Но одно неожиданное обстоятельство скоро испортило имъ прелесть свиданій въ домѣ звонаря. Это было отношеніе къ нимъ Тото.
Дѣвочка выказывала теперь глубокое отвращеніе къ Амеліи. Стоило той подойти къ постели, какъ она закрывалась одѣяломъ съ головою и приходила въ настоящее бѣшенство отъ одного звука ея голоса. Амелія испуганно уходила, воображая, что вселившійся въ Тото діаволъ чувствуетъ запахъ ѳиміама, продушившаго ея платье въ соборѣ, и корчится отъ ужаса въ тѣлѣ дѣвочки.
Амаро попробовалъ было сдѣлать Тото выговоръ за черную неблагодарность къ Амеліи, которая приходила учить ее общенію съ Богомъ, но съ больною сдѣлалась истерика; потомъ вдругъ она вытянулась неподвижно, закативъ глаза въ потолокъ, и на губахъ ея появилась бѣлая пѣна. Амаро и Амелія очень испугались. Священникъ окропилъ постель святой водой и произнесъ на всякій случай заклинанія противъ злого духа. Дѣвушка рѣшила тогда "оставить дикое животное въ покоѣ" и перестала учить ее азбукѣ и молитвамъ, объявивъ отцу Амаро, что свиданіе съ нимъ не доставляетъ ей никакого удовольствія "послѣ такого ужаснаго зрѣлища".
Съ этихъ поръ она стала подниматься прямо наверхъ, не разговаривая съ Тото. Но вышло еще хуже. Когда она проходила отъ двери на лѣстницу, Тото высовывалась съ постели, ухватившись за край сѣнника, и старалась прослѣдить за нею взглядомъ, приходя въ отчаяніе отъ своей неподвижности. И Амелія слышала злобный смѣхъ или протяжное завыванье, леденившее ей душу.
Это отравляло дѣвушкѣ жизнь; у нея явилась мысль, что Богъ послалъ умышленно, въ мѣсто свиданій со священникомъ, жестокаго демона, въ укоръ ей. Амаро успокаивалъ ее, говоря, что папа римскій объявилъ недавно грѣхомъ вѣрить въ одержимыхъ бѣсомъ людей.
-- Но къ чему-же существуютъ тогда заклинанія и молитвы для такихъ случаевъ?
-- Это перешло къ намъ отъ прежнихъ временъ. Теперь все перемѣнится. Наука беретъ свое.
Амелія догадывалась о томъ, что Амаро обманывалъ ее, и Тото попрежнему отравляла ей счастье. Священникъ нашелъ тогда способъ избавиться отъ "проклятой дѣвчонки": они могли оба входить въ домъ изъ ризницы и, пройдя черезъ кухню, подниматься прямо наверхъ. Кровать Тото была поставлена такимъ образомъ, что дѣвочка не могла видѣть, какъ они проходили на цыпочкахъ мимо ея комнаты. Этотъ планъ былъ тѣмъ болѣе удобенъ, что въ часъ свиданій -- около половины двѣнадцатаго -- ризница бывала всегда пуста.
Но, какъ осторожно ни поднимались они по лѣстницѣ, затаивъ дыханіе, а старыя половицы скрипѣли подъ ихъ ногами, и голосъ Тото кричалъ снизу хрипло и рѣзко,
-- Убирайтесь, собаки! Убирайтесь вонъ!
У Амаро являлось бѣшеное желаніе задушить больную, а Амелія дрожала, вся блѣднѣя. Негодное созданіе продолжало тѣмъ временемъ кричать изъ своей комнаты:
-- Тамъ собаки! Тамъ собаки!
Амелія опускалась на постель, безъ малаго лишаясь сознанія, и клялась что не вернется больше въ этотъ проклятый домъ.
-- Но какого чорта тебѣ нужно?-- говорилъ священникъ въ бѣшенствѣ.-- Гдѣ же намъ видѣться тогда? Можетъ быть, валяться да скамейкахъ въ ризницѣ?
-- Но что я сдѣлала ей? Что я сдѣлала?-- повторяла Амелія, ломая руки въ отчаяніи.
-- Ничего, конечно. Она просто сумасшедшая. Но ее не исправить.
Дѣвушка не отвѣчала. Но дома, когда приближался часъ свиданій, она начинала дрожать при мысли о томъ, что снова услышитъ голосъ больной, звучавшій постоянно въ ея ушахъ. Она спрашивала себя, не совершаетъ ли непоправимаго грѣха, любя Амаро, и увѣренія священника въ полномъ прощеніи Господа Бога не утѣшали ее уже, какъ прежде. Она прекрасно видѣла, что Амаро блѣднѣетъ и дрожитъ отъ ужаса, слыша завыванія Тото.
Въ минуты тяжелыхъ сомнѣній Амелія опускалась на колѣни и долго молилась Пресвятой Богородицѣ, прося освѣтить ея разумъ и сообщить, не есть ли отношеніе дѣвочки страшное предупрежденіе свыше. Но Божія Матерь не отвѣчала ей, и молитва не давала успокоенія. Амелія отчаивалась, ломала руки, обѣщала себѣ не ходить больше въ домъ звонаря. Но когда наступалъ день свиданій, мысль объ Амаро и его страстныхъ поцѣлуяхъ зажигала ее такимъ огнемъ, что у нея не хватало силъ противостоять искушенію. Она одѣвалась, давая себѣ мысленно клятву, что это послѣдній разъ, и, когда часы били одиннадцать, уходила, сгорая отъ желанія броситься въ объятія священнику.
