Черезъ нѣсколько дней постоянные посѣтители аптеки съ изумленіемъ увидѣли отца Натаріо мирно бесѣдующимъ на площади съ адвокатомъ Годиньо. Податной инспекторъ, пользовавшійся большимъ авторитетомъ въ вопросахъ иностранной политики, внимательно поглядѣлъ на нихъ черезъ стеклянную дверь аптеки и заявилъ глубокомысленнымъ тономъ, что "его менѣе удивило бы если бы Викторъ-Эмануилъ пошелъ гулять подъ руку съ папой Піемъ IX".
Но хирургъ возразилъ на это, что его ничуть не удивляетъ подобная дружба. По его мнѣнію, изъ послѣдней статьи въ Областномъ Голомъ, написанной, судя по стилю и спеціальной эрудиціи, адвокатомъ Годиньо, ясно вытекало, что группа оппозиціи желаетъ пойти навстрѣчу духовенству. Заключительныя слова статьи были особенно выразительны: "мы отнюдь не желаемъ мѣшать служителямъ церкви въ исполненіи ихъ божественныхъ обязанностей".
-- Я не знаю, заключенъ ли миръ,-- замѣтилъ одинъ полный господинъ, по фамиліи Пимента:-- но переговоры о немъ несомнѣнно уже начаты. Вчера рано утромъ я видѣлъ собственными глазами, какъ отецъ Натаріо вышелъ изъ редакціи Областного Голоса.
-- Что вы говорите, сеньоръ Пимента? Вѣрно ли вы видѣли?
Тотъ уже собирался обидѣться, но податной инспекторъ поддержалъ его:
-- Нѣтъ, господа, сеньоръ Пимента правъ. Я самъ видѣлъ на-дняхъ, какъ этотъ негодяй Агостиньо согнулся въ три погибели при встрѣчѣ съ отцомъ Натаріо. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что Натаріо затѣялъ какую-то грязную исторію. Онъ постоянно шныряетъ теперь по площади и подружился съ отцомъ Сильверіо. Они появляются очень часто вмѣстѣ на улицѣ... А у Сильверіо исповѣдуется жена адвоката Годиньо. Навѣрно, Натаріо завелъ какія-нибудь сношенія съ группой оппозиціи...
Недавняя дружба двухъ священниковъ -- Сильверіо и Натаріо -- возбуждала много толковъ въ городѣ. Пять лѣтъ тому назадъ между ніими произошла ссора въ ризницѣ собора, и Натаріо бросился съ зонтикомъ на противника, но каноникъ Сарненто удержалъ его за рясу. Съ тѣхъ поръ они долго не разговаривали, къ великому огорченію Сильверіо, добродушнаго толстяка, являвшагося, по словамъ его прихожанокъ, "воплощеніемъ любви и снисходительности къ людямъ". Но Натаріо былъ желченъ и злопамятенъ. Когда-же настоятелемъ собора былъ назначенъ Валладаресъ, онъ призвалъ ихъ къ себѣ, краснорѣчиво объяснилъ, что "необходимо сохранять миръ въ церкви", и подтолкнулъ Натаріо въ объятія Сильверіо. Тотъ прижалъ его къ своей широкой груди и къ жирному животу и растроганно пробормоталъ:
-- Всѣ мы -- братья, всѣ мы -- братья.
Тѣмъ не менѣе Натаріо не пересталъ злиться на противника и еле кланялся ему на улицѣ. Каково-же было всеобщее изумленіе, когда Натаріо зашелъ къ Сильверіо, вскорѣ послѣ статьи въ Областномъ Голосѣ, подъ предлогомъ, что "его засталъ на улицѣ сильный дождь!" Толстый добрякъ былъ въ восторгѣ и высказалъ коллегѣ свое искреннее удовольствіе по поводу того, что видитъ его у себя.
Примиреніе оказалось настолько полнымъ, что можно было часто видѣть теперь на улицѣ маленькую, но сухую фигурку оживленно жестикулировавшаго Натаріо. рядомъ съ тучною массою флегматичнаго Сильверіо.
