Редакторъ Областного Голоса Агостиньо Пиньеро приходился ему родственникомъ и былъ извѣстенъ въ Леріи подъ прозвищемъ Рахитика за свою маленькую чахоточную фигурку и огромный горбъ на спинѣ. Онъ былъ невѣроятно неопрятенъ, и его желтое, женственное лицо съ косыми глазами ясно говорило о гадкихъ порокахъ. Въ Леріи знали, что онъ занимался прежде разными нечистыми дѣлами; про него такъ часто говорили: "если бы онъ не былъ рахитикомъ, ему давно переломали бы всѣ кости", что онъ увидѣлъ въ своемъ горбѣ защиту отъ нападокъ и сдѣлался невѣроятнымъ нахаломъ.
Областной Голосъ былъ основанъ нѣсколькими людьми, считавшимися въ Леріи оппозиціей губернатору и правительству вообще. Адвокатъ Годиньо былъ главою этой группы и нашелъ въ Агостиньо именно такого человѣка, какой былъ нуженъ ему, т. е. безпринципнаго мошенника, владѣвшаго стилемъ и облекавшаго въ литературную форму клевету, сплетни и грязные намеки, съ которыми члены группы являлись въ редакцію. Агостиньо получалъ за свой трудъ пятнадцать тысячъ рейсъ {15.000 рейсъ составляетъ около 30 рублей. Прим. перев.} въ мѣсяцъ и квартиру въ помѣщеніи редакціи. На его обязанности лежало составленіе передовой статьи, мѣстная хроника и корреспонденція изъ Лиссабона, а молодой журналистъ Пруденсіо писалъ фельетоны подъ заглавіемъ " Толки и слухи въ Леріи ". Пруденсіо былъ очень честный и порядочный человѣкъ и питалъ глубокое отвращеніе къ Агостиньо, но жажда литературной славы была такъ сильна въ немъ, что онъ соглашался работать вмѣстѣ съ этимъ негодяемъ.
Жоанъ Эдуардо прекрасно понималъ, что Агостиньо -- "неприличный человѣкъ", и не рискнулъ бы никогда показаться днемъ на улицѣ въ его обществѣ. Но вечеромъ онъ охотно ходилъ въ редакцію поболтать съ Агостиньо, выкурить парочку сигаръ и послушать его разсказы о Лиссабонѣ, гдѣ тотъ работалъ въ двухъ редакціяхъ, въ маленькомъ театрѣ, въ ломбардѣ и въ другихъ мѣстахъ. Конечно, эти ночныя посѣщенія сохранялись имъ въ глубокой тайнѣ.
Глава оппозиціи, адвокатъ Годиньо, относился всегда враждебно къ духовенству; онъ страдалъ печенью, и церковь постоянно напоминала ему о смерти. Поэтому онъ особенно ненавидѣлъ "поповъ" за то, что отъ нихъ какъ бы пахло кладбищемъ. По его наущенію, Агостиньо писалъ самые грязные пасквили на духовенство.
Явившись однажды вечеромъ въ редакцію, Жоанъ Эдуардо засталъ Агостиньо заканчивающимъ статью на излюбленную тему. Онъ былъ очень доволенъ своею работою и въ восторгѣ прочиталъ гостю послѣднія строки своего произведенія:
"Вы не желаете войны? Такъ мы согласны выступить противъ васъ, высоко поднявъ знамя общественной свободы и крича не только передъ лицомъ Леріи, но предъ лицомъ всей Европы: Сыны XIX вѣка! Беритесь за оружіе, сражайтесь за прогрессъ!"
-- Что, недурно? Согнемъ ихъ въ бараній рогъ!
Жоанъ Эдуардо помолчалъ немного и выразилъ вслухъ свои чувства, вполнѣ гармонировавшія со звучною прозою Агостиньо:
-- Духовенство старается вернуть насъ къ страшнымъ временамъ обскурантизма.
Литературный стиль молодого человѣка поразилъ редактора. Онъ взглянулъ на него и спросилъ:
-- Почему бы тебѣ не написать тоже чего-нибудь?
Тотъ улыбнулся.
-- Я охотно написалъ бы статейку про поповъ. Этотъ народъ хорошо извѣстенъ мнѣ, и я могъ-бы написать кое-что интересное.
