На другой день утромъ дона Жозефа Діасъ только-что вернулась съ ранней обѣдни, какъ прислуга, мывшая лѣстницу, крикнула ей снизу:
-- Сеньора, падре Амаро пришелъ.
Священникъ заходилъ къ канонику очень рѣдко, и въ домѣ Жозефѣ сильно разгорѣлось любопытство по поводу его неожиданнаго прихода.
-- Попросите его подняться прямо наверхъ,-- крикнула она поспѣшно.-- Онъ, вѣдь, свой человѣкъ.
Она стояла въ столовой у стола, укладывая на блюдо мармеладъ овоето изготовленія. На носу ея были надѣты синіе очки, голова была повязана чернымъ платкомъ. Она поспѣшила на площадку лѣстницы, шлепая мягкими туфлями и стараясь придать лицу любезное выраженіе ради милаго гостя.
-- Добро пожаловать,-- крикнула они издали.-- А я ужъ успѣла побывать въ церкви. Какая благодать послушать отца Висенте! Присядьте, пожалуйста. Только не сюда, здѣсь дуетъ. Такъ наша бѣдная больная умерла. Разскажите все по порядку, падре...
Священнику пришлось подробно описать агонію несчастной и горе сеньоры Жоаннеры.
-- Знаете, между нами будь сказано, это большое облегченіе для сеньоры Жоаннеры,-- сказалъ священникъ и сразу перешелъ къ другой темѣ:-- А что вы скажете про сеньора Жоана Эдуардо? Вы, вѣдь, знаете уже? Это онъ написалъ пасквиль въ газетѣ.
-- Охъ, ужъ и не говорите мнѣ про него!-- воскликнула старуха, сжимая руками голову.-- Я чуть не заболѣла, узнавъ это.
-- А кто вамъ сказалъ?
-- Отецъ Натаріо -- спасибо ему -- зашелъ вчера и разсказалъ мнѣ все. Ахъ, какой негодяй! Совсѣмъ погибшая душа!
-- А знаете ли вы, что онъ дружитъ съ Агостиньо, пьянствуетъ съ нимъ вмѣстѣ въ редакціи до поздней ночи, бранитъ христіанство, сидя въ ресторанѣ...
-- Охъ, ужъ и не говорите, падре. Вчера, когда отецъ Натаріо разсказывалъ мнѣ все, я даже подумала, не грѣшно ли выслушивать всѣ эти мерзости. Спасибо отцу Натаріо, что онъ зашелъ сейчасъ же разсказать мнѣ всѣ подробности. Какой любезный человѣкъ! И знаете, мнѣ все казалось, что этотъ Жоанъ Эдуардо -- негодяй. Только я не желала никогда говорить объ этомъ; вы сами знаете, какъ я не люблю вмѣшиваться въ чужія дѣла. Но подозрѣніе не покидало меня. Онъ ходилъ въ церковь и постился, а мнѣ всегда казалось, что онъ обманываетъ Амелію съ матерью. Такъ все и вышло.-- Глаза ея засверкали вдругъ злобной радостью.-- И знаете, свадьба разстроилась.
Отецъ Амаро откинулся въ креслѣ и произнесъ съ вѣсомъ:
-- Согласитесь, сеньора, возможно-ли, чтобы дѣвушка съ хорошими принципами вышла замужъ за франкмасона, который не былъ у исповѣди шесть лѣтъ?
-- Еще-бы, падре! Пусть лучше умретъ, чѣмъ выйдетъ замужъ за этого подлеца. Надо сказать ей все...
Отецъ Амаро торопливо подвинулъ свое кресло поближе къ собесѣдницѣ.
-- Я зашелъ поговорить съ вами именно объ этомъ. Правда, я самъ говорилъ вчера съ дѣвушкою... Но вы понимаете, у нихъ въ домѣ было такое горе -- бѣдная тетушка только-что скончалась,-- и я не могъ очень настаивать, а только, напомнилъ ей, какъ христіанкѣ и воспитанной дѣвушкѣ, что она должна порвать съ женихомъ.
-- А что она отвѣтила на это?
Отецъ Амаро сдѣлалъ недовольное лицо.
-- Она не отвѣтила ни да, ни нѣтъ, а только заплакала... Правда, всѣ въ домѣ были разстроены неожиданною смертью... Мы всѣ знаемъ, что она не влюблена въ жениха, но замужъ ей, конечно, хочется. Понятно, она боится, что останется одна послѣ смерти матери. Но какъ ни какъ, по моему, будетъ лучше всего, если вы поговорите съ нею. Вы -- ея крестная мать и близкій человѣкъ въ домѣ.
