Въ шесть часовъ утра двадцать шестого сентября, когда штабъ и головная часть отряда стали подходить къ намѣченнымъ позиціямъ, въ юго-восточномъ направленіи, вдругъ послышались орудійные выстрѣлы.
Штабъ остановился.
-- Что это? У кого это можетъ быть? -- спрашивалъ генералъ, вынимая карту.
-- Это на лѣвомъ флангѣ, ваше превосходительство! -- отвѣчалъ начальникъ штаба:-- по всей вѣроятности, у генерала Ризендамфа!
-- Рано же завязался бой! Надо спѣшить къ нему!
Штабъ сдѣлалъ поворотъ и поскакалъ то крупной рысью, то карьеромъ. Выстрѣлы становились громче и чаще. Навстрѣчу попался скакавшій во весь опоръ казакъ. Его остановили.
-- Отъ кого и куда?
-- Отъ генерала Ризендамфа въ первый корпусъ.
-- Бой идетъ?
-- Такъ точно! Они ночью батарею выкатили и первые начали! Сейчасъ наши отвѣчаютъ!..
Разсыпнымъ строемъ штабъ помчался дальше. Переправившись черезъ изгибавшуюся зигзагами рѣчку, онъ остановился у подошвы поросшей молоднякомъ сопки, спѣшился и сталъ взбираться наверхъ, гдѣ находился наблюдавшій за боемъ генералъ.
-- Съ наступленіемъ и боемъ! -- поздравилъ его корпусный командиръ.-- Раненько же вы начали!
Приземистый и молодцоватый, съ нѣсколько помятымъ лицомъ широко пожившаго барина-самодура, генералъ Ризендамфъ, бывшій замѣтно навеселѣ, встрѣтилъ корпуснаго съ изысканной любезностью. Около него на землѣ лежала развернутая закуска и бутылка коньяку. Послѣ краткаго совѣщанія было рѣшено выслать на сосѣднюю высоту горную батарею.
-- Хорошосъ, но вотъ на томъ гребнѣ они сильно укрѣпились! У нихъ даже основательные блиндажи понастроены! Горная -- сама по себѣ хороша, чтобы вредить ихъ полевой батареѣ, но съ этими блиндажами она ничего не подѣлаетъ!
-- Да, тутъ бы хороши были мортирныя бомбы!-- отозвался корпусный, отходя отъ подзорной трубы.-- Подошла къ вамъ мортирная батарея?
-- Мунтянова? Какъ же, недавно прибыла!
-- Такъ прикажите ей немедленно двинуться на вершину!
Расположенная у подножія сопки полевая батарея энергично обстрѣливала непріятеля, который, противъ обыкновенія, стрѣлялъ неторопясь, но успѣлъ взять вѣрный прицѣлъ. Впрочемъ, разстояніе, раздѣлявшее противниковъ, было настолько невелико, что въ бинокль были видны торчавшія на гребнѣ колеса японскихъ орудій, частью замаскированныхъ кустарникомъ. Спустя нѣкоторое время, горная батарея, съ навьюченными на вороныхъ лошадей орудіями и зарядными "конвертами", стала взбираться на высоту, вытянувшись караваномъ.
-- Эта батарея первый разъ въ дѣлѣ? -- спросилъ корпусный.
-- Первый, ваше превосходителызтво, и будетъ работать молодецки!
-- Да-да! И будетъ, какъ водится, пороть горячку!
-- Чаю съ коньякомъ не угодно ли? Или закусить?-- предлагалъ Ризендамфъ, наливая себѣ чарку коньяку.
-- Нѣтъ, спасибо, надо торопиться! -- сухо отвѣчалъ корпусный.-- Я вотъ къ горнякамъ отправлюсь!
-- Просто нѣтъ на него угомону! Опять на этакую крутизну переть придется! -- ворчали штабные офицеры, спускаясь внизъ къ лошадямъ.