Агостиньо присталъ къ нему, чтобы онъ немедленно принялся за дѣло. Адвокатъ Годиньо повторилъ ему еще наканунѣ:-- Расписывайте въ мрачныхъ краскахъ все, что пахнетъ попами. Если найдете что-нибудь скандальное, не жалѣйте красокъ; если не найдете ничего, изобрѣтайте.
И Агостиньо добавилъ, обращаясь къ Жоану Эдуардо:
-- Стилемъ, пожалуйста, не стѣсняйся, я тебѣ раздѣлаю его.
-- Тамъ увидимъ,-- пробормоталъ тотъ.
Съ этихъ поръ Агостиньо спрашивалъ пріятеля при каждой встрѣчѣ:
-- А что же твоя статья, голубчикъ? Неси ее скорѣе.
Онъ возлагалъ особыя надежды на нее, такъ какъ зналъ, что Жоанъ Эдуардо встрѣчается часто съ "поповскимъ отродьемъ" у сеньоры Жоаннеры и можетъ быть въ курсѣ разныхъ грязныхъ исторій, неизвѣстныхъ остальному міру.
Но Жоанъ Эдуардо никакъ не могъ рѣшиться; онъ боялся, какъ бы не узнали, что онъ -- авторъ статьи.
-- Полно, батенька,-- успокаивалъ его Агостиньо.-- Она пойдетъ, какъ статья отъ редакціи. Всѣ будутъ думать, что я написалъ ее. Какого чорта ты боишься?
Въ слѣдующій вечеръ Жоанъ Эдуардо замѣтилъ, что отецъ Амаро сунулъ Амеліи тайкомъ записочку въ руку. Этого было достаточно, чтобы онъ явился на другой день въ редакцію съ пятью мелко исписанными листами бумаги.
Статья была озаглавлена "Современные Фарисеи" и содержала, послѣ краткаго изложенія обстоятельствъ, приведшихъ къ распятію Христа, рядъ бѣшеныхъ нападокъ на каноника Діаса, отца Брито, отца Амаро и отца Натаріо. Ихъ имена не были приведены, но личности были обрисованы такъ ярко, что ни у кого не могло оставаться сомнѣній относительно ихъ.
-- Когда она выйдетъ?-- спросилъ Жоанъ Эдуардо.
Агостиньо подумалъ.
-- Она нѣсколько сильно написана. Всѣхъ можно узнать безошибочно. Но погоди, я устрою это.
У него хватило осторожности показать статью сеньору Годиньо. Тотъ нашелъ, что она черезчуръ ядовита. Дѣло въ томъ, что между адвокатомъ Годиньо и церковью не было открытой борьбы, а только натянутыя отношенія. Адвокатъ вполнѣ признавалъ необходимость религіи для народа, а жена его, красавица дона Кандида, отличалась глубокимъ благочестіемъ и даже поговаривала, что нападки газеты на духовенство были ей очень непріятны. Годиньо не желалъ поэтому возбуждать противъ себя ярой ненависти священниковъ, предвидя, что любовь къ семейному очагу и долгу христіанина скоро принудятъ его къ примиренію, "хотя противъ его убѣжденій, но..."
Въ результатѣ онъ сухо отвѣтилъ Агостиньо:
-- Это не можетъ пойти, какъ статья отъ редакціи. Пустите ее въ "мѣстную жизнь".
И Агостиньо сообщилъ автору, что его статья пойдетъ въ отдѣлѣ "Мѣстная жизнь" и будетъ подписана Либералъ. Только Жоанъ Эдуардо заканчивалъ ее словами: "Берегите своихъ дочерей, мамаши!" а Агостиньо предпочелъ замѣнить это заключеніе словами: "Берегитесь, черныя рясы!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ ближайшее воскресенье произведеніе Жоана Эдуардо появилось въ Областномъ Голосѣ за подписью Либералъ.
