Черезъ нѣсколько дней послѣ этого отецъ Амаро и каноникъ Діасъ получили приглашеніе къ обѣду отъ аббата деревни Кортетасса. Это былъ веселый, добрый старичокъ, жившій въ приходѣ уже тридцать лѣтъ и слывшій лучшимъ поваромъ въ овруіѣ. Онъ праздновалъ въ этотъ день свои именины и пригласилъ, кромѣ каноника и Амаро, еще двухъ священниковъ -- отца Натаріо и отца Брито. Отецъ Натаріо былъ маленькій, сухой человѣкъ съ ястребиными глазами и прыщавымъ лицомъ, необычайно злой и раздражительный. У него была репутація прекраснаго латиниста и очень логичнаго человѣка. Онъ жилъ съ двумя племянницами-сиротами, постоянно говорилъ о своей любви и заботливости къ нимъ, расписывалъ ихъ, какъ образецъ всѣхъ добродѣтелей, и называлъ своими розочками. Отецъ Брито считался самымъ глупымъ и самымъ сильнымъ священникомъ въ епархіи. Внѣшностью и манерами онъ напоминалъ мужика прямо отъ сохи; у него была огромная голова и жесткіе волосы, спускавшіеся почти до бровей. Смуглая кожа отливала на лицѣ синевою отъ тщательныхъ усилій бритвы; мелкіе, прекрасные зубы сверкали бѣлизною каждый разъ, каікъ онъ заливался своимъ идіотскимъ смѣхомъ.
Когда священники садились за столъ, въ комнату вбѣжалъ впопыхахъ Либаниньо съ мокрою лысиною.
-- Охъ, голубчики мои, извините,-- затараторилъ онъ визгливымъ тономъ:-- я опоздалъ немножечко. Въ церкви Пресвятой Богородицы въ Эрмидѣ отецъ Нунишъ служилъ какъ разъ обѣдню по заказу. Я зашелъ послушать. Такъ уже хорошо было...
Гертруда, старая, дородная прислуга аббата, принесла миску съ куринымъ бульономъ. Либаниньо сталъ вертѣться вокругъ нея съ глупыми шуточками.
-- Ахъ, Гертрудочка, жестокая женщина, какое счастье ты могла бы дать одному человѣку!
Старушка добродушно засмѣялась, и ея рыхлая грудь затряслась отъ смѣха.
-- Что же это за поклонникъ явился у меня на старости лѣтъ?
-- Ахъ, голубушка, женщины хороши, какъ груши, только когда онѣ созрѣваютъ. Вотъ какъ нальются хорошенько, тутъ и наслаждаешься ими во-всю.
Священники захохотали и весело усѣлись за столъ.
Обѣдъ былъ состряпанъ самимъ аббатомъ. Похвалы его искусству начались съ перваго же блюда.
-- Замѣчательно вкусно, восхитительно, сеньоръ... Такой стряпни и въ раю не найти. Удивительно, чудесно...
Добрый аббатъ даже краснѣлъ отъ удовольствія. Онъ былъ, по словамъ настоятеля -- "божественнымъ мастеромъ своего дѣла", прочиталъ много книгъ по кулинарному искусству, постоянно изобрѣталъ новыя кушанья и гордился тѣмъ, что "изъ его головы вышло немало вкусныхъ вещей". Жизнь это протекала мирно и счастливо въ обществѣ старой Гертруды, добродушной и болтливой женщины, и его единственною мечтою было страстное желаніе угостить какъ-нибудь обѣдомъ самого епископа.
-- Кушайте пожалуйста, падре,-- говорилъ онъ Амаро, передавая ему блюдо.-- Я уже такъ старался... Не угодно-ли откушать греночковъ подъ соусомъ? Не буду хвалиться, но соусъ, кажется, вышелъ у меня недурно сегодня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Обѣдъ былъ дѣйствительно приготовленъ такъ хорошо, что, по словамъ каноника Діаса, Даже Святой Антоній могъ соблазниться имъ въ пустынѣ. Всѣ гости сбросили плащи и сидѣли въ. однѣхъ рясахъ, медленно прожевывая пищу и почти не разговаривая. Полуденное солнце весело играло на пузатыхъ стаканахъ со старымъ виномъ, посудѣ и блюдечкахъ со свѣжими оливками, а славный аббатъ внимательно рѣзалъ на тонкіе ломтики бѣлую грудинку фаршированнаго каплуна, сіяя отъ искренняго удовольствія.