Вершина, на которую была двинута горная батарея, скоро огласилась рѣзкими, особенно трескучими выстрѣлами. Непріятель, очевидно, не ожидалъ появленія артиллеріи на этой высотѣ и часть огня направилъ на горную батарею. Полевые артиллеристы внизу, въ долинѣ, могли немного отдохнуть и оправиться отъ мѣткаго огня непріятеля. Но это продолжалось недолго. Не прошло и получаса, какъ японцы оставили въ покоѣ горняковъ и снова сосредоточили все свое вниманіе на полевой батареѣ. Стало ясно, что огонь горной батареи не причинялъ никакого вреда.
-- Ну вотъ, я зналъ, что вы станете горячиться! Въ первомъ бою, положимъ, всегда такъ начинаютъ!-- говорилъ батарейному командиру корпусный, который по спеціальности былъ самъ артиллеристъ.
Бой продолжался весь день съ короткими перерывами. Часовъ около пяти была двинѵта пѣхотная колонна, чтобы атаковать непріятеля. Она пробиралась вдоль сопокъ, укрываясь отъ снарядовъ, дѣлала перебѣжки и медленно приближалась къ японскимъ позиціямъ. Несмотря на то, что непріятель имѣлъ въ своемъ распоряженіи всего только одну батарею, онъ успѣлъ вывести изъ строя одно орудіе въ нашей полевой батареѣ, гдѣ было уже трое убитыхъ и нѣсколько ранвныхъ, и подбить одну горную пушку. Когда атакующая колонна подошла къ непріятелю на близкое раастояніе и остановилась въ ожиданіи сигнала броситься впередъ, на небольшомъ холмикѣ вдругъ появилось нѣсколько черныхъ фигуръ.
-- Смотрите, смотрите! Японцы! Японскіе офицеры!-- закричали на горной батареѣ, которая превратилась въ наблюдательный пунктъ.
-- Это нахальство лѣзть такимъ образомъ! -- возмущался генералъ Шпэкъ, носившій форму генеральнаго штаба и случайно прибывшій изъ сосѣдняго небольшого отряда, которымъ онъ командовалъ.
Невооруженнымъ глазомъ можно было хорошо видѣть пятерыхъ японскихъ офицеровъ, въ черныхъ плащахъ съ капюшонами. Одинъ, повидимому, старшій, спокойно сталъ искать что-то на бѣлѣвшей въ рукахъ картѣ. Около него еще двое разсматривали въ бинокль нашу позицію и переговаривались. Шагахъ въ двадцати четвертый офицеръ, сидя на землѣ, то пригибался, то оборачивался къ начальнику. Можно было догадаться по его движеніямъ, что онъ переговаривался по телефону съ батареей. Пятый стоялъ на самой вершинѣ холма и отъ поры до времени сигнализировалъ двумя бѣлыми флагами, и такими же сигналами ему отвѣчали съ гребня, гдѣ явственно копошилась длинной черной цѣпью пѣхота. Все это дѣлалось спокойно, на виду у насъ; казалось, что эти пятеро офицеровъ совершенно не замѣчали нашего присутствія и не слышали нашихъ выстрѣловъ.
-- Полковникъ! -- закричалъ чуть не въ бѣшенствѣ генералъ Шпэкъ батарейному командиру:-- развѣ вы не видите? Уберите этихъ нахаловъ! Наведите на нихъ одно орудіе! Что за выскочки!
Орудіе было наведено, и четыре онаряда разорвались передъ холмикомъ. Японцы продолжали оставаться на своихъ мѣстахъ.
Еще четыре снаряда было выпущено по кучкѣ храбрецовъ. Они разорвались надъ склонами холма, и изъ-подъ земли показалось деоятка три солдатъ, которые стали убѣгать изъ-подъ огня.
-- Да тамъ траншея! Пѣхота! Чортъ возьми! Почему наши не атакуютъ ихъ? Вѣдь это прямо подъ носомъ! -- кричали офицеры на батареѣ. Но наша пѣхота не двигалась, а ожидаемаго сигнала не подавали.
-- Гдѣ же генералъ Ризендамфъ? Почему онъ медлитъ? Дайте ему знать! Пошлите ординарца! Живо!-- распоряжался корпусный.