Отслуживъ въ воскресенье обѣдню въ соборѣ, отецъ Амаро вернулся домой, и сѣлъ писать Амеліи письмо. Ему надоѣло ограничиваться ласковыми взорами и рукопожатіями, и онъ рѣшилъ изложить свои чувства въ пространномъ письмѣ, чтобы выяснить отношенія. Послѣ обѣда онъ переписалъ письмо синими чернилами, аккуратно сложилъ его, спряталъ въ карманъ и отправился на улицу Милосердія. Поднимаясь по лѣстницѣ, онъ услышалъ рѣзкій, возбужденный голосъ Натаріо.
-- Есть уже кто-нибудь изъ гостей?-- спросилъ Амаро у Русы.
-- Да, нѣсколько человѣкъ.
Онъ быстро поднялся по лѣстницѣ и, остановившись у дверей столовой, крикнулъ со шляпою въ рукѣ:
-- Нижайшій поклонъ всѣмъ присутствующимъ, а дамамъ въ особенности.
Натаріо вскочилъ со стула и спросилъ его рѣзкимъ тономъ:
-- Ну, что вы скажете объ этомъ?
-- О чемъ?-- спросилъ Амаро, изумленно обводя глазами собравшихся.-- Что случилось?
-- Да развѣ вы не читали, падре,-- Областного-то Голоса?-- посыпались возгласы.
Онъ отвѣтилъ, что никогда и не видалъ этой газеты.
-- Это безобразіе, это ужасное нахальство!-- закричали дамы.
Натаріо стоялъ, заложивъ руки въ карманы и глядя на Амаро съ насмѣшливой улыбкой.
-- Ахъ, вы не читали?-- процѣдилъ онъ сквозь зубы.-- Что же вы дѣлали?
Амаро увидѣлъ, что Амелія очень блѣдна, и глаза у нея заплаканы. Онъ испугался. Каноникъ тяжело поднялся съ кресла.
-- Голубчикъ, насъ здорово пробрали въ газетѣ.
-- Не можетъ быть!-- воскликнулъ Амаро.
-- О, и какъ еще!
Каноникъ принесъ съ собою номеръ газеты. Его попросили прочитать вслухъ.
Сеньора Жоаннера подбавила огня въ лампѣ. Діасъ сѣлъ за столъ, разложилъ газету, тщательно поправилъ очки на носу и началъ читать вялымъ, однообразнымъ голосомъ.
Начало было неинтересно. Оно состояло изъ упрековъ Либерала фарисеямъ по поводу казни Христа.-- "За что вы убили его? Отвѣчайте!" -- А фарисеи отвѣчали:-- "Мы убили его за то, что онъ воплощалъ свободу, эмансипацію, зарю новой эры". Либералъ описывалъ въ общихъ чертахъ ночь на Голгоѳѣ и переходилъ очень ловко отъ Іерусалима къ Леріи.-- "Вы думаете, читатели, что фарисеи умерли? Какъ вы ошибаетесь! Они живы, и мы знаемъ ихъ. Лерія полна фарисеевъ, и мы представимъ ихъ сейчасъ нашимъ читателямъ"...
-- Теперь пойдетъ самое интересное,-- сказалъ каноникъ, оглядывай присутствующихъ поверхъ очковъ.
Дѣйствительно, "интересная" часть началась. Это была серія портретовъ священниковъ въ грубой формѣ. Первымъ былъ изображенъ отецъ Брито. "Тучный, какъ быкъ, трясется онъ на своей пѣгой кобылѣ"...
-- Господи, даже масть кобылы не забыли!-- пробормотала возмущеннымъ тономъ дона Марія.
-- "...онъ глупъ, какъ пробка, и не знаетъ даже латыни",--продолжалъ каноникъ.
Отецъ Амаро въ изумленіи издавалъ какіе-то неопредѣленные звуки, а отецъ Брито, красный, какъ ракъ, ерзалъ на стулѣ, медленно потирая колѣни.
-- "...Этотъ дюжій дѣтина",-- продолжалъ каноникъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- "не чуждъ, однако, чувства нѣжной любви и избралъ себѣ въ Дульсинеи законную супругу своего мэра"...
Отецъ Брито не выдержалъ.
-- Я ему всѣ кости переломаю!-- воскликнулъ онъ, приподнимаясь и тяжело падая обратно на кресло.
-- Перестаньте, успокойтесь,-- сказалъ Натаріо.
