По воспоминаниям Антоновича, один из критиков прозвал поэзию Некрасова переложением в стихи статей Добролюбова. Эти слова показательны в том смысле, что современники Некрасова видели идейное сходство между его стихами и статьями молодого критика. В чем же заключалось это сходство? Прежде всего, современники находили его, повидимому, в радикальном образе мысли, защите угнетенных классов и внимательном отношении к крестьянскому вопросу. Правда, они не замечали, что эти мотивы некрасовской поэзии развивались давно, еще со времени знакомства с Белинским и, впоследствии, с Чернышевским. Но одна черта действительно развилась под непосредственным влиянием Добролюбова, -- это скептическое отношение к толкам о гласности, прогрессе и недоверие к старшему поколению в том виде, как оно установилось у Добролюбова. Еще и раньше, до знакомства с Добролюбовым, Некрасов под влиянием Чернышевского иногда разражался Филиппинами против баричей, которые "по свету рыщут, дела себе богатырского ищут, благо наследье богатых отцов освободило от мелких трудов" ("Саша"), и против "самодовольных болтунов, охотников до споров модных, в ком много благородных слов, но дел не видно благородных", но все это говорил без ясного понимания, к какой социально-политической группе (принадлежат эти люди.
После статей Добролюбова, ясно разграничившего позиции двух групп: рааночинцев-шестидесятников и кающихся дворян -- людей 40-х годов, эта черта в поэзии Некрасова приобретает большую ясность. У него уже фигурируют в стихах с одной стороны "праздно-болтающие", с другой -- "погибающие за великое дело любви", как два стана ("Рыцарь на час"). Позже в 1867 г. в "Медвежьей охоте" его тирада о либерале напоминает характеристику, данную Добролюбовым: это радикал на словах, а не на деле, практически бесполезный, вызвавший разочарование в молодом поколении:
Грозный деятель в теории,
Беспощадный радикал,
Ты на улице истории
С полицейским избегал;
Злых, надменных, угнетающих
Лишь презреньем ты карал,
Не спасал ты утопающих,
Но и в воду не толкал...
Ты, в котором чуть не гения,
Долго видели друзья,
Рыцарь доброго стремления
И беспутного житья.
А все стихотворения Некрасова о гласности Печати и журнальных делах ("Литературная травля", "Что поделывает наша внутренняя гласность", "Мысли журналиста", "Разговор в журнальной конторе", "Литература с трескучими фразами" и др.) носят следы влияния Добролюбова.
Добролюбов с неменьшим энтузиазмом, чем Чернышевский, относился к поэзии Некрасова, вида в ней выражение близких ему идей. 20 сентября 1859 года он писал И. Бордюгову: "Милейший. Выучи наизусть и вели всем, кого знаешь, выучить песню Еремушке Некрасова, напечатанную в сентябрьском "Современнике"... Помни и люби эти стихи: они дидактичны, если хочешь, но идут прямо к молодому сердцу, не совсем еще погрязшему в тине пошлости. Боже мой, сколько великолепнейших вещей мог бы написать Некрасов, если б его не давила цензура!"
Увлечение Добролюбова поэзией Некрасова отразилось и на его собственном поэтическом творчестве. В этой области Некрасов сильнейшим образом влиял на Добролюбова, явившегося здесь одним из многочисленных в то время его эпигонов. Добролюбов писал стихи на те же темы, тем же размером, тем же ритмом, пользовался тем же словарем. Разумеется, качественный результат получался другой, потому что поэтический талант его был невелик, но нас в данном случае интересует только отражение в поэзии Добролюбова, как бы к ней ни относиться, мотивов и приемов творчества Некрасова.
Для того чтобы показать, насколько сильна была зависимость Добролюбова, как поэта, от Некрасова, достаточно сравнить его стихотворение "Не диво доброе влеченье" (1857 г.) с известным некрасотоким стихотворением "Когда из мрака заблужденья" (1845 г.): не только одинакова тема (спасение падшей женщины), но и передача ее чрезвычайно сходна.
У Некрасова:
Когда из мрака заблужденья
Горячим словом убеждения
Я душу падшую извлек,
И, вся полна глубокой муки,
Ты прокляла, ломая руки,
Тебя опутавший порок,
. . . . . . . . . . . . .
И вдруг, закрыв лицо руками,
Стыдом и ужасом полна,
Ты разрешилася слезами,
Возмущена, потрясена....
У Добролюбова:
...Но ты, мой друг, мой ангел милый,
На мой призыв отозвалась;
Любви таинственною силой
Ты освятилась и спаслась.
И не забуду я мгновенья,
Как ты, прокляв свой прежний дуть,
Полна и веры и смущенья,
Рыдая, пала мне на грудь.
Другая тема лирических стихотворений Некрасова -- покаяние человека, не смогущего оценить преданную любовь женщины -- отразилась в поэзии Добролюбова. Сравните окончание стихотворения Некрасова "Я посетил твое кладбище" (1849 г.):
Забудусь, ты передо мною
Стоишь, жива и молода:
Глаза блистают, локон вьется,
Ты говоришь: "будь веселей".
