Амаро Віера родился въ Лиссабонѣ въ домѣ маркизы д'Алегросъ. Отецъ его былъ лакеемъ маркиза, мать горничною и довѣреннымъ лицомъ при маркизѣ. У Амаро сохранился дагерротипъ матери. Это была здоровая женщина съ густыми бровями, толстыми, чувственными губами и прекраснымъ цвѣтомъ лица. Отецъ Амаро умеръ отъ удара, а мать, отличавшаяся всю жизнь завиднымъ здоровьемъ, умерла черезъ годъ отъ горловой чахотки. Амаро исполнилось тогда шесть лѣтъ. У него была сестра, жившая съ ранняго дѣтства у бабушки въ Коимбрѣ, и дядя, зажиточный торговецъ въ кварталѣ Эстрелла. Но маркиза привязалась къ Амаро, оставила его у себя въ домѣ послѣ смерти родителей и занялась его воспитаніемъ.
Маркиза д'Алегросъ овдовѣла въ сорокъ три года и стала жить большую часть года въ своемъ имѣніи. Это была добрая и лѣнивая женщина, благоговѣвшая передъ духовными лицами и вѣчно занятая церковными дѣлами; при ея домѣ даже была устроена часовня. Обѣ дочери ея, воспитанныя въ страхѣ Божіемъ и въ поклоненіи послѣднимъ модамъ, были ханжами и говорили съ одинаковымъ жаромъ о христіанскомъ смиреніи и о послѣднихъ модныхъ журналахъ. Одинъ журналистъ того времени оказалъ про нихъ:-- Онѣ думаютъ каждый день о туалетахъ, въ которыхъ явятся въ рай.
Маркиза предназначила Амаро къ духовной карьерѣ. Его худенькая, блѣдная фигурка вполнѣ соотвѣтствовала этому назначенію. Онъ любилъ атмосферу церквей и часовенъ и лучшимъ удовольствіемъ было для него сидѣть среди женщинъ, прижавшись, къ теплымъ юбкамъ, и слушать ихъ разсказы о святыхъ. Маркиза не пожелала отдать его въ школу, опасаясь вліянія скверныхъ товарищей и духа невѣрія. Домашній капелланъ преподавалъ ему латынь, а старшая дочь маркизы, дона-Луиза давала ему уроки французскаго языка и географіи.
Амаро былъ очень тихимъ ребенкомъ; онъ никогда не игралъ и не бѣгалъ, былъ очень трусливъ и даже спалъ при свѣтѣ лампы рядомъ со старою прислугою. Женская прислуга маркизы очень портила его; его находили хорошенькимъ мальчикомъ, цѣловали, щекотали постоянно, и онъ привыкъ вертѣться среди юбокъ, близко соприкасаясь съ женскими тѣлами, что доставляло ему большое удовольствіе. Иной разъ, когда маркизы не было дома, горничныя наряжали его въ женское платье, забавляясь вмѣстѣ, съ нимъ. Амаро позволялъ имъ дѣлать съ собою все, что угодно. Глаза его затуманивались, на щекахъ появлялся нехорошій румянецъ. Прислуга посвящала его, кромѣ того, во всѣ свои сплетни и интриги. Амаро поневолѣ сдѣлался лгуномъ и сплетникомъ, рылся въ чужихъ вещахъ, вертѣлся среди грязныхъ юбокъ и фальшивыхъ волосъ. Онъ былъ невѣроятно лѣнивъ и утромъ подолгу валялся въ постели, плотно закутавшись въ одѣяло и обнявъ подушку.
Однажды въ воскресенье, вернувшись утромъ съ обѣдни, маркиза упала на террасѣ и скоропостижно скончалась. Въ завѣщаніи она распорядилась отдать Амаро въ пятнадцать лѣтъ въ семинарію, чтобы онъ сдѣлался священникомъ. Обязанности исполнить это распоряженіе возлагалась на отца Лизета. Амаро было въ то время тринадцать лѣтъ.