-- Отлично, падре, я сдѣлаю это. О, не безпокойтесь, я ужъ отпою ей все.
-- Амелія очень нуждается въ человѣкѣ, который умѣлъ-бы строго руководить ею. Она исповѣдуется у отца Сильверіо, но, надо сказать правду, онъ не годится ей въ руководители. Посудите сами, онъ исповѣдуетъ по заповѣдямъ... Ясное дѣло, что дѣвушка не крадетъ, не убиваетъ, не желаетъ жены ближняго своего! Подобная исповѣдь не приноситъ ей никакой пользы. Ей нуженъ строгій, суровый исповѣдникъ, который приказывалъ-бы: "дѣлай такъ безъ возраженій". Она слабохарактерна и не можетъ думать и дѣйствовать самостоятельно. Духовникъ долженъ командовать ею съ палкою въ рукѣ. Пусть боится и слушается его безпрекословно...
-- Вотъ, падре, вы превосходно подошли-бы къ этой роли...
Амаро скромно улыбнулся.
-- Возможно. Я постарался-бы вліять на нее какъ можно лучше. Она -- хорошая дѣвушка и достойна милости Божіей. Но вы понимаете, что я не могу сказать ей: "Приходите ко мнѣ исповѣдываться". Мнѣ неловко говорить ей это.
-- Я скажу за васъ, падре. Будьте покойны, я берусь сказать ей это.
-- Спасибо, это очень любезно съ вашей стороны. Вы поможете мнѣ спасти ея душу. А когда вы думаете поговорить съ нею?
Дона Жозефа считала грѣхомъ откладывать такое важное дѣло и рѣшила поговорить съ Амеліею въ этотъ-же вечеръ.
-- Сегодня вамъ не удастся, сеньора. Во-первыхъ, это неудобно сейчасъ-же послѣ похоронъ, во-вторыхъ, Жоанъ Эдуардо, навѣрно, будетъ тамъ вечеромъ.
-- Что вы говорите, падре! Не станемъ-же мы -- мои близкіе и я -- проводить вечеръ вмѣстѣ съ этимъ еретикомъ!
-- Иначе нельзя. Онъ считается пока членомъ семьи. Конечно, и вы, дона Жозефа, и дона Марія, и сестры Гансозо -- очень добродѣтельныя особы, но нельзя гордиться своею добродѣтелью. Смиреніе угодно Богу, и мы должны встрѣчаться иногда съ дурными людьми. Лучшее служеніе Богу состоитъ въ томъ, чтобы быть кроткими и смиренными.,
Дона Жозефа слушала его съ глупою, восторженною улыбкою.
-- Ахъ, падре, васъ только послушать, такъ сдѣлаешься хорошимъ человѣкомъ.
Амаро поклонился.
-- Господь Богъ въ своемъ безконечномъ милосердіи внушаетъ мнѣ иногда разумныя мысли. Но я не желаю задерживать васъ дольше, сеньора. Итакъ рѣшено.... вы поговорите съ Амеліей завтра и приведете мнѣ ее въ соборъ на исповѣдь въ субботу въ восемь утра.. И, пожалуйста, будьте съ нею построже, сеньора.
-- Не извольте безпокоиться, падре. А что-же вы не откушаете моего мармелада?
-- Спасибо. Я попробую съ удовольствіемъ,-- отвѣтилъ Амаро и съ достоинствомъ откусилъ кусочекъ мармелада.
-- Это изъ айвы. Кажется, хорошо вышло; лучше, чѣмъ у Гансозо...
-- Такъ до-свиданья, дона Жозефа. Ахъ, да, а что говоритъ сеньоръ каноникъ о Жоанѣ Эдуардо?
Въ это время кто-то бѣшено дернулъ звонокъ у входной двери.
-- Это, вѣроятно, братецъ,-- сказала дона Жозефа.-- Видно, онъ сердится на что-то.
Каноникъ, дѣйствительно, вернулся изъ своего маленькаго имѣнія въ дикомъ бѣшенствѣ, ругая арендатора, мѣстнаго мэра, правительство и людскую испорченность вообще. У него украли немного луку съ грядки, и онъ изливалъ свой гнѣвъ, ежеминутно упоминая имя врага рода человѣческаго.
-- Полно, братецъ, это, вѣдь, грѣшно!-- успокаивала дона Жозефа.
