Такъ возобновились близкія отношенія Амаро съ Амеліей и сеньорою Жоаннерою. Онъ обѣдалъ рано, читалъ молитвенникъ и, какъ только часы на соборной колокольнѣ били семь, закутывался въ плащъ и спѣшилъ на улицу Милосердія. При видѣ освѣщеннаго окна столовой въ немъ вспыхивала яркимъ пламенемъ любовь, но часто къ этому чувству примѣшивался страхъ, что мать встрѣтитъ его съ подозрѣніемъ, или Амелія будетъ холодна съ нимъ. Не имѣя увѣренности, онъ даже входилъ въ столовую не иначе, какъ съ правой ноги.
На улицѣ Милосердія собирались каждый вечеръ сестры Гансозо, дона Жозефа Діасъ и каноникъ, часто обѣдавшій теперь у сеньоры Жоаннеры. Когда Амаро входилъ, каноникъ потягивался въ креслѣ, гдѣ дремалъ послѣ обѣда, и спрашивалъ, сладко позѣвывая:
-- Ну, какъ поживаетъ нашъ красавчикъ?
Амаро садился рядомъ съ Амеліей, занятой какимъ-нибудь рукодѣльемъ. Выразительные взгляды, которыми они обмѣнивались, служили нѣмою клятвою въ томъ, что ихъ любовь лишь возросла съ послѣдней встрѣчи. Начинался общій разговоръ. Темою служили всегда мелкія городскія сплетни: что сказалъ настоятель, почему каноникъ Кампешъ отпустилъ свою прислугу, что говорилось про жену Новаиша....
-- Мало у васъ всѣхъ любви къ ближнимъ,-- ворчалъ каноникъ Діасъ, ворочаясь въ креслѣ, икалъ и снова закрывалъ глаза.
Какъ только на лѣстницѣ слышались шаги Жоана Эдуардо, Амелія немедленно готовила карточный столикъ, и Амаро садился играть съ доною Жозефою и одною изъ сестеръ Гансозо. Священникъ игралъ плохо, и Амелія садилась всегда позади его стула, чтобы "руководить" имъ. Иной разъ онъ оборачивался къ дѣвушкѣ лицомъ, и они оказывались такъ близко другъ къ другу, что дыханіе ихъ смѣшивалось.
-- Этой ходить?-- спрашивалъ онъ, иногда, указывая взоромъ на карту.
-- Нѣтъ, нѣтъ, постойте, дайте разобраться,-- говорила она, краснѣя отъ удовольствія.
Рука ея касалась плеча священника, Амаро чувствовалъ сильный запахъ о-де-колона, которымъ она душилась.
Жоанъ Эдуардо стоялъ по-близости, покусывая усы отъ бѣшенства. Амеліи скоро надоѣло видѣть вѣчно устремленный на нее взглядъ, и она сказала жениху, что "неприлично такъ глазѣть на нее весь вечеръ, да еще въ присутствіи священника".
Послѣ чаю она садилась за рояль и пѣла, аккомпанируя себѣ. Въ Леріи была очень модна въ то время мексиканская пѣснь Chiquita {Chiquita значитъ по-испански молодая дѣвушка и малютка. Прим. перев.}. Амаро находилъ ее прелестною и улыбался, обнажая бѣлые зубы, какъ только Амелія начинала пѣть ее.
По пятницамъ въ домѣ сеньоры Жоаннеры устраивались болѣе парадные пріемы. Дона Марія являлась въ черномъ шелковомъ платьѣ и шуршала имъ, жеманясь и важничая. Передъ чаемъ сеньора Жоаннера уводила ее всегда къ себѣ въ спальню, гдѣ у нея была припрятана бутылочка стараго вина, и пріятельницы долго болтали вдвоемъ, сидя въ низкихъ креслахъ. Артуръ Косеро и Либаниньо тоже никогда не пропускали этихъ вечеровъ. Либаниньо дурачился и дѣлалъ видъ, что ухаживаетъ за доною Маріею, старуха прикидывалась недовольною, но бросала на него медовые взгляды изъ-за вѣера. Потомъ онъ исчезалъ на минуту и возвращался въ столовую въ юбкѣ Амеліи и въ наколкѣ мамаши, разыгрывая роль барышни, безумно влюбленной въ Жоана Эдуардо. Тотъ краснѣлъ и дулся, а старыя ханжи громко смѣялись. Порою приходили и Натаріо съ Брито. Амаро и Амелія проводили весь вечеръ вмѣстѣ, не разлучаясь ни на минуту, красные отъ возбужденія.
Амаро шелъ домой, всегда сознавая, что любовь разгорается въ немъ съ каждымъ днемъ сильнѣе. Онъ шелъ по улицѣ медленно, перебирая въ умѣ пріятныя воспоминанія и доказательства ея любви. Его самолюбію льстило, что выборъ самой хорошенькой дѣвушки въ городѣ остановился на немъ, несмотря на то, что онъ былъ священникомъ, и къ его страстной любви примѣшивалось тогда еще чувство благодарности.
