VIII.

Стоило взглянуть и на самый садъ. Онъ былъ великолѣпенъ и въ настоящее время, пожалуй, еще красивѣе, чѣмъ въ дни своего прежняго блеска. Мраморныя баллюстрады сильно попортились за три столѣтія отъ холодовъ и дождей, шоссированныя аллеи мѣстами стали неровны, статуи потеряли свой первоначальный видъ, зато деревья разрослись до такой степени и пріобрѣли красоту, какой, конечно, у нихъ не было во дни Нерона.

Меланія была права: видъ изъ сада, или, лучше сказать, виды, ибо панорама отрывалась на много миль во всѣ стороны, были великолѣпны. Одинъ парапетъ сада шелъ по краю обрыва въ нѣсколько сотъ футовъ глубины, заканчивавшагося внизу огромнымъ естественнымъ амфитеатромъ, который, вѣроятно, въ стародавнія времена былъ заливомъ моря. Вдоль парапета шла широкая мощеная терраса, отдѣлявшаяся отъ сада съ внутренней стороны высокой густой изгородью изъ мирры.

Дѣти Меланіи находились какъ разъ здѣсь. Маленькая дѣвочка играла въ торговлю, а ея братья и ихъ учитель были ея покупателями.

-- У нея все страшно дорого,-- со смѣхомъ говорилъ Христофоръ, когда мать представила его гостямъ.-- Она проситъ за этотъ разбитый горшокъ девять поцѣлуевъ и устричную раковину.

-- Это вовсе не дорого,-- вмѣшался Фавстулъ.-- Это ты стараешься купить подешевле. Хочешь мнѣ продать его вотъ за это и въ придачу двѣнадцать поцѣлуевъ?

Онъ показалъ ей красивый ящичекъ изъ слоновой кости, который онъ купилъ во время своего путешествія.

Домитилла посмотрѣла сначала на ящикъ, потомъ на него.

-- Онъ купилъ его первый,-- оказала она, показывая на брата.

-- Нѣтъ, нѣтъ!-- закричалъ Фабіанъ.-- Его купилъ этотъ знатный мужъ.

Христофоръ со смѣхомъ вручилъ покупку Фавстулу.

-- Этотъ ящичекъ слишкомъ хорошъ для Домитиллы,-- замѣтила Меланія.

-- О, не стоитъ придавать ему значенія -- поспѣшилъ сказать Фавстулъ, улыбаясь прямо ей въ глаза.

Меланія покачала головой.

-- Она довольно избалована,-- сказала она тихо:-- и вы напрасно еще балуете ее.

-- Подожди немного и посмотри на мою маленькую Фавстулу. Тогда тебя возьметъ зависть,-- отвѣчалъ онъ.

Сабина не одобряла всего этого. Ацилія, вѣроятно, также. Здѣсь былъ еще одинъ человѣкъ, который спокойно смотрѣлъ на всю эту сцену. Это былъ Домній, молодой священникъ, состоявшій учителемъ при дѣтяхъ Меланіи.

Меланія уже представила его Фавстулу, который поклонился ему съ учтивой снисходительностью, не переставая въ то же время внимательно всматриваться въ него. Когда Меланія познакомила священника съ Сабиной, та, не глядя на него, она кивнула ему головой съ такимъ видомъ, какъ будто она принудила себя быть терпимой, что, по ея мнѣнію, должно было совершенно его уничтожить. На оба поклона священникъ отвѣтилъ сдержанно, какъ подобаетъ благовоспитанному человѣку, и не сказалъ ни слова: видно было, что никто и не ждалъ этого отъ него.

Онъ былъ на нѣсколько лѣтъ моложе Меланіи, и ея обращеніе съ нимъ сбивало съ толку Сабину: хотя разница въ годахъ между ними была не велика, но ея обращеніе съ нимъ носило какой-то странный характеръ, какъ будто она была ему дочь и вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней было что-то материнское. Казалось, она то смотритъ на него, какъ на сверстника и на товарища своимъ дѣтямъ, то считаетъ себя его дочерью.