-- Чего тутъ успокаиваться! Я переломаю ему всѣ ребра,
-- Но какъ же вы сдѣлаете это, когда вы не знаете, кто этотъ либералъ?
-- Какой тамъ либералъ? Я изобью адвоката Годиньо. Онъ вѣдь издатель газеты. Переломаю я ему всѣ кости!
Голосъ его звучалъ хрипло, и онъ бѣшено стучалъ кулакомъ по столу. Ему напомнили, что каждый христіанинъ обязанъ прощать наносимыя ему обиды. Сеньора Жоаннера вспомнила маслянымъ голосомъ о пощечинѣ, на которую Іисусъ Христосъ отвѣтилъ полнымъ смиреніемъ. Отецъ Брито долженъ былъ брать примѣръ съ Христа.
-- При чемъ тугъ Христосъ?-- закричалъ Брито, не помня себя отъ бѣшенства.
Это богохульство привело въ ужасъ всѣхъ присутствующихъ
-- Полно, отецъ Брито, что вы говорите!-- воскликнула, сестра каноника, отодвигаясь отъ него. Даже Амелія возмутилась, а отецъ Амаро произнесъ съ вѣсомъ:
-- Брито, вы совсѣмъ забылись.
-- Что же мнѣ дѣлать, если меня забрасываютъ грязью?
-- Послушайте, никто не забрасываетъ васъ грязью,-- строго возразилъ Амаро и продолжалъ тономъ педагога:-- Я только напомню вамъ, что въ подобныхъ случаяхъ богохульства уважаемый отецъ Скамелли совѣтуетъ немедленно исповѣдаться во грѣхахъ и питаться въ теченіе двухъ дней только хлѣбомъ и водою.
Отецъ Брито проворчалъ что-то невнятное.
-- Ну, ладно,-- рѣшилъ Натаріо,-- отецъ Брито совершилъ крупное прегрѣшеніе, но слѣдуетъ испросить прощеніе у Бога; милосердіе Божіе неистощимо.
Всѣ растроганно замолчали; только дона Марія прошептала, что "въ ней не осталось ни капли крови". Каноникъ поправилъ снова очки на носу и невозмутимо продолжалъ чтеніе.
-- "...Вы знаете еще одного священника. У него ястребиные глаза..."
Взоры всѣхъ устремились на Натаріо.
-- "...Не довѣряйте ему. Если представится случай предать васъ, когда это выгодно ему, онъ ни минуты не будетъ колебаться. Онъ интриганъ и ядовитая змѣя, но въ то же время охотно занимается садоводствомъ и культивируетъ въ своемъ саду двѣ розочки".
-- Я долженъ объяснить вамъ это,-- оказалъ Натаріо, блѣдный, какъ полотно, вставая со своего мѣста.-- Вы знаете, что я называю въ разговорѣ своихъ племянницъ розочками. Конечно, это шутка. Но я узнаю завтра же, кто написалъ этотъ пасквиль. Вотъ увидите,-- закончилъ онъ съ злобной улыбкой.
Каноникъ продолжалъ чтеніе. Теперь пришелъ его чередъ.
-- "...Каноникъ, пузатый обжора, выгнанный изъ прихода въ Оремѣ, бывшій преподаватель морали въ семинаріи, а въ настоящее время насадитель безнравственности въ Леріи..."
-- Это подло!-- воскликнулъ Амаро возбужденно.
Каноникъ положилъ газету и обратился къ нему обычнымъ флегматичнымъ тономъ:
-- Вы думаете, что это задѣваетъ меня? Ничуть! Пусть себѣ лаютъ.
-- Что вы, братецъ!-- перебила его дона Жозефа.-- Развѣ можно относиться равнодушно къ такимъ вещамъ?
-- Послушайте, сестрица, никто не спрашиваетъ вашего мнѣнія,-- возразилъ каноникъ слегка раздраженнымъ тономъ.
-- Я и не жду, чтобы у меня спросили мнѣнія,-- закричала она, крестясь.-- Я высказываю его, когда хочу и какъ хочу. Если вы не знаете стыда, такъ мнѣ стыдно за васъ.
-- Полно, полно,-- заговорили всѣ, усюжоивая ее.
-- Придержите языкъ, сестрица, а не то вывалятся изо рта фальшивые зубы,-- сказалъ каноникъ, складывая очки.
