Перемѣна фронта.
-- Ну что, Дженъ,-- говорилъ м-ръ Лайтовлеръ однажды вечеромъ, когда самъ пригласилъ себя обѣдать и ночевать въ домѣ на Малаховой террасѣ,-- не слышала ли ты чего про нашего великаго молодого человѣка?
Ашбёрны, за исключеніемъ Трикси, оставались упорно равнодушны къ извѣстности, внезапно пріобрѣтенной Маркомъ; имъ не приходило въ голову, чтобы на томъ пути, который, онъ избралъ, можно было стать знаменитымъ. Быть можетъ, многіе изъ родственниковъ Магомета сожалѣли о томъ, что онъ бросилъ свои занятія вожака каравановъ (которыя шли у него блистательно) для неблагодарной и невыгодной карьеры пророка.
Трикси, разумѣется, съ наслажденіемъ слѣдила за литературной карьерой брата. Она купила его книгу, такъ какъ онъ не догадался подарить ей, и усердно читала и собирала всѣ критическія статьи въ журналахъ и газетахъ и старалась изо всѣхъ силъ убѣдить Марту прочитать книгу.
Марта холодно отказалась. У ней была суровая, лишенная воображенія натура матери и она неохотно читала романы. Кромѣ того, высказавшись съ самаго начала противъ Марка, она не хотѣла скомпрометировать своего достоинства, выразивъ теперь интересъ къ его произведенію. Кутбертъ прочиталъ книгу, но потихоньку и такъ какъ не бранилъ ее, то можно предположить, что не нашелъ въ ней ничего особенно худого. Миссисъ Ашбёрнь способна была бы, узнавъ, что книга находится въ домѣ, приказать удалить ее во избѣжаніе соблазна, а супругъ ея, каково бы ни было его мнѣніе, не выражалъ ни интереса, ни любопытства относительно этого предмета.
Такимъ образомъ, на вопросъ м-ра Лайговлера, сдѣланный больше для того, чтобы облегчить собственныя взволнованныя чувства, нежели изъ желанія получить требуемыя свѣденія, миссисъ Ашбёрнъ отвѣчала, дѣлая самое холодное и кислое лицо:
-- Нѣтъ, Соломонъ, Маркъ самъ избралъ свою дорогу и мы не ожидаемъ и не желаемъ отъ него извѣстій. Быть можетъ, въ эту самую минуту онъ жестоко оплакиваетъ собственное безуміе и непослушаніе.
На это Кутбертъ замѣтилъ, что это довольно вѣроятно, а м-ръ Ашбёрнь рѣшился спросить:
-- Я... я полагаю что онъ не писалъ и не былъ у тебя, Соломонъ?
-- Нѣтъ, Матью. Желалъ бы я поглядѣть, какъ бы онъ ко мнѣ пріѣхалъ. Я бы его съ лѣстницы спустилъ, ручаюсь вамъ. Нѣтъ, говорю вамъ, какъ и ему сказалъ, я покончилъ съ нимъ навсегда. Когда молодой человѣкъ отплачиваетъ черной неблагодарностью за тѣ деньги, которыя на него изтрачены, то я умываю руки, рѣшительно умываю руки. Еслибы онъ занялся законовѣденіемъ, я бы обезпечилъ его до тѣхъ поръ, пока онъ не пробилъ бы себѣ дорогу въ жизни. Но онъ предпочелъ бытъ писакой и умереть на чердакѣ, что не замедлитъ случиться. И вотъ чего я добился, желая помочь племяннику. Ну чтожъ, это послужить мнѣ урокомъ на будущее время. Молодые люди стали совсѣмъ другіе, чѣмъ были въ мое время: лѣнивые и самолюбивые эгоисты, и ничего больше.
-- Не всѣ, Соломонъ,-- замѣтила его сестра. -- Я увѣрена, что есть такіе молодые люди, которые... Кутбертъ, сколько часовъ ты проводишь въ конторѣ послѣ положеннаго срока и занимаешься бухгалтеріей? И по собственной охотѣ, Соломонъ. И его никогда никто не ободрить и не похвалитъ бѣднаго мальчика!
Миссисъ Ашбёрнъ питала тайную надежду, что ея братъ пойметъ, наконецъ, что въ ея семьѣ не одинъ только Маркъ, но должна была убѣдиться, что пока мечты ея напрасны.
-- О! -- произнесъ ея братъ, презрительно мотнувъ головой:-- я ничего противъ него не имѣю. Онъ трудолюбивъ. Да и довольно одного безпутнаго малаго въ семьѣ, говорю по совѣсти. Ахъ, Дженъ, если когда-нибудь человѣкъ любилъ мальчишку, то это я его брата Марка; веселый, красивый, умный былъ онъ мальчикъ. Дамъ-ка я ему образованіе, пошлю въ университетъ, думалъ я, и онъ сдѣлаетъ мнѣ честь. И вотъ, однако, что изъ этого вышло!
