I
Некрасов и Салтыков-Щедрин в 60-х, а главным образом в 70-х годах -находились в теснейшем деловом и личном контакте, так как стояли у кормила одних и тех же журналов, сначала "Современника", а затем "Отечественных Записок". Но в предшествующее десятилетие -- в 50-е годы -- этого контракта между ними не (существовало; мало того, они, повидимому, не слишком симпатизировали друг другу. Хотя первое относящееся к 1857 году упоминание Некрасова о Салтыкове-Щедрине, в связи с его литературным дебютом -- "Губернскими очерками", носит вполне благожелательный характер {В письме к Тургеневу от 30 июня 1857 г. (см. книгу Пыпина о Некрасове). Некрасов называет "отчетливой" статью Чернышевского о "Губернских очерках", в которой Чернышевский, поставив Щедрина на одну доску с Гоголем и Тургеневым, заявлял: "Губернские очерки" мы считаем не только прекрасным литературным явлением,-- это благородная и превосходная книга принадлежит к числу исторических фактов русской жизни. "Губернскими очерками" гордится и долго будет гордиться наша русская литература. В каждом порядочном человеке русской земли Щедрин имеет глубокого почитателя. Честно имя его между лучшими, полезнейшими и даровитейшими детьми нашей родины. Он найдет себе многих панегиристов, и всех панегириков достоин он. Как бы ни были они высоки, (те похвалы его таланту и знанию, его честности и проницательности, которыми поспешат прославлять его наши собратия по журналистике, мы вперед говорим, что все похвалы не будут повышать достоинств книги, им написанной.}, но каким-нибудь месяцем позже Некрасов, недавно возвратившийся из-за границы и плохо еще разбиравшийся в новых для него впечатлениях русской жизни, которая за годовое почти отсутствие его из России далеко ушла вперед, готов был бранить русскую литературу вообще ("все доносы на квартальных да на исправников -- однообразно и бездарно"), в частности сетовать на "односторонность" Чернышевского и называть Щедрина, этого "гения эпохи", т_у_п_о_в_а_т_ы_м, г_р_у_б_ы_м и с_т_р_а_ш_н_о з_а_з_н_а_в_ш_и_м_с_я г_о_с_п_о_д_и_н_о_м {Набранные разрядкой слова мы берем из письма Некрасова к Тургеневу от 27 июля 1857 г. А. Н. Пыпин, печатая это письмо в своей книге о Некрасове, из ложной тенденции замалчивать отрицательные отзывы писателей передового лагеря друг о друге, не включил этих слов в текст письма заменив их многоточием...
В тех случаях, когда мы ссылаемся на письма Салтыкова, не оговаривая источника -- речь идет о письмах, напечатанных Н. В. Яковлевым в изд. "Письма Салтыкова-Щедрина". (Ленинград 1925 г.).}.
Впрочем, в этих резких и, конечно, по существу своему глубоко несправедливых словах сказалось, повидимому, неприятное впечатление от личного знакомства с Салтыковым, угловатость в манерах и обхождении которого общеизвестна и не на одного Некрасова действовала отрицательно. Достаточных же оснований утверждать, что Некрасов в карие изменил свое благожелательное мнение о Салтыкове как писателе, эти слова, несмотря на их резкость, нее же, думается, не дают. Как бы то ни было, в конце 1857 г. на страницах некрасовского "Современника" (No 10) Салтыков напечатал "картину провинциальных нравов" "Жених", в 1859 -- рассказ "Развеселое житье" (No 2); с 1860 г. становится почти исключительным сотрудником "Современника"; в конце же 1862 г. входит в редакционный кружок журнала.