Дочери маркизы переселились по смерти матери къ теткѣ, а Амаро отправили къ его дядѣ-торговцу. Это былъ толстякъ, женатый на дочери бѣднаго чиновника, которая вышла за него, чтобы уйти изъ родительскаго дома, гдѣ ей приходилось жить въ бѣдности. Она ненавидѣла мужа, его ласку, его волосатыя руки и бѣдный кварталъ, гдѣ они жили. Мужъ, наоборотъ, обожалъ ее, осыпалъ дорогими подарками и называлъ своею герцогинею.
Амаро не встрѣтилъ въ домѣ дяди ласковаго женскаго элемента, окружавшаго его у маркизы. Тетка почти не обращала на него вниманія. Она сидѣла цѣлыми днями у окна, напудренная и разодѣтая въ шелкъ, читая романы или театральную хронику и ожидая, когда пройдетъ подъ окномъ ея ухаживатель. Дядя воспользовался мальчикомъ и поставилъ его за прилавокъ, заставляя вставать въ пять часовъ утра. Оба ненавидѣли племянника, жалѣя каждый кусокъ хлѣба, который онъ съѣдалъ у нихъ. Амаро худѣлъ и плакалъ цѣлыя ночи напролетъ. Онъ зналъ, что долженъ поступить пятнадцати лѣтъ въ семинарію, и ждалъ этого времени, какъ освобожденія отъ тяжелаго ига.
Никто никогда не спрашивалъ его о вкусахъ и наклонностяхъ. Ему навязывали священническую рясу, и пассивная натура мальчика покорно принимала ее. Правда, онъ ничего не имѣлъ противъ того, чтобы сдѣлаться священникомъ. Онъ видѣлъ много отцовъ церкви въ домѣ маркизы. Это были все изящные, холеные господа, обѣдавшіе за однимъ столомъ съ гидальгами и нюхавшіе табакъ изъ золотыхъ табакерокъ. Ему нравилась профессія, благодаря которой онъ могъ жить среди женщинъ, шептаться съ ними, чувствовать близко пріятную теплоту ихъ тѣла и получать подношенія на серебряныхъ подносахъ.
За годъ до поступленія въ семинарію дядя сталъ посылать его къ учителю для усовершенствованія въ латинскомъ языкѣ и освободилъ отъ прилавка. Въ первый разъ въ жизни Амаро почувствовалъ себя свободнымъ. Онъ ходилъ къ учителю одинъ, гулялъ по улицамъ, видѣлъ городъ, смотрѣлъ на ученье солдатъ, заглядывалъ въ двери кофеенъ, читалъ афиши. Особенно привлекали его вниманіе женщины. Онъ сталъ мечтателенъ, и по ночамъ ему часто чудились во мракѣ женскія фигуры или отдѣльныя части ихъ тѣла: то ножка въ лакированной ботинкѣ и бѣломъ чулкѣ, то округлая рука въ короткомъ рукавѣ. Въ это время перспектива быть священникомъ перестала привлекать его, потому что онъ не могъ жениться. Товарищи, занимавшіеся съ нимъ вмѣстѣ у учителя, успѣли оказать на него дурное вліяніе. Онъ сталъ курить потихоньку, похудѣлъ и пожелтѣлъ.
Когда онъ поступилъ въ семинарію, длинные, сыроватые коридоры, тусклое освѣщеніе, черныя рясы и благоговѣйная тишина произвели на него сперва подавляющее впечатлѣніе. Но онъ скоро подружился съ нѣкоторыми товарищами. Они перешли съ нимъ на ты и допустили въ свой кружокъ, гдѣ разсказывались анекдоты о преподавателяхъ, взводилась всевозможная клевета на ректора, и высказывались жалобы на затворническій образъ жизни въ семинаріи. Почти всѣ семинаристы скучали по своей прежней вольной жизни. Дворъ для рекреацій съ жалкими деревьями и высокими, скучными стѣнами казался имъ слишкомъ тѣснымъ; они задыхались въ узкихъ коридорахъ и въ залѣ Святого Игнатія, гдѣ они учили вечеромъ уроки. Всѣ скучали по дому и завидовали свободнымъ людямъ, какъ-бы бѣдны и несчастны тѣ ни были. Амаро не оставилъ дома никого и ничего близкаго. Дядя былъ грубый человѣкъ, тетка сидѣла цѣлый день недовольная и напудренная. Но невольно и онъ сталъ скучать по воскреснымъ прогулкамъ и по ярко освѣщеннымъ улицамъ.