Однажды утромъ служащіе полицейскаго участка, находившагося противъ собора, съ удовольствіемъ увидѣли, какъ священники оживленно разговариваютъ о чемъ-то, гуляя взадъ и впередъ по прилегающей къ собору террасѣ. Натаріо былъ сильно возбужденъ и, повидимому, старался убѣдить въ чемъ-то Сильверіо. Онъ останавливался передъ нимъ, энергично жестикулируя, хваталъ за руку, тащилъ къ краю террасы, снова останавливался и широко разводилъ руками, словно желая показать, что все кругомъ -- они сами, соборъ, городъ, весь міръ -- обречены на погибель. Сильверіо слушалъ внимательно, и глаза его были широко открыты отъ изумленія. Они снова стали ходить по террасѣ. Но Натаріо ежеминутно останавливался, тыкая длиннымъ пальцемъ въ толстый животъ Сильверіо и топая ногами въ бѣшенствѣ. Вдругъ онъ опустилъ руки въ безсиліи и замолчалъ. Сильверіо сказалъ тогда нѣсколько словъ, прижавъ руку къ груди. Натаріо просіялъ, радостно крикнулъ что-то, трепля коллегу по плечу, и священники вошли въ соборъ, весело смѣясь.
-- Экіе негодяи!-- сказалъ писарь Боржишъ, ненавидѣвшій духовенство.
-- Это они толкуютъ по поводу газеты,-- отвѣтилъ ему другой служащій.-- Натаріо не успокоится, пока не узнаетъ, кто написалъ статью противъ духовенства. А черезъ Сильверіо это легче всего устроить, потому что у него исповѣдуется всегда жена адвоката Годиньо.
-- Канальи!-- проворчалъ Боржишъ презрительно и снова принялся за работу, согнувшись надъ бумагою. Онъ писалъ приказъ о пересылкѣ въ другой городъ заключеннаго, который сидѣлъ между двумя солдатами, тутъ-же въ комнатѣ, съ измученнымъ, впалымъ лицомъ и съ кандалами на рукахъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Черезъ нѣсколько дней въ соборѣ служили панихиду у гроба богатаго помѣщика Мораиша, которому вдова устроила очень пышныя похороны. Послѣ службы Амаро снималъ облаченіе въ ризницѣ, при свѣтѣ одинокой свѣчки, какъ вдругъ дверь скрипнула, и послышался возбужденный голосъ Натаріо:
-- Амаро, вы здѣсь?
-- Что случилось?
Отецъ Натаріо закрылъ дверь и воскликнулъ, потрясая руками:
-- Знаете новость? Это Жоанъ Эдуардо!
-- Что?
-- Либералъ оказался Жоаномъ Эдуардо. Это онъ написалъ пасквиль про насъ.
-- Не можетъ быть!-- изумленно воскликнулъ Амаро.
-- Я видѣлъ своими глазами написанный имъ черновикъ. Пять листовъ бумаги!
Амаро глядѣлъ на Натаріо, выпучивъ глаза.
-- Немалыхъ трудовъ стоило мнѣ узнать это! Подумайте, цѣлыхъ пять листовъ. И онъ собирается писать еще. Хорошъ сеньоръ, нечего сказать! Это нашъ-то пріятель Жоанъ Эдуардо!
-- Какъ-же вы узнали это, Натаріо?
Тотъ склонилъ голову на-бокъ и пожалъ плечами.
-- Знаете, коллега... въ такихъ случаяхъ надо молчать,-- возразилъ онъ многозначительнымъ тономъ.-- Вы понимаете меня, неправдами? Sigillus magnus.
Онъ заходилъ большими шагами по ризницѣ, говоря рѣзкимъ, торжествующимъ тономъ:
-- Но все это -- еще пустяки. Сеньоръ Жоанъ Эдуардо -- закоренѣлый негодяй. Онъ -- близкій другъ Агостинъо и просиживаетъ у него въ редакціи очень часто чуть не до утра. Тамъ у нихъ устраиваются попойки съ бабами. Онъ не былъ у исповѣди уже шесть лѣтъ и хвастается тѣмъ, что не вѣритъ въ Бога. Насъ всѣхъ онъ честилъ канальями и мерзавцами. И притомъ онъ -- республиканецъ по убѣжденіямъ. Однимъ словомъ, это настоящее чудовище, дорогой мой.