Характерно, что относящиеся к концу 50-х и к самому началу 60-х годов упоминания о Некрасове в его переписке свидетельствуют, что и его отношение к Некрасову в это время не было приязненным. Так, в письме 1859 г. к Анненкову из Рязани, Салтыков сетует на Некрасова за то, что он, несмотря на его просьбы, не удосужился прочесть его рассказа, предназначенного к помещению в "Современнике" (очевидно, речь идет о "Развеселом житье"). В следующая письме тому же адресату (от 3 февраля) Салтыков, сообщая о похвалах Некрасова его рассказу, добавляет: "Я как-то не доверяю его похвале, потому что он все в воздухе нюхает и заботится только о том, чтоб на публику впечатление было" в письме к Анненкову начала 1860 г. (от 27 января) Салтыков заявляет, что "с Некрасовым тяжело иметь делю", и выражает желание перейти в "Библиотеку для чтения" -- к Дружинину. Однако переход все же не состоялся; разрывать С "Современником", который, по признанию самого Салтыкова (в письме к Дружинину от 13 февраля 1860 г.), "все более в ходу" у русской читающей публики, о "честной деятельности" которого "говорят даже на актах в гимназии",-- Салтыков не решался. Жалеть об этом ему, разумеется, не пришлось. Оставшись в "Современнике", он остался в главном русле русской литературы своего времени; он связал свое имя с именами общепризнанных "властителей дум" 60-х годов -- Чернышевского и Добролюбова. Да и недостатки Некрасова, на которые он указывал в своих письмах, оказались, при более близком соприкосновении с ним, не столь существенными, как это представлялось ему ранее. А затем -- и в этом, быть может, основная причина сближения Салтыкова с Некрасовым -- Салтыков не мог не почувствовать в Некрасове идеологически и даже психологически родственного себе писателя. Проведение аналогии в указанном смысле между произведениями того и другого -- дело специального и, без сомнения, могущего дать весьма ценные результаты исследования. Не задаваясь целями такого исследования, считаем все же нелишним отметить, что через творчество и Салтыкова и Некрасова красною нитью проходит страстная, все существо названных писателей проникающая любовь к родной природе, к родному народу. Эта органическая, "нутряная", если так можно выразиться, любовь лежит в основе и салтыковского и некрасовского "народничества". Некрасов, обращаясь в 1875 г. к Салтыкову, уезжавшему за границу, со стихотворным пожеланием: "О нашей родине унылой в чужом краю не позабудь!" -- мог быть совершенно уверенным в том, что этого не (случится, ибо Салтыков еще на страницах своих "Губернских очерков", т. е. в 1857 г., признавался: "Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природою, накиньте на эту природу какое хотите прозрачное и синее небо,-- я все-таки везде найду милые серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние". В том же году аналогичные мысли развивал Некрасов в поэме "Тишина". Здесь поэт, благодаря "сторону родную" за ее врачующий простор, восклицает:
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего...
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль.
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль.
А разве известная тирада Салтыкова из удивительного по своему лирическому подъему рассказа "Христос воскресе!" о "сером армяке", который целый год обливает потом кормилицу-землю, не находит себе десятков параллелей в творчестве "печальника горя народного"?
Число подобных примеров можно было бы во много раз увеличить, но и приведенных достаточно, чтобы судить о том, что уже в 1857 г. Салтыков и Некрасов, еще очень мало зная друг друга и, как мы видели, не "слишком даже симпатизируя один другому, были близки по убеждениям, так как ими владело одно и тоже настроение, одно и то же пламя пылало в их сердцах...