Она не останавливалась въ соборѣ и не молилась изъ страха передъ святыми, а шла прямо въ ризницу подъ крылышко къ Амаро; тотъ видѣлъ, какъ она блѣдна и разстроена, и старался развеселить и успокоить ее, обѣщая подыскать другое мѣсто для свиданій и показывая иногда для развлеченія церковную утварь и облаченія. Фамильярность, съ которой онъ прикасался къ священнымъ вещамъ, должна была возвысить въ ея глазахъ его авторитетъ и доказать, что онъ сохранилъ прежнее значеніе въ небесныхъ сферахъ.
Однажды утромъ онъ показалъ Амеліи плащъ для статуи Богородицы, полученный соборомъ въ видѣ подношенія отъ одной богатой ханжи. Амеліи очень понравился плащъ. Онъ былъ изъ голубого атласа, и изображалъ ясное небо съ вышитыми звѣздами, а въ серединѣ пылало золотое сердце, окруженное розами. Амаро развернулъ его у окна, и звѣзды засверкали подъ лучами солнца.
-- Красивая вещь, неправда-ли? Нѣсколько сотъ тысячъ рейсъ... Вчера мы примѣряли его на статуѣ... сидитъ прекрасно, какъ по ней шитъ. Только, пожалуй, немножко длиненъ...-- сравнивъ на глазъ высокій ростъ Амеліи съ приземистой фигурой Богородицы, онъ добавилъ: -- Тебѣ онъ, навѣрно, пришелся-бы какъ разъ. Посмотримъ-ка...
Она попятилась назадъ въ испугѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, это грѣшно.
-- Глупости!-- возразилъ онъ, подходя съ развернутымъ плащомъ и показывая подкладку изъ бѣлоснѣжнаго атласа.-- Онъ еще непосвященъ... значить, точно платье отъ портнихи.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- повторяла она слабымъ голосомъ, а глаза ея уже засверкали желаніемъ.
Амаро, разсердился. Она знала, должно быть, лучше священника, что грѣшно и что нѣтъ.
-- Не упрямься, примѣрь.
Онъ накинулъ ей плащъ на плечи, застегнулъ на груди серебряную пряжку и отступилъ назадъ полюбоваться его. Амелія стояла неподвижно съ улыбкою благоговѣйной радости на губахъ.
-- Какъ ты красива, моя дорогая!
Она подошла осторожно къ зеркалу и взглянула на себя въ голубомъ шелку, усѣянномъ блестящими звѣздами, словно роскошное небо; и ей показалось, что сама она -- святая на пьедесталѣ или -- еще выше -- на небѣ...
Амаро не могъ наглядѣться на нее...
-- Ненаглядная моя! Ты еще красивѣе Богородицы.
Амелія поглядѣла въ зеркало внимательнѣе. Она была, дѣйствительно, очень хороша собою... Конечно, не такъ, какъ Божія Матерь, но все-таки ея смуглое лицо съ розовыми губками и блестящими глазами, несомнѣнно, заставило-бы съ алтаря сильно забиться сердца вѣрующихъ.
Амаро подошелъ къ ней сзади, прижалъ къ своей груди, откинулъ ея голову назадъ, и губы ихъ слились въ долгій, нѣмой поцѣлуй. Амелія закрыла глаза въ блаженствѣ. Губы священника не отрывались отъ ея устъ, высасывая изъ нея всю душу. Дыханіе ея становилось все чаще, ноги подкашивались, и она упала священнику на плечо со стономъ наслажденія.
Но черезъ минуту она выпрямилась вдругъ, широко раскрывъ глаза, словно пробудилась отъ глубокаго сна, и лицо ея покрылось густою краскою стыда.
-- О, Амаро, какой ужасъ! Это грѣшно.
-- Глупости!-- возразилъ объ.
Но Амелія поспѣшно снимала съ себя плащъ, въ искреннемъ огорченіи.
-- Помоги мнѣ снять, помоги!-- кричала она, какъ-будто шелкъ жегъ ея тѣло.
Лицо Амаро тоже приняло озабоченное выраженіе. Пожалуй, и дѣйствительно, не слѣдовало шутить со священными вещами.
-- Да, вѣдь, плащъ еще не освященъ. Ты не должна смущаться.
Онъ тщательно сложилъ его, завернулъ въ бѣлую тряпку и сложилъ обратно въ ящикъ, не говоря ни слова. Амелія смотрѣла на него, точно окаменѣлая, и только губы ея шевелились, шепча молитву.
Когда-же онъ сказалъ, что пора итти въ домъ звонаря, Амелія отступила въ ужасѣ, словно ее манилъ къ себѣ злой духъ.
-- Нѣтъ, сегодня не надо!-- воскликнула она тономъ горячей мольбы.
Амаро сталъ настаивать.-- Ты прекрасно знала, что не грѣшно одѣвать плащъ, разъ онъ не освященъ... Нельзя-же быть такой щепетильной и глупой! Чортъ возьми! Полчаса въ домѣ звонаря ничего не измѣнятъ...
Она подходила къ двери, ничего не отвѣчая.
-- Такъ ты не желаешь?
Она обернулась и повторила тономъ мольбы:
-- Нѣтъ, сегодня не надо!
Амаро пожалъ плечами, а Амелія быстро прошла черезъ соборъ съ опущенными глазами, словно на нее могли обрушиться съ угрозами статуи разъяренныхъ святыхъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Услышавъ на слѣдующее утро тяжелое дыханіе каноника на лѣстницѣ, сеньора Жоаннера вышла навстрѣчу и заперлась съ нимъ вмѣстѣ въ гостиной.
