Сколько слезъ пролила Амелія, узнавъ, что ея честь, спокойствіе и ловко обдуманное счастье погибли и исчезли въ морскомъ туманѣ на пути въ Бразилію! Для нея наступило худшее время въ жизни, и она въ отчаяніи спрашивала священника, что имъ дѣлать теперь. Амаро былъ такъ подавленъ, что не могъ ничего придумать, и шелъ за совѣтомъ къ отцу-наставнику.
-- Мы сдѣлали все, что могли,-- отвѣчалъ каноникъ.-- Теперь надо покориться и ждать терпѣливо. Вы сами виноваты, что заварили такую кашу.
Амаро возвращался къ Амеліи съ подавленнымъ видомъ.
-- Подожди, все устроится. Надо уповать на Бога.
Хорошо было надѣяться на Бога, когда Онъ гнѣвался и посылалъ имъ такое тяжелое испытаніе! Нерѣшительность Амаро приводила Амелію въ отчаяніе, такъ какъ она возлагала всѣ надежды только на его ловкость и жизненный опытъ. Ея любовь къ нему таяла, какъ снѣгъ подъ весенними лучами солнца, уступая мѣсто чувству, въ которомъ проглядывала уже ненависть.
Амаро обвинялъ ее въ томъ, что она смотритъ на положеніе дѣла слишкомъ мрачно. Другая женщина на ея мѣстѣ не убивалась-бы такъ сильно. Но чего-же можно было ожидать отъ истеричной, трусливой, возбужденной ханжи? О, нечего говорить, онъ поступилъ, какъ оселъ!
Амелія соглашалась съ нимъ, въ томъ, что они сдѣлали колоссальную глупость. Жизнь ея была очень печальна теперь. Днемъ ей приходилось сдерживаться въ присутствіи матери, заниматься шитьемъ, разговаривать спокойно. Зато ночью воображеніе терзало ее, суля пытки и наказанія на этомъ и томъ свѣтѣ, нищету, презрѣніе со стороны честныхъ людей и пламя чистилища...
Одно неожиданное обстоятельство внесло пріятное разнообразіе въ ея тяжелую жизнь. Однажды вечеромъ прислуга каноника прибѣжала, запыхавшись, и сообщила, что дона Жозефа заболѣла и находится при смерти.
Наканунѣ старуха почувствовала боль въ боку, но не пожелала пропустить вечерней службы въ церкви. Когда она вернулась домой, боль усилилась, и открылся жаръ; докторъ Гувеа опредѣлилъ сильное воспаленіе легкихъ.
Сеньора Жоаннера немедленно обратилась въ сидѣлку у больной. Все было перевернуто вверхъ днемъ въ спокойномъ домѣ каноника; пріятельницы либо бѣгали по церквамъ, ставя свѣчки и молясь своимъ любимымъ святымъ, либо наполняли домъ каноника, входя въ комнату больной съ мрачнымъ видомъ привидѣній, затепляя лампадки съ образами и приставая къ доктору
Гувеа съ глупѣйшими вопросами. Діасъ печально сидѣлъ въ углу, подавленный неожиданнымъ появленіемъ въ домѣ болѣзни съ ея обычною непріятною обстановкою. Кромѣ того, онъ искренно огорчался за сестру; они жили вмѣстѣ уже пятьдесятъ лѣтъ, и привычка заставила его полюбить сестру.
Но Амеліи эта болѣзнь принесла облегченіе; ея печальное лицо и слезы не удивляли теперь никого. Кромѣ того, заботы о больной занимали почти все ея время. Она была моложе и сильнѣе остальныхъ и проводила ночи у постели доны Жозефы, стараясь изо всѣхъ силъ умилостивить Божію Матерь и Господа Бога своею преданностью больной и заслужить такое-же отношеніе къ себѣ, когда настанетъ для нея тяжелый часъ страданій. У нея являлось теперь часто, подъ впечатлѣніемъ мрачной обстановки, предчувствіе, что она умретъ въ родахъ. Она опускалась тогда на колѣни передъ изображеніемъ Христа, умоляя его принять ее въ рай... Но старуха стонала, ворочаясь на кровати; Амелія подходила къ ней, поправляла подушки и одѣяло, успокаивала ее, подавала лекарство.