Вот это сродство убеждений и настроений и обусловило собою тот факт, что Салтыков, порвавший в начале 1862 г. с чиновничьей службой (на этот раз неокончательно), причалил свою ладью к корме того большого журнального корабля, который назывался "Современником". Причалил, несмотря на то, что данный момент был одним из наиболее тяжелых в истории журнала. В июне 1862 г. "Современник" был запрещен на целых восемь месяцев, и был арестован его главный сотрудник -- Н. Г. Чернышевский. И это запрещение и этот арест были вызваны удалением реакции как в правительстве, так и среди представителей имущественных классов и стремлением реакционеров с помощью крутых мер расправиться с ненавистным "нигилизмом". И если Салтыков не побоялся в это именно время занять в редакции "Современника" одно из наиболее видных мест, то в этом нельзя не усмотреть и проявления солидарности с направлением журнала и акта некоторого гражданского мужества. С другой стороны, отношения между Салтыковым и Некрасовым вполне уже, надо думать, урегулировались, базируясь на чувствах взаимного уважения и доверия. Как раз в исходе 1862 г. произошло, если судить по воспоминаниям Елисеева (см. нашу статью "Редакция "Современника" в 1866 г.", "Голос Мин." 1915 г., No 1), некоторое охлаждение между Некрасовым и ближайшими Сотрудниками "Современника" Антоновичем и Елисеевым. Они готовы были подозревать Некрасова (и совершенно неосновательно, как выяснилось в скором будущем) чуть ли не в ренегатстве и имели в виду прекратить свое сотрудничество в "Современнике". Салтыков, очевидно, совершенно не разделял этих подозрений, ибо именно в это время вошел в редакцию "Современника". Письмо Салтыкова к Некрасову от 29 декабря 1862 г. не оставляет никакого сомнения в том, что Некрасовым были доверены Салтыкову такие дела, которые составляют функцию если не самого редактора, то, во всяком случае, одного из соредакторов: Салтыков, судя по этому письму, вел сношения с цензурными инстанциями, принимал от авторов статьи и оценивал их литературные достоинства, имел голос при установлении порядка печатаемого в номере материала, отправлял материал в типографию и т. д. С другой стороны, его собственное сотрудничество в "Современнике" 1863--1864 гг. было исключительно интенсивным. Без всякого преувеличения можно сказать, что он был самым плодовитым ело (сотрудником. Так, например, по данным А. Н. Пыпина, Салтыковым в 1863 г. было напечатано в "Современнике" 25 статей и заметок и 12 рецензий, что, в общей сдельности, составляет огромный том в 550 страниц убористой печати. Однако обследование разысканных нами конторских книг "Современника" приводит к убеждению, что в списке Пыпина имеются значительные пробелы. По нашим подсчетам, сверх указанных Пыпиным, Салтыков в 1863 г. напечатал в "Современнике" 4 статьи и заметки и 7 рецензий, занимающих 77 страниц. В результате получаются колоссальные шифры: 29 статей и заметок и 19 рецензий, составляющих 627 страниц. И это итог сотрудничества Салтыкова в течение только одного года!
Само собою разумеется, что Некрасов не только должен был доверять ему, но и чрезвычайно ценить его, раз он дал ему возможность столь широкого сотрудничества в "Современнике". И он не ошибся в своих расчетах. Салтыков, заполняя страницы "Современника" своими работами, делал важное и нужное дело: его публицистика 1863--1864 гг. была в своем основном итоге проникнута неукротимым стремлением дать отпор все усиливавшемуся реакционному поветрию и, без сомнения, в пределах возможного достигала своей цели. В упомянутой уже книге Пыпина подробно излагается содержание "наиболее важных по своему общественному значению публицистических статей Салтыкова этого времени, а потому, не загружая статью повторением уже сказанного покойным последователем, отметим, что констатированное выше идеологическое сродство Салтыкова и Некрасова в эту пору их совместной деятельности проявлялось в еще более ярких формах, чем раньше. Вот два примера разительного совпадения в полемических выпадах того и другого. Достаточно было Салтыкову посмеяться над оппортунистом Краевским, издателем "Отеч. Зап." и "Голоса", который, стараясь уверить, кого следует, в своей благонадежности, не уставал твердить, что "Ледрю Роллен бы, да и вышел весь", газету же свою превратил в "Куриное эхо", от первой до последней строки умиляющееся якобы наступившему в курином мире благоденствию, как Некрасов посвящает редакции "Куриное эхо" целую сатиру, в которой, буквально повторяя Салтыкова, вкладывает в уста Краевского, между прочим, такие слова:
Но теперь с Ледрю Ролленом
Баста! Вышел весь!
