ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ БЕСКОРЫСТНАЯ ЛЮБОВЬ
-- Какая я бешеная, -- говорила про себя Клавдия, идя в свою комнату. -- Что он обо мне подумает? Но что делать, если в моих жилах течет такая страшная кровь... Милый, какой он простой, тихий! Его голос так и зовет куда-то... Он, очевидно, очень неглупый и развитой! Я с ним проговорила несколько часов... Они показались мне минутами... Понравилась ли я ему? Думаю, что да. Он просил меня, если можно, после обеда позировать. Я обязательно исполню его просьбу! Дни моей невинности, -- и при этом она улыбнулась, -- сочтены... Сегодня или никогда!..
Клавдия совсем почти не прикоснулась ко вкусному обеду и только усердно пила красное вино.
-- Не много ли будет, деточка? -- заметила ей тетка. -- Ты и так что-то раскраснелась. Должно быть, правда нездорова.
-- Клавдии всегда, -- сказала мать, -- нездоровится, раз идет вопрос о деле! Вот с новым жильцом она может болтать, сколько угодно. Студенты достаточно "развили" ее...
Молодая девушка злобно посмотрела на мать.
"Нужно быть осторожней, -- решила она. -- Уже любезная матушка кое-что знает. Пусть ее... Но я компрометирую его, а потом, что за охота "популизировать" свои чувства?! Прежде всего тайна... В ней есть какая-то неотразимая прелесть..."
-- Ты уже успела, Клаша, с жильцом познакомиться? -- удивленно спросила девушку тетка.
-- Еще бы! -- заметила ядовито мать. -- Целое утро с ним тараторила... Как язык не заболел...
-- Перестаньте, пожалуйста, -- вспылила Клавдия, -- беспокоиться о моем здоровье! Сколько раз просила я вас забыть о моем существовании... Пообедать даже не дадите...
Проговорив эту "дерзость", молодая девушка встала из-за стола и ушла в свою комнату.
Тетка что-то хотела сказать в свое и Ольги Константиновны оправдание, но Клавдия так на нее взглянула, что старушка, боясь начинавшейся уже обычной неприятной сцены, замолчала.
-- Я к вашим услугам, -- говорила молодая девушка, входя к Смельскому. -- Прикажете раздеться, господин художник?..
-- Пожалуйста, я вас ждал...
И Смельский, чтоб не выдать себя, свою непреодолимую, молниеносную страсть к этой чудной, странной девушке, стал готовить или делать вид, что готовит полотно. Долголетнее воздержание, целомудрие еще больше взвинчивали его физическое влечение к этой красавице. Из ее искреннего разговора, сблизившего их моментально между собой, он понял, что Клавдия непосредственная, порывистая натура и что она живет только одним чувством, не думая о последствиях. Во всех ее речах, в тоне ее голоса он заметил, что он безумно ей понравился.
-- Я готова, -- сказала между тем насмешливо молодая девушка и, совершенно обнаженная, благоуханная, подошла к Смельскому.
-- Я сейчас придам вам позу, -- дрожащим голосом произнес художник, -- я сейчас... Но, нет, я не могу... Уйдите, пожалуйста... Я и себя, и вас погублю, -- прибавил он, задыхаясь, и протянул руки к Клавдии.
Она отступила от него к дивану и прошептала:
-- Погубите, но и полюбите...
-- Уйдите, прошу вас! -- вновь умоляюще сказал Смельский и, подойдя к девушке, стал осыпать ее тело поцелуями...
-- Уйти! Но дайте прежде одеться, голой нельзя, -- воскликнула в полузабытьи Клавдия, не уклоняясь от поцелуев юноши.
Ее нетронутое тело инстинктивно чувствовало власть другого девственного тела и не могло сопротивляться потоку безумной страсти.
Ослепленная красотой возбужденного лица, прекрасного лица бога-юноши, она привлекла к себе голову художника и, отвечая на поцелуи Смельского, сладострастно шептала:
-- Бери меня, я твоя... Теперь или никогда!..