Однако его пассивная натура покорилась понемногу, и онъ втянулся въ семинарскій распорядокъ, какъ послушная овца. Онъ старательно готовилъ уроки, аккуратно исполнялъ всѣ духовныя обязанности и достигъ хорошихъ отмѣтокъ.
Ему было совершенно непонятно, какъ можетъ нравиться семинарская жизнь. Нѣкоторые изъ это товарищей блаженствовали, шепча съ опущенною головою тексты изъ Священнаго Писанія, и блѣднѣли въ экстазѣ, молясь въ часовнѣ. Онъ не понималъ также тщеславныхъ товарищей, которые жаждали получить аристократическій приходъ или мечтали о профессіяхъ внѣ церкви. Амаро не мечталъ ни о какой карьерѣ.
-- Я, право, не знаю,-- отвѣчалъ онъ на вопросы о его будущемъ.
Разговоры нѣкоторыхъ товарищей, считавшихъ семинарію тюрьмою, сильно волновали его иногда. Эти мальчики рвались на волю и порывались даже бѣжать, строя планы бѣгства и измѣряя высоту оконъ. Ихъ привлекали трактиры, бильярдъ, женщины. Эти разговоры волновали Амаро и дѣйствовали на его воображеніе. Онъ ворочался по ночамъ на жесткой постели, и его сны и мечты были проникнуты горячимъ желаніемъ женщины. Ему казалось иногда, что во мракѣ кельи сверкаютъ глаза Искусителя. Онъ кропилъ свою постель святою водою, но не рѣшался признаться въ этихъ искушеніяхъ на исповѣди.
И вокругъ себя онъ чувствовалъ подобные же случаи возмущенія природы. Усиленныя занятія, посты и покаянія могли обуздать тѣло и привить ему машинальныя привычки, но подъ спокойною внѣшностью тихо волновались страсти, какъ змѣй въ гнѣздѣ. Больше всѣхъ страдали отъ воздержанія сангвиники; когда они оставались одни, темпераментъ прорывался наружу: они боролись, дѣлали гимнастику, устраивали безпорядокъ. У слабыхъ и болѣзненныхъ учениковъ семинарская атмосфера вызывала безпредѣльную печаль и молчаливость. У нихъ развивались мелкіе пороки: страсть къ картамъ, къ чтенію романовъ, къ куренію. Это были прелести грѣха.
При всемъ этомъ Амаро былъ набоженъ, горячо молился, безгранично вѣрилъ въ нѣкоторыхъ святыхъ, очень боялся Бога. Но онъ ненавидѣлъ затворническій режимъ семинаріи. Ему казалось, что на волѣ, внѣ семинарскихъ стѣнъ, онъ былъ бы добрымъ, чистымъ, глубоко вѣрующимъ. Онъ худѣлъ и даже заболѣлъ въ послѣдній годъ пребыванія въ семинаріи нервною горячкою.
Въ посту Св. Матѳея Амаро принялъ, наконецъ, священническій санъ. Вскорѣ послѣ этого онъ получилъ, еще въ семинаріи, слѣдующее письмо отъ отца Лизета:
"Дорогой мой сынъ и молодой коллега! Теперь, когда вы приняли священный санъ, я считаю своимъ долгомъ дать вамъ отчетъ въ оставленномъ вамъ наслѣдствѣ, такъ какъ желаю исполнить до конца возложенную на меня нашею драгоцѣнною маркизою обязанность. Сообщаю вамъ поэтому, дорогой мой сынъ, что сумма, оставленная вамъ маркизою, истрачена вся до послѣдняго, гроша. Я пользуюсь также настоящимъ случаемъ, чтобы сообщить вамъ кое-что о вашихъ родныхъ. Тетка ваша, по смерти дяди, продала его торговое дѣло и пошла по. такому постыдному пути, о которомъ скромность не позволяетъ мнѣ распространяться. Въ настоящее время она живетъ тѣмъ, что сдаетъ меблированныя комнаты. Сестра ваша, какъ вы, вѣроятно, уже знаете, вышла замужъ за богатаго человѣка и живетъ въ Коимбрѣ. Хотя въ бракѣ слѣдуетъ цѣнить выше всего не богатство, а другія блага, я считаю, однако, важнымъ для будущаго, чтобы вы, мой дорогой сынъ,-- знали объ этомъ обстоятельствѣ. Продолжайте итти по пути добродѣтели и вѣрьте, что наша святая профессія даетъ истинное счастье, когда мы понимаемъ, какой бальзамъ вливаетъ въ душу служеніе Богу. Затѣмъ прощайте, мой дорогой сынъ и молодой коллега.-- Лизетъ.
