Но пусть еще мало того, что мнѣ обязаны, какъ источнику и разсаднику жизни, -- я берусь доказать вамъ, что все, что ни есть пріятнаго въ жизни, все это не что иное, какъ мой даръ. Въ самомъ дѣлѣ, что это за жизнь -- если только можно ее назвать жизнью -- если у ней отнять удовольствія? Вы рукоплещете! Ну, конечно, я и заранѣе знала, что вы не настолько умны, или лучше сказать, не настолько глупы, или нѣтъ -- не настолько умны, чтобы согласиться на такую жизнь. Ужъ на что стоики, а и тѣ, вѣдь, далеко не прочь отъ удовольствій, какъ бы старательно ни скрывали они это. На людяхъ они, правда, на чемъ свѣтъ стоитъ, разносятъ удовольствія; это и понятно: они хотятъ отбить къ нимъ аппетитъ у другихъ, для того чтобы самимъ привольнѣе было ими пользоваться. Но пусть скажутъ мнѣ они, ради Зевса, что же останется въ жизни, кромѣ сплошной скуки, тоски, мрака, тягости, безсмыслицы наконецъ, если не примѣшать къ ней извѣстную долю удовольствій, другими словами -- если не сдобрить ее глупостью? Мнѣ достаточно было бы сослаться на авторитетъ столь восхваляемаго Софокла, которому мы обязаны этимъ прекраснымъ и лестнымъ для насъ изреченіемъ: "не размышлять ни о чемъ -- вотъ рецептъ счастливой жизни". Но я все-таки . попытаюсь разсмотрѣть вопросъ болѣе обстоятельно.
Дѣтство.
Начать съ того, что -- кому это неизвѣстно?-- дѣтство есть, безъ всякаго сравненія, самый веселый и пріятный возрастъ въ жизни человѣка. Чѣмъ же, однако, мы особенно восхищаемся въ дѣтяхъ? Что привлекаетъ къ нимъ наши поцѣлуи, наши объятія, наши ласки? Даже непріятель, и тотъ не отказываетъ въ помощи этому возрасту. Въ чемъ же разгадка этой обаятельности дѣтскаго возраста, какъ не въ той чарующей прелести глупости, которою предусмотрительно надѣлила его благоразумная природа, для того, чтобы вызываемымъ ею удовольствіемъ вознаградить и облегчить труды учителей и воспитателей и вмѣстѣ -- возбудить въ нихъ ласковое и любовное отношеніе къ своимъ питомцамъ?..
Юность. Зрѣлый возрастъ. Старость.
Дѣтство смѣняется юностью. Кому она не мила, кто ее не холитъ, кто не лелѣетъ, кто не протягиваетъ ей дружелюбно руку? Въ чемъ же, скажите, это очарованіе юности? Да въ чемъ, какъ не во мнѣ?! Чѣмъ меньше кто умничаетъ, по моей милости, тѣмъ меньше онъ смотритъ букой. Пусть меня назовутъ лгуньей, если не правда, что, по мѣрѣ того, какъ человѣкъ мужаетъ и, вмѣстѣ съ воспитаніемъ и жизненнымъ опытомъ, пріобрѣтаетъ умственную зрѣлость, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, постепенно утрачиваетъ свою юношескую свѣжесть, живость, бодрость и красоту. И чѣмъ болѣе человѣкъ удаляется отъ меня, тѣмъ менѣе онъ живетъ, пока не настанетъ наконецъ, тяжкая старость, которая и другимъ и себѣ самой въ тягость. Старость! Да развѣ вынесъ бы ее кто изъ смертныхъ, если бы, изъ жалости къ несчастнымъ, я не являлась къ нимъ на помощь? Какъ у поэтовъ боги являются на помощь погибающимъ, принявъ чей-нибудь чужой образъ, такъ и я снова возвращаю, по мѣрѣ возможности, въ состояніе дѣтства людей, близкихъ къ могилѣ. Не даромъ про дряхлыхъ стариковъ говорится, что они "впадаютъ въ дѣтство".
Второе дѣтство.