-- Ладно, оставь свои глупые страхи на великій постъ. Я говорю: черти они вс ѣ! И еще разъ повторяю: черти! И арендатору я сказалъ, чтобы стрѣлялъ, какъ только увидитъ воровъ на огородѣ.
-- Это возмутительный недостатокъ уваженія къ чужой собственности,-- сказалъ Амаро.
-- Ничего-то не уважаетъ этотъ людъ!-- воскликнулъ каноникъ.-- Надо было видѣть мой лукъ... такъ слюнки и текли. Это настоящее святотатство, ужасное святотатство!
Кража лука у него, каноника, казалась ему такимъ-же безбожнымъ поступкомъ, какъ ограбленіе собора.
-- Бога не боятся эти люди, вѣры у нихъ нѣтъ,-- замѣтила дона Жозефа.
-- Причемъ тутъ вѣра?-- возразилъ каноникъ въ негодованіи.-- Полиціи у насъ мало, вотъ что. Но надо итти. Сегодня, вѣдь, хоронятъ старуху, неправда-ли, Амаро? Ступай, сестра, пришли мнѣ сюда мягкія туфли.
Амаро снова заговорилъ о томъ, что заботило его больше всего въ эти дни.
-- А мы какъ разъ говорили съ доною Жозефою о Жоанѣ Эдуардо и его статьѣ, въ газетѣ.
-- Вотъ тоже негодяй!-- воскликнулъ каноникъ.-- Господи, какъ много мерзавцевъ на свѣтѣ.-- И онъ скрестилъ руки на груди, выпучивъ глаза, словно видѣлъ передъ собою цѣлый легіонъ чудовищъ, посягающихъ на добрую репутацію порядочныхъ людей, на честь семействъ, принципы церкви и лукъ канониковъ.
Прощаясь съ нимъ, Амаро еще разъ повторилъ наставленія донѣ Жозефѣ, пришедшей проводить его до двери:
-- Значитъ, сегодня оставьте Амелію въ покоѣ, а завтра поговорите съ нею и приведите ее въ концѣ недѣли ко мнѣ въ соборъ. А вы, сеньоръ каноникъ, потолкуйте съ сеньорою Жоаннерою.
-- Хорошо, хорошо, все будетъ сдѣлано.
-- Аминь,-- сказалъ Амаро.
Въ этотъ вечеръ, дѣйствительно, донѣ Жозефѣ "не удалось ничего сдѣлать". На улицѣ Милосердія собрались послѣ похоронъ друзья дома. Лампа съ темно-зеленымъ абажуромъ тускло освѣщала маленькую гостиную. кеньора Жоаннера и Амелія въ глубокомъ траурѣ печально сидѣли въ серединѣ на диванѣ, а старыя пріятельницы, тоже въ черномъ, расположились кругомъ на стульяхъ застывъ въ неподвижности, съ похороннымъ выраженіемъ на лицѣ. Изрѣдка слышался чей-нибудь вздохъ или шептанье.
Руса была тоже въ траурѣ и входила нѣсколько разъ, принося чай и подносъ со сластями. Абажуръ приподнимался; старухи подносили платки къ глазамъ, вздыхали и угощались пирожнымъ.
Жоанъ Эдуардо сидѣлъ въ углу рядомъ съ глухою сеньорою Гансозо, спавшею съ открытымъ ртомъ. Взоръ его тщетно устремлялся весь вечеръ на Амелію, которая сидѣла, не двигаясь, опустивъ голову и перебирая въ рукахъ батистовый платокъ. Отецъ Амаро и каноникъ Діасъ пришли въ девять часовъ. Амаро подошелъ къ сеньорѣ Жоаннерѣ и сказалъ серьезнымъ тономъ:
-- Сеньора, васъ постигло тяжелое горе. Но утѣшайтесь мыслью о томъ, что ваша дорогая сестрица лицезрѣетъ теперь Іисуса Христа.
Среди окружающихъ послышались рыданія. Въ комнатѣ не было свободныхъ стульевъ, и священники сѣли по краямъ дивана, рядомъ съ плачущею Амеліею и ея матерью. Ихъ считали теперь членами семьи, и дона Марія шепнула даже на ухо донѣ Жоакинѣ Гансозо:
-- Какъ пріятно видѣть ихъ всѣхъ четверыхъ вмѣстѣ!