-- А что-же намъ дѣлать теперь?-- спросилъ Амаро дрожащимъ голосомъ.
-- Что дѣлать?-- воскликнулъ Натаріо.-- Стереть этого негодяя съ лица земли.
Амаро провелъ носовымъ платкомъ по сухимъ губамъ.
-- Это безобразіе,-- пробормоталъ онъ.-- И бѣдная дѣвушка погибнетъ, выйдя за него замужъ. Онъ отъявленный мерзавецъ.
Священники пристально поглядѣли другъ на друга. Натаріо вынулъ изъ кармана табакерку, взялъ щепотку и сказалъ съ холодною улыбкою, не спуская глазъ съ собесѣдника:
-- А не разстроить-ли намъ эту свадьбу?
-- Вы полагаете?-- съ жадностью спросилъ Амаро.
-- Дорогой коллега, это вопросъ совѣсти. Я смотрю на это, какъ на священную обязанность. Мы не можемъ допустить, чтобы бѣдная дѣвушка вышла замужъ за негодяя, франкмасона, атеиста...
-- Конечно, конечно,-- пробормоталъ Амаро.
-- Это удачно, неправда-ли?-- спросилъ Натаріо и съ наслажденіемъ понюхалъ табакъ.
Но въ ризницу вошелъ прислужникъ. Пора было запирать соборъ.
-- Погодите минуточку, сеньоръ Доминтосъ.
Прислужникъ ушелъ запирать двери, выходившія во дворъ. Священники склонились поближе другъ къ другу и заговорили шопотомъ.
-- Вы должны взяться за сеньору Жоаннеру,-- сказалъ Натаріо.-- Впрочемъ, нѣтъ, пусть лучше Діасъ поговоритъ съ нею. Онъ вѣрнѣе насъ добьется цѣли. А вы поговорите только съ дѣвушкою и скажите ей, чтобы перестала принимать этого подлеца. Можете добавить, что онъ живетъ съ продажной бабою.
-- Послушайте,-- возразилъ Амаро, отступая на шагъ:-- можетъ быть, это и неправда.
-- Все равно. Онъ способенъ на все. Кромѣ того, это поможетъ намъ отвратить отъ него дѣвченку.
Они вышли изъ ризницы и отправились вслѣдъ за прислужникомъ, гремѣвшимъ связкою огромныхъ ключей. Посреди собора стоялъ на возвышеніи гробъ помѣщика Мораиша подъ большимъ бархатнымъ покровомъ. У изголовья на крышкѣ гроба лежалъ вѣнокъ изъ иммортелей.
Отецъ Натаріо остановился и взялъ Амаро за рукавъ.
-- А вѣдь я приготовилъ нашему пріятелю еще одинъ сюрпризъ,-- сказалъ онъ съ радостью въ голосѣ.
-- Какой?
-- Мы лишимъ его средствъ къ существованію. Онъ долженъ получить мѣсто секретаря въ губернскомъ управленіи, неправда-ли? Такъ мы разстроимъ это дѣло. А кромѣ того, Нунишъ Феррадъ -- знаете, нотаріусъ, у котораго онъ служитъ теперь, выгонитъ его изъ своей конторы. Пустъ пишетъ тогда пасквили на насъ.
Амаро не одобрилъ такихъ злостныхъ намѣреній.
-- Прости Господи, Натаріо, но это значить вѣдь погубить человѣка.
-- Я не могу успокоиться, пока не увижу, что онъ протягиваетъ руку на улицѣ, никакъ не могу,-- возразилъ тотъ.
-- О, Натаріо, это вѣдь безжалостно, не по-христіански. Такіе поступки неугодны Богу.
-- Пожалуйста не безпокойтесь объ этомъ, мой другъ. Безбожники не заслуживаютъ состраданія. Инквизиція карала ихъ огнемъ, а мы караемъ ихъ голодомъ. Кто служитъ святому дѣлу, тому все разрѣшается. Пусть оставятъ насъ въ покоѣ.
Они приближались къ выходу. Натаріо обернулся и, увидавъ гробъ, указалъ на него зонтикомъ.
-- Кто тамъ лежитъ?
-- Помѣщикъ Мрраишъ,-- отвѣтилъ Амаро.