Окна столовой выходили на дворъ. У самыхъ подоконниковъ, росли цвѣтущіе кусты камелій, за ними виднѣлось нѣсколько яблонь на фонѣ голубого неба. Вдали слышался скрипъ норіи.
Либаниньо ѣлъ за четверыхъ, не переставая подшучивать надъ Гертрудою.
-- Дай-ка мнѣ блюдо съ зеленью, цвѣточекъ мой прелестный. И не гляди на меня такъ, плутовка, ты губишь меня совсѣмъ.
-- Экій болтунъ!-- отвѣчала старуха весело.-- Вы бы поухаживали за мною тридцать лѣтъ тому назадъ.
Священники давились отъ смѣха. Двѣ бутылки портвейна были уже выпиты, и отецъ Брито разстегнулъ рясу.
Къ двери, со стороны двора, подошелъ старый нищій, жалобно бормоча молитву. Гертруда, подала ему хлѣба, и священники заговорили о томъ, что въ окружающей мѣстности появилось за послѣднее время очень много нищихъ и бродягъ.
-- Бѣдность большая, что ужъ и говоритъ!-- говорилъ мягкосердечный аббатъ.-- Голубчикъ Діасъ, скушайте еще кусочекъ, каплуна.
-- Да, бѣдность здѣсь велика, но лѣнь еще больше,-- сухо возразилъ отецъ Натаріо.-- Я знаю, что во многихъ имѣніяхъ нехватаетъ работниковъ; это не мѣшаетъ, однако, здоровымъ и молодымъ парнямъ бродить изъ деревни въ деревню и просить милостыню. Все это мерзавцы и негодяи.
-- Полно, полно, батюшка,-- перебилъ его аббатъ.-- Въ нашей мѣстности дѣйствительно очень много бѣдноты. Я знаю семьи, гдѣ отецъ, мать и нѣсколько человѣкъ дѣтей спятъ на полу въ повадку, какъ свиньи, и питаются однѣми овощами.
-- А чѣмъ же имъ больше питаться, по твоему мнѣнію?-- воскликнулъ каноникъ Діасъ, обгладывая косточку жирнаго каплуна и обсасывая свои пальцы.-- Не индѣйкой же? Какъ ты полагаешь? Каждый ѣсть, какъ ему подобаетъ по положенію.
Аббатъ усѣлся поудобнѣе, поправилъ на животѣ салфетку и сказалъ тономъ глубокаго убѣжденія:
-- Бѣдность угодна Господу Богу.
-- Хорошо, когда находятся богатые люди, оставляющіе наслѣдство церкви на дѣла благочестія,-- замѣтилъ отецъ Амаро съ серьезнымъ видомъ.
-- Собственность должна непремѣнно находиться въ рукахъ у церкви,-- произнесъ Натаріо авторитетнымъ тономъ.
Каноникъ Діасъ громко икнулъ и добавилъ:
-- Да, ради блеска культа и укрѣпленія вѣры.
-- Но главная причина нужды это -- страшная распущенность нравовъ,-- сказалъ Натаріо.
-- Да, ужасная!-- воскликнулъ аббатъ съ отвращеніемъ.-- Въ моемъ маленькомъ приходѣ въ настоящее время не меньше двѣнадцати беременныхъ дѣвушекъ. И представьте себѣ, если я пробую дѣлать имъ выговоръ, онѣ хохочутъ мнѣ прямо въ глаза.
Отецъ Брито разсказалъ объ одномъ ужасномъ случаѣ въ его приходѣ: нѣсколько дѣвушекъ семнадцати-восемнадцати лѣтъ забрались разъ на сѣновалъ и провели тамъ ночь съ цѣлой компаніей молодыхъ парней.
-- Я не знаю, что происходитъ въ твоемъ приходѣ, Брито,-- лукаво замѣтилъ Натаріо, которому вино развязало языкъ:-- но что бы тамъ ни было, у нихъ передъ глазами живой примѣръ. Говорятъ, что ты и жена мэра...