-- Нахалъ!...
Она хотѣла добавить еще что-то, но волненіе сдавило ей горло, и она застонала. Дона Жоакина Гансозо и сеньора Жоаннера увели ее внизъ, умоляя успокоиться.
-- Ничего, ничего, пройдетъ,-- проворчалъ каноникъ.-- Это у нея бываетъ.
Амелія бросила печальный взглядъ на отца. Амаро и тоже ушла внизъ съ доною Маріею и глухою Гансозо. Священники остались одни.
-- Теперь вашъ чередъ,-- сказалъ каноникъ, обращаясь къ Амаро, прочистилъ горло, подвинулъ лампу поближе и продолжалъ:-- "но опаснѣе всѣхъ молодые священники, получающіе приходъ по протекціи столичныхъ графовъ. Они поселяются въ приличныхъ, семьяхъ, гдѣ есть молодыя, неопытныя дѣвушки, и, пользуясь своимъ духовнымъ саномъ, зажигаютъ невинныя души пламенемъ преступной любви".
-- Негодяй!-- пробормоталъ Амаро, поблѣднѣвъ.
-- "...Скажите,-- служитель Христа,-- куда ты хочешь увлечь чистую дѣвушку? На путь грѣха и порока? Что ты дѣлаешь въ этой почтенной семьѣ? Зачѣмъ ты кружишься вокругъ своей жертвы, какъ ястребъ вокругъ невинной голубки? Ты нашептываешь ей слова соблазна и сбиваешь съ честнаго пути. Ты обрекаешь на горе и отчаяніе работящаго, молодого человѣка, собирающагося предложить ей свою руку и сердце. И для чего все это? Для того, чтобы удовлетворить порывы твоей преступной похоти!..."
-- Мерзавецъ!-- пробормоталъ сквозь зубы отецъ Амаро.
-- "Но берегись, развратный служитель Бога! Общественное мнѣніе просвѣщенной Леріи уже видятъ твои безобразія. И мы, сыны труда, готовы вступить съ тобою и съ твоими сообщниками въ борьбу, вывести васъ на чистую воду и заклеймить вопіющее безстыдство. Берегитесь, черныя рясы!".
-- Здорово!-- закончилъ каноникъ, складывая газету.
Глаза Амаро были затуманены злостью; онъ медленно провелъ платкомъ по лбу и сказалъ дрожащимъ голосомъ:
-- Я даже не знаю, что сказать, господа. Видитъ Богъ, все это ложь и клевета.
-- Подлая клевета...-- поддержали остальные.
-- По моему, мы должны обратиться къ властямъ,-- посовѣтовалъ Амаро.
-- Я тоже считаю, что мы должны обратиться къ правителю канцеляріи,-- согласился Натаріо.
-- Этакій негодяй!-- заревѣлъ Брито.-- Надо обязательно пойти къ властямъ. Я готовъ переломать ему всѣ ребра, выпить всю кровь его!
Каноникъ поглаживалъ подбородокъ въ раздумьи.
-- Лучше всего будетъ, если вы пойдете къ правителю канцеляріи, Натаріо,-- рѣшилъ онъ.-- Вы умѣете говорить и краснорѣчиво и логично.
-- Если вы желаете, господа, то я пойду,-- отвѣтилъ Натаріо, поклонившись.-- Не бойтесь, я сумѣю расписать властямъ всю картину клеветы и безобразія.
Но на лѣстницѣ послышался голосъ доны Жоакины Гансозо, и каноникъ немедленно предупредилъ коллегъ, чтобы они не слишкомъ распространялись передъ дамами О: случившемся.
Какъ только Амелія вошла въ столовую, Амаро всталъ и попрощался подъ предлогомъ головной боли.
-- Какъ онъ блѣденъ!-- замѣтила сеньора Жоаннера сострадательнымъ тономъ.
-- Не бѣда, возразилъ каноникъ.-- Сегодня блѣденъ, а завтра порозовѣетъ. И теперь я вамъ скажу вотъ что: эта статья полна гнуснѣйшей клеветы. Я не знаю, кто написалъ ее и зачѣмъ, но несомнѣнно, что онъ -- дуракъ и мерзавецъ. Мы достаточно поговорили объ этомъ и знаемъ, что предпринять. А потому давайте пить чай, и довольно объ этомъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Правитель канцеляріи, сеньоръ Гувеа Ледесма, бывшій журналистъ, замѣщалъ губернатора во время его отсутствія.