И звонкий смех твой отдается
Больнее слез в душе моей...
со следующим окончанием стихотворения Добролюбова "Ты меня полюбила так нежно" (1858 г.):
И преступной красотою блистая,
Предо мною ты грустно стоишь
И, мне сердце тоской надрывая,
"Ты доволен ли мной?" -- говоришь...
"Отчего ж ты меня не целуешь?
Не голубишь, не жижишь меня?
Что ты бледен? О чем ты тоскуешь?
Что ты хочешь? -- все сделаю я..."
Нет, любовью твоей умоляю
Нет, не делай, мой друг, ничего...
Я и то уж давно проклинаю
Час рожденья на свет моего.
Социальные мотивы поэзии Некрасова также, хотя и в более самостоятельном виде, нашли отражение в стихах Добролюбова. Здесь и горячее сочувствие к обездоленным (стих. "Бедняку"), и вражда к социальному неравенству ("Встреча"), и намерение итти по "тернистой дороге" ("Еще работы в жизни много").
Сходство между стихами Добролюбова и Некрасова особенно сильно чувствуется, как видит читатель из приведенных отрывков, благодаря пользованию одними и теми же размерами и ритмом и общим для обоих словарем. Повторение эпитетов Некрасова ("больной ум", "горькая жалоба", "тернистая дорога" и др.) при одинаковой мелодии создает у читающего стихотворения Добролюбова такое обманчивое впечатление, что отдельные стихи целикам описаны у Некрасова. Например:
Горькой жалобой, речью тоскливой
Ты минуту отрады мне дал:
Я средь этой страны молчаливой
Уж и жалоб давно не слыхал.
(стих. "Бедняку").
Это следование некрасовским образцам возникло несомненно на почве массового увлечения стихами Некрасова. Гражданская поэзия Некрасова добилась в это время широкого признания со стороны разночинцев; они склонны были видеть в нем даже одного из своих идейных вождей, и такая точка зрения разделялась, в первую очередь, самим Добролюбовым.
В 1860 году, когда становилась ясно, что готовящаяся аграрная реформа не только не удовлетворит крестьянство, но и вызовет с его стороны возмущение, разночинцы стали надеяться на близость революции. Добролюбов искал вокруг себя, кто же станет практическим вождем, кто поведет массы в бой. В своей статье "Когда же придет настоящий день" Добролюбов отращивал: "...разве мало у нас врагов внутренних? Разве "не нужна борьба с ними и разве не требуется геройство для этой борьбы? А где у нас люди, способные к делу? Где люди цельные, с детства охваченные одной идеей, сжившиеся с ней так, что им нужно -- или доставить торжество этой идее, или умереть?" Он не находил таких людей, но прибавлял: "Мы говорили выше о том, как наша общественная среда подавляет развитие личностей, подобных Инсарову. Но теперь мы можем сделать дополнение к своим словам: среда эта дошла теперь до того, что сама же и поможет явлению такого человека".
Некрасов в это время переживал раковую раздвоенность своей натуры. Среда, в которой он очутился, среда разночинцев выдвигала его на путь революционной борьбы, но он чувствовал себя неспособным на такой решительный шаг. Это настроение отразилось в его поэме "Рыцарь на час". С одной стороны, в невошедших в печатный текст строках он высказывал революционную готовность вести за собой толпу угнетенных (ом. предыдущую статью, стр. 193); с другой стороны,-- насмешливый внутренний голос твердил ему:
Покорись -- о ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе,
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе.
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...
Находясь под впечатлением мыслей, сходных с приведенными в последней цитате, Некрасов послал Добролюбову, лечившемуся за границей, письмо, в котором говорил, что он, Некрасов, отжил, что он неспособен на дело и т. д. В высшей степени замечателен ответ от 23 августа, присланный Добролюбовым:
"...Я сидел за чаем и читал в газете о подвигах Гарибальди, именно о том, (какой отпор дал он Сардинскому, когда тот вздумал его останавливать. В это время принесли тут письмо ваше; я, разумеется, газету бросил и стал его читать. И подумал я: вот человек -- темперамент у него горячий, храбрости довольно, воля честная, умом не обижен, здоровье от природы богатырское, и всю жизнь томится желанием какого-то дела, честного, хорошего дела. Только бы ему и быть Гарибальди в своем месте".
Это выражение "Гарибальди в своем месте", разумеется, следует понимать так же, как слова Добролюбова в статье "Когда же придет настоящий день" о роли Инсарова в русских условиях того времени, т. е. Добролюбов говорил здесь о борьбе не с внешними врагами, а с внутренними, о борьбе с самодержавием; свою мысль он поясняет следующими дальше словами:
"...Да знаете ли вы, что если бы я в мои 24 года имел ваш жар, вашу решимость и отвагу да вашу крепость, я бы с гораздо большей уверенностью судил не только о своей собственной будущности, но и о судьбе хоть бы целого русского государства... И в это время-то вы, любимейший русский поэт, представитель добрых начал в нашей поэзии, единственный талант, в котором теперь есть жизнь и сила, вы так легкомысленно отказываетесь от серьезной деятельности. Да ведь это злостное банкротство,-- иначе я не умею назвать ваших претензий на карты, которые будто бы спасают вас. Бросьте, Некрасов, право -- бросьте. А то хоть другого-то не бросайте: поверьте, прок будет. Цензура ничему не помешает, да и никто не в состоянии -помещать делу таланта и мысли. А мысль у нас должна же притти и к делу, и нет ни малейшего сомнения, что несмотря ни на что мы увидим, как она придет.