Наконецъ, въ одно прекрасное утро, докторъ Гувеа объявилъ, что дона Жозефа находится внѣ опасности. Каждая изъ старыхъ пріятельницъ приписала, конечно, ея выздоровленіе своему любимому святому. Черезъ двѣ недѣли дона Жозефа могла уже сдѣлать два шага по комнатѣ, опираясь на своихъ подругъ. Но, Боже мой, во что она обратилась! Рѣзкій голосъ, постоянно повторявшій злыя сплетни и колкости, такъ ослабѣлъ, что звучалъ еле слышно, когда она просила чашку для сплевыванія мокроты или лекарство. Злобные, острые глаза ввалились глубоко, боясь и свѣта, и темноты, и всего вообще. А сухая, прямая фигура лежала въ креслѣ, какъ безжизненная тряпка.
Тѣмъ не менѣе докторъ Гувеа сказалъ канонику, въ присутствіи старухи, что, хотя и нескоро, дона Жозефа вполнѣ поправится въ концѣ концовъ, благодаря лекарствамъ, хорошему уходу и молитвамъ подругъ и даже сможетъ выйти замужъ...
-- О, докторъ, за нашими молитвами дѣло не станетъ,-- воскликнула дона Марія.
-- И за лекарствами отъ меня тоже,-- оказалъ докторъ.-- Значитъ, можно только поздравить другъ друга.
Веселый тонъ доктора служилъ для всѣхъ ручательствомъ полнаго выздоровленія доны Жозефы.
Черезъ нѣсколько дней каноникъ заговорилъ, въ виду приближенія конца августа, о томъ, чтобы нанять дачу въ Віерѣ на берегу моря, какъ онъ дѣлалъ почти каждый годъ. Въ предыдущемъ году онъ не ѣздилъ туда и хотѣлъ поэтому непремѣнно поѣхать теперь.
Но докторъ Гувеа возсталъ противъ этого плана. Морской воздухъ могъ вредно отозваться на здоровьѣ доны Жозефы; ей было гораздо полезнѣе провести конецъ лѣта и осень въ имѣніи каноника, въ Рикосѣ, гдѣ климатъ былъ много мягче.
Бѣдный каноникъ очень огорчился, услышавъ о непріятной перспективѣ провести лучшее время года въ Рикосѣ. Онъ не купался въ морѣ прошлое лѣто и долженъ былъ снова обойтись безъ купанья. Не ужасно-ли это?
-- Подумайте, что только мнѣ пришлось выстрадать,-- сказалъ онъ отцу Амаро, сидя съ нимъ у себя въ кабинетѣ. Во время болѣзни сестры въ домѣ царилъ полный безпорядокъ; чай подавался не во время, обѣдъ былъ всегда испорченъ. А теперь, какъ я собрался на море, чтобы отдохнуть и подкрѣпиться на купаньяхъ, мнѣ подносятъ сюрпризъ: поѣзжай въ Рикосу, оставь мысль о купаньѣ... И вдобавокъ не я самъ былъ боленъ, а сестра... Страдать-же заставляютъ меня. Легко-ли сказать? Не купаться въ морѣ два года подрядъ?
Амаро воскликнулъ вдругъ, ударивъ кулакомъ по столу:
-- Послушайте, мнѣ пришла въ голову великолѣпная мысль!
Каноникъ посмотрѣлъ на него съ сомнѣніемъ.
-- Какая-же?
-- А вотъ. Вы поѣдете въ Віеру, и сеньора Жоаннера, конечно, тоже. Жить вы будете рядомъ, на сосѣднихъ дачахъ, какъ два года тому назадъ.
-- Ну, дальше.