Это былъ еще молодой холостякъ, пользовавшійся репутаціею талантливаго человѣка. Онъ окончилъ университетъ въ Коимбрѣ и спустилъ затѣмъ въ Лиссабонѣ небольшое состояніе на ужинахъ со всякими Лолами, Карменъ и литераторами сомнительной репутаціи. Въ тридцать лѣтъ онъ былъ бѣденъ, насыщенъ ртутью и пользовался въ Лиссабонѣ извѣстностью, во-первыхъ, какъ авторъ двухъ десятковъ романтическихъ фельетоновъ въ газетѣ "Цивилизація", во-вторыхъ, какъ постоянный посѣтитель кафе и домовъ терпимости, гдѣ его знали подъ милою кличкою Биби. Рѣшивъ тогда, что онъ достаточно знаетъ жизнь, Биби отпустилъ себѣ бороду, сталъ бывать на засѣданіяхъ въ парламентѣ, и съ этого началась его административная карьера. Республика, которую онъ яро отстаивалъ въ Коимбрѣ, стала для него теперь нелѣпою химерою, а самъ Биби сдѣлался столпомъ существующаго порядка.
Онъ ненавидѣлъ Лерію и говорилъ на вечерахъ у депутата Новаиша, что "усталъ отъ жизни". Въ городѣ ходили слухи, что жена депутата сходитъ по немъ съ ума, и, дѣйствительно, Биби написалъ одному пріятелю въ столицу: "Пока еще я не могу похвалиться побѣдами; только эта дуреха, жена Новаиша, втюрилась въ меня".
Онъ вставалъ обыкновенно поздно и сидѣлъ въ это утро за чаемъ, въ халатѣ, съ завистью читая въ газетѣ отчетъ о первомъ представленіи въ Санъ-Карлосѣ {Санъ-Карлосъ -- большой оперный театръ въ Лиссабонѣ. Прим. перев.}, когда лакей доложилъ, что его желаетъ видѣть какой-то священникъ.
-- Священникъ? Такъ попроси его скорѣе сюда.-- И онъ самодовольно пробормоталъ:-- Государство не должно заставлять Церковь ждать.
Отецъ Натаріо вошелъ съ серьезнымъ, сдержаннымъ видомъ. Правитель канцеляріи вскочилъ со стула и протянулъ ему обѣ руки.
-- Присядьте, падре. Не угодно ли чайку? Какая сегодня чудная погода, неправда ли? Я какъ разъ думалъ о васъ, т. е. о духовенствѣ вообще... Въ сегодняшней газетѣ помѣщена большая статья о паломничествѣ къ Лурдской Богоматери. Какой прекрасный примѣръ! Сколько тысячъ народу и изъ какого чуднаго общества! Такъ пріятно видѣть, что вѣра возрождается въ людяхъ... Но не угодно ли чашечку чайку? О, это чудный бальзамъ!
-- Нѣтъ, спасибо, я уже пилъ.
-- Ахъ, вы не поняли меня. Я говорю бальзамъ не про чай, а про вѣру. Ха... ха... ха...
Онъ засмѣялся, желая быть пріятнымъ Натаріо, такъ какъ держался принципа: "кто желаетъ заниматься политикою, тотъ долженъ жить въ ладу съ попами".
-- Я пришелъ поговорить съ вами относительно статьи въ Областномъ Голосѣ,-- началъ Натаріо.
-- Какъ же, я читалъ,-- перебилъ его правитель канцеляріи.-- Какой грязный пасквиль!
-- А что вы предполагаете предпринять, сеньоръ?
Сеньоръ, Гувеа Ледесма въ изумленіи откинулся на спинку стула.
-- Какъ, что предпринять?
-- Власти обязаны защищать государственную религію и особенно ея служителей,-- возразилъ Натаріо, отчеканивая слова.-- Имѣйте въ виду, сеньоръ, я пришелъ къ вамъ не отъ имени духовенства, а какъ частное лицо, и желаю знать, допустить ли господинъ правитель канцеляріи, чтобы уважаемые служители Церкви подвергались подобнымъ оскорбленіямъ.