-- Ахъ, такой толстый, прыщавый?
-- Да.
-- Знаю. Настоящее животное!
Они помолчали немного.
-- Значитъ, панихида служилась по немъ,-- продолжалъ Натаріо.-- А я былъ такъ занять своимъ дѣломъ, что и не обратилъ на него вниманія. Вдова осталась. съ большими средствами. Говорятъ, что она очень щедра... Кажется, Сильверіо исповѣдуетъ ее всегда? У этого бегемота, исповѣдуются всѣ богатыя прихожанки Леріи.
Они вышли изъ собора. На площади Натаріо опять остановился -- Значитъ, мы условились: Діасъ поговоритъ съ сеньорою Жоаннерою, а вы съ дѣвушкою. Я же беру на себя хлопоты о губернскомъ управленіи и о Нунишѣ Ферралѣ. Это значитъ, сразу убить двухъ зайцевъ:! разбить его сердце и оставить безъ гроша. Но до-свиданья, дѣвочки ждутъ меня къ ужину. У бѣдняжки Розы -- насморкъ. Она слаба здоровьемъ, и это очень безпокоитъ меня. Я даже спать не могу, когда ей нездоровится. Что подѣлать! Сердце -- не камень. До-свиданья, Амаро.
-- До-свиданья, Натаріо.
И священники разстались. Часы на соборной колокольнѣ пробили девять.
Амаро вернулся доімой въ возбужденномъ, но радостномъ состояніи. Передъ нимъ разстилалась пріятная перспектива. Онъ зашагалъ взадъ и впередъ по комнатѣ, стараясь проникнуться сознаніемъ священнаго долга.
Въ качествѣ христіанина, священника и друга дома онъ былъ обязанъ пойти къ Амеліи и объяснить ей спокойно и безпристрастно, что за личность этотъ Жоанъ Эдуардо, за котораго она собиралась замужъ. Этотъ человѣкъ оклеветалъ друзей дома -- ученыхъ священниковъ, занимающихъ видное положеніе,-- опозорилъ ее, невинную дѣвушку, безобразно проводилъ ночи въ обществѣ негодяя Агостиньо, хвастался своимъ невѣріемъ, не былъ уже шесть лѣтъ у исповѣди. Не могла же она выйти замужъ за такого человѣка. Онъ не позволилъ бы ей ни молиться, ни поститься, ни исповѣдаться, заставилъ бы ея душу погрязнуть во грѣхѣ. Нѣтъ, Амелія не должна была ни въ какомъ случаѣ выходить замужъ за него.
Сердце Амаро сильно билось отъ радостнаго чувства надежды. Онъ могъ взяться теперь за дѣвушку, снова завладѣть ея душою... Статья въ Областномъ Голосѣ была забыта, настоятель успокоился. Амаро могъ безпрепятственно ходить на улицу Милосердія, попрежнему проводить тамъ вечера, видѣть дѣвушку, наставлять ее на путь истины...
И видитъ Богъ, онъ дѣлалъ это не изъ злого чувства и не для того, чтобы разбить бракъ дѣвушки. Случайно, правда, его интересы совпадали съ долгомъ священника, но если-бы Амелія была безобразна, глупа и косоглаза, онъ все-таки отправился бы на улицу Милосердія и сорвалъ бы маску притворства съ клеветника и атеиста Жоана Эдуардо.
Эти разсужденія успокоили Амаро, и онъ легъ спать съ чистой душой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ слѣдующій вечеръ, подходя къ дому сеньоры Жоаннеры, Жоанъ Эдуардо былъ очень удивленъ при видѣ священника со Св. Дарами, показавшагося на углу улицы, со стороны собора.
Процессія направлялась къ дому его невѣсты. Подъ балдахиномъ блестѣло золотое облаченіе отца Амаро; впереди шелъ мальчикъ съ колокольчикомъ. Въ темной ночи разливался непрерывный звонъ большого колокола,
Жоанъ Эдуардо побѣжалъ въ испугѣ къ дому невѣсты и узналъ, что священникъ идетъ соборовать передъ смертью разбитую параличомъ тетку Амеліи.