Послали ординарца. Пока онъ ѣздилъ, пятеро японскихъ офицеровъ переходили съ мѣста на мѣсто, спокойно сообразуясь съ направленнымъ на нихъ огнемъ одного орудія, но не покидали холма. Вся публика на горной батареѣ была возбуждена. Возмущеніе "нахальствомъ" мало-по-малу уступало мѣсто чувству невольнаго изумленія и уваженія.
-- Это какіе-то дьяволы, а не люди! Лѣзть прямо на вѣрную смерть! И вѣдь какое дьявольское спокойствіе! -- говорили офицеры.
-- Шпарьте по нимъ взводомъ! -- предложилъ генералъ Шпэкъ.-- Неужели мы ихъ не заставимъ убраться?
Два орудія открыли бѣглый огонь по храбрецамъ. Скоро одинъ изъ нихъ былъ раненъ. Къ нему подбѣжалъ товарищъ и сталъ перевязывать. Начальникъ не покидалъ своего поста, а сигналистъ невозмутимо продолжалъ дѣлать свое дѣло. Вернувшійся ординарецъ сообщилъ, что генералъ Ризендамфъ куда-то уѣхалъ.
-- Странно! Какъ можно теперь покидать бой? -- злился корпусный. -- Надо атаковать, надо распорядиться резервами, а его нѣтъ!
Сумерки быстро сгущались, и японцы на холмѣ казались уже смутными силуэтами.
-- Залпомъ по нимъ! Дайте залпъ!
Батарейный командиръ, самолюбіе котораго было сильно задѣто, отдалъ команду.
Загрохоталъ залпъ.
Весь штабъ, лежавшій на землѣ, вскочилъ на ноги и устремилъ взглядъ на холмъ. Японцы задвигались, но не покинули холма.
-- Молодцы! Герои! Ей-Богу, герои! Ура! Браво! -- крикнулъ кто-то, не выдержавъ, и цѣльный хоръ голосовъ подхватилъ -- "ура!" Замахали платками, фуражками...
-- Отвѣчаютъ! Замѣтили! Ура-а! Бр-раво-о!
Въ бинокль было видно, какъ на холмикѣ также махали платками и кэпи.
-- Остановить огонь! -- раздался голосъ корпуснаго.-- Довольно! Такихъ нельзя разстрѣливать залпами!
Аттака не состоялась, а съ наступленіемъ темноты замолкли и орудія.
-- Пропалъ день! Въ ничью разыграли! -- говорили офицеры, возвращаясь съ позиціи.
Часамъ къ десяти мы добрались до деревни, гдѣ остановился шгабъ отряда. Начальникъ артиллеріи и ординарцы размѣстились въ одной фанзѣ. Комарикъ, который не былъ на позиціи, распоряжался ужиномъ. Офицеры много толковали о пятерыхъ японцахъ и нѣсколько разъ возвращались къ этому эпизоду.
-- Такъ и не ушли съ холма? -- спросилъ Комарикъ.
-- Такъ и не ушли! Понимаешь? Залпами шпарили! Да! Это были офицеры, чортъ возьми! Вотъ, братъ, Комарикъ, какіе люди бываютъ на свѣтѣ! Не то, что ты!
Въ ожиданіи завтрашняго боя легли опать рано. Около полуночи полковникъ былъ вызванъ къ корпусному и вернулся озабоченный. Офицеры проснулись и съ нетерпѣніемъ поглядывали на ходившаго по фанзѣ начальника.
-- Завтра начнемъ обстрѣливать японскія позиціи. Генеральный бой и аттака назначены на послѣзавтра! Поручикъ Соколовъ будетъ наблюдать на правомъ флангѣ. Да! Сейчасъ-же необходимо дать знать капитану Гертелю, чтобы онъ со своимъ паркомъ немедленно выступилъ и къ утру былъ здѣсь! Иначе мы останемся безъ снарядовъ! Господа, надо кому-нибудь ѣхать! Я сейчасъ напишу Гертелю записку!