-- Сестра ваша поѣдетъ въ Рикосу.
-- Какъ-все она можетъ поѣхать одна?
-- Нѣтъ, она поѣдетъ съ Амеліей,-- воскликнулъ Амаро торжествующимъ тономъ.-- Амелія будетъ ухаживать за нею. Онѣ поѣдутъ вдвоемъ, и тамъ, въ этой дырѣ, гдѣ можно жить вѣкъ, не встрѣчая живой души, у нея явится на свѣтъ ребенокъ. Что вы на это скажете?
Діасъ поглядѣлъ на Амаро съ восхищеніемъ.
-- Голубчикъ, это превосходная идея.
-- Да, все устраивается такимъ образомъ. Сеньора Жоаннера, на морѣ, не будетъ знать, что происходитъ здѣсь. Ваша сестра поправится въ деревнѣ. Амелія родитъ втайнѣ отъ всѣхъ. Въ Рикосу никто не явится. Дона Марія и сестры Гансозо тоже уѣзжаютъ въ Віеру. Роды ожидаются въ концѣ ноября, и вы ужъ позаботьтесь о томъ, чтобы никто не возвращался въ городъ ранѣе начала декабря. Когда мы всѣ съѣдемся здѣсь, Амелія будетъ опять вполнѣ здорова.
-- Все это превосходно, но есть одно затрудненіе: надо попросить сестру, чтобы она помогла скрыть беременность и роды Амеліи, а она такъ неумолима въ подобныхъ вопросахъ, что призываетъ всегда на согрѣшившихъ женщинъ небесныя и земныя кары.
-- Ну, ну, посмотримъ, отецъ-наставникъ,-- сказалъ Амаро, увѣренный въ своемъ вліяніи на старую ханжу.-- Я поговорю съ нею и объясню, что на порогѣ смерти необходимо сдѣлать доброе дѣло, чтобы не являться къ дверямъ рая съ пустыми руками.
-- Конечно, можетъ быть, это и удастся вамъ,-- отвѣтилъ каноникъ.-- Бѣдная сестра, слаба теперь и послушна, какъ малый ребенокъ.
Амаро всталъ, радостно потирая руки.
-- Надо скорѣе приступать къ дѣлу.
-- Да, нельзя терять времени. Скандалъ на носу. Еще сегодня утромъ это животное Либаниньо принялся шутить съ Амеліей, говоря, что она пополнѣла въ тальѣ.
-- Экій мерзавецъ!-- прошипѣлъ священникъ.
На слѣдующее утро Амаро явился въ домъ Діаса, чтобы сдѣлать, но выраженію каноника, "аттаку на его сестру".
Предварительно онъ изложилъ отцу-наставнику свой планъ дѣйствія: во-первыхъ, онъ скажетъ донѣ Жозефѣ, что каноникъ не имѣетъ понятія о несчастьѣ Амеліи, и что самъ онъ, Амаро, узналъ объ этомъ не на исповѣди (тайна исповѣди ненарушима), а по секрету отъ обоихъ -- Амеліи и женатаго человѣка, соблазнившаго ее. Соблазнитель выставлялся нарочно женатымъ человѣкомъ, чтобы доказать старухѣ невозможность прикрыть грѣхъ законнымъ бракомъ.
Каноникъ почесалъ голову съ недовольнымъ видомъ.
-- Это неладно,-- сказалъ онъ.-- Сестра прекрасно знаетъ, что на улицу Милосердія не ходятъ женатые люди.
-- А Артуръ Косеро?-- воскликнулъ Амаро, не задумываясь.
Каноникъ весело расхохотался. Бѣдный, беззубый Артуръ съ печальными и тупыми, какъ у теленка, глазами, не могъ погубить честь дѣвушки.
-- Нѣтъ, голубчикъ, этотъ не подходитъ. Давайте другого.