На лѣстницѣ дома стояла на стулѣ керосиновая лампа. Священникъ вошелъ въ домъ, а балдахинъ остался у двери. Жоанъ Эдуардо послѣдовалъ за Амаро въ сильномъ возбужденіи; его пугала мысль, что изъ-за смерти тетки и изъ-за траура придется отложить свадьбу на неопредѣленное время. Присутствіе Амаро и его видная роль въ данный моментъ были тоже непріятны молодому человѣку, и онъ спросилъ съ досадою и волненіемъ у попавшейся ему въ гостиной Русы:
-- Какъ-же это случилось?
-- Послѣ обѣда ей стало совсѣмъ плохо. Докторъ пришелъ и сказалъ, что она кончается. Тогда барыня, послала за священникомъ.
Жоанъ Эдуардо счелъ своимъ долгомъ присутствовать "на церемоніи". Комната старухи находилась рядомъ съ кухнею и выглядѣла зловѣще-мрачною въ этотъ моментъ. Голова больной безжизненно покоилась на подушкѣ, и ея блѣдное, восковое лицо почти не отличалось отъ бѣлой наволочки. Глаза были сильно расширены и безсмысленно глядѣли впередъ, одна рука медленно и непрерывно натягивала кверху одѣяло.
Сеньора Жоаннера и Амелія молились, стоя на колѣняхъ у кровати. Дона Марія, зашедшая къ нимъ случайно на обратномъ пути изъ имѣнія, въ испугѣ остановилась, бормоча молитвы. Жоанъ Эдуардо безшумно опустился на колѣни рядомъ съ нею.
Отецъ Амаро наклонился къ самому уху умирающей, прося ее исповѣдаться во грѣхахъ. Но видя, что она не понимаетъ его словъ, онъ быстро прочиталъ Misereatur и, бормоча обычныя формулы, помазалъ ей св. елеемъ глаза, грудь, губы и руки. Затѣмъ онъ опустился на колѣни и застылъ неподвижно, склонивъ глаза надъ молитвенникомъ.
Жоанъ Эдуардо вышелъ на цыпочкахъ въ столовую и сѣлъ около рояля. Теперь, очевидно, Амелія долго не будетъ играть... Ему стало очень грустно. Неожиданная смерть старухи нарушила его планы и пріятныя мечты.
Въ столовую вошли дона Марія и Амелія съ заплаканными глазами.
-- Ахъ, хорошо, что вы еще здѣсь, сеньоръ Жоанъ Эдуардо,-- сказала старуха взволнованнымъ тономъ.-- Окажите мнѣ услугу, проводите меня домой. Я вся дрожу отъ испуга и волненія. Это вышло такъ неожиданно... Господь простить мнѣ, но я не могу видѣть умирающихъ... Бѣдняжка умираетъ, какъ птичка... Грѣховъ у нея нѣтъ... Ты ужъ извини меня, голубушка, но я не могу оставаться. Охъ, какія страсти! Знаете, для меня даже лучше, что она умираетъ... Ахъ, Господи, какъ мнѣ нехорошо!
Амеліи пришлось увести старуху внизъ, въ спальню сеньоры Жоаннеры, и даже налить ей рюмочку стараго вина для подкрѣпленія.
-- Амелія, голубушка,-- сказалъ Жоанъ Эдуардо:-- если я нуженъ здѣсь для чего-нибудь, пожалуйста...
-- Нѣтъ, спасибо. Бѣдняжка доживаетъ послѣднія минуты.
-- Не забудь поставить ей двѣ свѣчки у изтоловья, милая,-- сказала дона Марія, уходя.-- Это очень помогаетъ въ агоніи. До свиданья. Охъ, батюшки, какъ тяжело!
-- У дверей стоялъ балдахинъ и около него люди съ зажженными свѣчами. При видѣ ихъ старуха схватила Жоана Эдуардо подъ руку и прижалась къ нему въ испугѣ, а можетъ быть, и въ порывѣ нѣжности, послѣ рюмочки стараго вина.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Амаро обѣщалъ вернуться поздно вечеромъ, чтобы не оставлять дамъ однѣхъ "въ тяжелую минуту". Каноникъ явился, когда процессія со Св. Дарами возвратилась въ соборъ, и, узнавъ о любезномъ вниманіи отца Амаро, заявилъ, что онъ воспользуется этимъ и пойдетъ домой отдыхать.