Офицеры были утомлены безпокойнымъ днемъ и недавнимъ походомъ; нѣкоторымъ изъ нихъ въ теченіе сутокъ не удалось сомкнуть глазъ.
-- Кто же ѣдетъ? -- спросилъ полковникъ, заклеивая конвертъ, на которомъ онъ поставилъ три креста,-- самый скорый аллюръ.
-- Комарику ѣхать, г. полковникъ!.. Помилуйте, мы со вчерашняго дня на ногахъ, а онъ весь день тутъ въ фанзѣ провалялся! -- раздались голоса.
-- Ну, что-жъ, придется вамъ ѣхать, Комаровъ... одѣвайтесь живо! Понимаете? Вопросъ важный! Передайте капитану Гертелю, чтобы форсированнымъ маршемъ шелъ! Онъ копаться любитъ, я знаю! Скажите, что мы начнемъ бой съ пяти часовъ утра! Вы дорогу-то знаете? Онъ въ Ходягоу стоитъ.
Комарикъ надѣлъ шинель, оружіе, взялъ конвертикъ и вышелъ.
Минуту спустя, раздался удаляющійся конскій топотъ.
Была еще ночь, и сквозь продыравленное бумажное окно виднѣлись мигающія звѣзды, когда скрипнула дверь и кто-то вошелъ въ фанзу,
-- Кто здѣсь? -- спросилъ полковникъ, опавшій необычайно чутко.
-- Это я!
-- Комаровъ? Ну вотъ и отлично! Скоро же вы... я думалъ, что вы отдохнете тамъ немного или придете съ паркомъ.
-- Господинъ полковвикъ,-- виноватымъ голосомъ началъ Комарикъ,-- я... я не нашелъ парка...
-- Что? Не нашли? Какъ? Почему? Что вы говорите?
Полковникъ засуетился и зажегъ свѣчу. Комарикъ стоялъ передъ нимъ блѣдный, съ опущенной головой и смущенно мялъ фуражку. Изъ-подъ толстой, солдатскаго сукна шинели какъ-то жалко выглядывали его тоненькія, "комариныя" ножки, обтянутыя японскими гетрами, добытыми отъ какого-то казака.
-- Кого ни спрашивалъ, никто не знаетъ дороги въ Ходягоу! Въ одномъ мѣстѣ штабъ какой-то бригады разбудилъ, по картѣ смотрѣли, нашли дорогу, поѣхалъ, а потомъ оказалось, что не та деревыя на картѣ обозначена или названіе невѣрное! Путался -- путался... не могъ ничего добиться...
-- Что же теперь дѣлать? Ахъ ты, Господи! Вѣдь какъ нарочно... Ну что-жъ... теперь все равно не успѣть! Видно, утро вечера мудренѣе... Ахъ вы, Комарикъ, Комарикъ! Удивительно вамъ не везетъ!
Комарикъ снялъ оружіе и тихонько вышелъ изъ фанзы...
Съ восходомъ солнца по всему фронту загрохотали орудія, и тысячи снарядовъ помчались на "Орлиное гнѣздо", какъ уже успѣли прозвать главную позицію непріятеля.
Почти отвѣсные склоны, зубчатыя очертанія гребня, ряды природныхъ террасъ и брустверовъ дѣлали ее похожей на чудовищную средневѣковую крѣпость. Грозно высилась эта горная твердыня надъ толпою тѣснившихся вокругъ желтовато-бурыхъ сопокъ и, казалось, давила своимъ суровымъ величіемъ живописную окрестность. Груды камней и обломковъ скалъ устилали скловы и отроги горы. Чѣмъ выше, тѣмъ неприступнѣе становилась ея сѣрая громада, подернутая глубокими тѣнями въ расщелинахъ, выдыхавшихъ по утрамъ сѣдые туманы...
-- Много поляжетъ тутъ нашего брата! -- говорили передъ фанзой глазѣвшіе ординарцы и вѣстовые.-- Ты пока до половины долѣзешь, такъ онъ тебя сверху сколько выкосиіъ!
-- А нешто придется лѣзть нашимъ? Тутъ пушками надо!