И наоборот: достаточно было Некрасову, разошедшемуся с Тургеневым вследствие его принципиальных несогласий с направлением Чернышевского и Добролюбова, составить себе отрицательное мнение о романе "Отцы и дети" (в относящемся к середине 1861 г. стихотворном "Послании к Тургеневу" поэт упрекает своего бывшего друга в том, что он, "едва луч блеснул сомнительного света, задул свой факел и ждет рассвета", направляя "удары" "на идущих до конца"), как Салтыков не усомнился заявить о "страшной услуге", оказанной делу русского прогресса Тургеневым, окрестившим представителей молодого поколения "нигилистами", Несмотря на интенсивность литературной работы Салтыкова в 1863--1864 гг., он не чувствовал себя вполне удовлетворенным ею и начал подумывать о возврате к прежнему роду деятельности. Здесь, надо думать, прежде всего сказывалась приобретенная им в течение долгих лет и еще не атрофировавшаяся привычка к практической деятельности, которая в большей мере давалась чиновничьей службой, чем литературой. Ведь из дошедших до нас воспоминаний о Салтыкове-чиновнике мы знаем, что он вкладывал в свою службу много кипучей энергии, много искреннего стремления быть полезным и умел (редкое качество для чиновников старого режима!) служить не лицам, а делу. Затем, прямая и угловатая натура Салтыкова не мирилась с необходимостью приспособляться к требованиям цензуры, ладить с цензорами, вообще итти на многое множество всяких компромиссов, без чего очень трудно, почти невозможно было обойтись передовому литератору того времени. В воспоминаниях Панаевой содержится нелишенный колоритности рассказ об обстоятельствах, предшествовавших отходу Салтыкова от литературы: "Я была свидетельницей однажды страшного раздражения Салтыкова против литературы. Не могу припомнить названия его очерка или рассказа, запрещенного цензором... Салтыков явился в редакцию в страшном раздражении и нещадно стал бранить русскую литературу, говоря, что можно поколеть с голоду, если писатель рассчитывает жить литературным трудам, что он не заработает на прокорм своей старой лошади, на которой приехал, что одни дураки могут посвящать себя литературному труду при таких условиях, когда какой-нибудь вислоухий камергер имеет власть не только исказить, но и запретить печатать умственный труд литератора, что чиновничья служба имеет перед литературой хотя то преимущество, что человека не грабят, что он каждое утро отсидит известное число часов на службе и получает каждый месяц жалованье, а вот он теперь и свищи в кулак. Салтыков уверял, что он навсегда прощается с литературой, и набросился на Некрасова, который, усмехнувшись, ему заметил, что не верит этому"...
Точно желая доказать свою правоту, Салтыков в конце 1864 г. оставляет "Современник" и вновь поступает на службу. Хотя его впечатления от Пензы и пензенской казенной палаты, председателем которой он был назначен, были безотрадны, хотя его надежды иметь некоторый досуг от служебных занятий, который мог бы быть использован в интересах литературной работы, не оправдались, но все же первые два года, т. е. 1865 и 1866, он твердо выдерживал наложенный на себя искус: почти ничего не писал и не печатал в "Современнике". Однако переписку с Некрасовым поддерживал. Одно из его писем к этому последнему (от 8 апреля) весьма интересно в том отношении, что вскрывает скептическое, если не оказать отрицательное, его отношение к тем сотрудникам "Современника", которые пытались "заступить место" сосланного Чернышевского и умершего Добролюбова, в особенности к М. А. Антоновичу.