-- Подобныя волненія подрываютъ мнѣ здоровье, сеньора,-- сказалъ онъ.-- А вы вѣдь навѣрно не желаете, чтобы я разболѣлся?
-- Боже упаси,-- сеньоръ каноникъ!-- воскликнула она, хныча.
-- Ну, такъ прощайте. И не огорчайтесь пожалуйста. Такъ лучше для всѣхъ. До свиданія; что-то нездоровится мнѣ сегодня...
Сеньора Жоаннара тоже чувствовала себя неважно. Послѣ перваго потрясенія у нея началась мигрень, и, когда Амаро вернулся около одиннадцати часовъ вечера, Амелія открыла ему дверь и сказала, поднимаясь въ столовую:
-- Вы ужъ извините, падре, но у мамы началась мигрень, и она легла отдохнуть... Кажется, она даже заснула...
-- Пусть спитъ, не безпокойте ее.
Они вошли въ комнату умирающей. Голова ея была повернута къ стѣнѣ, изъ полуоткрытыхъ губъ вырывался слабый, почти непрерывный стонъ. Толстая свѣчка тускло освѣщала комнату. У кровати сидѣла съ запуганнымъ видомъ Руса и читала молитвы по приказанію сеньоры Жоаннеры.
-- Докторъ сказалъ, что она сама не почувствуетъ, какъ умретъ,-- прошептала Амелія.-- Она будетъ стонать, стонать и вдругъ замолкнетъ.
-- Да будетъ воля Господня!-- пробормоталъ Амаро.
Они вернулись въ столовую. Въ домѣ стояла полнѣйшая тишина. На улицѣ завывалъ вѣтеръ. Амаро въ смущеніи подошелъ къ окну, Амелія прислонилась къ буфету. Они давно уже не оставались наединѣ.
-- Дождь,-- видно, не прекратится всю ночь,-- сказалъ священникъ.
-- Да, и какъ холодно!-- отвѣтила она, закутываясь въ платокъ.-- Сколько страху натерпѣлись мы сегодня!
-- Вы никогда не видали умирающихъ?
-- Никогда.
Они замолчали. Онъ продолжалъ неподвижно стоять у окна, она -- у буфета,-- съ опущенными глазами.
-- Въ кухнѣ топится плита. Не лучше-ли пойти туда, въ тепло?-- спросила Амелія.
-- Конечно, пойдемте.
Амелія взяла съ собою керосиновую лампу; они перешли въ кухню и сѣли на низкихъ стульяхъ у плиты. Амелія видѣла, какъ Амаро молча пожираетъ ее глазами. Онъ собирался, очевидно, говорить. Руки ея задрожали; она не рѣшалась пошевелиться или поднять взоръ, но жаждала его словъ, какія-бы они ни были -- нѣжныя или непріятныя.
Онъ заговорилъ, наконецъ, и очень серьезнымъ тономъ:
-- Амелія, я не ожидалъ, что мы останемся сегодня наединѣ. Это вышло случайно. Но, видно, такова воля Божія. Ваше отношеніе ко мнѣ сильно измѣнилось за послѣднее время.
Она быстро подняла голову, покраснѣла, и губы ея задрожали.
-- Вы прекрасно знаете, почему я измѣнилась,-- сказала она, чуть не плача.
-- Знаю. Если бы не эта подлая клевета въ газетѣ, ничего бы не случилось, и наши отношенія остались бы прежними. Я желаю поговорить съ вами именно объ этомъ.
Онъ подвинулъ стулъ ближе и продолжалъ очень спокойно и мягко:
-- Вы помните, навѣрно, статью съ низкою клеветою на всѣхъ близкихъ вамъ людей? Помните, неправда-ли? А знаете, кто написалъ ее?
-- Кто?-- спросила Амелія съ удивленіемъ.
-- Сеньоръ Жоанъ Эдуардо!-- возразилъ священникъ, скрестивъ руки на груди и пристально глядя на нее.
-- Не можетъ быть.
Она встала со стула, но Амаро заставилъ ее снова сѣсть.