P. S. Фамилія мужа вашей сестры -- Тритозо".
Черезъ два мѣсяца по полученіи этого письма Амаро получилъ приходъ въ мѣстечкѣ Ферао, въ горахъ, и пробылъ тамъ отъ октября до весны. Это былъ маленькій поселокъ, гдѣ жили одни пастухи. Амаро провелъ зиму въ бездѣльѣ, зѣвая у камина и прислушиваясь въ завыванію вѣтра. Весною онъ написалъ сестрѣ, жалуясь на бѣдность; та прислала ему двѣнадцать золотыхъ на поѣздку въ Лиссабонъ для хлопотъ о переводѣ въ другой приходъ. Амаро немедленно отправился въ путь. Свѣжій горный воздухъ благотворно подѣйствовалъ на его здоровье; онъ окрѣпъ, загорѣлъ и сталъ держаться прямѣе.
По пріѣздѣ въ Лиссабонъ онъ розъискалъ тетку. Она сильно постарѣла и стала ханжею (хотя продолжала пудриться), и потому приняла Амаро съ радостнымъ благоговѣніемъ.
-- Какъ ты похорошѣлъ! Господи, какъ ты измѣнился.
Амаро отправился на слѣдующій день къ отцу Лизету, но тотъ находился въ отъѣздѣ. Тогда Амаро вспомнилъ про младшую дочь маркизы дону Жоанну, вышедшую замужъ за графа де-Рибамаръ, вліятельнаго человѣка, который занималъ уже два раза постъ министра внутреннихъ дѣлъ и много работалъ на пользу отечества.
Амаро подалъ прошеніе о переводѣ въ другой приходъ и пошелъ къ графинѣ де-Рибамаръ. Когда онъ явился, у подъѣзда, ее ждала карета.
-- Ея сіятельство уѣзжаютъ сейчасъ,-- сказалъ ему лакей въ бѣломъ галстухѣ, ожидавшій выхода своей госпожи.
Въ это время двери распахнулись, и на улицу вышла дама въ свѣтломъ туалетѣ. Это была высокая, худая блондинка съ большимъ носомъ и въ золотыхъ очкахъ.
-- Вы не узнаете меня, графиня?-- спросилъ Амаро, почтительно кланяясь и держа въ рукѣ шляпу. Я -- Амаро.
-- Амаро?-- повторила она, словно припоминая, кто это.-- Ахъ, Господи, это вы! Я не узнала... Вы теперь взрослый. И какъ перемѣнились! Вы живете въ Лиссабонѣ?
Амаро разсказалъ о своей жизни въ Ферао и о бѣдности въ приходѣ.
-- Я пріѣхалъ хлопотать о переводѣ, графиня.
Она слушала его, опираясь на свѣтлый, шелковый зонтикъ. Амаро чувствовалъ, что отъ нея пахнетъ рисовою пудрою и чистымъ батистомъ.
-- О, не безпокойтесь объ этомъ. Мой мужъ замолвитъ за васъ слово. Я берусь устроить это. Зайдите ко мнѣ на этихъ же дняхъ. Постойте-ка, когда я буду дома?.. Завтра я ѣду въ Синтру. Въ воскресенье мнѣ неудобно... Лучше всего, если вы придете утромъ ровно черезъ двѣ недѣли.
Она подала ему руку въ шведской перчаткѣ, побрякивая золотыми браслетами, и сѣла въ карету.
