Процесс совершенствования Михайловского как писателя происходил настолько быстро, что через каких-нибудь два-три года по вступлении своем в число сотрудников "Отеч. Зап." он занял в этом журнале столь авторитетное положение, что уже Некрасову приходилось иногда поступаться в отношении его статей своим собственным мнением. Об этом можно судить по следующему факту. В первых же своих "Литературных и журнальных заметках", которые, он начал вести в "Отеч. Зап." с мая 1872 г., Михайловскому пришлось вступить в ожесточенную полемику с фельетонистом "С.-Петербургских Ведомостей" В. П. Бурениным, писавшим тогда под псевдонимом Z. В первой стадии этой полемики Буревин был затронут Михайловским мимоходом, так как Михайловский гораздо большее значение, чем печатной распре с ним, придавал опровержению либерально-буржуазных тенденций газеты Корша. Однако это не помешало Михайловскому сказать по его адресу несколько бесспорных, но крайне неприятных для него истин. Дело в том, что Михайловский в своих "Заметках" коснулся его литературной деятельности, как примера, насколько может быть вреден журналистике человек, "не имеющий никакой политической программы", "потому, что будучи эмансипирован от нравственно-политических принципов, он уподобится губке, впитывающей в себя всякую жидкость, с которою придется соприкасаться". Разобиженный Буренин обрушился на своего противника в целом ряде грубых, крикливых, но вовсе не убедительных статей и фельетонов (NoNo 138, 142 и 144); мало того, не ограничившись нападками на одного Михайловского, он позволил себе в No 170 "С.-Петербургских Ведомостей" (от 24 июня) ряд резких выпадов против всего редакционного кружка "Отеч. Зап.", а главным образом, против Салтыкова, пред которым до сих пор почти что благоговел. Этот фельетон Буренина произвел значительное смятение в "Отеч. Зап.". Вот что писал Некрасову под свежим впечатлением его тогдашний секретарь редакции Плещеев (цитируем по "Архиву с. Карабихи"): "Читали вы фельетон "С.-Петерб. Вед.", суббота (24-го), где ругня этого... Буренина вышла уже из всяких пределов приличия? Все названы там хамами и проч. В особенности же оплеван Салтыков. Нам кажется, что подобной вещи оставлять без ответа нельзя. Если от вас не получится ничего для напечатания в июльской книжке (или от Салтыкова), то ответ будет написан сообща Курочкиным, Михайловским и Демертом... и... будет воздано по заслугам. Вот Салтыков все церемонится называть по именам; а на него не церемонились вылить ушат... без всяких обиняков и аллегорий". Взволновался, повидимому, и сам Салтыков, о чем можно судить по нижеследующему отрывку из письма его к Некрасову ("Архив с. Карабихи"): "По поводу ругательного фельетона Буренина я "надумал написать к нему письмо. Но так как ум хорошо, а два лучше, то я прилагаю это письмо к Вам с тем, что ежели Вы найдете его удобным, то закроете и дошлете, а ежели оно не годится, то пришлите мне его обратно".
Неудивительно при таких условиях, что ответ Михайловского Буренину вышел "облитым" если не "горечью", то "злостью". В первой части его, написанной, очевидно, до появления в печати буренинского фельетона от 24 июня (эта первая часть завершает собою в X т. соч. Михайловского "Литературно-журнальные заметки", перепечатанные из No 7 "Отеч. Зап." за 1872 г., тогда как вторая часть, также входившая в состав "Заметок", в X т. выделена в особую статью -- "Беседа со старым воробьем"), Михайловский полемизирует еще в достаточно сдержанном тоне, но во второй части ой не останавливается перед очень резкими, если не сказать больше, выражениями по адресу своего противника. Впрочем, в те времена (начало 70-х гг.) эта резкость не противоречила общепринятым полемическим нравам, да и Буренин едва ли понимал какой-либо другой язык. Уже один вступительные слова "Беседы со старым воробьем" должны были убедить всех и каждого, что Михайловский решил не церемониться с Бурениным: "Гейне, где-то, кажется, в "Reisebilder" говорит, что нет животного несноснее клопа, потому что если вы его раздавите, то он и после смерти будет вам мстить своим отвратительным запахом. Но запах этот испускается клопом и до смерти, как только вы да него наступаете. Мне довелось сделать недавно этот эксперимент: я наступил на одного такого "клопа, на г. Буренина, и он уже воскурил свой фимиам... А раз атмосфера заражена, я решаюсь уже заодно раздавить "клопа совсем. Да, я его сейчас раздавлю. Он будет, конечно, испускать свой характерный запах и после смерти, он будет даже этот запах выдавать за продолжение своего существования и не без оснований; но Он сам себе не будет верить, а всякий порядочный человек если не глазами, так обонянием убедится, что перед ним лежит раздавленный клоп".