Ей надо было разсказать другу о своихъ горестяхъ. Амелія проснулась въ это утро, крича, что Божія Матерь топчетъ ее ногами, Тото поджигаетъ сзади, а пламя ада поднимается выше соборной колокольни! Мать застала ее бѣгающей въ одной рубашкѣ по комнатѣ; можно было подумать, что она -- сумасшедшая. Затѣмъ она упала въ истерикѣ. Весь домъ былъ поднятъ на ноги. Теперь бѣдняжка лежала въ постели и не желала принимать пищи.
-- Гм... кошмаръ,-- проворчалъ каноникъ.-- Вѣрно, отъ несваренія желудка.
-- Ахъ, нѣтъ, сеньоръ каноникъ, увѣряю васъ, что это не отъ того,-- воскликнула сеньора Жоаннера, подавленная своимъ горемъ.-- Все происходитъ отъ того, что она навѣщаетъ эту несчастную дочь звонаря.
И она излила свою душу передъ другомъ, выложивъ всѣ огорченія, которыя накопились въ ней за послѣднее время. Она не желала ничего говорить до сихъ поръ, понимая, что Амелія дѣлаетъ доброе дѣло. Но съ того самаго времени, какъ начались уроки съ Тото, въ дѣвушкѣ произошла сильная перемѣна. То она была весела безъ причины, то впадала въ черную меланхолію. По ночамъ она бродила по дому до поздняго часу, открывая окна... Мать боялась иногда даже за ея здоровье. По возвращеніи изъ дома звонаря она была всегда блѣдна, какъ смерть, и чуть не падала отъ усталости... Однимъ словомъ, въ городѣ говорили, что Тото одержима злымъ духомъ, и сеньора Жоаннера полагала, что не слѣдуетъ пускать дѣвушку въ домъ звонаря, пока не будетъ увѣренности, что общеніе съ больной не губитъ ея душу и здоровье. И вотъ надо было, чтобы какой-нибудь опытный и положительный человѣкъ сходилъ посмотрѣть на Тото!...
-- Значитъ, вы желаете, чтобы я навѣстилъ больную и разузналъ, въ чемъ дѣло,-- сказалъ каноникъ, слушавшій съ закрытыми глазами жалобную тираду своей подруги.
-- Это было-бы большимъ облегченіемъ для меня, голубчикъ.
Нѣжное обращеніе, приберегаемое сеньорою Жоаннерою всегда для интимныхъ минуть, растрогало каноника. Онъ ласково потрепалъ свою старушку по полной шеѣ и обѣщалъ добродушно исполнить ея просьбу.
-- Завтра какъ разъ удобно -- Тото будетъ одна,-- попросила сеньора Жоаннера.
Но каноникъ предпочиталъ видѣть дѣвушекъ вмѣстѣ, чтобы посмотрѣть, какъ онѣ ладятъ между собою, и какое вліяніе оказываетъ на Амелію злой духъ.
-- Я сдѣлаю это только для васъ... Мнѣ достаточно и своихъ огорченій, чтобы заниматься добровольно еще дѣлами сатаны.
Сеньора Жоаннера поблагодарила его звонкимъ поцѣлуемъ.
-- Ахъ, сирена, сирена!-- пробормоталъ каноникъ философскимъ тономъ.
Это порученіе было очень непріятно ему; оно нарушало его привычки и заставляло терять цѣлое утро. Кромѣ того, онъ терпѣть не мотъ больныхъ и вообще всего, что напоминало о смерти. Тѣмъ не менѣе онъ исполнилъ обѣщаніе и отправился въ аптеку Карлоса на площади въ ближайшій-же день, когда его предупредили о томъ, что Амелія идетъ къ Тото. Усѣвшись удобно въ аптекѣ, онъ сталъ поглядывать то въ газету, то на дверь, поджидая Амелію. Карлоса не было дома, а помощникъ сидѣлъ за столикомъ, углубившись въ книгу. Площадь быта залита теплыми лучами апрѣльскаго солнца. Амелія что-то замѣшкалась, и глаза каноника стали уже смыкаться въ полуденной тишинѣ, какъ вдругъ въ аптеку вошелъ какой-то священникъ.
-- О, аббатъ Феррао, какими судьбами попали вы въ городъ?-- воскликнулъ каноникъ Діасъ, очнувшись отъ дремоты.
-- Я ненадолго, совсѣмъ ненадолго, коллега,-- отвѣтилъ тотъ, осторожно кладя на стулъ двѣ толстыхъ книги, перевязанныхъ веревкою, и привѣтливо снимая шляпу передъ помощникомъ аптекаря.
Это былъ совсѣмъ сѣдой старикъ, старше семидесяти лѣтъ, но очень бодрый и здоровый; его маленькіе, живые глаза сіяли веселостью, и зубы прекрасно сокращались, благодаря желѣзному здоровью. И только огромный носъ безобразилъ его.
Аббатъ освѣдомился спокойнымъ, добродушнымъ тономъ, не боленъ ли Діасъ, что зашелъ въ аптеку.
-- Нѣтъ, я жду здѣсь. Надо исполнить одно очень щекотливое порученіе...
-- Ахъ, вотъ какъ!-- оказалъ старикъ скромно и, подавъ аптекарю рецептъ, сталъ разсказывать канонику новости изъ своего прихода. Онъ жилъ въ мѣстечкѣ Пояишъ, гдѣ у каноника было имѣніе. Аббатъ очень удивился утромъ, проѣзжая мимо дома Діаса и увидя, что маляры красятъ фасадъ. Развѣ коллега собирается провести лѣто въ своемъ имѣніи?