Амаро сталъ ждать. Время было лѣтнее, жаркое. Утромъ онъ служилъ обѣдню въ церкви Св. Домингоса, а днемъ лѣниво бродилъ по комнатамъ или валялся въ халатѣ и мягкихъ туфляхъ. По вечерамъ онъ ходилъ иногда прогуляться, но было очень душно, и тяжело дышалось. Амаро рано возвращался домой, заваливался на кровать и курилъ, мечтая о пріятныхъ перспективахъ. Въ ушахъ его постоянно звучали слова графили: "Не безпокойтесь, мой мужъ замолвить, за васъ слово". Онъ уже видѣлъ себя священникомъ въ хорошемъ городѣ, въ домѣ съ огородомъ; богатыя дамы подносили ему сласти, и онъ игралъ видную роль въ городѣ.
Настроеніе Амаро было очень хорошее и спокойное въ это время. Возбужденіе, вызванное строгимъ воздержаніемъ въ семинаріи, улеглось, благодаря связи съ толстою, здоровенною пастушкою, которая замѣняла въ Ферао звонаря. Теперь онъ былъ спокоенъ и уравновѣшенъ, аккуратно исполнялъ духовныя обязанности и мечталъ о выгодномъ приходѣ.
Черезъ двѣ недѣли онъ снова явился къ графинѣ и поднялся наверхъ по красному ковру. На площадкѣ лѣстницы сидѣлъ на скамейкѣ, обитой краснымъ сукномъ, лакей и спалъ, прислонившись, къ стѣнѣ. Амаро простоялъ минуту въ колебаніи и уже собирался уходить,- когда услышалъ за перегородкою громкій мужской смѣхъ. Онъ смахнулъ носовымъ платкомъ пыль съ сапогъ, оправилъ манжеты и вошелъ, весь красный отъ волненія, въ большую залу съ желтыми драпировками. Посреди комнаты стояли, разговаривая, трое мужчинъ. Амаро приблизился къ нимъ, бормоча извиненія.
Высокій человѣкъ съ сѣдоватыми усами и въ золотыхъ очкахъ обернулся въ изумленіи. Это былъ графъ де-Рибамаръ.
-- Я -- Амаро,-- сказалъ священникъ.
-- Ахъ, отецъ Амаро!-- отвѣтилъ графъ.-- Какъ же, я знаю! Жена разсказывала мнѣ о васъ.
И онъ обратился къ полному, почти лысому господину въ бѣлыхъ брюкахъ.
-- Это тотъ священникъ, о которомъ я говорилъ вамъ. Это министръ,-- пояснилъ онъ, обернувшись къ Амаро.
Амаро подобострастно поклонился.
-- Отецъ Амаро,-- сказалъ графъ де-Рибамаръ: -- воспитывался съ дѣтства въ въ домѣ моей жены. Мать ея, очень набожная женщина, сдѣлала изъ него священника. Гдѣ вы служили, падре?
-- Въ Ферао, ваше сіятельство.
-- Гдѣ это, Ферао?-- спросилъ министръ.
-- Въ Гральерскихъ горахъ,-- сообщилъ поспѣшно стоявшій рядомъ господинъ въ синемъ сюртукѣ, съ прекрасными густочерными бакенбардами и блестящими, напомаженными волосами, раздѣленными безукоризненнымъ проборомъ.
-- Тамъ ужасная жизнь,-- заявилъ графъ.-- Приходъ бѣдный, развлеченій никакихъ, климатъ отвратительный...
-- Я уже подалъ прошеніе о переводѣ въ другой приходъ, ваше сіятельство,-- робко замѣтилъ Амаро.
-- Хорошо, хорошо,-- сказалъ министръ.-- Это можно будетъ устроить.
-- Оно будетъ вполнѣ справедливо. Болѣе того, это необходимо. Молодые и дѣятельные люди очень нужны въ трудныхъ приходахъ, въ городахъ. Это ясно.
-- Вы правы,-- сказалъ министръ:-- но подобныя назначенія въ хорошіе приходы должны служить наградою за соотвѣтственныя услуги.
-- Конечно,-- возразилъ графъ:-- но эти услуги должны носить профессіональный характеръ, т. е. оказываться церкви, а не правительству.
Господинъ съ черными бакенбардами сдѣлалъ жестъ протеста.
