I
Первые статьи Добролюбова в "Современнике" появились в момент наивысшего расцвета критико-публицистической деятельности в нем Чернышевского, когда печатались уже "Очерки гоголевского периода русской литературы", сыгравшие такую исключительную роль в определении новой эстетической "позиции журнала. Добролюбов был моложе Чернышевского, он был не только его последователем, но и учеником, сформировавшим свои убеждения как из его статей, так и непосредственно из личных бесед с ниш. На долю Добролюбова поэтому выпало укрепление позиций, занятых Чернышевским, и развитие основных положений его критики. Точно так же и по отношению к Некрасову. Добролюбову оставалось укрепить и углубить уже определившееся и оказавшееся влияние Чернышевского Большую услугу в этом оказали ему установившиеся между ними личные отношения.
На пороге своей критической деятельности Добролюбов не только не мог, разумеется, предполагать, что вскоре станет главным критиком в лучшем передовом журнале, но даже и не рассчитывал на исключительно литературную работу, хотя давно уже чувствовал к ней тяготение. Связанный после смерти родителей материальными заботами о своих братьях и сестрах, он должен был думать о приискании такого места, которое обеспечило бы ему прочный и твердый заработок. Учился он в то время в СПБ. Педагогическом институте и готовился к педагогической деятельности. Вот что писал он сестре еще 25 апреля 1856 года, т. е. всего лишь за два месяца до начала первой своей работы в "Современнике", о своих частных уроках: "Я теперь каждый день засыпаю спокойно, уверенный, что не без пользы провел его; я постоянно теперь полон счастливой уверенности, что никому я не в тягость и даже могу быть полезным для других... Труды же моя не бог знает какие. Я только должен передавать другим то, что сам знаю. Это ведь особенного труда не составляет. Для меня же это очень полезно, потому что я, по своему назначению, должен быть учителем гимназии: теперь, давая уроки, я и приучаюсь учить детей, приобретаю навык к этому делу. Значит, и для будущего труды мои не пропадут" {"Материалы для биографии Добролюбова", т. I, M., 1890 г., No стр. 303. }.
Из этого отрывка мы видим, что педагогическая деятельность увлекала его, как отвечающая на его стремление принести пользу обществу, помимо того, что она представлялась ему в то время наиболее осуществимой, тогда как всякую другую работу, -- научную, литературную, -- он вынужден был рассматривать как подсобную. Перелом в этом представлении его о будущем жизненном пути был вызван тем успехом, который выпал на долю первых статей, принесенных им в редакцию "Современника", в частности статьи о "Собеседнике любителей русского языка" (NoNo 7 и 8 1856 г.), в которой при разборе отрицательных сторон русского общества XVIII века делались определенные намеки на современную жизнь. Благодаря этим статьям он сблизился с литературными кругами, где сразу заметили в нем не только обширные познания, но и недюжинный талант. Исключительно литературная деятельность уже не представлялась ему столь несбыточной, и накануне окончания Педагогического института 3 апреля 1857 года он уже писал своему дяде Мих. Ив. Благообразову: "Я совершенно раздумал служить в Нижнем; все мне советуют остаться в Петербурге, и я сам вижу, что здесь топу быть несравненно полезнее для моих сестер и братьев. У меня здесь теперь знакомств множество; профессора меня знают как человека умного, и этим, конечно, нужно пользоваться, пока они не успели забыть меня; я пишу и перевожу и довольно близок к некоторым литературным кругам; следовательно, здесь для меня готовы хоть сейчас же все средства к жизни, -- не уроки, так служба, не служба -- так литература. Особенно литература -- почетный, полезный и выгодный род занятий. Мне даже как-то странно иногда думать, что небольшим усилием я в день могу выработать месячное твое жалованье. Суди сам, должен ли я отказываться от этого {Там же, стр. 362.}...".