Осенью 1867 г. и в течение всего 1868 г. переписка между Салтыковым и Некрасовым стала особенно интенсивной. Дело в том, что после годового с лишним бездействия, вызванного запрещением "Современника" (в мае 1866 г.), Некрасов решил вернуться к журнальной деятельности и остановился на мысли заарендовать "Отеч. Зап." А. А. Краевского. Эту мысль Некрасов развивал на особом собрании литераторов в октябре 1867 г., на котором присутствовал и Салтыков, находившийся в Петербурге, перед тем как ехать на место своего нового назначения -- в Рязань. Из воспоминаний Елисеева (отрывки из них напечатаны нами в "Голосе Минувшего" 1916 г., No 2) известно, что план Некрасова признавался в общем приемлемым, но вопрос о том, кому быть ответственным редактором "Отеч. Зап.", возбудил "страстные дебаты". Так как не было никакой надежды на то, что в звании редактора будет утвержден кто-либо из бывших сотрудников "Современника", то Некрасов, за неимением другого исхода, считал возможным оставить в качестве ответственного, хотя и фиктивного, редактора Краевского; Салтыков же и Елисеев горячо восстали против этого, утверждая, что "это будет измена направлению "Современника". "Некрасову пришлось напрячь всю силу своей диалектики, чтобы заставить их уступить"... Салтыков должен был, однако, уехать в Рязань раньше, чем переговоры с Краевеким пришли к благополучному завершению, а как только это произошло,-- Некрасов прислал ему телеграмму с предложением участвовать в "Отечественных Записках".
Сотрудничество Салтыкова в "Отечественных Записках" сразу приняло необычайно интенсивный характер: даже по данным далеко не полной библиографии А. А. Шилова, приложенной к книге К. Арсеньева о Салтыкове, в 1868 году Салтыков печатался в восьми NoNo "Отечественных Записок". Само "собой разумеется, что интенсивное сотрудничество должно было вызвать и интенсивную переписку. И действительно, в "Письмах Салтыкова" находим 15 писем (NoNo 36--50) Салтыкова к Некрасову, относящихся к последним двум месяцам 1867 г. и первым пяти месяцам 1868 г. Содержание их, преимущественно, касается тех произведений, которые высылались Салтыковым Некрасову для помещения в "Отечественных Записках", и вопросов, связанных с их напечатанием. В нескольких письмах имеются упоминания о той чисто редакторской работе, которую Салтыков взял на себя по просьбе Некрасова, -- подготовке к печати романа Решетникова "Где лучше". Общий тон стсем свидетельствует о наличности между корреспондентами отношений, основанных на готовности помогать друг другу и доверии. Так, например, Салтыков не только "сердечно" благодарит Некрасова за "высказываемое теплое к нему участие", в частности за заем в размере 2 500 рублей, но и обращается к нему за советами по вопросам чисто литературного характера, например: "стоит ли продолжать" начатое им произведение.
Не так давно нами были разысканы и напечатаны на страницах "Печати и Революции" (1928 г. No 4) еще три письма Салтыкова к Некрасову, относящихся к 1868 г. Из них, между прочим, следует, что решение порвать с чиновничьей службой Салтыков принял в связи с тем, что его "Письма из провинции" вызвали чрезвычайное озлобление среди рязанских бюрократов. "Здесь все узнали, -- писал Салтыков Некрасову от 25 марта, -- кто автор "Писем из провинции", -- и дуются безмерно. Мне очень трудно и тяжело; почти неминуемо убираться отсюда. Нельзя ли пристроить меня при новом управлении Николаевской железной дороги чем-нибудь вроде директора по счетной части или в поземельном банке? Я бы был крайне рад, потому что обстоятельства мои из рук вон плохи"...