-- Прикажутъ -- полѣзешь! А только обходомъ ее взять много легче! Зайти бы съ двухъ сторонъ, такъ подальше, давдарить по немъ, какъ слѣдоваетъ...
-- Какъ-жа! Вдарить! Станутъ насъ съ тобой спрашивать!
Весь день безпрерывно гремѣла канонада, мрачная твердыня вся клокотала отъ снарядовъ, воздухъ шипѣлъ и гудѣлъ; но непріятель хранилъ глубокое молчаніе и не отвѣчалъ ни однимъ выстрѣломъ
Артиллеристы отупѣли и оглохли на батареяхъ; парки не успѣвали доставлять снаряды, тратившіеся еще въ небываломъ количествѣ; дистанціонныя трубки, вслѣдствіе лихорадочной спѣшки, не устанавливались надлежащимъ образомъ, и на батареяхъ сплошь и рядомъ происходили преждевременные разрывы снарядовъ, нерѣдко наносившіе вредъ орудійной прислугѣ.
На наблюдательномъ пунктѣ, гдѣ находился корпусный генералъ со своимъ штабомъ, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за боемъ.
-- Вѣдь это сплошной дождь снарядовъ! -- говорили офицеры:-- и на этой горѣ должно, чортъ знаетъ, что твориться! Адъ настоящій! Мудрено, чтобы кто-нибудь уцѣлѣлъ.
Упорное молчаніе непріятеля поражало всѣхъ и вызывало всевозможныя предположенія.
-- Странно! Не можетъ быть, чтобы у нихъ не было артиллеріи! -- говорилъ корпусный.
Спустя нѣкоторое время, ближайшая къ наблюдательному пункту батарея получила по телефону приказаніе перемѣнить прицѣлъ и открыть огонь по кустамъ, которые тянулись по гребню "Орлинаго гнѣзда".
Батарея, однако, огня не открыла и отвѣтила, что никакихъ кустовъ на гребнѣ она не видитъ.
На наблюдательномъ пунктѣ всѣ ухватились за бинокли. Однако, кусты, которые всѣ видѣли часа три тому назадъ, куда-то исчезли!
-- Куда же дѣвались кусты? -- говорили штабные,-- своими глазами видѣли!
Такъ кусты и не нашлись
-- Сигналы на лѣвомъ флангѣ! -- раздались вдругъ голоса.-- Наши сигналы! Укоротить прицѣлъ!
Два красные флага замелькали на склонѣ "Орлинаго гнѣзда".
-- Что за чортъ! -- недоумѣвали на "пунктѣ",-- да тамъ никого нѣтъ! Тамъ нашихъ быть не можетъ! Это японскіе фокусы!
Сигналы были правильные, по русской семафорной азбукѣ и сообщали дистанцію, отдѣляющую непріятеля, съ большой точностью.
-- Ну, этимъ насъ не проведешь! -- говорилъ корпусный командиръ,-- на кустахъ имъ удалось смошенничать, ну а на сигналахъ не выгоритъ!
Сигналы повторялись съ удивительной настойчивостью, но на нихъ не обращали вниманія, а одна изъ батарей, по приказанію корпуснаго командира, дала нѣсколько залповъ по краснымъ флагамъ, послѣ чего сигналы прекратились.
Вечеромъ, по обыкновенію, у начальника артиллеріи собрались къ ужину офицеры.
Говорили о стрѣльбѣ, высчитывали количество истраченныхъ снарядовъ и строили предположенія о предстоявшей аттакѣ.
-- А гдѣ же нашъ Комарикъ? -- спросилъ полковникъ уже подъ конецъ ужина. Тогда только спохватились, что Комарика нѣтъ.
-- Должно быть, переконфузился бѣдеяга! -- рѣшилъ полковникъ.-- Не везетъ ему положительно!
Офицеры уже расходились изъ-за стола, когда вошелъ Сафоновъ. Онъ кивнулъ мнѣ головой и, представившись полковнику, подалъ ему смятый сѣрый "полевой конвертъ".