Кто же советовал Добролюбову остаться в Петербурге и заняться всецело литературным трудом? Ответ на это дает в своем подстрочном примечании опубликовавший цитированное письмо Чернышевский: "Существенную важность имел тут, разумеется, голос Некрасова, сказавшего Николаю Александровичу, что просит его писать в "Современнике" сколько успеет, чем больше, тем лучше".
Правда, из скромности Чернышевский умалчивает здесь с влиянии своих бесед с Добролюбовым, но нельзя не согласиться с тем, что для начинающего литератора всего важнее было такое предложение со стороны редактора журнала, обеспечившее ему при более или менее добросовестном отношении к делу постоянный и, как доказывают приведенные строки письма, не маленький заработок.
Согласно воспоминаниям А. Панаевой, Некрасов с первого же дня знакомства с Добролюбовым оценил его незаурядную образованность и начитанность. Первые статьи молодого критика, повидимому, убедили его, как редактора, что это, кроме того, человек с большим талантам и передовыми взглядами, совпадающими с направлением журнала, что это человек нужный. Как бы то ни было, после окончания Добролюбовым Педагогического института двери редакции "Современника" были для него уже открыты. С сентября 1857 года он и приступает энергично к работе. Чернышевский отказывается в его пользу от разбора литературных произведений, чтобы избежать, по его словам, невыгодного для себя "сравнения, и оставляет за собой статьи преимущественно по экономическим вопросам.
На плечи Добролюбова, таким образом, легла большая и ответственная работа. О количестве выполненной им работы можно судить по тому, что в 1858 и 1859 от. почти вся библиография в "Современнике" была "написана им, кроме того он участвовал в отделе "Современное обозрение", помещал большие критические статьи и с начала 1859 года вел сатирическое приложение к "Современнику" -- "Свисток", писавшийся также по большей части им самим.
Смелые и ядовитые статьи Добролюбова, острие которых было направлено против всего современного социально-политичского строя, вызвали большой интерес со стороны читателей-разночинцев, увидевших в нем своего Идеолога.
Как относился к его работе Некрасов?
25 декабря 1857 года он уже писал Тургеневу:
"Читай в Совр[еменнике] критику, Библиогр[афию], Совр[еменное] Обозр[ение], ты там найдешь местами страницы умные и блестящие: они принадлежат Добролюбову, человек очень даровитый" {Пыпин, "Н. А. Некрасов", СПБ. 1905 г.}.
Вскоре Некрасов "нашел возможность облегчить для Добролюбова сношения с редакцией, сняв для него квартиру в том же доме, где жил и сам, и прорубив сообщение между этими двумя квартирами. Таким образом, Добролюбов стал каждый день видаться с Некрасовым, и это как нельзя боле способствовало их сближению.
Разумеется, сближение произошло на почве их общей работы в "Современнике", судьба которого им обоим была близка в одинаковой степени. Положительно можно утверждать, что никто из сотрудников Некрасова, за исключением, быть может, Чернышевского, не относился так горячо к "Современнику", как Добролюбов. Он работал совершенно не жалея своих сил, потому что видел в нем единственный журнал, проповедовавший радикальные идеи и способствовавший тем самым проведении их в жизнь. В письмах к друзьям Добролюбов с гордостью говорил об идеологической платформе "Современника". Если бы Некрасов вздумал сам изменить взятый курс, он приобрел бы, вероятно, в лице Добролюбова непримиримого врага; напротив, защищая и отстаивая новое радикальное направление, данное журналу разночинцами, Некрасов тем самым становился лучшим его другом. В одном из писем к приятелю И. И. Бордюгову (от 5 сент. 1859 г.) Добролюбов подчеркивает энергию Некрасова, как редактора, дающую надежду, что, несмотря на цензурные гонения, "Современник" "до конца года выдержит свое направление" {"Материалы для биографии Добролюбова", стр. 529.}. Однако этой энергии хватило у Некрасова настолько, что журнал его до самого прекращения остался на своей позиции.