Но порою въ немъ вспыхивало раздраженіе на то, что его сдѣлали священникомъ. Онъ самъ и не думалъ отказываться отъ радостей жизни. Это была мысль "старой дуры", маркизы де-Алегросъ. Ему навязали духовный санъ противъ его воли.
Иногда онъ заходилъ дальше въ своихъ обвиненіяхъ и нападалъ на церковь. Почему она запрещаетъ своимъ служителямъ удовлетворять самыя естественныя потребности? И кто придумалъ такую нелѣпость? совѣтъ старыхъ, еле живыхъ епископовъ, выползшихъ изъ своихъ монастырей и высохшихъ, какъ муміи. Что знали они о природѣ и ея искушеніяхъ? Если бы они посидѣли два-три часа рядомъ съ Амеліей, то въ нихъ, навѣрно, тоже зашевелилось бы желаніе, несмотря на всю ихъ святость.
Амаро часто задумывался надъ тремя врагами человѣческой души: міромъ, діаволомъ и плотью. Воображеніе живо рисовало ему три образа: красивую женщину, черную фигуру съ горящими глазами и козлиными ногами, и міръ -- нѣчто весьма туманное и привлекательное (роскошь, хорошія лошади, чудные дворцы), воплощеніемъ чего являлся въ его глазахъ графъ де Рибамаръ. Но какой же вредъ принесли эти три врага его душѣ? Діавола онъ никогда не видалъ,-- красивая женщина любила его и была единственнымъ утѣшеніемъ въ его жизни, а міръ, т. е. графъ де Рибамаръ, покровительствовалъ ему, устроилъ мѣсто въ хорошемъ приходѣ и трогательно пожималъ ему руку при встрѣчѣ. И какъ же избѣжать искушеній міра и плоти? Уйти въ пустыню къ дикимъ животнымъ, какъ святые въ прежнія времена? Но въ семинаріи его учили, что онъ принадлежитъ къ воинствующей церкви. Значитъ, аскетизмъ былъ грѣхомъ, позорнымъ бѣгствомъ отъ службы святому дѣлу. Какъ же разобраться въ этой путаницѣ?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жоанъ Эдуардо замѣтилъ симпатію Амеліи къ священнику съ первыхъ же дней. Но зная благочестивый духъ семьи, онъ приписывалъ вниманіе дѣвушки къ Амаро ея уваженію къ рясамъ и къ высокому сану исповѣдника.
Однако, это объясненіе не помѣшало ему инстинктивно возненавидѣть Амаро. Онъ и раньше никогда не любилъ священниковъ, считая ихъ "опасными врагами цивилизаціи и свободы", развратниками, интриганами, мечтающими возстановить мрачный времена среднихъ вѣковъ. У него была своя, особая вѣра: онъ не любилъ богослуженія, постовъ и молитвъ, но преклонялся передъ поэтическимъ образомъ революціонера-Христа, друга бѣдныхъ людей, и передъ "духомъ Божіимъ, наполняющимъ всю вселенную'". Только полюбивъ Амелію, онъ началъ ходить въ церковь, чтобы угодить сеньорѣ Жоаннерѣ.
Ему хотѣлось поспѣшить со свадьбою, чтобы отстранить Амелію отъ общества священниковъ и старыхъ богомолокъ, иначе онъ рисковалъ получить жену, которая проводить цѣлые часы въ ооборѣ и ходитъ на исповѣдь къ священникамъ, "вывѣдывающими у своихъ прихожанокъ тайны алькова".
Жоанъ Эдуардо былъ очень непріятно пораженъ новымъ появленіемъ Амаро на улицѣ Милосердія, но каково было его огорченіе, когда онъ замѣтилъ, что Амелія обращается со священникомъ нѣжно-фамильярно, оживляется въ его присутствіи, слушаетъ его съ восхищеніемъ, садится всегда рядомъ съ нимъ! Однажды утромъ онъ явился къ ней и, воспользовавшись минутою, когда сеньора Жоаннера была занята на кухнѣ, обратился къ дѣвушкѣ безъ всякихъ обиняковъ:
-- Знаете, Амелія, мнѣ страшно непріятно ваше отношеніе къ отцу Амаро.
Дѣвушка подняла на него испуганный взоръ.
-- Мое отношеніе къ отцу Амаро? Это еще что за новость? Какъ же мнѣ относиться къ нему? Онъ -- другъ дома и жилъ у насъ...
-- Это все такъ, но...
-- Хорошо, если вамъ это непріятно, то я буду держатьси подальше отъ него.
Жоанъ Эдуардо успокоился и рѣшилъ, что между Амеліей и священникомъ "ничего нѣтъ". Она просто преклонялась передъ духовнымъ саномъ изъ ханжества.
Амелія рѣшила тогда скрывать свои чувства. Она всегда считала Жоана Эдуардо недалекимъ человѣкомъ; если даже онъ замѣтилъ ея отношеніе къ священнику, то что думали проницательныя сестры Гансозо и сплетница дона Жозефа Діасъ! Поэтому, заслышавъ на лѣстницѣ шаги Амаро, она стала напускать на себя самый равнодушный видъ. Но стоило ему заговорить съ нею ласковымъ голосомъ или взглянуть своими черными, красивыми глазами, какъ ея холодность таяла, словно тонкій слой снѣга подъ теплыми лучами солнца. Иной разъ она даже забывала о присутствіи Жоана Эдуардо и удивленно оборачивалась, услышавъ вдругъ его грустный голосъ гдѣ-нибудь въ углу.