-- Это ложь!-- закричалъ Брито, краснѣя, какъ ракъ.
-- Однако, Брито, однако,-- заговорили всѣ кругомъ.
-- Это ложь, это ложь,-- повторялъ онъ.
-- Правду сказать, господа.-- замѣтилъ каноникъ, понизивъ голосъ и лукаво подмигивая:-- это очень симпатичная женщина. У Брито вкусъ недуренъ.
-- Я знаю, кто распускаетъ про меня эти слухи,-- волновался Брито.-- Это подлецъ -- Куміадскій помѣщикъ. Онъ злится на меня за то, что тотъ не провелъ его въ депутаты на послѣднихъ выборахъ. Подождите, переломаю я ребра этому негодяю.-- Глаза его налились кровью, и онъ повторялъ, потрясая кулаками:-- Переломаю я ему ребра...
-- Ну, полно. Нечего такъ волноваться, Брито,-- успокоивалъ его Натаріо.
Этотъ помѣщикъ въ Куміадѣ находился въ то время въ оппозиціи и располагалъ на выборахъ двумя стами голосовъ. Священники заговорили объ избирательной кампаніи. Всѣ они, кромѣ отца Амаро, умѣли, какъ выражался Натаріо, "состряпать депутата". Каждый сталъ разсказывать о своихъ подвигахъ на этомъ поприщѣ.
Отецъ Натаріо сообщилъ, что доставилъ на послѣднихъ выборахъ восемьдесятъ голосовъ кандидату правительства.
-- Чортъ возьми!-- воскликнули остальные.
-- И знаете какимъ путемъ? Я устроилъ чудо.
-- Какъ такъ?
-- Я уговорился съ однимъ миссіонеромъ, и наканунѣ выборовъ въ нашемъ приходѣ были получены письма съ неба за подписью Пресвятой Богородицы, въ которыхъ требовалось, подъ угрозой наказанія свыше, голосовать за правительственнаго кандидата. Тонко задумано, неправда-ли?
-- Геніально,-- согласились всѣ.
Одинъ Амаро былъ пораженъ этимъ откровеніемъ.
-- Исповѣдь -- тоже прекрасное орудіе въ нашихъ рукахъ.-- продолжалъ Натаріо.-- Футъ мы дѣйствуемъ черезъ женщинъ, но зато навѣрняка. Изъ исповѣди можно извлекать огромную пользу.
-- Но вѣдь исповѣдь -- настолько серьезный актъ, что, помоему, она не должна служить дѣлу выборовъ,-- сказалъ Амаро тономъ убѣжденія.
У отца Натаріо, сильно разгоряченнаго отъ вина и обѣда, вырвались неосторожныя слова.
Неужели же вы принимаете исповѣдь въ серьезъ, отецъ Амаро?
Эти слова вызвали всеобщее изумленіе.
-- Какъ? Вы спрашиваете, принимаю ли я исповѣдь въ серьезъ?-- закричалъ Амаро, уставившись на него въ ужасѣ.
-- Что вы, Натаріо? Что вы, побойтесь Бога!-- накинулись на него остальные.
Натаріо сталъ выпутываться изъ неловкаго положенія.
-- Постойте, выслушайте меня. Я вовсе не хочу сказать, что исповѣдь -- ерунда. Слава Богу, я не франкмасонъ. Смыслъ моихъ словъ тотъ, что исповѣдь есть лишь средство знать, что происходитъ въ приходѣ, и направлять стадо прихожанъ въ ту или иную сторону. И разъ это служить Богу, то это хорошее орудіе... Вотъ что, значитъ, я хочу сказать: что исповѣдь -- хорошее оружіе въ нашихъ рукахъ. Понимаете ля?
-- Ну, нѣтъ, Натаріо, ну, нѣтъ, что вы говорите, полно!-- закричали священники.
Натаріо разсердился.
-- Такъ неужели вы хотите убѣдить меня въ томъ, что мы дѣйствительно облечены отъ Бога властью отпускать грѣхи?-- закричалъ онъ гнѣвно.
