Въ передней послышался робкій кашель.
-- Кто тамъ?-- окликнулъ Ѳедосей Денисычъ.
-- Это я-съ...-- отозвался тихій голосъ.
-- Да кто ты-то? Экіе дурачье! Сколько разъ говорятъ -- сказывайся...
-- Я-съ... Егоръ Губинъ... къ вашей милости, Ѳедосей Денисычъ...
Въ дверяхъ показалась обдерганная фигура мужика. Поверхъ разодраннаго полушубка на немъ былъ напяленъ зипунъ. Зипунъ этотъ былъ какой-то рыжій отъ долгаго употребленія; безчисленныя заплаты покрывали его; тутъ былъ клокъ и отъ бабьей полосатой юбки, и отъ смураго толстаго сукна, и отъ небѣленой рѣднины... Изъ-подъ лохмотьевъ зипуна виднѣлись рваныя овчины полушубка. Грязная веревка опоясывала зипунъ; невыразимо заскорузлыя штаны были вправлены въ онучи, зашнурованныя конопляными оборочками; на ногахъ грубые, растрепанные лапти... Бѣлые, словно ленъ, волосы на головѣ и маленькой бородкѣ, грязно-голубые, словно умоляющіе о чемъ-то глаза, печать испуга, застывшаго въ мелкихъ чертахъ маленькаго лица, легкая, тревожная дрожь ввалившихся щекъ, -- все это производило какое-то щемящее впечатлѣніе, и какъ-то влекло къ этому нищенски-одѣтому мужику, но какъ влекло -- хотѣлось помочь ему, дать ему крѣпкое, теплое платье, накормить его досыта, а затѣмъ какъ можно скорѣй позабыть, и тревогу, застывшую на лицѣ, и нѣмую, боязливую жалобу во взглядѣ...
-- Куда ты прёшь-то? Не можешь за дверями постоятъ? Видишь, чистота!.. Ишь, лапищи-то!..-- возмущался Золотаревъ.
-- Да я, Ѳедосей Денисычъ, кабыть обтеръ лапти-то,-- сконфуженно ретируясь,-- бормоталъ Егоръ.
-- Ну, ты чего припёрся?
-- Счесться бы, къ вашей милости...
-- Ишь, нашелъ время!.. завтра что? нехристи безпутные... Не могъ прежде-то придти...-- резонерствовалъ Золотаревъ.
-- А ужъ разика три приходилъ къ вашей милости, да вамъ все недосу было...
-- Ну, ладно... Чего надо-то?-- нетерпѣливо перебилъ Золотаревъ, котораго, повидимому, сердилъ приходъ мужика.
-- Да деньжонокъ бы, Ѳедосей Денисычъ... Праздничекъ завтра...
-- Какихъ деньжонокъ? Еще за тобой никакъ,-- Золотаревъ раскрылъ книгу, и добрыхъ четверть часа рылся въ ней, -- ну, такъ и есть -- шесть гривенъ приноси... Ишь, пришелъ -- деньжонокъ!-- передразнилъ онъ Губина.
-- Какъ же это такъ?-- испуганно расширивъ зрачки глазъ, спросилъ Егоръ.
-- Да такъ!.. Вы все не знаете!.. Какъ съ насъ, такъ это вы знаете, а вотъ какъ съ васъ приходится...
-- Да вазъ же это, Ѳедосей Денисычъ?..-- съ мукой въ голосѣ удивлялся мужикъ.
-- Ты ярового тридцатку бралъ?
-- Тридцатку.
-- Пятнадцать цѣлковыхъ,-- положилъ Золотаревъ.
-- Заработалъ на молотьбѣ девять рублей шесть гривенъ...
-- Какъ же девять рублей шесть гривенъ? вѣдь по рублю съ пятакомъ за копну-то повѣщали?...
-- Нѣтъ, по рублю. Стало быть, и вышло двадцать-восемь копѣекъ за копну... За тридцать-восемь копёнъ...
-- Да кабыть и по твоему больше десятки выходитъ...
-- Разсказывай! Авось счетъ-то поболѣ твово знаю... Ты никакъ соломы овсянной возъ взялъ, аль не помнишь?.. и Золотаревъ внушительно защелкалъ на счетахъ.
-- Теперь вотъ ты, значитъ, просрочилъ съ деньгами -- надо было отдать при "снопѣ", а ты отдалъ вотъ нонѣ...
-- Какъ нонѣ?-- недоумѣвалъ Губинъ.