К величайшему сожалению, переписка с Салтыковым его многочисленных корреспондентов не сохранилась. Погибли и многочисленные письма к нему Некрасова, а в том числе и ответ Некрасова на цитированное письмо Салтыкова. Весьма вероятно, что в нем содержался совет бросить поскорее службу и войти в редакцию "Отечественных Записок" в качестве одного из руководящих ее членов. Как бы то ни было, но тою же весной Салтыков начинает хлопоты об отставке и 14 июня уже добивается увольнения. Два летних месяца он проводит в своем имении Витеневе, а с осени уже поселяется в Петербурге и занимает почетное место у кормила "Отечественных Записок", работая рука об руку с Некрасовым. В связи с этим и в переписке их наступает годовой перерыв, Когда весной 1869 г., с отъездом Некрасова за границу, она возобновилась, то Салтыкову пришлось затронуть в ней волновавший редакцию "Отечественных Записок" вопрос об ожесточенных печатных нападках я а "Отечественные Записей" и их редакторов, главным образом на Некрасова, со стороны двух участников редакционного кружка "Современника". Припомним обстоятельства дела. При организации новой редакции "Отечественных Записок", в исходе 1867 г., Некрасов обратился с приглашением участвовать в журнале не только к Салтыкову и Елисееву, но и к двум другим ближайшим сотрудникам "Современника" -- Ю. Г. Жуковскому и М. А. Антоновичу (к Жуковскому непосредственно, a к Антоновичу, повидимому, через посредство Жуковского). Однако обращение это оказалось безрезультатным, ибо Жуковский предъявил Некрасову такие материальные требования (половинное участие в доходах), на которые Некрасов не мог согласиться. В результате Некрасов, Елисеев, а, потом и Салтыков объединились в "Отечественных Записках", а Жуковский и Антонович попытались обосноваться в новом журнале -- "Современное Обозрение" Тиблена, самое название которого как бы подчеркивало связь его с запрещенным "Современником". В то время как "Отечественные Записки" почти сразу завоевали себе симпатии читающей публики и приобрели значительное число подписчиков, "Современное Обозрение" очень быстро захирело. Раздраженные плачевным исходом их начинания и искренно, надо думать, веря в то, что Некрасов и его сотоварищи, примирившись с ответственным редакторством {"Ответственное "редакторство" Краевского являлось чистейшей фикцией: на него пришлось согласиться за отсутствием какого-либо другого исхода. Согласно договору, Краевский совершенно не мешался в редакционные дела, довольствуясь крупной суммой, которую он получал в качестве собственника "Отеч. Зап.".} А. А. Краевского, с которым "Современник" вел ожесточенную полемику, изменили своим радикальным убеждениям, Жуковский и Антонович раннею весною 1869 г. выпустили брошюру: "Материалы для характеристики современной русской литературы", в которой упрекали Некрасова в ренегатстве, силились доказать, что за год своего "существования под новой редакцией "Отечественные Зарядки" проявили полнейшую бессодержательность и пустоту, а присоединившихся к Некрасову бывших сотрудников "Современника" третировали как внестоящих людей" (выражение Жуковского), как легковесную "шушеру и шелуху", летающую по воле ветра (выражение Антоновича). По целому ряду причин (они указаны в третьей главе статьи "Некрасов и Белинский") Некрасов, подвергшийся наибольшим оскорблениям со стороны авторов брошюры, предпочел им ответить молчанием; брошенную же Жуковским и Антоновичем перчатку подняли Салтыков и Елисеев. В апрельской книжке "Отечественных Записок" за 1869 г. появилась обширная, в 11 печатных страниц, рецензия Салтыкова на "Материалы" и большая, в два печатных листа, статья Елисеева: "Ответ на критику". В своей рецензии Салтыков без обиняков заявлял, что в основе распри Жуковского и Антоновича с Некрасовым лежали "некоторые неудавшиеся денежные расчеты" первых двух и что нападки их на него, Салтыкова, можно объяснить только тем, что они, "снедаемые бессильной яростью на бывшего хозяина", находятся в состоянии "полной невменяемости". "Сколько лет, -- опрашивал Салтыков, -- и в каком протухлом, уединенном месте должны были прожить эти пользующиеся правом невменяемости кусатели, чтобы воспитать в себе столь чудовищную неразборчивость в обращении со словом?" Полный мерзости, угроз и припоминаний" "ультиматум" Антоновича к Салтыкову, о котором последний говорит в своем письме к Некрасову от 18 апреля, и был вызван этою именно рецензией Салтыкова. Не лишнее будет привести это замечательное письмо хотя бы в извлечениях (полностью оно напечатано нами в "Печати и Революции"):
"Нельзя не позавидовать Вам, многоуважаемый Николай Алексеевич, что Вы, по крайней мере, находитесь хоть временно вне литературных наших помой. Не хотелось бы даже писать Вам об них, чтоб не испортить Ваше расположение духа, но пишу единственно (потому, ;что нужно же Вам знать, что тут делается.