-- Конечно, безусловно!
-- Quorum remiseris peccata, remittuntur eis,-- сказалъ каноникъ Діасъ, уплетая бобы.-- Такова формула. А формула это все мой дорогой.
-- Исповѣдь, по-моему -- самое существенное въ нашей дѣятельности,-- заявилъ Амаро тономъ ученика.-- Почитайте Святого Игнатія, почитайте Святого Ѳому.
-- Хорошо, такъ я попрошу васъ отвѣтить мнѣ на одинъ вопросъ,-- закричалъ Натаріо въ бѣшенствѣ.-- Вотъ вы, напримѣръ, сытно позавтракали, напились кофе, выкурили сигару и усѣлись послѣ этого исповѣдовать кого-нибудь. Ваши мысли заняты въ это время семейными или денежными дѣлами, у васъ болитъ голова или животъ... И вы воображаете, что можете отпускать грѣхи, какъ самъ Богъ?
Этотъ доводъ поразилъ всѣхъ присутствующихъ.
Каноникъ Діасъ положилъ вилку, поднялъ руки кверху и воскликнулъ съ комичною торжественностью.
-- Hereticus est! Онъ -- еретикъ.
-- Hereticus est! Это и мое мнѣніе,-- проговорилъ отецъ Амаро.
Въ это время Гертруда подала на столъ блюдо сладкаго рису.
-- Ну, ну, довольно объ этомъ, господа,-- сказалъ осторожный аббатъ, пользуясь удобнымъ случаемъ перемѣнить разговоръ.-- Попробуйте-ка лучше моего рису. Гертрудушка, дай сюда еще графинчикъ портвейна.
Но Натаріо не мотъ успокоиться и продолжалъ убѣждать Амаро въ своей правотѣ.
-- Отпускать грѣхи значитъ являть людямъ милость Божію. А это присуще лишь самому Богу...
-- Я могу выставитъ противъ этого два возраженія,-- закричалъ Амаро, торжественно поднимая палецъ.
-- Ну, ну, успокойтесь-же, господа,-- уговаривалъ ихъ аббатъ искренно огорченнымъ тономъ,-- откушайте-ка лучше рису. Вотъ и винцо 1815 года. Такое не каждый день пьешь.
Гости полюбовались сверкавшимъ въ хрустальныхъ рюмкахъ портвейномъ и усѣлись поудобнѣе въ обитыхъ кожею креслахъ. Начались тосты. Первый былъ провозглашенъ за аббата. Онъ пробормоталъ нѣсколько словъ благодарности и чуть не расплакался отъ удовольствія.
-- За Его Святѣйшество папу Пія IX!-- закричалъ Либаниньо, поднимая стаканъ.-- За несчастнаго мученика.
Всѣ вышили за Пія IX, чувствуя себя глубоко растроганными, Натаріо смягчился, заговорилъ о своихъ "розочкахъ" и сталъ цитировать Виргилія. Амаро откинулся назадъ въ креслѣ, засунулъ руки въ карманы и уставился машинальнымъ взоромъ на окна, мечтая объ Амеліи.
Аббатъ предложилъ перейти въ бесѣдку пить кофе.
Было три часа. Всѣ пошатывались немного и икали, весело смѣясь. Одинъ Амаро держался на ногахъ вполнѣ твердо, но и тотъ чувствовалъ себя настроеннымъ очень нѣжно и сантиментально.
-- А теперь, господа,-- предложилъ аббатъ, допивъ послѣднюю каплю кофе:-- не прогуляться-ли намъ въ мое имѣньице?
-- Ладно, пойдемте, для пищеваренія,-- пробормоталъ каноникъ, съ трудомъ поднимаясь со стула.-- Посмотримъ имѣніе аббата.
Они пошли по узкой проѣзжей дорогѣ. День былъ ясный, и солнце пріятно грѣло. Дорога вилась лентой между живыми изгородями, среди широкихъ полей. Мѣстами попадались группы оливковыхъ деревьевъ; вдали, на горизонтѣ, тянулась цѣпь холмовъ, поросшихъ темно-зеленымъ сосновымъ лѣсомъ. Кругомъ стояла полная тишина. Только вдали, на большой дорогѣ, слышался временами скрипъ телѣти. Священники шли медленно, слегка пошатываясь, перебрасывались шуточками и находили, что жизнь -- очень, хорошая вещь.