-- Очень, очень печально для всѣхъ насъ,-- вздохнула миссисъ Ашбёрнъ.
Тутъ Трикси, слушавшая съ раскраснѣвшимися щеками и дрожащими губами, не выдержала.
-- Вы толкуете про Марка, вы всѣ и дядя Соломонъ,-- сказала она, съ негодованіемъ оглядывая ихъ,-- такъ, какъ будто бы Маркъ насъ всѣхъ осрамилъ! Вы, кажется, воображаете, что онъ умираетъ съ голоду на чердакѣ, въ полной неизвѣстности. А это все неправда... онъ уже сталъ знаменитъ, хотите вѣрьте, хотите нѣтъ. Вы бы должны были имъ гордиться.
-- Беатриса, ты забываешься,-- объявила мать, и еще при дядѣ.
-- Что-жъ дѣлать, мамаша, за Марка некому вступиться, кромѣ меня. И я вамъ говорю истинную правду. Въ рисовальной школѣ, куда я хожу, много говорятъ про книги и литературу и всѣ очень хвалятъ книгу Марка. И пожалуйста не бойтесь, дядюшка, что онъ безъ денегъ. Мнѣ говорили, что Маркъ получитъ много денегъ за свои книги, что онъ можетъ разбогатѣть, и все своимъ перомъ. И никто не думаетъ худо о немъ изъ-за этого, кромѣ васъ. Я покажу вамъ, что въ газетахъ про него написано. И даже вашъ журналъ, мамаша, "Еженедѣльный Хоривъ" напечаталъ большую хвалебную статью о книгѣ Марка. Значитъ, она не можетъ быть такъ дурна.
И Трикси стремительно выбѣжала изъ комнаты, оставивъ всѣхъ въ большомъ смущеніи, въ особенности дядюшку Соломона, который уставился глазами въ пространство, стараясь усвоить новую для него мысль о литературной карьерѣ, только-что имъ услышанную.
Миссисъ Ашбёрнъ пробормотала что-то о томъ, что Трикси всегда была упряма и своевольна, но даже и она была поражена неожиданнымъ свидѣтельствомъ своего любимаго оракула, "Хорива".
-- Вотъ, дядюшка, поглядите,-- вернулась Трикси съ книгой въ рукахъ,-- вотъ прочтите, что тутѣ сказано.
-- Я не хочу читать этого,-- сердито оттолкнулъ онъ книгу,-- какое мнѣ дѣло до того, что они тутъ пишутъ. Всѣ писаки, разумѣется, стоятъ другъ за друга.
Но слушалъ съ тупымъ удивленіемъ въ глазахъ и глухимъ рычаніемъ по временамъ, какъ она читала отрывки изъ журнальныхъ критикъ. И мало-по-малу довольная улыбка появилась на его лицѣ:
-- А гдѣ можно достать эту удивительную книгу?-- спросилъ онъ наконецъ.
-- Что, дядюшка Соломонъ, вы все еще думаете, что Маркъ васъ осрамилъ?-- возразила торжествующая Трикси.
-- Хвала людей имѣетъ мало значенія въ нашихъ глазахъ,-- отвѣтила миссисъ Ашбёрнъ.-- Твой дядя и я судимъ о поведеніи Марка съ христіанской точки зрѣнія.
-- Послушай-ка, сестра,-- накинулся на нее вдругъ дядюшка Соломонъ, нахмуривая брови:-- я желалъ бы знать, что ты имѣешь противъ Марка?
-- Что я имѣю противъ него?-- повторила его сестра съ удивленіемъ.
-- Да, я желалъ бы знать, Отчего вы всѣ такъ противъ него вооружены?
-- Я думаю, ты самъ очень хорошо знаешь? Во-первыхъ, за его неблагодарность къ тебѣ, послѣ всего, что ты для него сдѣлалъ.
-- Пожалуйста, оставьте меня въ покоѣ! Я вовсе не прошу васъ вступаться за себя, я самъ съумѣю за себя постоять. Я желаю знать, что онъ вамъ сдѣлалъ? Въ чемъ ты обвиняешь его, Матью?
Бѣдный м-ръ Ашбёрнъ былъ совсѣмъ сраженъ такимъ неожиданнымъ вопросомъ.
-- Я... о!.. я... Дженъ очень стойкихъ правилъ на этотъ счетъ, какъ тебѣ извѣстно, братъ Соломонъ, а я... ну и я также,-- заключилъ онъ чуть слышно.
-- Гмъ!-- пробормоталъ м-ръ Лайтовлеръ, обращаясь къ сестрѣ:-- ну такъ ты, Дженъ, скажи мнѣ, наконецъ, что такое сдѣлалъ Маркъ? обокралъ церковь или поддѣлалъ вексель?
