Ну, а теперь давайте сравнимъ съ этимъ удѣломъ глупца участь какого-нибудь мудреца. Вообразимъ себѣ, какъ совершенную противоположность глупца, идеальнаго мудреца. Это -- человѣкъ, проведшій все дѣтство и юность въ штудированіи разныхъ наукъ, и стало быть загубившій лучшіе свои годы безсонными ночами, гнетущими заботами, изнурительнымъ трудомъ. И добро бы все это для того, чтобы всю остальную жизнь наслаждаться спокойно радостями жизни, -- но и этого нѣтъ! Онъ бѣденъ и потому принужденъ отказывать себѣ во всемъ; онъ вѣчно печаленъ и мраченъ, взыскателенъ и суровъ къ самому себѣ, тягостенъ и невыносимъ для другихъ; онъ блѣденъ, какъ полотно, худъ, какъ щепка, хилъ и подслѣповатъ; онъ преждевременно состарился и посѣдѣлъ; онъ еще не старъ лѣтами, но уже смотритъ въ могилу. Да и не все ли равно, раньше или позже умереть человѣку, который въ сущности и не жилъ никогда?
Вотъ вамъ -- портретъ идеальнаго мудреца!
Возраженія стоиковъ.
Но здѣсь я опять слышу кваканье стоическихъ лягушекъ, Нѣтъ, говорятъ они, ничего злополучнѣе безумія; глупость же сродни безумію, или лучше -- она и есть само безуміе. Что, въ самомъ дѣлѣ, значитъ безумствовать, какъ не быть безъ ума, т. е. быть глупымъ?
Но эти господа заблуждаются всю свою жизнь. Ну-ка, разобьемъ и этотъ силлогизмъ, съ помощью Музъ! Какъ у Платона Сократъ, разсѣкая на-двое Венеру, дѣлаетъ двухъ Венеръ, и такимъ же способомъ -- двухъ Купидоновъ изъ одного {Намекъ на діалогъ Платона "Пиръ".}, такъ же точно и этимъ тонкимъ діалектикамъ слѣдовало бы различать безуміе и безуміе, если только сами они хотятъ казаться въ здравомъ умѣ. Нельзя утверждать безъ дальнѣйшихъ околичностей, будто всякое безуміе пагубно. Иначе не сказалъ бы Горацій: "Не сталъ ли я игрушкой милаго безумія?" А Платонъ не поставилъ бы вдохновенное безуміе поэтовъ, прорицателей и влюбленныхъ въ ряду первостепенныхъ благъ. И не назвала бы знаменитая прорицательница {Сивилла. См. шестую пѣсню Энеиды.} безумнымъ подвигъ Энея.
Два рода безумія. Вылѣченный сумасшедшій.
Дѣло въ томъ, что есть два рода безумія. Одно безуміе посылается изъ ада неумолимыми мстительницами, которыя, при помощи подсылаемыхъ ими змѣй, нагоняютъ на людей то воинственный пылъ, то неутолимую жажду золота, то противоестественную и безбожную любовь, то отцеубійство, содомскій грѣхъ, святотатство, и тому подобныя гнусности, -- либо преслѣдуютъ преступную душу фуріями и страшилищами съ факелами. Совершенно не похожъ на это другой родъ безумія, который идетъ отъ меня; этого рода безумія нельзя не пожелать всѣмъ и каждому. Оно случается тогда, когда какое-нибудь пріятное заблужденіе ума освобождаетъ душу отъ удручающихъ заботъ и погружаетъ ее въ море наслажденій. Пожеланіе себѣ такого, именно, заблужденія высказываетъ Цицеронъ въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Аттику, -- именно, гдѣ онъ говоритъ, что желалъ бы не ощущать и не сознавать окружающихъ бѣдствій. То же приблизительно ощущалъ и тотъ Аргивянинъ, про котораго разсказываетъ Горацій, что, въ припадкѣ умопомѣшательства, онъ цѣлые дни проводилъ въ пустомъ театрѣ, смѣясь и апплодируя, точно онъ видѣлъ на сценѣ интересное представленіе, между тѣмъ какъ сцена была совершенно пуста. Нужно замѣтить, что, за исключеніемъ этой странности, онъ всюду выказывалъ себя совершенно нормальнымъ человѣкомъ. "Привѣтливый съ друзьями, говоритъ Горацій, ласковый съ женой, онъ былъ мягокъ въ обращеніи съ рабами и не поднималъ изъ-за всякаго пустяка бури въ стаканчикѣ". Но вотъ родственникамъ удалось его вылѣчить отъ болѣзни. Когда онъ пришелъ въ себя, то, вмѣсто благодарности, друзья услышали отъ него упреки. "Право же, друзья мои, убили вы меня, говорилъ онъ, а не спасли. Вы лишили меня моего лучшаго наслажденія, насильно лишивъ меня моего милаго заблужденія". И онъ былъ правъ. Не онъ. а они въ сущности заблуждались; сами они болѣе нуждались въ нѣсколькихъ пріемахъ чемерицы, за то что сочли нужнымъ прогнать разными микстурами, точно болѣзнь какую, столь счастливое и сладкое помѣшательство!..