-- Что это? Отъ кого?-- спросилъ полковникъ.-- Позвольте, это не мнѣ... Капитану Гертелю... командиру...
Полковникъ вдругъ нахмурился и съ испугомъ отстранилъ отъ себя конвергь.
-- Это, г. полковникъ, мои охотники нашли! -- объяснялъ Сафоновъ.-- Вечеромъ насъ на развѣдку отправили подъ самое "Орлиное гнѣздо". На восточномъ склонѣ наткнулись на офицера нашего! Убитъ наповалъ! Лица не видать, черепъ раздробленъ и весь кровьго облитъ! Сперва думали -- японецъ, потому что бѣлыя гетры у него на ногахъ были, а потомъ узнали, что свой. Только удивительно, какъ онъ такъ далеко забрался! Мы, спѣшившись, на животѣ ползли, и то насъ японцы подмѣтили, стрѣлять стали. Вотъ конвертъ у него нашли, да еще два сигнальныхъ флага! Оба пробиты! Судя по флагамъ и конверту, я рѣшилъ, что офицеръ, должно быть, вамъ извѣстенъ и...
-- Комарикъ! -- перебилъ полковникъ.-- Гетры... конвертъ... Боже мой... Да вѣдь это значитъ...
-- Это онъ сигнализировалъ! -- подхватилъ кто-то изъ офицеровъ.
-- А у насъ не вѣрили! Комарикъ! Да какъ же это онъ? Кто его посылалъ? Убитъ!
Наступило тяжелое молчаніе.
-- Вотъ, господа...-- грустно произнесъ полковникъ,-- всё смѣялись надъ нимъ... а вѣдь это, это... ахъ, бѣдняга, бѣдняга! То-есть какъ ему не везло!.. Царствіе ему небесное!..
Офицеры перекрестились, и въ эту минуту, казалось, всѣ одинаково чувствовали, какъ близокъ и дорогъ имъ былъ несчастный Комарикъ.
Сафоновъ остался у насъ ночевать. Онъ снова былъ мраченъ и говорилъ отрывисто, съ плохо скрываемымъ и раздраженіемъ.
-- Довольно! Побаловался съ охотниками, и хватитъ! Завтра съ полкомъ пойду!
-- Ну что японцы? -- спросилъ его полковникъ, укладываясь спать.
-- Да что японцы! Юмористы они большой руки! Вчера ночью, вѣрнѣе, на разсвѣтѣ, водевиль съ нами разыграли... Отрядили насъ на развѣдку! Ну, поѣхали! До сопки добрались, спѣшились, котелки, скатки -- все это побросали и полѣзли наверхъ. Больше половины одолѣли, рѣшили отдохнуть. На разсвѣтѣ туманъ поднялся вокругъ; я думаю,-- надо имъ воспользоваться! Поползли дальше. Въ одномъ мѣстѣ передышку сдѣлали. Понимаете, всѣ мѣры осторожности приняли, не курили, не разговаривали, просто ползли, какъ ящерицы! Только это вѣтерокъ утренній повѣялъ, началъ туманъ расходиться, вдругъ, понимаете, сверху, слышимъ, кричатъ намъ: "Здорово, охотники! Здорово, молодцы N-цы!" Понимаете? По-русски, какъ слѣдуетъ! Мои охотники со смѣху покатились! Не выдержали! "Здорово, молодцы японцы!" -- отвѣчаютъ! А тѣ сверху опять: "Рады стараться,молодцы охотники!" Да! Что-жъ, плюнули на это дѣло и стали внизъ спускаться! Японцы хоть бы одинъ патронъ выпустили! Этимъ вся развѣдка и кончилась!
На слѣдующій день насъ разбудилъ торопливый рокотъ пулеметовъ.
Аттака была назначена ровно въ часъ дня, и съ самаго утра пѣхота съ трехъ сторонъ начала осторожно подбираться къ подошвѣ "Орлинаго гнѣзда".
N-скій полкъ я разыскалъ въ верстѣ отъ деревни, готовымъ тронуться.
Офицеры стояли передъ фронтомъ, поджидая полкового командира.