-- Если ты хочешь, чтобы я повторила тебѣ то, что ты прекрасно знаешь, то изволь: онъ, наперекоръ моимъ мнѣніямъ, сдѣлалъ то, чего я не одобряю: написалъ легкомысленный романъ.
-- Ну знаешь ли, что я тебѣ скажу, Дженъ, это все только твоя ограниченность и односторонность -- я говорю съ тобой какъ братъ. Предположимъ, что онъ написалъ, какъ ты говоришь, легкомысленный романъ; что-жъ тутъ дурного?
-- Мы съ тобой такъ были съ дѣтства воспитаны, Соломонъ, что меня удивляетъ твой вопросъ. Ты хорошо знаешь, какъ въ нашей молодости смотрѣли на чтеніе романовъ, ужъ не говорю о сочиненіи ихъ. И у меня сердце болитъ при мысли, что мой сынъ содѣйствуетъ развращенію молодежи.
-- Вотъ вздоръ какой!-- закричать м-ръ Лайтовлеръ.-- Въ нашей молодости, какъ ты говоришь, мы не ходили въ театръ и читали только набожныя и нравоучительныя книги. Да и скучища же это была, скажу я вамъ! Я теперь не читаю романовъ, потому что у меня и безъ того много дѣла. Но съ тѣхъ поръ міръ пошелъ впередъ, Дженъ. Всѣ наши прихожане читаютъ романы. Почему ты воображаешь, что ты умнѣе ихъ? А между тѣмъ, ты взяла да и выгнала мальчишку изъ дому, и даже не посовѣтовавшись со мной. А кажется, меня можно было бы спросить!
-- Ну, Соломонъ,-- отвѣчала миссисъ Ашбёрнь, пыхтя, что у нея было признакомъ величайшаго волненія,-- этого я отъ тебя не ожидала; и ты былъ такъ же сердить на Марка, какъ и всѣ мы.
-- Потому что я тогда не зналъ всего. Потому что никто мнѣ не потрудился объяснить. Я думалъ, что Маркъ меня осрамитъ, а онъ, вмѣсто того, дѣлаетъ мнѣ честь. А вѣдь мнѣ этогото и нужно.
Тутъ Трикси не выдержала и въ восторгѣ обняла дядю и жарко его поцѣловала.
-- Милый дядюшка, вы, значитъ, не думаете больше, что Маркъ осрамилъ васъ.
Дядюшка Соломонъ самодовольно оглядѣлся вокругъ.
-- У меня нѣтъ ограниченности и односторонности въ умѣ, моя милая Трикси. Я прочитаю его книгу и если она мнѣ понравится, я ему дамъ знать, что онъ можетъ на меня разсчитывать, какъ на дядю, который ему поможетъ въ случаѣ нужды. Больше я пока ничего не скажу. Но я думаю, Дженъ, что вы были слишкомъ жестоки съ Маркомъ. Нельзя же всѣмъ быть такими исключительными баптистами, какъ ты.
-- Я радъ, что ты это говоришь, Соломонъ,-- пролепеталъ м-ръ Ашбёрнъ,-- потому что я то же самое говорилъ Дженъ (если ты припомнишь, моя душа), но у нея свои опредѣленныя на этотъ счетъ мнѣнія и она со мной не согласилась.
Злополучная Дженъ, видя, что всѣ на нее обрушились, и въ душѣ довольная, быть можетъ, тѣмъ, что можетъ простить сына, тѣмъ болѣе, что "Еженедѣльный Хоривъ" похвалилъ его книгу, объявила:
-- Я тоже была введена въ заблужденіе, я думала, что Маркъ написалъ какую-нибудь пошлую и суетную любовную исторію. Но я готова сознаться въ своей ошибкѣ, и если Маркъ пожелаетъ ко мнѣ переѣхать...
Но м-ръ Лайтовлеръ желалъ сохранить за собою монополію великодушія.
-- Слишкомъ поздно, Дженъ,-- сказалъ онъ.-- Маркъ не переѣдетъ къ тебѣ, послѣ того какъ ты такъ дурно обошлась съ нимъ. Ты сама такъ устроила и теперь оставайся при своемъ. Но пока я живъ, я не допущу, чтобы онъ отъ этого пострадалъ, да и послѣ моей смерти также. Я всегда относился къ нему какъ къ сыну. Не такъ, какъ ты.
И, уходя спать, онъ оставилъ всю семью, за исключеніемъ Трикси, въ печальныхъ размышленіяхъ о томъ, что они лишили себя всякаго права радоваться и гордиться успѣхами Марка и что пропасть, образовавшаяся между ними, слишкомъ велика, чтобы ее можно было сравнять.