Мы не будем останавливаться на всех тех убийственных ударах, которыми осыпает Михайловский на протяжении своей статьи Буренина; скажем только о том, как он объясняет внезапный гнев фельетониста "Петербургских Ведомостей" на Салтыкова: "Вам была возвращена из редакции "Отечественных Записок" Ваша довольно объемистая рукопись (я надеюсь прочитать ее в "Вестнике Европы"). Это случилось с Вами не первый раз. Но тут возвращение манускрипта сопровождалось таким обстоятельством, что вы ясно поняли, что дело кончено, что вы подверглись остракизму. И вот ваша воробьиная душа запылала негодованием. Как, воскликнули вы, я, старый воробей, и терплю такой афронт, такой убыток и, наконец, такое сокращение ресурсов по части шныряния по всем редакциям? И вы настрочили свой фельетон No 170. Читая его, я радовался за г. Салтыкова, избавившегося, наконец, от вашего позорного курения и получившего возможность быть вами обруганным".
Этот и многие другие, вскрытые Михайловским литературно-моральные подвиги Буренина дали критику "Отеч. Зап." право притти к следующему поучительному для "старого воробья" выводу: "Можно быть Хамом, не будучи сыном Ноя"...
В нашем распоряжении есть данные, позволяющие утверждать, что статья Михайловского достигла цели. Вот что писал по этому поводу тот же Плещеев к Некрасову от 26 июля ("Архив с. Карабихи"): "Статья Михайловского -- в ответ Буренину -- кажется вышла очень удачна и производит некоторую сенсацию. По-моему это убийственная статья -- для Буренина. Как он ни вертись -- и что бы он ни стал отвечать -- но сущность его вся разоблачена, и на душе у него по прочтении этой статьи, вероятно, не совсем хорошо.-- После этой статьи несколько слов, сказанных Салтыковым о Буренине в присланном им фельетоне, теряют свою ядовитость".
Что плещеевские предположения об окончательном посрамлении Буренина подтвердились, об этом можно судить по письму к Некрасову Н. С Курочкина, отправленному всего несколькими днями позже: "Полемика с "Пет. Вед." кончилась совершенным поражением Буренина. Он в наследием фельетоне... [не разобрано] защищаться, но защита его вышла окончательно слабой, беззубой".
Та солидарность, которую проявила редакция "Отечественных Записок" во всем этом инциденте, не помечала, однако, Некрасову взглянуть на него с особой и совершенно самостоятельной точки зрения. У нас имеется отрывок его незаконченного письма к Михайловскому, посвященный данному вопросу:
"Уважаемый Николай Константинович. Я предлагаю вам из вашего фельетона выкинуть о Буренине все -- так, чтобы и помину о нем на нынешний раз не было. Это будет явный выигрыш для книги, ибо чем реже упоминать в журнале это имя -- тем лучше. А когда понадобится, то опять следует хватить во всю ладонь разом, как вы это сделали в No 6 {Очевидная ошибка. Речь идет о No 5.}. Того, что там было -- вполне довольно, и не надо ослаблять впечатления той статьи. В статье вашей (теперешней), весьма серьезной и дельной, как-то нейдут то воробей, то другие выходки игривого свойства. Словом, такое я получил впечатление, прочитав статью, и прошу вас поверить мне и поправить. Я не охотник вмешиваться..." О основным положением Некрасова, исходя из которого он предлагал Михайловскому "выкинуть о Буренине все" и которое им так удачно формулировано в словах "чем реже упоминать в журнале это имя -- тем лучшее", разумеется, трудно не согласиться, настолько оно является по существу своему бесспорным. Но, с другой стороны, у Михайловского, настоявшего в полном единении со своими товарищами по журналу, как это видно из приведенных писем Плещеева и Курочкина, на помещении своей статьи целиком, включая и "Беседу со старым воробьем", имелись, надо думать, серьезные основания так поступить. Об этих основаниях теперь уже судить довольно трудно, но весьма возможно, что здесь сыграло роль и желание защитить Салтыкова, очень остро реагировавшего на нападки Буренина, и сознание необходимости раз навсегда разъяснить читающей публике удельный вес "старого воробья". Как бы то ни было, в данном случае Некрасову пришлось поступиться своим мнением, что он и сделал, надо думать, без особых колебаний, так как, с одной стороны, всегда придерживался в своей редакторской деятельности принципа коллегиальности, с другой, не был "охотником вмешиваться" и изменять что бы то ни было в статьях тех сотрудников, которым он доверял.