-- Не ожидалъ я, что доживу до такого дня! -- говорилъ мнѣ капитанъ Заленскій, крѣпко пожимая руку.-- Вѣдь это сознательное убійство тысячъ людей! Такія позиціи не берутъ штыками! Если ужъ непремѣнно надо брать, такъ брать осадой, изморомъ, отрѣзать ихъ кругомъ, а не идти разбивать себѣ лобъ о стѣнку! Я не боюсь умереть! Хотя и жалко семьи! Я старикъ уже, свое отжилъ, да и смерть, слава Богу, видѣлъ, а только за солдата душа болитъ! О немъ у насъ не думаютъ, какой-то сѣрой скотиной считаютъ! Пушечное мясо -- и больше ничего! Это заблужденіе! Огромное заблужденіе! Не мы, офицеры, побѣждаемъ -- побѣждаютъ они, солдаты! И солдатъ все видитъ! Онъ все понимаетъ, только сказать не умѣетъ, да не можетъ, и вотъ эта-то беззавѣтная, молчаливая жертва и, главное, ненужная, напрасная жертва, она-то меня изъ себя выводитъ! Наступленіе затѣяли! Попомните мое слово: это похороны будутъ, гробъ для всей арміи, а не наступленіе! Я предчувствую это!
Нѣсколько въ сторонѣ отъ стоявшаго подъ ружьемъ полка я завидѣлъ Дубенку.
Онъ вылѣзалъ изъ-за кустовъ и дрожащими руками тщетно пытался привести въ порядокъ свои необъятныя шаровары. Лицо подполковника было желтовато-зеленое, глаза пугливо бѣгали, поблѣднѣвшія губы тряслись, но онъ хорохорился, пытался улыбаться и, въ общемъ, строилъ довольно жалкую гримасу.
-- А-а! Родной мой! Вотъ, знаете, можно сказать, историческая минута! А у меня, чортъ его батька вѣдаетъ, какъ нарочно, вдругъ дизентерія сегодня ночью открылась!
-- Ну? Такъ вы бы къ доктору, въ госпиталь...
-- Да что! Былъ я у нашего доктора, у дурака этого, къ старшему ходилъ! Никакого вниманія! Еще смѣются, подлецы этакіе! Да что! Развѣ наши военные врачи понимаютъ медицину? Я вотъ, можетъ быть, околѣю на полдорогѣ!
-- Чѣмъ это вы такъ нагрузились? -- спросилъ я, обративъ вняманіе на топырившуюся, брюхатую холщевую сумку, которая висѣла наДубенкѣ.
-- А-а! Это я, знаете, на случай чего, перекусить захватилъ! Кто-либо изъ офицеровъ проголодается, ослабнетъ... Да и для себя пригодится! -- скромно объяснилъ Дубенко. -- Знаете -- ѣдешь на день, а хлѣба бери на недѣлю! Вѣдь вы знаете,-- насъ на пустое брюхо въ аттаку посылаютъ! Возмутительно!
Дубенко лгалъ; для всѣхъ пѣхотныхъ частей, назначенныхъ въ аттаку, въ теченіе ночи готовилась горячая пища.
Около половины перваго пѣхота подошла на выстрѣлъ къ непріятельскимъ позиціямъ.
На наблюдательномъ пунктѣ волновались. Телефонъ, соединявшій пунктъ съ батареями, лихорадочно работалъ.
-- Передай на батареи,-- приказывалъ лежавшему да землѣ телефонисту начальникъ артиллеріи,-- что какъ только на склонѣ "гнѣзда" появится бѣлый флагъ, моментально прекратить огонь по всей линіи! Это сигналъ къ аттакѣ.
На вышку взобрался на взмыленномъ конѣ запыхавшійся офицеръ-ординарецъ.
-- Ради Бога! Полковникъ! Просятъ укоротить прицѣлъ на лѣвомъ флангѣ! Тамъ съ правой стороны красноярцы заходятъ! Снаряды перелетаютъ черезъ сѣдловину и рвутся прямо надъ нашей пѣхотой! Пожалуйста, полковникъ! Уже трое убито, человѣкъ двадцать ранено! Весь полкъ взбудораженъ, ни взадъ, ни впередъ!
