Это была самая счастливая пора въ жизни Амаро.
-- Господь Богъ очень милостивъ ко мнѣ,-- думалъ онъ иной разъ вечеромъ передъ сномъ, перебирая въ умѣ, по свойственной священникамъ привычкѣ, все, что произошло съ нимъ за день. Дѣйствительно, жизнь его протекала тихо и спокойно, доставляя ему много наслажденій. По службѣ все шло вполнѣ благополучно. Дона Жозефа Діасъ достала ему очень дешево прекрасную кухарку, по имени Схоластика. На улицѣ Милосердія у него была цѣлая свита покорныхъ почитательницъ. Разъ или два въ недѣлю онъ проводилъ часъ блаженства въ домикѣ дяди Эшгельаша. И къ довершенію полнаго счастья погода стояла такая чудесная, что стали, распускаться розы.
Но пріятнѣе всего было то, что ни старухи, ни священники, ни кто-либо изъ постороннихъ не подозрѣвали о его свиданіяхъ съ Амеліей. Старухи спрашивали иногда у дѣвушки, какъ поживаетъ больная. Амелія отвѣчала, что Тото очень измѣнилась и начинаетъ понимать Законъ Божій; тогда онѣ скромно мѣняли разговоръ. Въ виду неограниченной вѣры въ ея добродѣтель, Амелія предложила однажды отцу Амаро сказать пріятельницамъ, что онъ приходитъ иногда посмотрѣть, какъ она занимается съ Тото.
-- Тогда, по крайней мѣрѣ, если кто-нибудь увидитъ, какъ ты входишь въ домъ дяди Эшгельаша, это не возбудитъ никакихъ подозрѣній.
-- По-моему, это лишнее,-- возразилъ онъ.-- Господь Богъ милостивъ къ намъ, не будемъ-же вмѣшиваться въ Его планы желанія. Онъ дальновиднѣе насъ.
Амелія согласилась съ нимъ, по обыкновенію. Съ первой-же встрѣчи въ домѣ звонаря она отдалась ему тѣломъ и душой; ея малѣйшія мысли, малѣйшія чувства принадлежали священнику. Это произошло въ ней не постепенно, а сразу, съ тото момента, какъ сильныя руки отца Амаро сомкнулись вокрутъ нея. Казалось, что онъ вытянулъ изъ нея своими поцѣлуями всю душу, и она обратилась въ безвольное, зависимое отъ него существо. Да она и не скрывала этого. Наоборотъ, ей нравилось унижаться, отдаваться ему, чувствовать себя его рабою.
Амаро наслаждался своею властью въ полной мѣрѣ; она вознаграждала его за тяжелое прошлое, полное зависимости,-- въ домѣ дяди, въ семинаріи, въ гостиной графа де-Рибамаръ... Должности священника тоже постоянно требовала отъ него покорности; онъ подчинялся епископу, духовному совѣту, канонамъ, уставу церкви, не разрѣшавшимъ ему ни малѣйшаго проявленія собственной воли, хотя бы въ отношеніяхъ съ прислужникомъ. И вотъ онъ видѣлъ у своихъ ногъ это тѣло, эту душу, это живое существо, которымъ онъ управлялъ деспотично. Если профессія требовала, чтобы онъ восхвалялъ Бога и курилъ Ему ѳиміамъ цѣлыми днями, то самъ онъ былъ теперь Богомъ для созданія, боявшагося его и проявлявшаго по отношенію къ нему полную покорность. Въ глазахъ Амеліи онъ былъ красивѣе и лучше -- графовъ и герцоговъ. Однажды она даже сказала ему, задумавшись на минутку:
-- Ты могъ-бы, навѣрно, сдѣлаться папой.
-- Конечно, папы пекутся изъ такого тѣста, какъ я,-- отвѣтилъ онъ серьезно.
Она повѣрила ему вполнѣ, боясь только, какъ бы высокій санъ и почести не отдалили его отъ нея. Страстная любовь, охватившая все ея существо, сдѣлала ее глупой и безчувственной ко всему, что не имѣло отношенія къ предмету ея обожанія. Впрочемъ, Амаро и не позволялъ ей интересоваться чѣмъ-нибудь или кѣмъ-нибудь, кромѣ него, запрещая даже чтеніе романовъ и стиховъ. Однажды, когда она заговорила съ оживленіемъ о балѣ въ одной знатной семьѣ Леріи, Амаро оскорбился, точно она измѣнила ему, и сталъ осыпать ее ужасными упреками въ домѣ дяди Эшгельаша.