Заботясь о сохранении журнала, Добролюбов оберегал его от каких бы то ни было материальных потрясений. Однажды в январе 1860 года, когда Добролюбову понадобились деньги, он написал Некрасову: "Николай Алексеевич. Если вы можете, без стеснений для себя, дать мне 500 рублей взаймы, то дайте, пожалуйста, но только с тем, что-бы это не имело совершенно никакого отношения к "Современнику" {"Заветы", 1913 г., No 2.}.
А 23 августа 1861 года Добролюбов из-за границы высказывал Некрасову свои опасения, что "цензура к С[овременни]ку не хороша, и это на денежную часть может иметь большое влияние" (т. е. отрицательно подействует на подписку). В том же письме попадаются такие, например, характерные строчки: "Не умею вам и сказать, как бы я рад был за вас и за себя, если бы вы за границу поехали. Только как же "Современник"-то? Он мне тоже близок и дорог".
Сам дорожа "Современником", Некрасов искренно привязался к Добролюбову, так горячо преданному их общему делу. Когда в 1860 г. надломленный работой Добролюбов заболел чахоткой, Некрасов вместе с Чернышевским уговорил его поехать за границу лечиться, гарантируя ему предоставление необходимых средств в счет будущей его работы в "Современнике". И в мае 1860 года Добролюбов отправился.
Но вскоре его испугала цифра его долга, выросшая уже до 5 750 рублей, и 20 июля (нового стиля) он уже писал Некрасову:
"Сейчас получил я ваше письмо, Николай Алексеевич, и очень кстати: сегодня я в хорошем положении, по случаю прекрасной погоды, и потому могу вам отвечать несколько толково. А когда идет швейцарский дождь и небо делается совсем петербургским, а я должен сидеть, затворив окна, один в комнате, совершенно один, без всякого ангела, -- тогда я начинаю немного метаться и пускаюсь в философию, предписывающую смотреть на жизнь, как на нечто весьма ничтожное.
Недавно в таком расположении я написал к Чернышевскому письмо следующего содержания: "Конечно, мне полезно и нужно было бы прозимовать за границей, но так как отсюда писать не совсем удобно (главное по незнанию петербургского ветра), а я уже и то Современнику очень много должен, то я считаю необходимым возвратиться, чтобы заработать свой долг и потом умереть спокойно".
Расчет этот я и теперь признаю "весьма благородным"; но как (меня поотпустило немножко, то я и нахожу, что он сделан очень накоротке. Кажется, лучше будет рассчитывать более на долгих. Вместе с погодою и с несколькими прогулками по Альпам ко мне пришло некоторое сознание своих сил и надежды на будущее. Теперь я думаю: что за беда, если я задолжаю вам лишнюю тысячу в этом году (больше тысячи не будет разницы против того, как если бы я был в Петербурге), зато в следующем году буду в состоянии крепче работать. Не ручаюсь, впрочем, чтобы это расположение было во мне прочно. По временам на меня находят такие горькие мысли, что я не знаю, куда мне деваться. Не мудрено, если в одну из таких минут я приму решительное намерение удрать в Россию и удеру.
Вы, может быть, спросите: точно ли нужно мне оставаться за границей. По совести сказать вам: нужно. Моя поездка до сих пор принесла мне только ту пользу, что дала мне почувствовать мое положение, которое в Петербурге я не сознавал за недосугом. Грудь у меня очень расстроена, да оказалось, что и нервы расслаблены совершенно почти каждый день мне приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не плакать, и не всегда удается удержаться. И не то, чтобы причина была, -- а так, какое-то неопределенное недовольство, какие-то смутные желания одолевают, воспоминания мелькают, и все вместе так тяжело.
Не знаю, как будет дальние, но теперь здоровье мое идет к лучшему, только медленно, и вот почему я убежден, что двух месяцев мне недостаточно для настоящего поправления. Надо бы в сентябре отправиться к морским купаньям куда-нибудь в Средиземное море, а потом зиму прожить в Италии. Горько тне одно: что Свистка опять издавать не будем из-за этого. Как вы на этот счет думаете? Напишите мне письмо решительно: приезжать или остаться. Я положусь на ваше решение".