-- Вы не согласны съ этимъ?-- обратился къ нему графъ.
-- Я глубоко уважаю ваше мнѣніе, графъ, но позвольте мнѣ высказать и свое. Священники въ городахъ оказываютъ большое вліяніе на выборы въ парламентъ. Они очень полезны намъ. Почему, напримѣръ, потерпѣли мы пораженіе въ Томарѣ? Изъ-за враждебнаго отношенія къ намъ духовенства; это было единственною причиною.
-- Но это неправильно,-- перебилъ его графъ,-- священники не должны оказывать давленія на выборы.
-- Извините...-- попробовалъ было перебить его собесѣдникъ.
Но графъ остановилъ его рѣшительнымъ жестомъ.
-- Духовныя лица,-- сказалъ онъ тономъ, проникнутымъ глубокимъ сознаніемъ собственнаго достоинства,-- могутъ и даже обязаны помогать правительству, дѣйствуя, такъ сказать, въ видѣ тормаза, но отнюдь не должны впутываться въ интриги... Извините, мой другъ, но, по моему, это недостойно христіанъ.
-- Но я -- истинный христіанинъ, ваше сіятельство!-- воскликнулъ господинъ съ черными бакенбардами.-- Я -- также либералъ, но считаю, что при выборномъ правительствѣ необходимо... однимъ словомъ, при болѣе солидныхъ гарантіяхъ...
-- Послушайте,-- перебилъ его графъ,-- неужели же вы не понимаете, что это дискредитируетъ духовенство и правительство?...
Отецъ Амаро молча слушалъ споръ.
-- Моя жена, навѣрно, желаетъ видѣть васъ,-- обратился къ нему графъ и приподнялъ ближайшую драпировку.-- Войдите пожалуйста. Это отецъ Амаро, Жоанна.
Священникъ вошелъ въ гостиную съ бѣлыми обоями и мебелью, обитою свѣтлымъ кашемиромъ. Пріятный полусвѣтъ придавалъ всей обстановкѣ нѣжный оттѣнокъ прозрачности. Амаро увидѣлъ въ углу дивана свѣтлые, завитые волосы и золотые очки графини. Какой-то полный молодой человѣкъ сидѣлъ передъ нее на низкомъ креслѣ, опираясь локтями о широко разставленныя колѣни и раскачивая черепаховое пенснэ, словно маятникъ. Графиня держала на колѣняхъ собаченку и гладила ее своею худою, красивою рукою по бѣлой, какъ ватта, шерсти.
-- Какъ вы поживаете, сеньоръ Амаро?-- Собаченка заворчала.-- Тише, Брильянтъ... Знаете, я уже говорила о васъ. Министръ какъ разъ здѣсь.
-- Я знаю, сеньора,-- отвѣтилъ Амаро стоя.
-- Садитесь, пожалуйста, падре.
Амаро присѣлъ на край кресла и замѣтилъ только тогда, что въ гостиной была еще одна дама, которая стояла у рояля и разговаривала съ молодымъ блондиномъ.
-- Что вы подѣлывали, эти дни, сеньоръ Амаро?-- Опросила графиня.-- И скажите пожалуйста, гдѣ ваша сестра?
-- Она замужемъ и живетъ въ Коимбрѣ.
-- Ахъ, вотъ какъ!-- сказала графиня, вертя кольца на рукахъ.
Наступило молчаніе. Амаро сидѣлъ съ опущенными глазами и смущенно проводилъ пальцами по губамъ.
-- Отца Лизета нѣтъ сейчасъ въ Лиссабонѣ?-- спросилъ онъ.
-- Онъ во Франціи. У него сестра очень плоха. Онъ все такой же, какъ раньше, очень любезенъ и привѣтливъ.
-- Онъ уже очень старъ, кажется?-- спросилъ Амаро.
-- Да, конечно, но онъ прекрасно сохранился.
И, обращаясь къ стоявшей у рояля дамѣ, графиня спросила:
-- Неправда-ли, Тереза?