Собраніе длилось до десяти часовъ. Всѣмъ было скучно и непріятно. Тишина нарушалась только непрерывнымъ кашлемъ Жоана Эдуардо, простудившагося на-дняхъ. По мнѣнію доны Жозефы Діасъ, "онъ кашлялъ только, чтобы дѣлать всѣмъ непріятность и подрывать уваженіе къ покойникамъ".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ субботу въ восемь часовъ утра дона Жозефа Діасъ вошла съ Амеліею въ соборъ. День былъ пасмурный, и въ церкви стоялъ полумракъ. Лицо Амеліи было мертвенно-блѣдно подъ черною кружевною косынкою. Дѣвушка опустилась на колѣни передъ алтаремъ Скорбящей Божіей Матери и замерла неподвижно, склонивъ голову надъ молитвенникомъ. Дона Жозефа преклонила на минуту колѣни передъ главнымъ алтаремъ и медленно отворила дверь въ ризницу. Отецъ Амаро гулялъ тамъ взадъ и впередъ, заложивъ руки за спину.
-- Ну, что-же?-- опросилъ онъ при видѣ старухи, и въ глазахъ его вспыхнуло безпокойство.
-- Она здѣсь,-- отвѣтила та торжествующимъ голосомъ.-- Я зашла за нею сама и поговорила строго, безъ церемоній. Теперь очередь за вами.
-- Спасибо, спасибо, дона Жозефа,-- сказалъ священникъ, крѣпко пожимая ей обѣ руки.-- Господь вознаградитъ васъ за это.
Онъ нервно оглядѣлся кругомъ, заперъ за собою дверь въ ризницу и спустился въ церковь. Амелія все еще стояла на колѣняхъ, выдѣляясь чернымъ, неподвижнымъ пятномъ на фонѣ бѣлой колонны.
-- Поди сюда,-- шепнула ей крестная.
Дѣвушка медленно встала, вся красная отъ волненія, и поправила дрожащими руками косынку на головѣ.
-- Я оставляю ее вамъ, падре, и пойду къ Ампаро, женѣ аптекаря,-- сказала старуха.-- На обратномъ пути я зайду за нею. Ступай, голубушка, ступай, и да просвѣтить Господь Богъ твой разумъ..
Она вышла съ этими словами, крестясь на пути передъ всѣми алтарями.
Аптекарь Карлосъ нанималъ у каноника Діаса помѣщеніе и запаздывалъ иногда со взносомъ платы. Поэтому онъ очень любезно расшаркался передъ доною Жозефою, какъ только та вошла въ аптеку, и проводилъ ее наверхъ въ гостиную, гдѣ Ампаро шила у окна.
-- Не безпокойтесь, пожалуйста, сеньоръ Карлосъ,-- сказала старуха.-- Напрасно вы бросаете аптеку. Я оставила крестницу въ соборѣ и зашла къ вамъ на минуточку отдохнуть.
-- Пожалуйста, пожалуйста, очень рады... А какъ поживаетъ сеньоръ каноникъ?
-- Ничего, боли не возобновлялись, но недавно было головокруженіе.
-- Это часто бываетъ въ началѣ весны,-- сказалъ Карлосъ съ важнымъ видомъ.-- Я тоже чувствую себя неважно послѣднее время. Съ такими полнокровными людьми, какъ мы съ сеньоромъ каноникомъ, это нерѣдко случается весною. Но извините, я слышу, что мой помощникъ разговариваетъ съ кѣмъ-то въ аптекѣ... Я вернусь черезъ минутку. Нижайшій поклонъ сеньору канонику. Передайте ему, чтобы принималъ побольше магнезіи.
Дона Жозефа усѣлась рядомъ съ Ампаро у окна и стала сплетничать съ нею. Разговоръ скоро перешелъ на Жоана Эдуардо. Ампаро ничего не знала, и старуха получила огромное удовольствіе, разсказавъ ей всю исторію съ газетной статьей въ мельчайшихъ подробностяхъ. Съ особеннымъ удовольствіемъ остановилась она на личности молодого человѣка, на его безбожіи и дикихъ оргіяхъ... Считая, какъ христіанка, своимъ долгомъ доканать атеиста, она даже намекнула на то, что нѣкоторыя кражи, недавно совершенныя въ Леріи, были "дѣломъ рукъ Жоана Эдуардо".
Ампаро заявила, что она подавлена и ошеломлена этимъ неслыханнымъ безобразіемъ. Значитъ, свадьба съ Амеліей...