Телефонъ заработалъ, отдавая новое приказаніе.
-- Остается десять минутъ! Прикажите усилить огонь по всей линіи! -- распорядился корпусный командиръ.
Послѣ короткаго перерыва воздухъ затрепеталъ отъ новыхъ громовъ, и надъ "Орлинымъ гнѣздомъ" скоро образовалось большое бѣлое облако.
-- Сигналъ! Сигналъ! -- закричали на вышкѣ.
Еще минута, другая, и оглушительная увертюра передъ аттакой закончилась.
Настала глубокая тишина, полная тревоги и напряженнаго ожиданія.
Я спустился съ наблюдательнаго пункта, вскочилъ на лошадь и поскакалъ къ сопкѣ, соединявшейся небольшой сѣдловиной съ "Орлинымъ гнѣздомъ".
Спустя около часу, на гребнѣ главнаго горнаго кряжа, гдѣ недавно были таинственно исчезнувшіе кустарники, появилась длинная цѣпь японской пѣхоты, открывшей бѣглый ружейный огонь. Часть двадцать перваго стрѣлковаго полка уже взобралась на вершину и бросилась впередъ. За стрѣлками карабкался батальонъ красноярцевъ. Толстый, приземистый командиръ, опираясь на палку, лѣзъ впереди солдатъ. Цѣпляясь за выступы, за камни, за рѣдкій, колючій кустарникъ, люди работали ногами, плечами и грудью, тащили другъ друга за руки, подталкивали... Многіе сбрасывали съ себя мундиры.
Вдругъ градъ камней обрушился на подползавшій къ вершинѣ батальонъ. Десятка полтора солдатъ сорвалось и покатилось внизъ, опрокидывая и увлекая за собою другихъ. Наконецъ, одной ротѣ удалось взобраться наверхъ, и она съ крикомъ "ура!" ринулась впередъ.
Аттака была въ полномъ разгарѣ.
Напирающіе ряды пѣхоты подошли шаговъ на восемьдесятъ къ японцамъ, стрѣлявшимъ въ упоръ, и бросились въ штыки. Непріятель встрѣтилъ атакующихъ залпами и цѣлымъ градомъ небольшихъ ручныхъ бомбъ, производившихъ страшные ожоги. Въ черныхъ рядахъ нашей пѣхоты образовались прогалины, которыя тотчасъ же смыкались... Выстрѣлы постепенно рѣдѣли, наконецъ, замолкли совсѣмъ, и начался рукопашный бой штыками и прикладами.
Скоро японцы дрогнули и бросились назадъ, а атакующіе заняли первую непріятельскую траншею. Насталъ минутный отдыхъ съ обѣихъ сторонъ. Японцы изъ сосѣдней траншеи выглядывали и снова прятались. Красноярцы напяливали на винтовки фуражки, высовывали ихъ, и по нимъ гремѣли залпы непріятеля. Разстояніе между траншеями было такъ невелико, что обѣ стороны перекликались и грозили другъ другу кулаками.
-- Эй вы! Оборванцы! Чего засѣли? вылѣзай. . . !-- кричали по-русски японцы.
"Оборванцы" приходили въ восторгъ отъ этихъ привѣтствій и отвѣчали подобающимъ образомъ.
Подъ вечеръ непріятель получилъ подкрѣпленія и самъ перешелъ въ наступленіе.
Зловѣще зарокотали японскіе пулеметы, а затѣмъ грянулъ и орудійный огонь, направленный на склоны, гдѣ лежали резервы, и производившій страшное опустошеніе. Тотчасъ же отозвались и русскія батареи, и вся окрестность снова задрожала отъ канонады.
Тѣснимые японцами, полки начали отступать, неся огромныя потери. Ихъ преслѣдовали залпами, ручными бомбами и камнями.
Сумерки быстро сгущались, канонада ослабѣвала, но "Орлиное гнѣздо" все еще кипѣло и клокотало...