Я пишу вам это без злости, а в спокойной уверенности. Не думаю, чтобы на вас подействовали мои слова (например, на меня ничьи слова никогда не действовали прямо) относительно перемены образа ваших занятий, но может они наведут вас на ту мысль, что ваши вечные сомнения и вопросы: к чему, да стоит ли, и т. п. не совсем законны. Вы мне прежде говорили, да и теперь пишете, что все перемалывается, одна пошлость торжествует, и что с этим надо соображать жизнь. Вы в некоторой части своей жизни были верны этой логике; что же выпало? Хорошо? Довольны вы? Опять мне суется в голову Гарибальди: вот человек, не уступивший пошлости, а сохранивший свято свою идею; зато любо читать каждую строчку, адресованную им к солдатам, к своим друзьям, к королю: везде такое спокойствие, такая уверенность, такой светлый тон... Очевидно, этот человек должен чувствовать, что он не загубил свою жизнь, и должен быть счастливее нас с вами при всех испытаниях, какие потерпел. А между тем -- я вам говорю не шутя -- я не вижу, чтобы ваша натура была слабее его. Обстоятельства были другие, но теперь, сознав их, вы уже можете над ними господствовать. Вы, впрочем, сами знаете все это, но не хотите себя поставить на ноги, чтобы дело делать. А не хотите -- стало быть есть тому причина; может и в самом деле неспособны к настоящей, человеческой (работе в качестве русского барича, на которого, впрочем, сами же вы не желаете походить? Чорт знает -- думаю-думаю о вас и голову теряю. Кажется, все задатки величия среди треволнений; а между тем величия-то и нет-как-нет, хотя, если посмотреть издали, так треволнения-то были еще не Особенно страшны".
Нельзя отрицать, что здесь сказалась присущая юности склонность к преувеличению. Едва ли личность и общественная позиция Некрасова давали достаточно объективные основания, чтобы видеть в нем возможного вождя русской революции, "русского Гарибальди", но, во всяком случае, цитированное письмо свидетельствует о том, с какой настойчивостью пытался увлечь Добролюбов Некрасова на путь революционной борьбы, то восторгаясь его энергией, то стыдя за малодушие. Некрасов впоследствии не мог простить себя за то, что не пошел по этому пути. Приведенное здесь письмо является последним из дошедших до нас писем Добролюбова к Некрасову. Из-за границы Добролюбов вернулся, не поправив своего здоровья, и 17 ноября 1861 года скончался.
Можно себе представить, зная их близкие личные отношения, деловую связь по журналу и общность убеждений, как тяжела была для Некрасова смерть Добролюбова. "Случилось со мной большое несчастье,-- писал 27 ноября 1861 года Некрасов даже чуждому литературных интересов человеку -- священнику Зыкову,-- умер мой приятель и лучший сотрудник "Современника".
Некрасов выступил вместе с Чернышевским с речами на похоронах, затем на вечере Комитета Литературного Фонда в январе 1862 года среда студентов. Всюду он подчеркивал значение Добролюбова, читал его стихи. Одна из таких речей напечатана была в No 1 "Современника" за 1862 г., это -- речь, произнесенная на вечере Литературного Фонда. "Кто -- по крайней мере, теперь,-- говорил Некрасов, не согласится, что нужен был этот резкий, независимый, отрезвляющий, на дело зовущий голос?-- и прибавлял о смерти его: -- Такова уж судьба русского народа: нажишучи его лучшие деятели".
На смерть Добролюбова Некрасов откликнулся и стихами: "Двенадцатое ноября 1861 года" ("Я покинул кладбище унылое") и "Памяти Добролюбова" (1864).
Мало того, образ Добролюбова отразился в ряде других произведений Некрасова. Черты Добролюбова можно видеть в герое последней главы "Кому на Руси жить хорошо" -- Грише Добросклонове, сыне дьячка, готовящемся в университет, пишущем стихи и мечтающем о служении народу.
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.
До Сибири, правда, Добролюбов не дожил, потому что успел умереть от чахотки.
Упоминание о Добролюбове находим и в "Недавнем времени". Говоря о поре самообличений и пустых разглагольствований, Некрасов добавляет:
Были мы до того горячи,
Что превысили всякую меру...
Крылось что-то неладное тут,
Но не вдруг потеряли мы веру....
Призывая на дело, на труд,
Понял горькую истину сразу
Только юноша -- гений тогда,
Произнесший бессмертную фразу:
"В настоящее время, когда"...
Эти слова служат признанием самого Некрасова, что влияние Добролюбова сыграло известную роль в таком важном моменте его жизни, как разрыв с людьми сороковых годов и переход в лагерь шестидесятников.