Получив это письмо 18 июля (по старому стилю), Некрасов в тот же день послал ответ Добролюбову:
"Часа три тому назад получил ваше письмо; утешительного в нем немного. Эх, постарался человек уходить себя! Это поскорей моего. Но коли дело поправимое, то надо поправлять. Прежде всего отвечаю на ваш вопрос: приезжать или оставаться. Оставаться за границей -- вот мой ответ, а вы при этом помните наши слова, следующие за вопросом: я положусь на ваше решение. Итак, это дело конченное... Теперь докончу о деле, которое вас особенно устрашает, о деньгах. Я если б вас меньше знал, то мог бы даже рассердиться. За кого же вы нас принимаете: я уже вам не раз говорил, что ваше вступление в "Современник" принесло ему столько пользы (доказанной цифрою подписчиков в последние годы), что нам трудно и сосчитаться, и, во всяком случае, мы у вас в долгу, а не вы у нас. Счеты пойдут тогда, когда почему-нибудь наши дела упадут: тогда конечно вы будете получать меньше, хоть работать и больше. Какие же иные могут быть между нами условия и отношения? Итак, единственная мера в настоящем случае возможность, а я уже вам сказал, что вы можете в нынешнем году получить до 6 т[ысяч] р. с[еребром]".
В частично уже цитированном августовском письме Добролюбов недоумевал, что это за странный расчет, почему именно 6 тысяч, и настаивал на сохранении полистной оплаты.
Тогда, понимая, как все это волнует щепетильного в денежных делах Добролюбова, в их переговоры вмешался Чернышевский. Он урегулировал положение тем, что возбудил вопрос перед Некрасовым о предоставлении ему и Добролюбову части прибылей с журнала. Вот как впоследствии в письме к Добролюбову от 4/16 дек. 1860 г. Чернышевский рассказывал о своих переговорах с Некрасовым:
"Разговор был такого рода, что я дал ему прочесть некоторые отрывки из Вашего письма и спросил, что он об этом думает. Он отвечал, что напрасно Вы беспокоитесь относительно денег, что деньги для Вас всегда найдутся, и лег спать. Хорошо. Я отправился к нему через день. Он возобновил разговор сам: "Что же написать Д.? Пусть он сам определит условия". -- "Это бесполезно, он не такой человек, чтобы определить". -- "Хорошо; он может получать 3 000 р. сверх того, что придется ему за работу".-- "Не лучше ли было бы делить доход?" -- "Я так и сам давно думал, что надобно, что делить на 4 части между нами {Т. е. Некрасовым и Ив. Панаевым.} и Вами с Д.". -- "Хорошо он, -- сказал я".
Чистый годовой доход журнала составлял в это время 17 тысяч р. Таким образом, теперь оклад Добролюбова составлял уже более 4 тысяч в год, "кроме полистной платы (50 р. за печатный лист).
Любопытны слюда Чернышевского в этом же письме о Некрасове:
"Он очень умный человек и, главное, видит все насквозь, точно сейчас знает, чем -кончится дело, и прямо говорит, что нужно, чтобы не вести напрасного разговора. Вас он действительно любит и вполне ценит. Мы говорили с ним самым ласковым тоном, как будто он очень доволен,-- да и в самом деле, он не претендует, потому что сам понимает вещи отлично" {"Переписка Чернышевского" с Некрасовым, Добролюбовым и А. С Зеленым", под ред. Н. К. Пиксанова. Изд. "Моск. Раб.", стр. 85.}.
Не меньшую привязанность чувствовал и Добролюбов к Некрасову. Даже такому близкому человеку, каким был для него Чернышевский, он писал 12 июня 1861 г. о Некрасове: "Ведь кроме Вас да его, у меня никого нет теперь в Петербурге. В некоторых отношениях он даже ближе ко мне" {Там же, стр. 108.}.
Несомненно, эта личная близость была обусловлена идейным сближением между ними, почвой для которого послужило особое положение, занятое Добролюбовым в "Современнике".