Сабина чувствовала себя обязанной относиться къ нему съ нелюбовью, разъ онъ былъ христіанскимъ священникомъ. Не встрѣчала въ ней сочувствія и идея, что съ нимъ надо обращаться, какъ съ равнымъ себѣ. Сабина была увѣрена, что онъ ни въ коемъ случаѣ не можетъ быть равнымъ съ ними по происхожденію.Хозяева и гости шли теперь по террасѣ: впереди шли три женщины съ Домитиллой, которая жалась къ матери, а за ними Домній съ своими учениками. Фавстулъ шелъ за своей сестрой. Онъ опять навелъ разговоръ на двѣ статуи, стоявшія на дорогѣ при въѣздѣ въ имѣніе, и Сабинѣ стало досадно за его безтактность.

-- Прекрасныя статуи,-- распространялся между тѣмъ Фавстулъ.-- Онѣ стояли, кажется, во храмѣ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Домній.-- Ихъ выкопали изъ земли. Лѣтъ двадцать тому назадъ Ацилій Глабрій хотѣлъ отыскать источникъ, который даетъ воду для фонтановъ, и наткнулся на эти статуи.

Сабина почувствовала, что въ этомъ отвѣтѣ было больше такта, чѣмъ въ вопросѣ ея брата: Фавстулу, конечно, не слѣдовало возбуждать вопросовъ, которые могутъ касаться различія религій. Въ своемъ возможно краткомъ и быстромъ отвѣтѣ молодой священникъ, очевидно, тщательно избѣгалъ даже отдаленнаго намека на это различіе.

Но Фавстулу, благовоспитанность котораго носила чисто внѣшній, свѣтскій характеръ, не хотѣлось разстаться скоро съ темой, которая такъ его интересовала.

-- И ихъ тогда же поставили на ихъ мѣсто?-- спросилъ онъ.

-- Не знаю, право.

Домній, видимо, не желалъ продолжать этого разговора, но Фавстулу нужно было знать все объ этихъ статуяхъ.

-- Но если онѣ не были сразу поставлены на это мѣсто, то что же съ ними было раньше?

Домній разсмѣялся и сказалъ:

-- Боюсь, что я не сумѣю отвѣтить на тотъ вопросъ. Двадцать лѣтъ тому назадъ мнѣ было всего шесть лѣтъ, и я здѣсь не жилъ.

Шедшія впереди женщины остановились. Меланія обернулась къ Фавстулу и предложила ему взглянуть на Публаквеумъ.

Фавстулу волей-неволей пришлось прекратить разговоръ о статуяхъ. Полюбовавшись на видъ, всѣ пошли дальше. Меланія и Фавстулъ остались позади.

-- Однако твой священникъ очень скроменъ,-- замѣтилъ онъ обычнымъ своимъ насмѣшливымъ и мальчишески задорнымъ томомъ.

-- А ты не любишь скромности?-- улыбнувшись, спросила она.

-- Не люблю, когда она становится на дорогѣ между мной и моими желаніями. Мнѣ хотѣлось знать, не было ли здѣсь намѣреній разбить эти статуи.

-- Ни малѣйшаго. Мой свекоръ умѣлъ цѣнить скульптуру и находилъ эти статуи превосходными, да къ тому же онѣ были еще и древними. Самое худшее, что могло тогда съ ними случиться, это быть снова закопанными тамъ, гдѣ ихъ нашли.

-- Чтобы предотвратить опасность поклоненія имъ?

-- Да. Но такой опасности и не было. Всѣ окрестные жители христіане. Если бъ ихъ разбили, это могло бы оживить одно суевѣріе. Вотъ почему мой тесть опасался это сдѣлать.

-- Какое, же суевѣріе?

Меланія немного помолчала, какъ бы обдумывая свой отвѣтъ.

-- Мнѣ кажется,-- сказала она спокойно:-- я не должна тебѣ это объяснять.

Потомъ она быстро повернулась къ нему и съ своей открытой симпатичной улыбкой сказала:

-- Что это мы все говоримъ о вещахъ, о которыхъ мы имѣемъ совершенно различный образъ мыслей?

-- Ты не знаешь моего образа мыслей,-- лукаво возразилъ онъ. Неужели ты думаешь, что я поклоняюсь этимъ статуямъ.

-- Полагаю, что во всякомъ случаѣ ты долженъ чувствовать къ нимъ почтеніе.