У обоихъ сорвалось тогда съ губъ одно и то-же имя -- Фернандишъ, владѣлецъ суровской лавки, красивый, видный мужчина. Амелія часто ходила къ нему за покупками, и старухи, навѣщавшія постоянно сеньору Жоаннеру, пришли однажды въ ужасъ, узнавъ, что онъ проводилъ какъ-то дѣвушку изъ города до имѣнія.
-- Конечно, надо только намекнуть сестрѣ, что это онъ, а не называть имени.
Амаро быстро поднялся въ комнату къ донѣ Жозефѣ и пробылъ у нея полчаса, Діасу эти полчаса показались необычайно длинными. Онъ пробовалъ прислушиваться къ тому, что происходитъ тамъ наверху, по до его кабинета долеталъ только глухой кашель сестры и временами скрипъ сапогъ Амаро. Каноникъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, заложивъ руки за спину, и обдумывалъ всѣ непріятности и расходы, которые ожидали его еще въ будущемъ въ расплату за "развлеченіе милаго падре". Прежде всего надо было продержать Амелію въ имѣніи нѣсколько мѣсяцевъ, потомъ оплатить врача, акушерку, кое-какія тряпки для младенца... И что дѣлать съ ребенкомъ? Очевидно, пристроить куда-нибудь. Впрочемъ, добрый старикъ не очень сердился въ глубинѣ души. Онъ любилъ Амаро, какъ бывшаго ученика, и чувствовалъ къ Амеліи полуотеческую, получувственную слабость. Даже мысль о малышѣ вызывала въ немъ нѣчто похожее на снисходительную любовь дѣдушки.
Дверь открылась, и священникъ вошелъ съ сіяющимъ лицомъ.
-- Все великолѣпно, отецъ-наставникъ. Что я вамъ говорилъ?
-- Она согласилась?
-- Во всемъ. Правда, сперва она разсердилась, но я заговорилъ о женатомъ соблазнителѣ, сказалъ, что дѣвушка въ отчаяніи и хочетъ наложить на себя руки... напомнилъ о близости смерти и о томъ, что ни одинъ священникъ не отпуститъ ей грѣхи, если она возьметъ грѣхъ на душу и допустить Амелію до самоубійства. Теперь важно только увезти скорѣе сеньору Жоаннеру прочь отсюда въ Віеру...
-- Вотъ еще вопросъ,-- перебилъ его каноникъ:-- подумали-ли вы о судьбѣ ребенка?
Священникъ печально потеръ лобъ.
-- Ахъ, отецъ-наставникъ, это тоже очень заботитъ меня. Придется, конечно, отдать его на воспитаніе какой-нибудь женщинѣ въ деревню подальше отсюда. Лучше всего было бы, если-бы ребенокъ родился мертвымъ.
-- Конечно, было бы однимъ ангельчикомъ больше, вотъ и все,-- проворчалъ каноникъ, нюхая табакъ.
Въ этотъ же вечеръ каноникъ поговорилъ съ сеньорою Жоаннерою о поѣздкѣ въ Віеру. Она была внизу въ гостиной и выкладывала на тарелки мармеладъ для просушки, готовя его для доны Жозефы. Каноникъ объявилъ, прежде всего, что нанялъ для нея дачу Ферреро.
-- Но это, вѣдь, кукольный домикъ!-- воскликнула она.-- Гдѣ же я помѣщу тамъ Амелію?
-- Вотъ въ этомъ-то и дѣло. Амелія не поѣдетъ съ нами въ Віеру этотъ разъ.
-- Какъ не поѣдетъ!?
Каноникъ объяснилъ тогда, что дона Жозефа не могла ѣхать въ имѣніе одна съ прислугою, и приходилось отправить ее туда съ Амеліей. Эта мысль пришла ему въ голову только въ это утро.
Сеньора Жоаннера печально понурила голову.
-- Все это хорошо, но, откровенно говоря, мнѣ очень тяжело разставаться съ дочкою. Лучше-бы ужъ я поѣхала въ Рикосу.