-- Выслушайте меня. Онъ написалъ эти гадости. Я узналъ все вчера. Натаріо видѣлъ черновикъ, написанный его рукою; онъ навелъ справки и разузналъ все -- конечно, хорошимъ путемъ... Видно, Богу было угодно, чтобы истина была обнаружена. Слушайте теперь. Вы не знаете этого человѣка.-- И Амаро передалъ ей шопотомъ все, что слышалъ о Жоанѣ Эдуардо отъ Натаріо -- объ это оргіяхъ съ Агостиньо, нападкахъ на духовенство, атеизмѣ....
-- Спросите-ка его, когда онъ исповѣдывался послѣдній разъ. Пусть покажетъ вамъ свидѣтельства объ исповѣди за эти шесть лѣтъ!
-- Господи, Боже мой!-- прошептала, дѣвушка, безсильно опустивъ руки на колѣни.
-- Я счелъ своимъ долгомъ поставить васъ въ извѣстность, какъ другъ дома, священникъ, христіанинъ... Какъ мнѣ ни тяжело, но я вынужденъ сказать: "Человѣкъ, за котораго вы собираетесь замужъ, обманулъ ваше довѣріе. Онъ явился къ вамъ въ домъ подъ видомъ честнаго труженика, а на самомъ дѣлѣ это..."
И Амаро всталъ, словно въ порывѣ неудержимаго возмущенія.
-- Амелія, этотъ человѣкъ написалъ подлую ложь въ газетѣ. Изъ-за него бѣдный Брито переведенъ въ глушь. Онъ назвалъ меня соблазнителемъ, сеньора каноника -- развратникомъ, бросилъ тѣнь на отношенія вашей мамаши съ каноникомъ, обвинилъ васъ въ томъ, что вы поддаетесь гадкому соблазну! Скажите на милость, желаете вы быть женою такого человѣка?
Она не отвѣтила, неподвижно уставившись на свѣтъ лампы. По щекамъ ея медленно покатились двѣ слезы.
Амаро сердито прошелъ два-три раза по кухнѣ и, вернувшись къ ней, снова заговорилъ дружескимъ тономъ.
-- Но предположимъ даже, что онъ не писалъ ничего въ газетѣ и не оскорблялъ вашей мамаши, сеньора каноника и другихъ... Все-таки онъ -- безбожникъ. Подумайте, какая судьба ждетъ васъ въ случаѣ, если вы выйдете за него замужъ. Либо пришлось бы подчиниться его требованіямъ, отойти отъ церкви, порвать съ матерью и всѣми близкими, къ ужасу всѣхъ порядочныхъ людей, либо встать противъ него и обратить свой домъ въ настоящій адъ. Изъ-за каждой мелочи у васъ возникали-бы споры: изъ-за поста по пятницамъ, изъ-за посѣщенія церкви въ торжественные дни... Отецъ Натаріо говоритъ, что Жоанъ Эдуардо сидѣлъ какъ-то недавно съ Агостиньо въ ресторанѣ и заявилъ громогласно: "Не слѣдуетъ крестить дѣтей въ раннемъ возрастѣ. Пусть каждый выбираетъ себѣ, какую хочетъ, религію. Нельзя заставлять людей быть христіанами, когда они еще ничего не понимаютъ". Что вы скажете на это? Я говорю вамъ все это, какъ другъ... Лучше умереть, чѣмъ связать себя съ такимъ негодяемъ... Это значитъ прогнѣвать Бога.
-- Боже мой, Боже мой!-- прошептала Амелія, въ отчаяніи сжимая руками голову.
Амаро подвинулся къ ней совсѣмъ близко.
-- Притомъ подобные люди не могутъ быть хорошими мужьями. Кто не вѣрить въ Бога, тотъ не можетъ быть хорошимъ человѣкомъ. Какъ только уляжется вспышка любви, онъ сдѣлается раздражительнымъ, злымъ, начнетъ снова ходить къ Аностиньо и къ женщинамъ... Подумайте, какія страданія ожидаютъ васъ. Невѣрующіе люди не признаютъ никакихъ порядочныхъ принциповъ: они лгутъ, крадутъ, клевещутъ на другихъ... Посудите сами: этотъ безобразникъ встрѣчается здѣсь съ сеньоромъ каноникомъ, пожимаетъ ему руку и въ то же время пишетъ въ газетѣ, что онъ развратникъ. Совѣсть замучила-бы васъ въ предсмертный часъ, если бы вы стали это женою...