Но каноникъ отвѣтилъ, что и не думалъ перебираться туда. Просто рабочіе ремонтировали внутренность дома, и онъ велѣлъ заодно выкрасить заново фасадъ, выглядѣвшій скандально. Домъ стоялъ у самой дороги, гдѣ постоянно проѣзжалъ мѣстный помѣщикъ, болтунъ и атеистъ, воображавшій, что кромѣ его виллы нѣтъ ни одного приличнаго дома во всемъ округѣ. Пусть же подавится отъ злости!-- Неправда-ли, коллега?
Аббату очень не нравился духъ тщеславія въ каноникѣ, и чувство христіанскаго милосердія не позволило ему вступить въ споръ, и онъ поспѣшно отвѣтилъ:
-- Конечно, конечно. Чистота и аккуратность первое дѣло.
Аптекарь ушелъ въ лабораторію. Діасъ воспользовался его отсутствіемъ и прошепталъ на ухо аббату:
-- Знаете, какое у меня порученіе? Я долженъ навѣстить дѣвушку, одержимую злымъ духомъ!
-- Ахъ, вотъ какъ!-- отвѣтилъ аббатъ, и лицо его сразу сдѣлалось серьезнымъ.
-- Пойдемте со мною. Это совсѣмъ близко.
Но аббатъ вѣжливо отклонилъ предложеніе по недостатку времени. Каноникъ сталъ настаивать.-- Только на минуточку. Это очень интересный случай.
Аббатъ признался тогда коллегѣ, что не любилъ подобныхъ вещей, потому что онѣ вызывали въ немъ всегда сомнѣнія и недовѣріе.
-- Но, вѣдь, бываютъ-же чудеса!-- возразилъ каноникъ. Онъ и самъ не вполнѣ вѣрилъ въ одержимость людей злымъ духомъ, но сомнѣніе аббата относительно сверхъестественнаго явленія было ему тѣмъ не менѣе непріятно.
-- Конечно, бываютъ чудеса,-- сказалъ аббатъ:-- но замѣтьте, что подобныя вещи случаются только съ женщинами. Онѣ такъ лукавы, что самъ Соломонъ не могъ справиться съ ними, и часто такъ нервны, что даже доктора сплошь и рядомъ не понимаютъ ихъ напастей. Приходилось ли вамъ слышать хоть разъ о томъ, чтобы Божія Матерь являлась, напримѣръ, какому-нибудь, солидному нотаріусу? Или слыхали ли вы о какомъ-нибудь почтенномъ судьѣ, одержимомъ злымъ духомъ? Навѣрно, нѣтъ. А это наводитъ на раздумье. Я держусь того мнѣнія, что все это женское лукавство, или болѣзненное состояніе, или игра воображенія. Развѣ вы не согласны съ этимъ? Я отношусь къ подобнымъ случаямъ всегда очень сдержанно.
Но каноникъ, караулившій Амелію у двери, замахалъ вдругъ зонтикомъ при видѣ ея. Она проходила по площади и остановилась, услышавъ его зовъ, хотя задержка была очень непріятна ей, потому что отецъ Амаро, навѣрно, уже ждалъ въ домѣ звонаря.
-- Значитъ, по-вашему, аббатъ,-- сказалъ каноникъ, открывая зонтикъ:-- когда дѣло пахнетъ чудомъ...
-- Я попросту чую какой-нибудь скандалъ.
Діасъ поглядѣлъ на него съ уваженіемъ уже съ троттуара.
-- Вы, Феррао, пожалуй, мудрѣе самого Соломона.
Онъ приготовилъ для Амеліи цѣлую исторію, въ оправданіе своего визита къ больной. Но во время разговора съ аббатомъ эта исторія безслѣдно вылетѣла изъ его головы, какъ вылетало вообще все, что онъ пытался сохранить въ своей памяти. Поэтому онъ просто сказалъ Амеліи:
-- Я тоже хочу навѣстить Тото сегодня. Мы можемъ пойти вмѣстѣ.
Амелія была какъ громомъ поражена. Амаро, навѣрно, уже ждалъ ее въ домѣ звонаря. Но Божія Матерь всѣхъ Скорбящихъ, къ которой она обратилась съ горячею молитвою, вывела ее изъ затрудненія, и каноникъ былъ очень изумленъ, услышавъ вдругъ ея веселый голосъ и смѣхъ:
-- Отлично, сегодня, значитъ, пріемный день у Тото. Отецъ Амаро сказалъ, что онъ, можетъ быть, тоже зайдетъ навѣстить ее.
-- Ахъ, и онъ тоже? Отлично, отлично. Мы устроимъ цѣлый консиліумъ.
Амелія принялась весело болтать о дѣвочкѣ. Сеньоръ каноникъ увидитъ самъ... это странное созданіе. Она не хотѣла разсказывать дома, но Тото не взлюбила ее, говорила гадкія слова, не желала учить молитвъ, не слушалась...
-- Какой тутъ скверный воздухъ!-- проворчалъ каноникъ, входя въ домъ.
-- Что подѣлать! Дѣвочка -- настоящая свинья и не желаетъ привыкать къ чистотѣ. Отецъ -- тоже неопрятный человѣкъ. Но пожалуйте сюда, сеньоръ каноникъ,-- сказала Амелія, открывая дверь въ комнату Тото.
Дѣвочка полусидѣла на кровати, и глаза ея загорѣлись любопытствомъ при видѣ незнакомаго человѣка.
-- Здравствуй, Тото. Какъ поживаешь?-- произнесъ Діасъ, останавливаясь у двери.