-- Да, такъ, -- счета вотъ нонѣ подводимъ... Стало быть, прошло: іюнь, іюль, авгусъ, сентябь, октябь, ноябь, дехабь -- семь мѣсяцевъ, семь гривенъ на рубль, а за пятнадцать цѣлковыхъ -- десять съ полтиной, всего двадцать-пять съ полтиной!
-- Да это за что же?-- все больше и больше тревожился Глубинъ.
-- А за то!.. пр о центъ! знай, плати въ срокъ: сказано при снопѣ деньги, ну, и выкладывай, а коли нѣту -- плати пр о центъ...
-- Ѳедосей Денисычъ! Аль мы ужъ нехристи какіе, пр о центы-то ефти считать...
-- О, малъ, это ты не разговаривай! Нонѣ времена такія, нонѣ и въ банкѣ берутъ...
-- Что банка!.. ты ужъ по божьему... по христіанскому...-- молилъ мужикъ.
-- Ладно, ладно... ты мнѣ не толкуй о христіанствѣ-то... Я, може, побольше кого другого благочестіе-то наблюдаю... Ишь, святости-то!..-- Золотаревъ самодовольно кивнулъ головою на "святые".
-- Выходитъ, ты замолотилъ девять, -- шесть гривенъ; овса ссыпалъ шесть четвертей по 1 р. 75 к.-- десять съ полтиной; ржи двѣнадцать мѣръ по 3 р. 20 к.-- это вышло 4 р. 80 к.; всего, стало быть, 24 р. 90 к... Вотъ шесть гривенъ приноси, стало быть, и квиты...
-- Что же это ты, Ѳедосей Денисычъ, Бога не боишься?-- возбужденно и спѣша заговорилъ Губинъ:-- что-жъ ты, это, грабить такъ-то?.. Я вѣдь, малъ, пожалуй и того... Я вѣдь и вонъ что... и къ мировому... Голосъ его нервно дрогнулъ и перешелъ въ слезы, глава блеснули какою-то дѣтскою злобой...
-- Ахъ, ты, оборвышь проклятый!.. Ты еще грубіянить вздумалъ... Вонъ!-- Золотаревъ бросился къ Губину, ноздри у него сильно раздулись, глава налились злостью. Онъ могучимъ движеніемъ рукъ оборотилъ тщедушнаго Губина въ двери, и толкнулъ его по направленію къ ней; дверь распахнулась отъ удара, и съ надворья ворвался въ теплыя уютныя комнаты морозный, холодный паръ... Глухой стонъ Губина ворвался вмѣстѣ съ клубами этого пара изъ сѣней...
Ѳедосей Денисычъ крѣпко прихлопнулъ наружную дверь, старательно притеръ вѣникомъ грязные слѣды, оставленные Губинымъ въ передней, чистенько вымылъ руки и тогда ужъ воротился къ своему столу.
Тишина снова воцарилась. Лампадка ярко золотила иконы. Этажерка весело блестѣла своими чистыми зеркальными стеклами...
Успокоился Ѳедосей Денисычъ, глядя на уютность да на праздничность, разлитыя вокругъ него, и отрадно ощущая разнѣживающую комнатную теплынь... Раскрылъ онъ съ крестнымъ знаменіемъ тоненькое евангеліе, замѣченное лоскуткомъ ситцевой тряпочки, и началъ читать истово и благоговѣйно, изрѣдка сокрушительно вздыхая и выговаривая по "складамъ" длинныя слова.
"Соборное посланіе святого апостола Іакова, глава пятая. Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бѣдствіяхъ вашихъ, находящихъ на васъ. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъѣдены молью. Золото ваше и серебро иворжавѣло, и ржавчина ихъ будетъ свидѣтельствовать противъ васъ, и съѣстъ плоть вашу, какъ огонь: вы собрали себѣ сокровище на послѣдніе дни. Вотъ плата, удержанная вами у работниковъ, пожавшихъ поля ваши, вопіетъ; и вопли жнецовъ дошли до слуха Господа Саваоѳа. Вы роскошествовали на землѣ и наслаждались; напитали сердца ваши, какъ бы на день щакланія. Вы осудили, убили праведника; онъ не противился вамъ..."
Вошла Арина Тимоѳеевна, умиленно остановилась среди комнаты и набожно вздохнула. Глаза ея обратились въ ярко-освѣщеннымъ иконамъ, губы шептали молитву...
А Золотаревъ все читалъ да читалъ...