Тем не менее исход этого разногласия между Некрасовым и Михайловским (может быть рассматриваем, как бесспорное доказательство роста авторитета Михайловского в редакции "Отечественных Записок". В 1869 г., как мы видели, отказ Некрасова в помещении его "Литературных заметок" не вызывает с его стороны никаких возражений; в 1872 же году он не только начинает вести эти "заметки" в виде постоянного: отдела, но и включает в них материал, вызывающий возражения со стороны Некрасова. Нельзя не отметить, что 1 1/2 -- 2 годами позднее, когда самому Некрасову пришлось стать объектом бранчивой критики Буренина, обрушившегося на такое великолепное создание его поэтического гения, как вторая часть поэмы "Кому на Руси жить хорошо" -- "Крестьянка" (см. "СПБ Ведомости" No 26, 1874 г.), Михайловский снова собирался поставить на место зарвавшегося борзописца. Ему была передана пародия на Буренина, написанная Я. П. Полонским, страшно возмутившимся критическими приемами Буренина. Пародию эту редакция "Отечественных Записок", очевидно, не нашла возможным напечатать, но она навела Михайловского на мысль написать взамен нее нечто иное, как об этом можно судить из нижеследующей записки его к Некрасову: "Нездоровится и потому не являюсь самолично. Прилагаю две рукописи. Одна -- проект, на который меня навела пародия Полонского. В этой форме можно все что угодно печатать, только бы исключительно в журналистку вдаться. За проект не стою, можете и урезывать, и прибавлять, и совсем отвергнуть -- не обижусь. Другая рукопись -- статья для первого отдела январской книжки..."
К сожалению, "проект" Михайловского, повидимому, не осуществился, так каш: в первых NoNo "Отечественных Записок" 1874 г. мы не нашли ничего относящегося к Буренину. Очевидно, в данном случае восторжествовало мнение Некрасова: "чем реже упоминается в журнале это имя -- тем лучше".
Все вышеизложенное с достаточной ясностью убеждает в прочности "и авторитетности того положения, которое Михайловский занял в "Отечественных Записках" чуть ли не с первых лет своего в них сотрудничества. Н. С. Русанов, изучавший архив Михайловского и посвятивший его описанию целую статью ("Русское Богатство" No 1, 1914 г.), говорит, что при рассмотрении переписки Михайловского с Некрасовым, Елисеевым и Салтыковым. Прежде всего поражает в ней то серьезное внимание, какое имел в главах основателей "Отечественных Записок" Н. К. Михайловский, то уважение, "с которым относились к нему эти люди, бывшие одними из самых выдающихся русских умов той эпохи. Даже в лаконических по большей части записках Некрасова звучит эта нота признания редких достоинств Михайловского как идейного писателя.
Так, в письме от 19 декабря 1875 г. Некрасов, извещая Михайловского о том, что цензура требует исключения из его статьи слов о парижской коммуне, просит Михайловского заехать к нему поскорее, чтобы можно было "сделать эту урезку при содействии Вашем, дабы статья сохранила по возможности приличный вид". В другом письме без даты Некрасов с большой искренностью старается разъяснить недоразумение со статьей Михайловского, которую по типографским соображениям, в виду запоздания писавшего, пришлось отложить на следующий месяц. "По искреннему моему убеждению из-за подобного недоразумения нет повода расходиться нам, и я очень был бы рад, если бы Вы пришли к тому же заключению".