Каноникъ взялъ подъ руку аббата; Брито шелъ рядомъ съ Амаро и клялся, что онъ, изобьетъ до крови Куміадскаго помѣщика.
-- Полно, успокойтесь, Брито, не надо такъ волноваться изъ-за пустяковъ,-- уговаривалъ Амаро, попыхивая сигарою.
Отецъ Натаріо шелъ впереди всѣхъ, неся на рукѣ волочившійся по пыли плащъ. Ряса его была разстегнута, изъ-подъ нея виднѣлся грязный жилетъ. Ноги въ дырявыхъ чулкахъ частенько подкашивались, заставляя священника шататься изъ стороны въ сторону.
Внезапно всѣ остановились. Натаріо ругался, не помня себя отъ бѣшенства,
-- Оселъ, не видишь ты, что-ли, куда прешь? Животное!
Оказалось, что онъ натолкнулся у поворота дороги на старика, ведшаго овцу, и чуть не свалился въ пьяномъ видѣ.
-- Простите, падре, Бога ради,-- робко взмолился старикъ.
-- Животное, одно слово животное!-- ревѣлъ Нотаріо, потрясая кулаками.-- Учить надо такихъ негодяевъ.
Старикъ бормоталъ слова извиненія и почтительно снялъ шляпу. У него были совсѣмъ сѣдые волосы. Судя по внѣшности, это былъ работникъ, состарившійся на тяжелой полевой работѣ. Онъ. склонился, покраснѣвъ отъ стыда, и прижался къ изгороди, чтобы пропустить по узкой дорогѣ веселыхъ и подвыпившихъ служителей, церкви.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Амаро не пожелалъ итти съ коллегами въ усадьбу аббата. Въ концѣ деревни онъ распрощался съ ними и повернулъ назадъ въ сторону Леріи.
Дорога шла вдоль каменной ограды какой-то усадьбы. У воротъ, посреди дороги, стояла бурая корова. Амаро захотѣлось подурачиться, и онъ ткнулъ ее зонтикомъ въ бокъ. Она медленно сошла съ мѣста, и Амаро, обернувшись, увидѣлъ у воротъ, къ своему великому удивленію, весело смѣющуюся Амелію.
-- Что это вы пугаете мнѣ скотъ, падре?
-- Амелія! Какимъ чудомъ очутились вы здѣсь?
Она покраснѣла слегка.
-- Я пріѣхала съ доною Маріею. Надо взглянуть на овощи.
Около Амеліи стояла дѣвушка, укладывавшая въ большую корзину кочни капусты.
-- Значитъ, это усадьба доны Маріи?
Амаро вошелъ въ садъ. Отъ воротъ тянулась тѣнистая аллея изъ старыхъ пробковыхъ деревьевъ. Въ концѣ ея виднѣлся бѣлѣющій на солнцѣ домъ.
-- Да. А рядомъ наша усадьба. Но входъ тоже отсюда. Ступай теперь, Жоанна.
Дѣвушка подняла корзину на голову, попрощалась и пошла по дорогѣ.
-- Гм... гм... кажется, это недурное имѣніе,-- замѣтилъ священникъ.
-- Пойдемте посмотримъ наши владѣнія,-- сказала Амелія.-- Это маленькій клочокъ земли, но взглянуть стоитъ. Зайдемте только сперва поздороваться съ доною Маріею.
-- Хорошо, пойдемте.
Они отправились, молча, по аллеѣ.
Земля была усѣяна сухими листьями. Между старыми стволами росли кусты гортензій, печально поникшихъ подъ частыми дождями. Аллея замыкалась старымъ, неуклюжимъ, одноэтажнымъ домомъ.
Мимо нихъ прошелъ молодой работникъ съ ведромъ.
-- Гдѣ барыня, Жоанъ?-- спросила Амелія.
-- Она въ оливковой рощѣ,-- отвѣтилъ тотъ вяло.