-- Смотри, не увлекайся тщеславіемъ, дочь сатаны. Иначе я убью тебя, берегись!-- воскликнулъ онъ, схвативъ дѣвушку за руку и впившись въ нее горящими глазами.
Иной разъ ему казалось, что Амеліи долженъ надоѣсть современемъ человѣкъ, не удовлетворяющій ея женскаго самолюбія и одѣтый всегда въ черную рясу, съ бритымъ лицомъ и тонзурой на головѣ. Онъ считалъ, что цвѣтные галстухи, закрученные усы, лихая осанка и блестящая форма обладаютъ большой притягательной силой для женщинъ. Результатомъ этого была глубокая ненависть ко всему свѣтскому, что могло устранить его вліяніе на Амелію. Онъ запрещалъ ей, подъ разными предлогами, всякое общеніе со знакомыми, убѣдилъ мать въ невозможности пускать ее одну по улицамъ и постоянно разсказывалъ всякіе ужасы про молодыхъ людей Леріи. Она спрашивала въ изумленіи, откуда онъ знаетъ все это.
-- Я не могу сказать тебѣ,-- отвѣчалъ онъ сдержанно, давая понять, что ему зажимаетъ ротъ тайна исповѣди.
Въ то-же время онъ постоянно твердилъ ей о величіи духовенства, напыщенно излагая передъ нею свою религіозную ученость и превознося роль священника. У Египтянъ -- великаго народа древнихъ временъ -- только духовное лицо могло быть королемъ. Въ Персіи, въ Эѳіопіи, простой священникъ имѣлъ право свергнуть съ престола, царя и отдагь корону другому. Чья власть равнялась власти священника? Ничья, даже на небѣ. Священникъ стоялъ выше ангеловъ и серафимовъ, потому что они были лишены божественнаго права прощать грѣхи!
Амелія слушала эти разсужденія и бросалась Амаро въ объятія, отдаваясь душой и тѣломъ тому, кто былъ выше всѣхъ архангеловъ.
Божественная власть священника и его близость къ Боту заставляли ее вѣрить въ то, что любовь духовнаго лица привлечетъ къ ней интересъ и милость Божію, которые разсѣютъ всѣ сомнѣнія привратника Святого Петра послѣ ея смерти... А на могилѣ ея вырастутъ самопроизвольно бѣлыя розы, какъ божественное доказательство дѣвственной чистоты, сохранившейся въ неприкосновенности въ святыхъ объятіяхъ священника...
Эта мысль о могилѣ въ бѣлыхъ розахъ дѣлала ее иногда задумчивой; передъ ея глазами развертывались картины мистическаго счастья. Она капризно надувала губки и говорила, что хочетъ умереть.
Амаро весело смѣялся.
-- Тебѣ какъ разъ пристало говорить о смерти, когда ты выглядишь такой здоровой.
Амелія, дѣйствительно, пополнѣла за послѣднее время. Красота ея пышно расцвѣла, выраженіе безпокойства и неудовлетворенности исчезло съ ея лица. Губы были всегда влажны и румяны, глаза улыбались въ счастливой истомѣ. Вся фигура дышала обаяніемъ зрѣлости. Она стала лѣниться, дома постоянно откладывала работу и сидѣла, подчасъ долгое время уставившись въ одну точку, съ нѣмою улыбкою на устахъ... И все, казалось, засыпало вокругъ нея... Она видѣла передъ собою только комнату звонаря, постель и священника въ одномъ бѣльѣ.
Въ восемь часовъ отецъ Амаро являлся ежедневно на улицу Милосердія вмѣстѣ съ каноникомъ. Но эти вечернія встрѣчи были теперь непріятны и тяжелы и Амаро и Амеліи. Амаро требовалъ отъ дѣвушки большой осторожности, и она дѣлала даже больше, чѣмъ съ нея спрашивали -- никогда не садилась рядомъ съ нимъ за чаемъ и даже не угощала пирожнымъ. Ее раздражало присутствіе старухъ, ихъ рѣзкіе, крикливые голоса, постоянная игра въ лото; все на свѣтѣ казалось ей невыносимымъ, кромѣ свиданій съ Амаро наединѣ... Какъ вознаграждали они себя зато въ домѣ звонаря! Лицо Амеліи преображалось подъ ласками Амаро, изъ груди вырывался глухой стонъ... Затѣмъ наступало полное безсиліе. Свящеыникъ пугался иногда и приподнимался на локтѣ въ безпокойствѣ.
-- Тебѣ нездоровится?
Она широко раскрывала изумленные глаза, словно пробуждаясь отъ глубокаго сна, и была ослѣпительно красива, скрестивъ голыя руки на обнаженной груди и отрицательно качая усталой головою.