-- Это еще что за новость! Нѣтъ, сеньора, вы поѣдете въ Віеру. Я тоже не желаю оставаться тамъ одинъ. Ахъ, вы неблагодарная!-- И онъ добавилъ очень серьезнымъ тономъ:-- Кромѣ того, посудите сами. Жозефа стоитъ уже одною ногою въ могилѣ. Она любитъ Амелію, крестила ее и, навѣрное, оставитъ ей нѣсколько тысчонокъ, если та поухаживаетъ за нею теперь хорошенько.
Сеньора Жоаннера согласилась безъ возраженій, видя, что таково желаніе сеньора каноника.
Амаро поспѣшно разсказывалъ тѣмъ временемъ Амеліи наверху о "новомъ планѣ" и о сценѣ со старухой. Амелія расплакалась. Ее пугала перспектива прожить нѣсколько мѣсяцевъ въ мрачномъ домѣ въ Рикосѣ; она была тамъ только одинъ разъ и вынесла ужасное впечатлѣніе. Домъ былъ такой темный, неуютный, голоса отдавались гулко. Ей казалось, что она непремѣнно умретъ тамъ въ ссылкѣ.
-- Глупости,-- возразилъ Амаро.-- Надо благодарить Бога за то, что онъ внушилъ мнѣ эту благодарную мысль. Ты будешь тамъ не одна, а съ доной Жозефой и съ Гертрудой... Можешь гулять во фруктовомъ саду... Я буду навѣщать тебя каждый день. Увидишь, ты еще останешься очень довольна.
-- А что мама скажетъ?
-- Что она можетъ сказать? Нельзя-же отпуститъ дону Жозефу одну въ имѣніе! Не безпокойся объ этомъ, отецъ-наставникъ обрабатываетъ ее сейчасъ внизу. Я пойду къ нимъ теперь, потому что мы уже долго разговариваемъ тутъ вдвоемъ, а послѣдніе дни надо быть особенно осторожными.
Онъ пошелъ внизъ и встрѣтился на лѣстницѣ съ каноникомъ.
-- Ну, какъ?-- спросилъ Амаро шопотомъ, наклоняясь къ уху отца-наставника.
-- Все устроилось. А какъ у васъ.
-- Тоже.
И священники молча пожали другъ другу руки въ темнотѣ.
Черезъ нѣсколько дней, послѣ обильныхъ слезъ, Амелія уѣхала съ доною Жозефою въ Рикосу въ шарабанѣ.
Для больной устроили удобное сидѣнье изъ подушекъ. Гертруда ѣхала на возу, нагруженномъ ящиками, сундучками, корзинами, мѣшками, посудою, корзиночкою съ кошкою и большимъ пакетомъ образовъ любимыхъ святыхъ доны Жозефы.
Въ концѣ недѣли пришелъ чередъ сеньоры Жоаннеры. Улица Милосердія огласилась скрипомъ телѣги, запряженной быками и увозившей на дачу посуду и мебель, а сеньора Жоаннера и Руса поѣхали въ томъ же шарабанѣ, въ которомъ отвезли въ Рикосу Амелію, и тоже повезли съ собою корзинку съ кошкою.
Каноникъ уѣхалъ еще наканунѣ, и Амаро одинъ провожалъ сеньору Жоаннеру; она расплакалась, садясь въ экипажъ.
-- Полно, полно, что вы, сеньора,-- сказалъ Амаро.
-- Охъ, падре, если бы вы знали, какъ мнѣ тяжело оставлять дочку! Мнѣ кажется, что я никогда не увижу ея. Навѣщайте ее иногда въ Рикосѣ, окажите мнѣ эту милость.
-- Будьте покойны, сеньора,
-- Прощайте, сеньора. Счастливаго пути, кланяйтесь отцу-наставнику. Прощайте, сеньора; прощай, Руса.