Оливковая роща находилась далеко, на другомъ концѣ усадьбы. Туда нельзя было пройти иначе, какъ въ галошахъ, потому что дорога была сырая и грязная.
-- Вы перепачкаете сапоги, падре, если пойдете. Лучше отправимтесь къ намъ. Пожалуйте сюда...
Они остановились у старой, поросшей вьющимися растеніями ограды. Амелія открыла небольшую зеленую калитку, и они спустились по тремъ каменнымъ ступенькамъ на дорожку, шедшую вдоль стѣны. Съ одной стороны ея росли розовые кусты, цвѣтущіе круглый годъ.
Амелія останавливалась на каждомъ шагу, поясняя, гдѣ что будутъ сѣять. Амаро слушалъ, поглядывая на нее искоса. Голосъ дѣвушки казался ему въ деревенской тишинѣ еще нѣжнѣе и пріятнѣе, щеки ея разгорѣлись на свѣжемъ воздухѣ, глаза, заблестѣли ярче обыкновеннаго.
Въ концѣ дорожки начиналась ихъ усадьба. Но калитка была заперта.
-- Вѣрно работникъ унесъ ключъ съ собою?
Она перегнулась черезъ калитку и закричала громко:
-- Антоніо, Антоніо...
Но никто не откликался на ея зовъ.
-- Онъ ушелъ должно быть въ конецъ,-- сказала она съ досадою.-- Но здѣсь по близости можно пролѣзть черезъ изгородь. Въ дѣтствѣ я никогда не пользовалась калиткою, а лазила всегда тутъ.
Амаро улыбался. Ему было трудно говорить. Вино аббата разгорячило его, а присутствіе Амеліи разжигало въ немъ страстное желаніе обладать ею.
-- Вотъ это мѣсто,-- сказала Амелія, останавливаясь.-- Лѣзьте впередъ.
-- Ладно.
Онъ подобралъ рясу, пролѣзъ въ отверстіе и соскочилъ внизъ на лужайку, но поскользнулся въ сырой травѣ и упалъ. Амелія захлопала въ ладоши, весело смѣясь.
-- А теперь прощайте, падре, я пойду къ донѣ Маріи. Вамъ не выбраться оттуда. Калитка заперта, а черезъ изгородь вамъ не пролѣзть обратно -- слишкомъ высоко. Теперь вы пойманы...
-- Ахъ, вы насмѣшница!
Она не переставала хохотать, поддразнивая его. Священникъ былъ очень возбужденъ.
-- Прыгайте ко мнѣ,-- сказалъ онъ хриплымъ голосомъ.
Она сдѣлала видъ, будто ей страшно.
-- Прыгайте скорѣе.
-- Ладно,-- крикнула она вдругъ, соскочила сверху и упала ему на грудь, вскрикнувъ слегка. Амаро пошатнулся, но удержалъ ее, крѣпко прижалъ къ своей груди и быстро поцѣловалъ въ шею.
Амелія высвободилась изъ его объятій, задыхаясь и густо покраснѣвъ, но не убѣжала, а стала поправлять на себѣ дрожащими руками волосы и платье.
-- Амелія, дорогая!..-- сказалъ Амаро.
Тогда она приподняла юбку и побѣжала вдоль изгороди. Амаро пошелъ за ней слѣдомъ, стараясь догнать. Но когда онъ добрался до калитки, Амелія разговаривала съ работникомъ, принесшимъ ключъ.
-- Антоніо,-- сказала она,-- проводите падре къ воротамъ. Прощайте, падре.
И она убѣжала по мокрой травѣ въ оливковую рощу къ донѣ Маріи. Та сидѣла на большомъ камнѣ, наблюдая за работой поденщицъ, сбивавшихъ съ деревьевъ оливки.
-- Что съ тобою, голубушка? Откуда ты прибѣжала? Ты, кажется, съ ума спятила?
-- Я просто запыхалась,-- отвѣтила она, вся раскраснѣвшись, и сѣла рядомъ со старухой. Грудь ея тяжело вздымалась, губы были полуоткрыты, глаза устремлены въ одну точку. Въ головѣ вертѣлась одна неотвязная, радостная мысль:
-- Онъ любитъ меня, онъ любить меня...