-- Конечно, мнѣ очень жаль, что газета...
Натаріо перебилъ его и возмущенно перекрестился.
-- Эту газету давно слѣдовало закрыть, господинъ правитель канцеляріи.
-- Закрыть газету? Что вы говорите, падре! Вы, кажется, хотите вернуться къ временамъ обскурантизма?.. Не забывайте, что свобода печати -- священный принципъ. Нельзя даже привлекать газету къ отвѣтственности за то, что она помѣщаетъ на своихъ страницахъ двѣ-три глупости про духовенство. Иначе намъ пришлось бы привлекать къ суду почти всю періодическую печать въ Португаліи. Куда дѣвались бы тогда свобода мысли, тридцать лѣтъ прогресса и всѣ принципы правового государства? Мы желаемъ свѣта, какъ можно больше свѣта!
Натаріо откашлялся слегка.
-- Отлично,-- сказалъ онъ:-- но въ такомъ случаѣ, если власти попросятъ у насъ помощи во время выборовъ, мы попросту отвѣтимъ, что ничего не дожемъ сдѣлать, разъ онѣ не желаютъ вступаться за насъ.
-- Такъ неужели же вы думаете, падре, что мы измѣнимъ дѣлу культуры и цивилизаціи ради нѣсколькихъ голосовъ, получаемыхъ при посредствѣ священниковъ?
И прежній Биби принялъ гордую осанку и изрекъ съ важностью:
-- Мы -- дѣти свободы и не предадимъ свою мать.
-- Но вѣдь адвокатъ Годиньо, издатель газеты, состоитъ въ оппозиціи,-- замѣтилъ Натаріо.-- Щадя газету, вы покровительствуете ему.
Правитель канцеляріи улыбнулся.
-- Дорогой падре, вы, видно, не посвящены въ тайны политики. Между адвокатомъ Годиньо и правительствомъ нѣтъ ни борьбы, ни вражды, а только натянутыя отношенія. Это очень умный человѣкъ. Онъ цѣнитъ по достоинству политику правительства, а правительство цѣнитъ его.
И, проникшись глубиною государственныхъ тайнъ, онъ добавилъ:
-- Это тонкая политика, дорогой мой.
Натаріо всталъ.
-- Итакъ значитъ...
-- Это немыслимо,-- сказалъ правитель канцеляріи.-- Повѣрьте, падре, какъ частное лицо, я возмущенъ этой статьей, но, какъ представитель власти, я долженъ уважать свободу мысли. Можете передать всему здѣшнему духовенству, что у католической церкви, несомнѣнно, нѣтъ второго такого преданнаго сына, какъ я. Но я -- приверженецъ либеральной религіи, гармонирующей съ прогрессомъ и наукой, и считаю, что въ виду высшихъ политическихъ соображеній, нельзя привлекать къ отвѣтственности адвоката Годиньо.
-- Прощайте, сеньоръ,-- сказалъ Натаріо, кланяясь.
-- Вашъ покорный слуга. Мнѣ очень жаль, что вы не выпили чашечку чаю. Осторожно, здѣсь ступенька.
Натаріо поспѣшилъ въ соборъ, бормоча себѣ подъ носъ ругательства. Амаро ждалъ его, гуляя взадъ и впередъ по террасѣ у собора. У него были круги подъ глазами, и лицо его поблѣднѣло.
-- Ну, что же?-- спросилъ онъ, быстро идя навстрѣчу отцу Натаріо.
-- Ничего!
Амаро закусилъ губы. И въ то время, какъ Натаріо возбужденно передавалъ ему свой разговоръ съ правителемъ канцеляріи, лицо Амаро дѣлалось все мрачнѣе, и онъ въ бѣшенствѣ выбивалъ зонтикомъ траву, росшую въ щеляхъ между плитами террасы.
-- При посредствѣ властей ничего не подѣлать,-- закончилъ Натаріо.-- Но теперь я возьмусь за это дѣло лично и не успокоюсь, пока не узнаю имя Либерала и не сотру этого негодяя съ лица земли.