На этот раз Вы уже в стороне; на сцену выступаю я. На-днях я получил, в форме письма, ультиматум от г. Антоновича, в котором он требует ответа: мне ли принадлежит рецензия, напечатанная в No 4 "Отеч. Зап.". Мерзостей, угроз и припоминаний, которых исполнено это гнусное письмо, я не берусь передавать Вам; письмо это сохраняется мною как монумент и доказательство, до каких пределов может доходить литературное бешенство; я Вам покажу этот любопытный документ при свидании. Ультиматум дает мне сроку неделю, чтобы ретрактироваться, а затем, дескать, пойдут обличения. Обличения эти обещают наточку измены и т. д. Я, разумеется, ничего не отвечал и отвечать не буду (т.-е. на письмо), а буду ждать обличений, которые, вероятно, появятся в приложении к "Космосу" {Журнал, в котором сотрудничал тогда М. А. Антонович.}. Посмотрим, что будет, а между тем сознаюсь откровенно, я очень сильно чувствую Ваше отсутствие из Петербурга, хотя и прошу Вас не принимать это с моей стороны за просьбу или настояние возвратиться сюда. Я опасаюсь, чтобы обличения не произвели какого-нибудь недоразумения в редакции "Отеч. Зап.". Я показывал, впрочем, письмо Елисееву и Унков., и они сказали, что это гнусные пустяки, о которых не стоит говорить. Я объяснился с Елис. довольно подробно, и он не изменил своего мнения. Для меня ясно, что все, что напишет этот негодяй, будет клевета и притом сознательная, но во всяком случае это так отвратительно, что просто бежал бы из этого нужника, называемого (ошибочно) русской литературой. Напишите, во всяком случае, что Вы думаете".
Не менее ярок и относящийся к тому же вопросу нижеследующий отрывок из письма Салтыкова к Некрасову от 22 мая:
Я к Вам недавно писал в Париж по прежнему адресу, многоуважаемый Николай Алексеевич, и в (письме подробно излагал наши петербургские обстоятельства. Вероятно, Вы письмо это уже получили. А. и К. {Под "А. и К." Салтыков, надо думать, разумел Антоновича и компанию.} покуда не показывают особенных признаков жизни, только в вышедшем на-днях приложении к "Космосу" поместили статейку {Имеется в виду статья, напечатанная в приложении No 1 к "Космосу" (2-е полугодие) на стр. 84--102.} по поводу воспоминаний Тургенева, ругнули Вас да, кстати, и меня назвали "шелухою", летающею по воле ветров. Как я подвернулся тут -- нельзя понять, но, видно, теперь всякий повод хорош, чтоб задеть меня. Но, вообще говоря, статейка дрянная и не стоит внимания, тем более что приложения к "Космосу" расходятся, говорят, не более как в 200 экземплярах. О книге Рождественского {Ив. Рождественский в 1869 г. выпустил полемическую брошюру против Антоновича и Жуковского по поводу их "нападок на Некрасова под заглавием: "Литературное падение гг. Антоновича и Жуковского".} я Вам уже писал; по-моему, она ни то, ни се, но я слышал, что Жуковский ее хвалит; следовательно, она достигла отчасти своей цели. Жуковский присылал меня спросить, не хочу ли я прочитать его ответ на мою статью в "Отеч. Записках", с тем, чтобы я исправил его, если он покажется мне резким; я отвечал, что предпочитаю читать мерзости печатные и исправлять статьи, противу меня дописанные, не намерен. Где он намеревался печатать этот ответ и когда -- неизвестно; но с тех пор ни гугу, а Европеус {А. И. Европеус (1827--1885) был близок к редакции "Современника" и, хотя не являлся сотрудником журнала, участвовал в редакционных сборищах и обедах.}, который, конечно, все это знает, перестал ко мне ходить. Я, впрочем, встретил на-днях Жуковского у Лермонтова, и он подошел ко мне первый; но разговора у нас никакого не состоялось. Я хочу написать детский рассказ под названием: "Повесть о том, как один пономарь хотел архиерейскую службу сослужить", и посвятить ее Ант. Но все это оставлю до вашего приезда".