-- Это отошло въ область преданій,-- торжествующе объявила старуха.-- Ему откажутъ отъ дому. Этотъ негодяй долженъ еще радоваться, что не попалъ на скамью подсудимыхъ... Этимъ онъ обязанъ мнѣ, и братцу и отцу Амаро. Иначе онъ сидѣлъ бы теперь въ кандалахъ!
-- Но Амелія, повидимому, любила его.
Дона Жозефа пришла въ негодованіе. Амелія была очень умна и порядочна; узнавъ всю правду, она первая сказала, что ненавидитъ негодяя и не сдѣлается его женою. И дона Жозефа понизила голосъ, разсказывая по секрету, что "Жоанъ Эдуардо живетъ съ какою-то мерзавкою около казармъ".
-- Отецъ Натаріо самъ говорилъ мнѣ это. А вы знаете, что онъ не способенъ ни на какую ложь. Съ его стороны было очень любезно зайти ко мнѣ сейчасъ-же, какъ только онъ узналъ все. Ему хотѣлось услышать мое мнѣніе.
Но Карлосъ снова пришелъ снизу. Въ аптекѣ не было посѣтителей, и онъ воспользовался свободною минутою, чтобы поболтать съ дамами.
-- Вы уже слыхали про пасквиль въ газетѣ и про Жоана Эдуардо?-- спросила дона Жозефа.
Аптекарь вытаращилъ глаза отъ удивленія. Что могло быть общаго между подлою статьею и такимъ приличнымъ молодымъ человѣкомъ?
-- Приличнымъ!?.-- завизжала дона Жозефа.-- Да это онъ написалъ пасквиль, сеньоръ Карлосъ!
Карлосъ закусилъ губы отъ изумленія. Дона Жозефа въ восторгѣ повторила всю исторію съ "подлымъ безобразіемъ".
-- Что вы скажете на это, сеньоръ Карлосъ?
Аптекарь высказалъ свое мнѣніе самымъ авторитетнымъ тономъ:
-- Я могу только сказать, что это позоръ для Леріи, и всѣ порядочные люди, несомнѣнно, согласятся со мною. Я говорилъ уже, читая статью: общество основано на религіи, и подрывать ее -- значитъ разрушать основы зданія. Весьма печально, что въ нашемъ городѣ тоже появились сторонники республики и матеріализма, старающіеся разрушить весь существующій порядокъ. Они требуютъ себѣ права безпрепятственно являться ко мнѣ въ домъ и брать себѣ все, что я нажилъ въ потѣ лица... Авторитетовъ они не признаютъ никакихъ и готовы, кажется, наплевать на Св. Дары...
Дона Жозефа слегка вскрикнула отъ ужаса.
-- Знаете, я -- тоже либеральнаго направленія, но изъ этого не слѣдуетъ, что я -- фанатикъ. Конечно, нельзя сказать про каждаго священника, что онъ -- святой человѣкъ. Напримѣръ, мнѣ всегда былъ антипатиченъ отецъ Мигейшь, и я говорилъ ему въ лицо, что онъ удавъ. Но все-таки ряса священника должна пользоваться уваженіемъ. И, повторяю, эта газетная статья -- позоръ для Леріи, и подобные атеисты и республиканцы не заслуживаютъ никакого снисхожденія.
Но часы на соборной колокольнѣ медленно пробили одиннадцать, и дона Жозефа поспѣшила въ соборъ за Амеліей, очевидно, ожидавшей ее уже давно. Когда она вошла въ церковь, Амелія еще не кончила исповѣди. Старуха кашлянула умышленно громко, опустилась на колѣни и, закрывъ лицо руками, углубилась въ молитву Пресвятой Богородицѣ. Въ церкви стояла полнѣйшая тишина. Дона Жозефа обернулась и заглянула сквозь пальцы въ исповѣдальню: Амелія попрежнему стояла на колѣняхъ, сдвинувъ косынку на лицо. Старуха снова, принялась молиться. По ближайшему окну барабанилъ мелкій дождь. Наконецъ въ исповѣдальнѣ послышалось шуршанье платья, и дона Жозефа увидѣла передъ собою Амелію съ раскраснѣвшимся лицомъ и блестящими глазами.
-- Вы давно ждете меня, крестная?
-- Нѣтъ, недавно. А ты готова?
Она встала, перекрестилась и вышла съ дѣвушкою изъ собора. Дождь не прекращался, но сеньоръ Артуръ Косеро, проходившій случайно по площади, проводилъ ихъ подъ своимъ зонтикомъ до дому.