Шарабанъ покатился. Амаро медленно пошелъ вслѣдъ за нимъ по дорогѣ въ Фигера. Было уже девять часовъ, и луна ярко свѣтила въ этотъ теплый, августовскій вечеръ. У моста онъ остановился, печально глядя на воду, бѣжавшую по песчаному руслу съ однообразнымъ журчаніемъ. Лунный свѣтъ трепеталъ на ея поверхности, въ видѣ блестящей филиграновой сѣтки. Амаро стоялъ среди полной тишины, куря папиросы и выкидывая окурки въ рѣку. Ему было очень грустно и тяжело.
Когда пробило одиннадцать, онъ медленно поплелся домой и прошелъ по улицѣ Милосердія. Домъ былъ запертъ, окна пусты, безъ занавѣсокъ. Все было кончено. Амаро ушелъ домой со слезами на глазахъ.
Какъ только онъ явился, прислуга выбѣжала на лѣстницу сказать, что дядя Эшгельашъ приходилъ за нимъ уже два раза въ большомъ огорченіи. Тото была при смерти и не желала принимать Св. Причастія иначе, какъ изъ его рукъ.
Амаро пошелъ изъ уваженія къ дядѣ Эшгельашу, хотя ему было очень непріятно возвращаться при такой обстановкѣ въ мѣсто счастливыхъ свиданій.
Дверь дома звонаря была пріоткрыта, и священникъ наткнулся въ темнотѣ на двухъ женщинъ, которыя выходили оттуда, вздыхая. Онъ направился прямо въ спальню умирающей. На столѣ горѣли двѣ большія свѣчи, принесенныя изъ церкви; тѣло Тото было покрыто бѣлою простынею. У кровати сидѣлъ отецъ Сильверіо, призванный, очевидно, какъ дежурный эту недѣлю, и читалъ молитвенникъ, сдвинувъ очки на кончикъ носа. При видѣ Амаро онъ всталъ къ нему.
-- Ну, коллега, васъ искали по всему городу,-- прошепталъ онъ еле слышно.-- Бѣдняжка требовала васъ непремѣнно. Боже, какую сцену она мнѣ закатила, узнавъ, что вы не придете! Я боялся, какъ-бы она не плюнула на распятіе... Такъ она и умерла безъ покаянія.
Амаро приподнялъ край простыни, не говоря ни слова, но сейчасъ же опустилъ ее и поднялся наверхъ въ комнату звонаря, который отчаянно рыдалъ, лежа на кровати, лицомъ къ стѣнѣ. Амаро прикоснулся къ его плечу.
-- Покоритесь судьбѣ, дядя Эшгельашъ... На то, видно, водя Божія... Для нея это даже лучше. Дядя Эшгельашъ обернулся и, узнавъ священника, сквозь туманившія глаза слезы взялъ его за руку, собираясь поцѣловать ее. Амаро попятился назадъ.
-- Полно, полно, дядя Эшгельашъ. Господь милостивъ. Онъ облегчитъ ваши страданія.
Но тотъ не слушалъ словъ утѣшенія. Амаро спустился внизъ и занялъ мѣсто Сильверіо у стола со свѣчами и принялся читать молитвенникъ.
Онъ просидѣлъ такъ до поздней ночи. Весь домъ погрузился въ глубокое безмолвіе, казавшееся еще болѣе зловѣщимъ отъ близости огромнаго собора, Амаро торопливо читалъ молитвы, чувствуя безотчетный страхъ, но не рѣшался пошевельнуться, будучи прикованъ къ стулу сверхъестественною силою. Нѣсколько разъ книга падала ему на колѣни; онъ не поднималъ ея сразу, а сидѣлъ неподвижно, чувствуя за своею спиною присутствіе трупа подъ бѣлою простынею и вспоминая съ горечью тѣ дни, когда солнце весело освѣщало дворъ, ласточки громко чириками, а онъ съ Амеліей поднимался, смѣясь, въ комнату, гдѣ лежалъ теперь, на той самой кровати, рыдая отъ отчаянія, несчастный дядя Эшгельашъ...