Если вы спросите, какимъ образомъ произвожу подобное превращеніе со стариками, извольте, скажу вамъ, это не секретъ. Я ихъ подвожу къ истокамъ Леты -- рѣка эта, какъ вамъ извѣстно, беретъ начало на блаженныхъ островахъ, а въ подземномъ дарствѣ протекаетъ лишь небольшимъ ручейкомъ -- и тамъ, напившись воды забвенія и понемногу смывъ съ своей души тревоги, мои паціенты снова возвращаются къ юности. Про нихъ говорятъ: "они выжили изъ ума, поглупѣли". Ну, да! это, именно, и значитъ -- помолодѣть, возвратиться въ дѣтство! Быть ребенкомъ -- что же иное значитъ это, какъ не -- быть неразумнымъ и глупымъ? Что составляетъ лучшую прелесть дѣтскаго возраста, какъ не это отсутствіе зрѣлаго ума? Ребенокъ съ умомъ взрослаго человѣка былъ бы чудовищемъ; онъ не могъ бы внушить иного чувства къ себѣ, кромѣ непріязни и отвращенія. Это вполнѣ согласно и съ общеизвѣстною пословицей: "Терпѣть не могу мальчугана съ умомъ взрослаго". Что касается старости, то предоставляю вамъ самимъ судить, насколько невыносимъ былъ бы и въ обществѣ и въ пріятельскомъ кругу такой старикъ, который, въ добавокъ къ пріобрѣтенной лѣтами опытности, сохранилъ бы вмѣстѣ съ тѣмъ еще и всю остроту ума. Вотъ почему старческая глупость -- истинное благодѣяніе съ моей стороны. Избавившись, по моей милости, отъ ума, старикъ тѣмъ самымъ избавляется отъ тысячи душевныхъ тревогъ и проклятыхъ вопросовъ, безпрестанно терзающихъ мудреца. И это далеко не единственное преимущество, которымъ мнѣ обязанъ старикъ. Благодаря мнѣ, его компанія иногда не лишена пріятности; какъ собутыльникъ, онъ не ударитъ въ грязь лицомъ. Ему чуждо то томительное чувство пресыщенія жизнью, подъ гнетомъ котораго часто изнемогаетъ я человѣкъ во цвѣтѣ возраста и силъ. Иногда онъ не прочь, по примѣру плавтовскаго старика, вспомнить эти три буквы: АМО {По-латыни значитъ люблю.}. Что за несчастье было бы для него -- сохранить при этомъ свой умъ! А между тѣмъ, по милости моей, онъ вполнѣ счастливъ, пріятенъ друзьямъ и не прочь даже побалагурить въ пріятельской компаніи. Воті. хотя бы у Гомера, напримѣръ: такъ изъ устъ старца Нестора "льется рѣчь слаще меда", -- какой контрастъ съ желчными рѣчами Ахилла! У того же Гомера въ другомъ мѣстѣ старички, сидя на городскихъ стѣнахъ, тараторятъ между собою, и поэтъ сравниваетъ ихъ шамканье съ шелестомъ лилій. Въ этомъ отношеніи старики даже превосходятъ дѣтей. Дѣтство, нѣтъ словъ, пріятно, но оно безсловесно и потому лишено главной услады жизни, я хочу сказать -- болтовни. Наконецъ, въ пользу моего положенія о родствѣ старости съ младенчествомъ говоритъ и то обстоятельство, что старики имѣютъ какое-то безотчетное влеченіе къ дѣтямъ, а послѣдніе, съ своей стороны, выказываютъ особенную симпатію. къ старикамъ, что совершенно согласно съ этимъ гомеровскимъ изрѣченіемъ, что "подобное боги сближаютъ съ подобнымъ". Да и какая, въ самомъ дѣлѣ, разница между старикомъ и ребенкомъ, кромѣ той, что первый насчитываетъ болѣе морщинъ и дней рожденія? За то во всемъ остальномъ полнѣйшее сходство: и бѣлые волосы, и беззубый ротъ, и маленькій ростъ, и аппетитъ къ молоку, и косноязычіе вмѣстѣ съ болтливостью, и придурковатость, забывчивость, недогадливость и т. д. И чѣмъ болѣе старится человѣкъ, тѣмъ ближе онъ подходитъ къ состоянію дѣтства, пока наконецъ не умираетъ, и жизнью не наскучивъ, и не чуя смерти.