-- Ну, поздоровайся вѣжливо съ сеньоромъ каноникомъ,-- сказала Амелія, принимаясь поправлять ей одѣяло и подушки съ необычайною заботливостью.-- Скажи, какъ ты себя чувствуешь. Не будь-же букой.
Но Тото упорно молчала, пристально разглядывая полнаго, сѣдого священника, совсѣмъ непохожаго на отца Амаро. И глаза ея, блестѣвшіе съ каждымъ днемъ лихорадочнѣе по мѣрѣ того, какъ вваливались ея щеки, переходили, по обыкновенію, съ мужчины на Амелію и обратно, словно она хотѣла знать, зачѣмъ привела дѣвушка сюда этого жирнаго старика, и пойдетъ ли она съ нимъ тоже наверхъ.
Амелія задрожала, отъ страха. Если бы Амаро вошелъ сейчасъ въ комнату, Тото, пожалуй, закричала-бы, въ присутствіи каноника, называя ее и Амаро собаками. Она ушла скорѣе изъ комнаты подъ предлогомъ прибрать немного кухню и стала караулить у окна, чтобы сдѣлать отцу Амаро знакъ, какъ только онъ появится.
Каноникъ только что собрался начать свои наблюденія и спросить Тото, сколько лицъ у Святой Троицы, какъ дѣвочка втянула голову и спросила чуть слышнымъ голосомъ:
-- А гдѣ другой?
Каноникъ не понялъ.
-- Скажи громче. Про кого ты спрашиваешь?
-- Про того, кто приходитъ всегда съ нею.
Каноникъ наклонился ближе, и глаза его засверкали любопытствомъ.
-- А кто приходитъ съ нею?
-- Такой хорошенькій! Отъ уходитъ съ ней наверхъ и щиплетъ ее...
Но Амелія вошла въ этотъ моментъ; больная замолчала, закрыла глаза, опустила голову на подушку, и дыханіе ея стало ровнымъ, словно она испытывала внезапное облегченіе отъ страданій. Каноникъ сидѣлъ неподвижно, не спуская съ нея взволнованнаго взгляда.
-- Ну, что-же, сеньоръ каноникъ, какое впечатлѣніе произвела на васъ моя ученица.?-- спросила Амелія.
-- Ничего, хорошо,-- отвѣтилъ онъ, не глядя на нее.-- Прекрасно. До-свиданья пока.
Онъ ушелъ, бормоча, что его ждутъ, и отправился прямо въ аптеку.
-- Стаканъ воды!-- воскликнулъ онъ, опускаясь въ. изнеможеніи на кресло.
Карлосъ уже былъ въ аптекѣ и заботливо спросилъ, вполнѣ ли онъ здоровъ.
-- Да, только очень усталъ,-- отвѣтилъ Діасъ, взялъ газету со стола и углубился въ чтеніе. Карлосъ пробовалъ заговаривать о политикѣ, объ опасности, угрожавшей обществу со стороны революціонеровъ, о мѣстномъ самоуправленіи, но все было тщетно. Святой отецъ ворчалъ въ отвѣтъ односложно и сердито.
На колокольнѣ пробило часъ дня, когда каноникъ, все время поглядывавшій въ окно однимъ глазомъ, увидѣлъ, какъ Амелія прошла по площади домой. Онъ отложилъ газету и, ни слова не говоря, отправился тяжелою поступью въ домъ звонаря. Тото вздрогнула отъ страха, увидя снова передъ собою полную фигуру старика, но каноникъ засмѣялся, назвалъ ее душечкой, обѣщалъ дать денегъ на пирожное и даже сѣлъ у кровати, ласково разговаривая:
-- А теперь поболтаемъ, моя милочка. Это больная ножка, да? Бѣдненькая! Надо поправиться... Я помолюсь за тебя Богу, можешь положиться на меня.
Дѣвочка то краснѣла, то блѣднѣла, безпокойно оглядываясь по сторонамъ. Ее волновало присутствіе мужчины, сидѣвшаго такъ близко, что она чувствовала на себѣ его дыханіе.
-- Послушай-ка,-- сказалъ онъ, наклоняясь еще ближе:-- скажи, кто этотъ другой человѣкъ? Кто приходитъ съ Амеліей?
Она отвѣтила, быстро, говоря подрядъ, безъ передышки.
-- Это такой красивый, они приходятъ вмѣстѣ, поднимаются наверхъ, запираются, дѣлаютъ, какъ собаки!
Глаза каноника чуть не вылѣзли изъ орбитъ.
-- Но кто-же это? Какъ его зовутъ? Что тебѣ говорилъ отецъ?
-- Это священникъ, отецъ Амаро!-- отвѣтила она нетерпѣливо.
-- И они уходятъ наверхъ, да? А ты что слышишь? Скажи все, дѣточка!
Больная разсказала все -- какъ оба приходили, заглядывали къ ней на минуту, жались другъ къ другу, отправлялись наверхъ и запирались тамъ на цѣлый часъ.
Но въ каноникѣ разгорѣлось порочное любопытство, и онъ сталъ разспрашивать о подробностяхъ.
-- А что ты слышишь тогда, Тото? Какъ кровать скрипитъ, да?
Она кивнула головою утвердительно, вся блѣдная, стиснувъ зубы.
-- А ты видѣла, милочка, какъ они цѣловались и обнимались? Скажи все, я дамъ тебѣ на пирожное.
Дѣвочка не разжимала губъ, и лицо ея приняло дикое выраженіе.
-- Ты ненавидишь ее, неправда-ли?
Та бѣшено кивнула головою.
-- И видѣла, какъ они щиплютъ другъ друга?
