Что же касается господъ философовъ, то совершенная негодность этихъ людей въ практической жизни вполнѣ явствуетъ изъ примѣра Сократа. Этому "единственному мудрецу", какъ назвалъ его -- вотъ ужъ всего менѣе мудрое сужденіе!-- оракулъ Аполлона, вздумалось какъ-то выступить съ рѣчью передъ публикой. Что же? Онъ вызвалъ лишь общій смѣхъ и долженъ былъ ретироваться съ конфузомъ. Человѣкъ этотъ не былъ лишенъ ума, судя по тому, что онъ отказался принять эпитетъ мудреца, считая его подобающимъ лишь богу; онъ высказывалъ также мнѣніе, что умному человѣку слѣдуетъ держаться въ сторонѣ отъ политики; еще лучше поступилъ бы онъ, если бы внушалъ, что всякій, дорожащій именемъ человѣка, долженъ воздерживаться отъ мудрости. Что, въ концѣ концовъ, и его самого привело къ смертному приговору? Мудрость! Философствуя объ облакахъ и идеяхъ, занимаясь измѣреніемъ ступни блохи, и упиваясь музыкой комаринаго пѣнія, онъ остался совершеннымъ младенцемъ во всемъ, что касается повседневной жизни. А его ученикъ Платонъ? Когда передъ судомъ дѣло шло о жизни и смерти Сократа. Платонъ выступаетъ въ защиту своего учителя. Хорошъ защитникъ! Онъ оборвалъ свою рѣчь на первой половинѣ своего отшлифованнаго періода: его, видите ли, смутилъ гулъ окружавшей толпы. А что сказать о Ѳеофрастѣ? Взойдя на ораторскую трибуну, онъ моментально онѣмѣлъ: точно волка передъ собой увидалъ. Исократъ, который такъ краснорѣчиво воодушевляетъ солдатъ къ битвѣ въ своихъ сочиненныхъ въ четырехъ стѣнахъ кабинета рѣчахъ, былъ такъ робокъ, что ни разу не рѣшился разинуть рта передъ публикой. Кому неизвѣстно, что родоначальникъ римскаго краснорѣчія Цицеронъ всегда начиналъ свою рѣчь, трясясь, какъ въ лихорадкѣ, и запинаясь на каждомъ словѣ, точно всхлипывающій ребенокъ. Фабій видитъ въ этомъ доказательство продуманнаго и сознательнаго отношенія оратора къ своей задачѣ. Но утверждая это, не признаетъ ли онъ тѣмъ самымъ совершенную непригодность мудрости въ подобнаго рода дѣлахъ? Что станется съ этими господами, когда дѣло дойдетъ до настоящаго сраженія, если у нихъ отъ страху душа въ пятки уходитъ, когда приходится сражаться лишь словами? И послѣ всего этого превозносятъ это пресловутое изреченіе Платона, что "блаженны будутъ тѣ государства, въ которыхъ философы будутъ повелѣвать или повелители философствовать"! Стоитъ лишь справиться съ исторіей, чтобы увидѣть, что не было болѣе вредныхъ для своего государства правителей, чѣмъ тѣ, которые подпадали вліянію философіи и науки. Достаточно, для примѣра, назвать обоихъ Катоновъ, изъ которыхъ одинъ не давалъ покоя государству своими сумасбродными доносами; другой, распинаясь -- черезчуръ мудро!-- за республиканскую свободу, добился лишь ея окончательнаго ниспроверженія. Прибавьте сюда Брутовъ, Кассіевъ, Гракховъ, съ самимъ Цицерономъ въ придачу: врядъ ли послѣдній менѣе вреда принесъ римской республикѣ, чѣмъ Демосѳенъ -- аѳинской! Или вотъ, Маркъ Антонинъ -- спору нѣтъ, хорошій былъ императоръ, а и его я могу вывести на свѣжую воду. Онъ былъ философъ -- точно; но, именно, этимъ былъ онъ въ тягость своимъ подданнымъ, которые его терпѣть не могли. Хорошій былъ человѣкъ -- допустимъ, но фактъ тотъ, что, оставивъ такого наслѣдника {Сына своего, Коммода.}, онъ принесъ больше вреда государству, чѣмъ его управленіе принесло ему пользы. Какъ-то такъ ужъ нѣтъ ни въ чемъ проку у этого сорта людей-я разумѣю поклонниковъ философіи, -- въ особенности же -- въ дѣтяхъ. Полагаю, это не безъ намѣренія предусмотрительной матери-природы -- чтобы не дать слишкомъ широко распространиться среди смертныхъ этой заразѣ мудрости. Не даромъ у Цицерона, какъ извѣстно, сынъ былъ настоящій выродокъ, а у Сократа дѣти вышли болѣе въ мать, чѣмъ въ отца, т. е. совершенными олухами.
Мудрецъ въ повседневной жизни.
Но пусть бы, куда ни шло, негодны были этого сорта люди -- какъ ослы къ музыкѣ -- къ общественной дѣятельности; но вѣдь, и въ повседневной жизни отъ нихъ также мало проку. Позови мудреца на пирушку, -- онъ либо нагонитъ на всѣхъ скуку смертную, либо разгонитъ непринужденную развязность какими-нибудь неумѣстными вопросами. Пригласи его на танцы, запляшетъ онъ тебѣ, что твой верблюдъ; возьми его съ собой на какое-нибудь публичное увеселеніе, одной своей кислой физіономіей онъ отобьетъ у всѣхъ охоту веселиться; -достаточно вспомнить мудраго Катона, который предпочелъ уйти изъ театра, чѣмъ расправить свои насупленныя брови. Вмѣшается ли такой человѣкъ въ разговоръ, моментально у всѣхъ языкъ отнялся, точно вдругъ волка увидѣли. Доведись, надо что купить или заключить контрактъ, однимъ словомъ -- сдѣлать одно изъ тѣхъ дѣлъ, безъ которыхъ шагу не ступишь въ повседневной жизни, -- во всѣхъ подобныхъ случаяхъ этотъ мудрецъ окажется болванъ болваномъ. Словомъ, ни себѣ самому, ни отечеству, ни ближнимъ ни малѣйшаго проку отъ мудреца, какъ вслѣдствіе его совершенной неопытности въ житейскихъ дѣлахъ, такъ и вслѣдствіе его рѣшительнаго и постояннаго разлада съ общепринятыми понятіями, вкусами и навыками. Неизбѣжнымъ слѣдствіемъ такого разлада является антипатія такого человѣка ко всему окружающему. Не полна ли, въ самомъ дѣлѣ, жизнь глупости? Не всюду ли -- глупыя дѣянія глупыхъ людей и глупыя приключенія съ глупыми людьми? Вотъ почему я бы посовѣтовала человѣку, который захотѣлъ бы протестовать противъ такого порядка вещей -- одинъ противъ всѣхъ -- я бы посовѣтовала ему послѣдовать примѣру Тимона {Аѳинскій мизантропъ временъ пелопоннесской войны.}: удалиться въ какую-нибудь пустыню и тамъ одинъ-на-одинъ смаковать свою мудрость.