Пріятельницы матери относились къ ея "склонности къ священнику" съ нѣмымъ и ласковымъ одобреніемъ, и Амелія прекрасно замѣчала это. Каноникъ называлъ Амаро хорошенькимъ мальчикомъ, а старухи всегда такъ восторгались имъ, что создавали благопріятную атмосферу для развитія ея любви къ нему. Дона Марія даже говорила иногда дѣвушкѣ:
-- Погляди-ка на него. Онъ поистинѣ дѣлаетъ честь духовенству. Другого такого не найти.
Что же касается Жоана Эдуардо, то рѣшительно всѣ находили его "никчемнымъ" человѣкомъ. Амелія перестала скрывать свое равнодушіе къ нему, и туфли, которыя она начала вышивать, исчезли изъ ея рабочей корзинки. Жоанъ Эдуардо пришелъ къ твердой увѣренности, что между Амеліей и Амаро что-то есть, и къ его горю прибавился страхъ за честь любимой дѣвушки.
Однажды вечеромъ онъ подождалъ ее у выхода изъ собора и прямо приступилъ къ дѣлу:
-- Мнѣ надо поговорить съ вами, Амелія... Такъ нельзя жить дальше... Я не могу... Вы влюблены въ отца Амаро...
Она поблѣднѣла и закусила губу.
-- Вы оскорбляете меня, сеньоръ.-- И она сдѣлала движеніе, чтобы пройти мимо него.
Онъ удержалъ ее за рукавъ пальто.
-- Послушайте, Амелія, я не желаю оскорблять васъ, но вы не понимаете, что дѣлаете... Я такъ настрадался...-- и голосъ его задрожалъ отъ волненія.
-- Вы ошибаетесь,-- пробормотала она.
-- Поклянитесь мнѣ тогда, что между вами и отцомъ Амаро нѣтъ ничего дурного.
-- Клянусь вамъ, что между нами нѣтъ ничего. Но прошу васъ помнить также, что я не желаю слышать подобныхъ глупостей. Иначе я все разскажу мамѣ, и она запретить вамъ бывать у насъ.
-- Амелія!..
-- Довольно. Тутъ нельзя разговаривать. Вонъ дона Мишаэла уже смотритъ на насъ.
Дона Мишаэла была старая сплетница, жившая противъ собора. Она приподняла кисейную занавѣску у окна и прижалась лицомъ къ стеклу, уставившись съ жаднымъ любопытствомъ на молодого человѣка и дѣвушку. Они разошлись при видѣ ея, и старуха съ сожалѣніемъ опустила занавѣску.
Амелія улучила въ тотъ же вечеръ удобную минутку и шепнула Амаро:
-- Мы должны быть осторожнѣе. Не глядите постоянно на меня и не садитесь такъ близко. Нѣкоторые уже замѣтили это.
Амаро передвинулъ свое кресло поближе къ донѣ Маріи; но, несмотря на просьбу Амеліи, глаза его постоянно устремлялись на нее съ нѣмою тревогою. Послѣ чаю онъ воспользовался минутою, когда всѣ гости шумно подвигали свои стулья къ карточному столу, и быстро спросилъ:
-- Кто замѣтилъ?
-- Никто. Просто мнѣ самой страшно. Надо быть осторожнѣе.
Они перестали съ этихъ поръ бросать другъ на друга пламенные взоры, садиться рядомъ за столомъ и секретничать; но тѣмъ пріятнѣе было имъ сознавать, что подъ внѣшнею холодностью скрывается страстная любовь. Амеліи доставляло глубокое наслажденіе слушать болтовню Амаро съ дамами въ то время, какъ она сидѣла въ сторонкѣ, невинно склонивъ глаза надъ вышиваньемъ туфель для Жоана Эдуардо, предусмотрительно положенныхъ снова въ рабочую корзинку.
Но, несмотря на это, молодой человѣкъ не успокоился вполнѣ. Ему было тяжело видѣть священника въ домѣ Амеліи каждый вечеръ въ кругу старыхъ идіотокъ, обожавшихъ его. Въ Амеліи онъ былъ увѣренъ теперь, но ему было ясно, что священникъ жаждетъ обладать ею. Ему страстно хотѣлось вырвать ее изъ этого дома, но это зависѣло отъ полученія мѣста секретаря губернскаго управленія, а это дѣло очень затягивалось. Онъ уходилъ, поэтому, всегда съ улицы Милосердія, терзаясь ревностью и ругая мысленно духовенство. Съ этого времени у него завелась привычка гулять по ночамъ, когда онъ возвращался домой отъ Амеліи, и заходить либо въ ресторанъ поиграть на бильярдѣ, либо въ редакцію Областного Голоса.