-- Они дѣлаютъ, какъ собаки!-- процѣдила Тото свозь зубы.
Каноникъ выпрямился, запыхтѣлъ и крѣпко почесалъ тонзуру.
-- Хорошо,-- сказалъ онъ, вставая.-- Прощай, дѣточка. Закройся хорошенько, а то простудишься.
Онъ вышелъ изъ комнаты и воскликнулъ, захлопнувъ за собою дверь.
-- Какая подлость! Я убью его! Я не пожалѣю себя!
Онъ остановился на минуту, не зная, куда итти, и отправился на квартиру къ Амаро, внѣ себя отъ бѣшенства. Однако, на площади онъ передумалъ, повернулъ обратно въ соборъ и открылъ дверь въ ризницу въ тотъ самый моментъ, какъ Амаро выходилъ изъ нея, тщательно натягивая черныя перчатки.
Разстроенный видъ каноника ошеломилъ его.
-- Что съ вами, отецъ-наставникъ?
-- Что?-- закричалъ тотъ громко.-- Вы -- отъявленный подлецъ, вотъ что!
И онъ замолчалъ, задыхаясь отъ гнѣва.
-- Что вы хотите сказать этимъ, отецъ-наставникъ?
Каноникъ перевелъ духъ.
-- Какой тутъ отецъ-наставникъ? Вы развратили дѣвушку. Это небывалая подлость и мерзость!
Отецъ Амаро пожалъ плечами, какъ будто не принимая словъ каноника въ серьезъ.
-- Какую дѣвушку? Вы, вѣрно, шутите, сеньоръ?-- И онъ даже улыбнулся, стараясь не потерять самообладанія, хотя губы его поблѣднѣли и задрожали.
-- Я знаю все,-- закричалъ каноникъ.-- Тото выдала мнѣ вашу тайну. Я сейчасъ прямо отъ нея. Вы запираетесь съ дѣвушкой наверху на цѣлые часы. Внизу слышно, какъ скрипитъ кровать. Это же безобразіе!
Амаро понялъ, что его накрыли, и рѣшилъ защищаться отчаянно, какъ загнанное и затравленное животное.
-- А скажите мнѣ, пожалуйста: какое вамъ дѣло до этого?
Каноникъ вспылилъ.
-- Какъ такъ какое дѣло? Да какъ смѣете вы говорить мнѣ это? Я сейчасъ отправлюсь разсказать старшему викарію!
Отецъ Амаро, мертвенно-блѣдный, направился къ нему, сжавъ кулаки.
-- Ахъ, вы негодяй!
-- Это что такое!-- крикнулъ каноникъ, поднимая зонтикъ.-- Вы, никакъ, хотите драться?
Отецъ Амаро сдержался, провелъ рукою по вспотѣвшему лбу и заговорилъ, умышленно отчеканивая слова:
-- Послушайте, сеньоръ каноникъ. Я видѣлъ васъ однажды въ постели съ сеньорой Жоантерой.
-- Вы лжете,-- замычалъ Діасъ.
-- Нѣтъ, видѣлъ, видѣлъ своими глазами,-- повторилъ тотъ въ бѣшенствѣ.-- Однажды вечеромъ я вернулся домой... вы были безъ рясы, а она привстала и застегивала корсетъ. Вы еще опросили: "Кто тамъ?" Я видѣлъ васъ, какъ сейчасъ вижу. Скажите про меня только слово, и я прокричу, что вы живете уже десять лѣтъ съ сеньорой Жоанверой, подъ носомъ у всего духовенства. Помните же это твердо!
Каноникъ замолчалъ подъ потокомъ словъ Амаро, точно оглушенный быкъ, и только пробормоталъ слабымъ, угрюмымъ голосомъ:
-- Однако, и подло же вы поступаете со мною!
Амаро понялъ, что ему обезпечено полное молчаніе со стороны каноника, и заговорилъ спокойно и добродушно:
-- Почему же подло? Объясните, пожалуйста. У насъ обоихъ рыльце въ пушку, это вѣрно. И притомъ я не подкупалъ Тото и не разспрашивалъ никого про васъ. Это случилось само собою, когда я вошелъ въ домъ незамѣтно для васъ... И не говорите мнѣ, пожалуйста, о безнравственности моего поведенія. Это просто смѣшно. Мораль хороша только для школы и для проповѣди. Въ жизни каждый изъ насъ устраивается, какъ можетъ. Вы, отецъ-наставникъ.-- не молоды и подобрали себѣ пожилую женщину, я устроился съ дѣвушкою. Это печально, ею что подѣлать? Природа беретъ свое. Всѣ мы -- люди. Единственное, что мы можемъ дѣлать въ подобныхъ случаяхъ, это молчать ради профессіональной чести.
Каноникъ слушалъ, покачивая головою въ знакъ нѣмого согласія; онъ грузно опустился на кресло, отдыхая отъ безполезной вспышки гнѣва, и поднялъ глаза на Аміаро.
-- Но какъ же вы можете постулатъ такъ, въ самомъ началѣ карьеры?
-- А вы, отецъ-наставникъ, какъ же поступаете такъ въ концѣ карьеры?
Оба засмѣялись, и каждый заявилъ, что беретъ назадъ свои оскорбительныя слова. Затѣмъ они пожали другъ другу руки и принялись разговаривать спокойно.
Каноника особенно взбѣсило то, что Амаро устроился съ дочерью сеньоры Жоаннеры. Если бы это была другая, онъ даже одобрилъ бы поступокъ Амаро. Но Амелія!.. Если бы бѣдная мать узнала, она, навѣрное, умерла бы съ горя.
