрос, который я предложил, удивил вас, не правда ли?
-- Да, удивил.
-- Хорошо! Теперь я скажу вам, почему я его задал.
-- К чему это?
-- Нет, так надо, между нами не должно существовать тайн. Несмотря на ненависть, которую я должен был питать к вам, я чувствовал к вам какое-то тайное, необъяснимое сочувствие, которое заставляет меня открыть вам даже ту тайну, от которой зависит счастье всей моей жизни.
-- Я вас не понимаю, мой храбрый дорогой друг, слова ваши для меня удивительны. Объяснитесь, прошу вас.
Лихорадочный румянец вдруг залил щеки Ягуара.
-- Слушайте, капитан, вы знаете меня только со вчерашнего дня, но, что касается меня, то много воды утекло с тех пор, как уши мои в первый раз услышали ваше имя.
Офицер не спускал вопрошающего взгляда с Ягуара.
-- Да! Да! -- продолжал тот с возрастающим воодушевлением. -- У нее всегда было на губах ваше имя, она говорила только о вас. Всего лишь несколько дней тому назад... но к чему вспоминать все это? Вам достаточно будет знать, что я люблю ее до безумия.
-- Донью Кармелу? -- проговорил капитан.
-- Да! -- воскликнул Ягуар. -- Но и вы также любите ее.
-- Да, я люблю ее, -- коротко отвечал офицер и в замешательстве опустил глаза.
Между беседовавшими молодыми людьми воцарилось продолжительное молчание. Нетрудно было видеть, что каждый из них переживал глубокую внутреннюю борьбу. Ягуар первым подавил бурю, клокотавшую в его сердце и начал твердым голосом:
-- Благодарю вас, капитан, за ваш откровенный ответ. Вы имеете такое же право любить Кармелу, как и я, и пусть любовь эта возродит не вражду, еще большую чем та, которая существовала между нами, но послужит к скреплению начавшейся сегодня дружбы. Донья Кармела достойна любви. Будем же любить ее оба и будем продолжать нашу борьбу честно, без предательств и подлости. Благо тому, кого она предпочтет. Пусть она одна будет судьей между нами, оставим ее следовать влечениям своего сердца. Она слишком чиста, слишком благоразумна, чтобы ошибиться и сделать неправильный выбор.
-- Пусть будет так, -- с жаром воскликнул капитан. -- У вас благородное сердце, Ягуар. Чтобы ни сулила судьба нам впереди, я счастлив пожать вашу честную руку и считаю за честь быть в числе ваших друзей. Правда, я питаю к донье Кармеле глубокую и искреннюю любовь, за ее улыбку я с радостью готов отдать свою жизнь, но, клянусь, я последую примеру, который вы подаете мне сейчас, и буду вести борьбу так же честно, как и вы.
-- Слава Богу! -- с наивной и откровенной радостью воскликнул молодой человек. -- Я был уверен, что мы поймем друг друга.
-- Для этого нам нужно было только объясниться, -- с улыбкой заметил на это капитан.
-- Это ужасное единоборство! Надеюсь, оно не повторится между нами вновь при тех же обстоятельствах. Истинно, мы обязаны только чуду, что остались в живых.
-- Да, я не хотел бы вновь испытать его.
-- Клянусь, и я тоже. Но солнце быстро склоняется к западу. Едва ли нужно мне говорить вам, что вы свободны и можете идти куда вам угодно, если не имеете намерения остаться среди нас еще некоторое время. Я прикажу оседлать вам лошадь, которую позвольте мне подарить вам.
-- Благодарю вас. Не скрою, пешком, без лошади, я почувствовал бы себя в большом затруднении в этих незнакомых мне местах.
-- Не беспокойтесь об этом, я дам вам проводника, который выведет вас туда, где вам все знакомо.
-- Тысячу раз благодарю.
-- Куда вы хотите направиться? Если мой вопрос нескромен, то я не требую, разумеется, ответа.
-- Нет, я не буду ничего скрывать от вас. Я намерен как можно скорее присоединиться к генералу Рубио. Я должен дать ему отчет обо всем случившемся там, наверху, и о той катастрофе, постигшей караван с серебром и отряд, его сопровождавший, жертвой которой чуть было не сделался и я сам.
-- Таков уж удел войны, капитан.
-- Я не упрекаю вас, я хочу сказать только, что чуть было не произошло несчастье.
-- Да, в конце концов, если бы нападение могло окончиться успехом, то оно и окончилось бы им, это несомненно. Ваша храбрость, самоотверженность выше всякой похвалы, вы достойно исполнили свой долг.
-- Благодарю вас за такое лестное мнение.
-- Вам будет не трудно доехать до лагеря генерала Рубио еще до захода солнца.
-- Гм! Вы так полагаете?
-- Отсюда до него не более трех лье.
-- Так близко?
-- Даю вам честное слово.
-- О! Если бы я знал это! -- сказал капитан тоном сожаления.
-- Да, но вы не знали этого. Ба-а! Но зачем нам возвращаться к прошлому. Все равно, сегодня или завтра, вы отомстите.
-- Вы правы, что случилось -- не может быть забыто. Я еду.
-- Уже!
-- Пора.
-- Да, правда.
Ягуар подал знак стоявшему поодаль человеку.
-- Лошадь капитану! -- крикнул он.
Минут через пять человек, получивший приказание (это был все тот же наш старый знакомый Руперто), появился, ведя под уздцы двух коней, из которых один оказался великолепным мустангом с красивыми глазами и тонкими сухими ногами.
Одним прыжком капитан вскочил в седло. Руперто сидел уже на другой лошади.
Оба врага, ставшие впредь друзьями, в последний раз пожали друг другу руки, и после задушевного прощания капитан натянул поводья.
-- Только, чтоб не было глупых выходок, Руперто, -- резко крикнул Ягуар старому охотнику.
-- Хорошо... ладно, -- заворчал тот.
Всадники оставляли лощину. Ягуар следил за ними, пока они не скрылись из виду, а затем возвратился в свой шалаш.