-- Ради Христа, довольно, замолчите,-- перебила его Амелія, заливаясь слезами.
-- Не плачьте,-- оказалъ Амаро, нѣжно взявъ ее за руку.-- Откройтесь мнѣ. Не все еще погублено. Оглашенія брака въ церкви еще не было. Скажите ему попросту, что вы не желаете выходить замужъ, знаете все, ненавидите его...
Онъ медленно гладилъ руку Амеліи и вдругъ спросилъ рѣзкимъ, страстнымъ голосомъ:
-- Вы равнодушны къ нему, неправда-ли?
-- Да,-- прошептала она, склонивъ голову на грудь.
-- Наконецъ-то!-- воскликнулъ онъ возбужденно.-- А скажите, вы любите другого?
Она ничего не отвѣтила. Грудь ея часто вздымалась отъ волненія, глаза были сильно расширены.
-- Вы любите другого? Скажите, скажите!
Онъ обнялъ ее за плечи и привлекъ къ себѣ. Амелія не сопротивлялась. Она молча подняла на него затуманенные отъ слезъ глаза и протянула дрожащія губы, вся блѣдная и безсильная.
Амаро прижалъ ее крѣпче къ себѣ, и губы ихъ слились въ долгій, безконечный поцѣлуй.
-- Барышня, барышня!-- раздался изъ сосѣдней комнаты испуганный голосъ Русы.
Амаро оторвался отъ дѣвушки и побѣжалъ къ умирающей. Амелія такъ дрожала всѣмъ тѣломъ, что прислонилась на минуту къ двери кухни, прижавъ руку къ сердцу. Оправившись немного, она пошла разбудить мать.
Когда онѣ вернулись вдвоемъ въ комнату старухи, Амаро стоялъ на колѣняхъ у кровати и молился. Женщины тоже опустились на колѣни. Все тѣло умирающей вздрагивало отъ тяжелаго, прерывистаго дыханія. Стоны дѣлались все болѣе и болѣе хриплыми и скоро затихли. Всѣ окружающіе встали. Старуха лежала неподвижно. Зрачки ея потемнѣли и закатились. Она была мертва.
Отецъ Амаро увелъ Амелію съ матерью въ столовую. Сеньора Жоаннера разрыдалась, вспоминая времена, когда покойная сестра была молода и здорова. Амелія подошла, къ окну и стала глядѣть на темную ночь.
Внизу раздался звонокъ. Амаро спустился открыть дверь со свѣчкою въ рукѣ. Это былъ Жоанъ Эдуардо. Увидя священника въ такой необычный часъ, онъ остановился у открытой двери, непріятно пораженный, и съ трудомъ пробормоталъ:
-- Я зашелъ узнать, нѣтъ-ли чего новаго...
-- Бѣдная сеньора только-что скончалась.
-- Ахъ, вотъ какъ!
Они пристально потлядѣли другъ на друга.
-- Можетъ быть, я могу быть полезенъ чѣмъ-нибудь?-- спросилъ Жоанъ Эдуардо.
-- Нѣтъ, спасибо. Дамы ложатся отдыхать сейчасъ.
Молодой человѣкъ поблѣднѣлъ отъ злости, глядя, какъ Амаро разыгрываетъ роль хозяина. Онъ постоялъ немного въ нерѣшительности, во видя, что священникъ накрываетъ свѣчу отъ вѣтра, сухо попрощался и ушелъ.
Отецъ Амаро поднялся наверхъ, попрощался съ Амеліей и сеньорою Жоаанерою, ложившимися спать вмѣстѣ въ одной комнатѣ, вернулся къ покойницѣ и, усѣвшись въ кресло, принялся читать молитвенникъ.
Позже, когда все въ домѣ затихло, онъ отправился въ столовую, досталъ изъ буфета бутылку портвейна и сѣлъ курить, потягивая вино. На улицѣ подъ окномъ послышались чьи-то быстрые, нетерпѣливые шаги. Ночь была темная, и священникъ не могъ разглядѣть лица полунощника. Это былъ Жоанъ Эдуардо, въ бѣшенствѣ бродившій около дома.