-- Но зачѣмъ же ей знать?-- воскликнулъ Амаро.-- Это должно остаться между нами, отецъ-наставникъ. Я даже не скажу Амеліи того, что произошло сегодня между нами. Все останется попрежнему. Пожалуйста, будьте осторожны и не проболтайтесь сеньорѣ Жоаннерѣ.
Каноникъ положилъ руку на сердце и далъ честное слово благороднаго человѣка и духовнаго лица, что эта тайна навсегда погребена въ его душѣ.
Но на колокольнѣ пробило три часа. Каноника ждали дома съ обѣдомъ. Прощаясь съ Амаро, онъ потрепалъ его по плечу и лукаво подмигнулъ:
-- Однако, вы ловкій парень, мой милый.
-- Что подѣлать? Началось съ пустяковъ, а потомъ...
-- Знаете,-- сказалъ каноникъ нравоучительнымъ тономъ:-- это, вѣдь, лучшее, что есть на свѣтѣ.
-- Вѣрно, отецъ-наставникъ, вѣрно. Это лучшее, что есть на свѣтѣ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Съ этого дня Амаро могъ наслаждаться полнымъ спокойствіемъ. До сихъ поръ его волновала иногда мысль о томъ, что онъ заплатилъ неблагодарностью за довѣріе и вниманіе, оказанное ему на улицѣ Милосердія. Но молчаливое одобреніе каноника избавило его и отъ этихъ угрызеній повѣсти. Въ сущности, вѣдь, каноникъ былъ главою семьи, а сеньора Жоаннера лишь его сожительница. Амаро сталъ даже называть иногда Діаса въ шутку дорогимъ тестемъ.
Къ его счастью прибавилось еще одно пріятное обстоятельство: Тото заболѣла вдругъ. На слѣдующій день послѣ прихода каноника у нея хлынула кровь горломъ, и докторъ сказалъ прямо, что у нея скоротечная чахотка, и черезъ нѣсколько недѣль ея не станетъ.
Свиданія въ домѣ звонаря проходили теперь спокойно и безмятежно. Амелія и Амаро входили безъ стѣсненія, хлопали дверьми, говорили громко, зная, что Тото лежитъ въ безсиліи подъ мокрыми отъ постоянной испарины простынями. Впрочемъ, Амелія читала каждый вечеръ молитву Божіей Матери за больную дѣвочку и иногда даже, раздѣваясь въ спальнѣ звонаря, спрашивала Амаро съ печальной миной:
-- Охъ, голубчикъ, не грѣшно ли, что мы наслаждаемся здѣсь, а бѣдная дѣвочка борется со смертью тамъ внизу?
Амаро пожималъ плечами. Что же подѣлать, разъ на то воля Божія?
И Амелія развязывала юбки, покоряясь волѣ Божіей и въ этомъ.
За послѣднее время она бывала часто какая-то странная, и это очень не нравилось Амаро. Иногда она приходила нервная и разстроенная, разсказывала какой-нибудь сонъ, мучившій ее всю ночь и предрекавшій, по ея мнѣнію, наказаніе за грѣхи.
-- Ты очень огорчился бы, если бы я умерла?-- спрашивала она бъ такихъ случаяхъ. Амаро сердился. Не безобразіе ли это? Свиданіе длится всего какой-нибудь часъ, а она отравляетъ его нервничаньемъ!
-- Ты не понимаешь этого,-- отвѣчала она:-- а у меня сердце сжимается отъ мрачнато предчувствія.
Иной разъ ей становилось ни съ того, ни съ сего такъ страшно, что она кричала и чуть не падала въ обморокъ. Мать приходила тогда спать въ ея комнату, потому что она боялась кошмаровъ и страшныхъ видѣній.
-- Правду говоритъ докторъ Гувеа, что ее надо выдать замужъ поскорѣе,-- говорила сеньора Жоаннера канонику.
-- А зачѣмъ?-- ворчалъ онъ въ отвѣтъ.-- Чего ей не достаетъ? По моему, ей прекрасно живется и такъ.
Діасъ считалъ вполнѣ искренно, что Амелія "купается въ счастьѣ". Въ тѣ дни, когда она бывала у Тото, старикъ внимательно разглядывалъ ее тяжелыми, масляными глазами, а, встрѣчая ее одну на лѣстницѣ, любовно трепалъ по румяной щечкѣ. По его требованію, Амелія стала чаще приходить къ нему въ домъ, и въ то время, какъ она оживленно болтала съ доною Жозефою, каноникъ непрерывно вертѣлся около нея съ видомъ стараго пѣтуха. Амелія часто говаривала съ матерью о добромъ отношеніи сеньора каноника, и обѣ были увѣрены, что онъ оставитъ ей хорошее наслѣдство.
-- Да, ловкій вы парень!-- повторялъ онъ часто отцу Амаро, когда они оставались вдвоемъ.-- Подцѣпили себѣ лакомый кусочекъ.
Амаро принималъ гордый видъ.
-- О. да, отецъ-наставникъ, это, дѣйствительно, лакомый кусочекъ!
Похвалы коллегъ красотѣ Амеліи особенно льстили самолюбію священника. Всѣ завидовали ему въ томъ, что дѣвушка исповѣдуется у него. Поэтому онъ постоянно требовалъ, чтобы она приходила въ церковь принаряженная.