Остальные относящиеся к 1869 году письма Салтыкова к Некрасову напечатаны в собрании Н. В. Яковлева (NoNo 52 и 53). Из них, как и в публикуемых нами, видно, что отношения между писателями становились вое ближе и ближе. Уже инцидент с брошюрой Антоновича и Жуковского не мог в этом смысле пройти бесследно, так как объектом их нападок послужили, правда, не в одинаковой мере, оба писателя, а самый факт нападок, да еще несправедливых, естественно, сближает тех, кто является их жертвой. С другой стороны, рецензия Салтыкова на "Материалы", столь уязвившая Антоновича и Жуковского, должна была быть "приятной Некрасову, хотя автор ее, очевидно, вполне сознательно, отнюдь не становился в позу присяжного апологета Некрасова. Тем не менее в течение пятилетия, с 1870 по 1874 г. включительно, их переписка не отличалась интенсивностью, что объясняется тем, что особенно долгих перерывов в их деловом контакте почти не было. Несколько писем Салтыкова к Некрасову, относящихся к началу 70-х гг., напечатано в "Архиве села Карабихи" (из них наибольший интерес представляет письмо от 28 июля 1872 г., написанное под впечатлением известия о получении "Отечественными Записками" первого предостережения); в собрании Н. В. Яковлева приводится текст семи писем и записок (NoNo 54, 55, 56, 71--74), не являющихся по содержанию своему сколько-нибудь значительными, хотя и дающих большой фактический "материал для истории современной журнальной работы обоих писателей. То же приходится сказать и о тех письмах и записках Салтыкова начала 70-х годов, которые были напечатаны нами в "Печати и Революции".
Приводим из их числа три записочки, свидетельствующие, что в рассматриваемый период времени деловой контакт и деловая близость между Салтыковым и Некрасовым успели перейти в личный контакт и в личную близость.
1
(Петербург, 1 февраля 1862 г.).
Николай Алексеевич.
Родился сын Константин, который, очевидно, будет публицистом {Надежды Салтыкова на литературную карьеру его доныне здравствующего сына оправдались в очень слабой степени. Совсем недавно, в 1922 г., К. М. Салтыков выпустил книгу "Интимный Щедрин", в которую, на ряду с не лишенными интереса подробностями, рисующими семейную жизнь и домашний обиход его отца, внес немало черт, представляющих облик великого писателя односторонне и субъективно.}, ибо ревет самым наглым образом. Происшествие сие случилось 1 февраля в 3 1/2 часа ночи.
Салтыков
2
Не уговоритесь ли с Унковским завтра или послезавтра вечерам ко мне. Дайте знать. Давно у меня никто не был. Вчера я был несколько пьянее вина.
Ваш М. Салтыков
3
30 декабря
Сегодня проснулся с таким изобилием смешных мыслей, какого давно не было. !