Амаро взглянулъ тогда на эту даму, и она показалась ему не то богинею, не то королевою. Контуры ея плечъ и груди были великолѣпны, черные, слегка волнистые волосы красиво обрамляли бѣлое лицо съ властнымъ профилемъ, какъ у Маріи-Антуанетты. Шея и руки были покрыты чернымъ газомъ, подъ которымъ виднѣлась бѣлая кожа. Она говорила тихимъ голосомъ на непонятномъ для Амаро языкѣ, и красивый блондинъ слушалъ ее, покручивая холеные усы.
-- Что, въ вашемъ приходѣ былъ набожный народъ, сеньоръ Амаро?-- спросила священника графиня.
-- Очень набожный.
-- Только въ деревняхъ можно теперь найти истинную вѣру,-- замѣтила она тономъ искренняго сожалѣнія и стала жаловаться на непріятную необходимость жить въ городѣ. Ей хотѣлось бы жить въ имѣніи покойной матери, молиться въ маленькой, старинной часовнѣ, болтать со славными, добрыми крестьянами ихъ деревни.
Полный молодой господинъ засмѣялся.
-- Что вы говорите, кузина, развѣ это такъ пріятно!
Красивый блондинъ подошелъ къ графинѣ и попрощался съ нею. Амаро пришелъ въ восторгъ отъ его стройной фигуры и голубыхъ глазъ; замѣтивъ, что онъ уронилъ перчатку, Амаро подобострастно наклонился поднять ее. Когда онъ вышелъ, Тереза, подошедшая было къ окну и выглянувшая на улицу, усѣлась въ креслѣ въ лѣнивой позѣ и флегматично спросила полнаго господина:
-- Не пора-ли намъ уходить, Жоанъ?
-- Ты знаешь, что отецъ Амаро воспитывался вмѣстѣ со мною?-- спросила ее графиня.
Амаро покраснѣлъ, почувствовавъ, что Тереза устремила на него свои черные, влажные глаза.
-- Вы живете теперь въ провинціи?-- спросила она, позѣвывая.
-- Да, сеньора, я недавно пріѣхалъ.
-- Представь себѣ, какая ужасная тамъ жизнь,-- сказала графиня.-- У церкви испорчена крыша, постоянно все занесено снѣгомъ, приходъ состоитъ изъ однихъ пастуховъ. Я уже просила министра, чтобы отца Амаро перевели куда-нибудь. Попроси и ты тоже.
-- А знаешь, на кого похожъ падре?-- перебила ее Тереза.
Графиня стала пристально разглядывать Амаро, а полный господинъ даже надѣлъ пэненэ.
-- По моему, онъ похожъ на прошлогодняго піаниста? Я не помню сейчасъ его имени.
-- Ахъ, да, на Жадеита. Это вѣрно, только волосы у него не такіе.
-- Еще бы. У того не было тонзуры.
Амаро покраснѣлъ до ушей. Тереза встала, подобравъ роскошный шлейфъ, и сѣла за рояль.
-- Вы умѣете играть на роялѣ?-- спросила она, обращаясь къ Амаро.
-- Въ семинаріи насъ учили немного, сеньора.
Она быстро пробѣжала рукою по клавишамъ и заиграла отрывокъ изъ Риголетто. Амаро былъ очарованъ. Роскошная гостиная со свѣтлою обстановкою, страстная игра, бѣлая шея Терезы подъ чернымъ газомъ, ея божественные волосы, все это окружало его особенною, романическою атмосферою; ему чудилось, что онъ провелъ всю жизнь на дорогихъ коврахъ, въ каретахъ, обитыхъ шелкомъ, слушая чудную музыку и наслаждаясь упоительною любовью.
Тереза кончила отрывокъ изъ Риголетто и запѣла старинную арію Гайдна.
-- Браво, браво!-- воскликнулъ министръ, появляясь у двери и апплодируя.-- Прелестно, прелестно, очаровательно.
-- У меня просьба къ вамъ, сеньоръ Коррена,-- обратилась къ нему Тереза, вставая.
Министръ галантно подошелъ къ ней.
-- Чѣмъ я могу быть полезенъ вамъ, сеньора?
Графъ тоже вошелъ въ гостиную, продолжая разговоръ съ господиномъ съ бакенбардами.