Но у Амеліи прошелъ періодъ полной покорности священнику. Она пробудилась почти вполнѣ отъ дремотнаго состоянія физическаго и духовнаго отупѣнія, въ которое она впала, послѣ того, какъ отдалась Амаро. Сознаніе грѣха дѣлалось все яснѣе въ ея головѣ, и во мракѣ рабскаго, куринаго ума появился слабый просвѣтъ. Она понимала теперь, что сдѣлалась сожительницей священника, и эта мысль представлялась ей ужасной во всей своей наготѣ. Ее заботила не потеря чести и дѣвственности,-- она была готова пожертвовать и большимъ ради Амаро; то, что пугало ее, было не осужденіе людей, а месть Божія -- утрата райскаго блаженства, или, что еще хуже, муки, которыя Господь могъ послать ей при жизни, напримѣръ, потеря здоровья или благосостоянія. У нея явилась увѣренность, что Матерь Божія возненавидѣла ее, и Амелія тщетно пыталась умилостивить ее смиренной молитвой, чувствуя, что Пресвятая Дѣва отвернулась отъ нея съ презрѣніемъ. Какъ быть? Амелія охотно отказалась бы отъ связи съ отцомъ Амаро, но у нея не хватало смѣлости порвать съ нимъ, такъ какъ она боялась его гнѣва не меньше мести Божіей. Что бы она сдѣлала, если бы противъ нея пошли и отецъ Амаро, и Божія Матерь? Кромѣ того, она любила священника и забывала въ его объятіяхъ всѣ свои страхи. Чувственное желаніе придавало ей бѣшеную смѣлость, точно крѣпкое вино, и ола страстно прижималась къ Амаро, бросая мысленно рѣзкій вызовъ небу. Но мученія возобновлялись позже, когда она оставалась одна въ своей комнатѣ. Эта борьба такъ терзала ее, что она поблѣднѣла и даже немного постарѣла, что было очень непріятно отцу Амаро.
-- Но что съ тобою?-- спрашивалъ онъ, когда она принимала это поцѣлуи холодно и равнодушно.
-- Я плохо спала ночь... Нервы разстроены.
-- Проклятые нервы!-- ворчалъ Амаро нетерпѣливо.
Она часто ставила ему теперь странные вопросы, приводившіе его прямо въ отчаяніе. Служилъ ли онъ обѣдню съ благоговѣніемъ? Читалъ ли вечеромъ молитвенникъ? Не пропустилъ ли какую-нибудь молитву?
-- Знаешь, что?-- отвѣчалъ онъ въ бѣшенствѣ.-- Ты, видно, воображаешь, что я -- еще семинаристъ, а ты -- отецъ-воспитатель! Не будь дурой.
-- Надо жить въ ладу съ Господомъ Богомъ,-- бормотала Амелія, очень заботясь о томъ, чтобы Амаро исполнялъ хорошенько обязанности священника. Она разсчитывала на его вліяніе при небесномъ дворѣ для спасенія отъ гнѣва Божіей Матери и боялась, какъ-бы онъ не утратилъ своего вліянія по недостатку набожности.
Амаро называлъ подобныя требованія "капризами старой монахини" и ненавидѣлъ ихъ, потому что они отнимали драгоцѣнное время при ихъ свиданіяхъ.
-- Я пришелъ сюда не затѣмъ, чтобы выслушивать твои жалобы,-- отвѣчалъ онъ сухо.-- Закрой дверь, если хочешь.
Она покорялась и дѣлалась прежней Амеліей съ первыхъ-же поцѣлуевъ въ полумракѣ комнаты, дрожа отъ страстей любви въ объятіяхъ Амаро.
Священникъ былъ очень счастливъ. Жизнь доставляла ему массу наслажденій, но лучше всего были часы свиданій въ домѣ звонаря. Впрочемъ, у него были и другія удовольствія: онъ ѣлъ хорошо, курилъ дорогія сигары, носилъ тонкое полотняное бѣлье, купилъ себѣ обстановку и не зналъ недостатка въ деньгахъ, потому что кошелекъ доны Маріи, выбравшей его своимъ духовникомъ, былъ всегда открытъ для него. Въ послѣднее время ему особенно повезло бъ этомъ отношеніи. Какъ-то разъ вечеромъ у сеньоры Жоаннеры дона Марія высказала мнѣніе, что англичане -- еретики.
-- Какъ-же еретики?-- замѣтила дона Жоакина Гансозо.-- Они -- такіе-же христіане, какъ и мы.
-- Конечно, они -- христіане, но развѣ ихъ крещеніе можно сравнить съ нашимъ чудеснымъ таинствомъ?-- Это-же курамъ на смѣхъ.
Каноникъ любилъ изрѣдка, подтрунить надъ старухой и замѣтилъ важно, что она богохульствуетъ. Святой Тридентскій соборъ постановилъ считать отлученнымъ отъ церкви каждаго, кто скажетъ, что крещеніе еретиковъ, совершенное во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, не есть истинное крещеніе! Слѣдовательно, постановленіемъ Тридентскаго собора, дона Марія была отлучена отъ церкви съ сего момента.
Бѣдная старушка что не лишилась чувствъ и бросилась на другой-же день къ ногамъ Амаро, который наложилъ на нее эпитимію въ видѣ трехсотъ молебновъ, беря съ нея по пятисотъ рейсъ за каждый.
Въ результатѣ онъ являлся иногда въ домъ дяди Эшгельаша съ таинственнымъ и радостнымъ видомъ, неся подарокъ Амеліи -- то шелковый платочекъ, то цвѣтной галстухъ, то пару перчатокъ. Она приходила въ восторгъ отъ этого доказательства горячей любви священника, и въ полутемной комнатѣ начиналась настоящая вакханалія любви въ то время, какъ снизу раздавался сиплый, непрерывный кашель умирающей Тото.