-- Мы съ Жоанною рѣшили обѣ обратиться къ вамъ.
-- Но въ чемъ же дѣло?-- спросилъ министръ, удобно усаживаясь въ креслѣ, съ довольнымъ выраженіемъ на лицѣ.-- Это что-нибудь серьезное? Боже мой, даю вамъ торжественное обѣщаніе....
-- Ну-ка, скажите,-- перебила его Тереза,-- какой изъ свободныхъ сейчасъ приходовъ вы считаете лучшимъ?
-- Ахъ, такъ вотъ въ чемъ дѣло!-- протянулъ министръ, понявъ просьбу дамъ и переводя взглядъ на Амаро, который густо покраснѣлъ.
Господинъ съ бакенбардами поспѣшилъ вмѣшаться въ разговоръ и дать справку.
-- Лучшимъ свободнымъ приходомъ слѣдуетъ считать теперь Лерію, главный городъ области и мѣстожительство епископа.
-- Лерія?-- сказала Тереза.-- Тамъ еще есть какія то развалины?
-- Старый замокъ, сеньора.
-- Лерія вполнѣ подойдетъ.
-- Но позвольте пожалуйста. Это вѣдь городъ и вдобавокъ епархіальный. Отецъ Амаро еще молодъ.
-- А вы сами, сеньоръ Коррена, развѣ вы не молоды?-- спросила Тереза.
Министръ поклонился ей съ любезной улыбкою.
-- Замолви-же и ты словечко,-- попросила графиня мужа.
-- Мнѣ кажется, что это излишне. Бѣдный Коррена побѣжденъ. Кузина Тереза назвала, его молодымъ.
-- Но позвольте,-- запротестовалъ министръ,-- вѣдь это вовсе не комплиментъ. Я, кажется, дѣйствительно не старъ.
-- О, несчастный!-- воскликнулъ графъ.-- Припомни хорошенько, вѣдь въ 1820 году ты участвовалъ въ заговорѣ.
-- Ахъ, ты, клеветникъ! То былъ мой отецъ.
Всѣ засмѣялись.
-- Итакъ, сеньоръ Коррена, вопросъ рѣшенъ,-- объявила Тереза.-- (=Отецъ Амаро переводится въ Лерію.
-- Хорошо, хорошо, я подчиняюсь вамъ,-- сказалъ министръ съ жестомъ покорности.-- Но это деспотизмъ.
-- Thank you,-- отвѣтила Тереза, протягивая ему руку.
Графъ подошелъ къ Амаро; тотъ всталъ.
-- Ваше назначеніе рѣшено,-- сказалъ онъ.-- Коррена самъ переговоритъ съ епископомъ. Черезъ недѣлю вы получите офиціальное извѣщеніе о переводѣ. Можете быть вполнѣ спокойны.
Амаро поклонился и подобострастно подошелъ къ министру, стоявшему у рояля.
-- Благодарю васъ, ваше превосходительство...
-- Я тутъ не причемъ. Это все графиня,-- отвѣтилъ тотъ, улыбаясь.
-- Ваше сіятельство, благодарю васъ,-- обратился онъ къ графинѣ, низко кланяясь.
-- Что вы! Поблагодарите Терезу. Она, повидимому, хочетъ замолить грѣхи.
-- Сеньора...-- обратился Амаро къ Терезѣ.
-- Не забывайте меня въ своихъ молитвахъ, отецъ Амаро,-- отвѣтила она и снова сѣла за рояль.
Черезъ недѣлю Амаро узналъ офиціально о своемъ новомъ назначеніи. Проведенное имъ въ домѣ графини утро неизгладимо запечатлѣлось въ его памяти. Въ ушахъ его постоянно звучала арія изъ Риголетто, а воображеніе рисовало бѣлыя руки Терезы подъ чернымъ газомъ. У него стучало въ вискахъ при мысли, что ему придется, можетъ быть, исповѣдывать такую божественную женщину и чувствовать прикосновеніе ея чернаго шелковаго платья къ его старой потертой рясѣ, въ полумракѣ и пріятной близости исповѣдальни.
Въ одно прекрасное утро онъ попрощался съ теткою и уѣхалъ на мѣсто службы.