-- Никакого. Я только любуюсь ими. Чувствовать къ нимъ почтеніе значило бы вѣрить въ миѳы, воплощеніемъ которыхъ они являются. Теперь скажи мнѣ, какое же суевѣріе не хотѣлъ поощрять Ацилій Глабрій?

-- Я не люблю говорить вещи, которыя, навѣрно, будетъ непріятно слышать. Когда простые деревенскіе люди и многіе изъ благовоспитанныхъ горожанъ перестали вѣрить въ старыхъ боговъ, они ударились въ противоположную крайность и стали считать ихъ за бѣсовъ.

-- И ты въ томъ числѣ?

-- Нѣтъ, ибо я вообще не вѣрю въ ихъ существованіе.

-- Я тоже не вѣрю. Такимъ образомъ, оказывается, что мы оба однѣхъ мыслей. Не слѣдуетъ думать, что наша вѣра такъ различна, что какъ только мы заговоримъ о ней, такъ сейчасъ же и поссоримся.

Меланія предпочла пропустить мимо ушей это замѣчаніе и продолжала свое объясненіе, на которомъ онъ такъ настаивалъ и которое самъ же прервалъ.

-- Итакъ, мой свекоръ рѣшилъ не разбивать этихъ статуй. Сначала наши христіане дѣйствительно уничтожали изображенія боговъ, но это было только въ тѣ времена, когда опасность ихъ почитанія казалась слишкомъ реальной и значительной. Но даже тогда ихъ очень часто, вмѣсто того, чтобы разбивать, закапывали въ землю. Когда же христіане стали смотрѣть на прежнихъ боговъ, какъ на бѣсовъ, и относиться къ нимъ съ суевѣрнымъ страхомъ, тогда невѣжественнымъ людямъ стали разъяснять, что это не что иное, какъ произведеніе древняго искусства и что сами по себѣ они не добры и не злы. Мы должны были растолковать, что церкви нечего бояться безпомощныхъ статуй боговъ... Однако я слишкомъ ужъ заболталась и, вѣроятно, надоѣла тебѣ: впрочемъ, тебѣ это по дѣломъ.

Съ этими словами она пошла впередъ и скоро догнала другихъ женщинъ.

-- Христофоръ и Фабіанъ, пойдите въ домъ и посмотрите, не готовъ ли уже обѣдъ.

-- Можно мнѣ пойти съ ними?-- спросилъ Фавстулъ.

Сабина съ изумленіемъ посмотрѣла на него. Если знатный римлянинъ выучился такимъ манерамъ во время своего путешествія, то для него лучше было бы оставаться дома.

Но ея братъ уже ушелъ съ мальчиками, которые смотрѣли на него съ нескрываемымъ удивленіемъ, что, видимо, доставляло ему большое удовольствіе.

-- Намъ лучше всего уйти отъ нихъ,-- дружески сказалъ онъ мальчикамъ.-- Моя сестра все бранитъ меня, да и ваша мать дѣлаетъ то же.

-- За что же?-- съ любопытствомъ спросилъ Христофоръ.

-- За разные вопросы.

-- Но я на это не сержусь нисколько,-- сказалъ Фавстулъ.-- Ты, стало быть, Фабіанъ, и тебѣ двѣнадцать лѣтъ. Превосходный возрастъ! Моему сыну тоже двѣнадцать лѣтъ. Никто, впрочемъ, не скажетъ, что ему двѣнадцать лѣтъ.

-- Откуда ты знаешь, что мнѣ двѣнадцать лѣтъ?-- спросилъ Фабіанъ.

-- Я все знаю. Христофору четырнадцать, Домитиллѣ шесть. Столько же и Фувстулѣ. Вы какъ-нибудь пріѣдете къ намъ съ матерью и Домитиллой, и тогда увидите ее и Тація.

-- А ты тоже будешь тамъ?-- спросилъ Фабіанъ, интересовавшійся больше гостемъ, чѣмъ дѣтьми, которыхъ онъ увидитъ.

-- Нѣтъ. Я буду въ Римѣ. Послѣзавтра я уѣзжаю отсюда

-- Это очень жаль,-- серьезно замѣтилъ Фабіанъ.

-- Фабіанъ, это невѣжливо,-- замѣтилъ его братъ.-- Не твое дѣло выражать свои мнѣнія по поводу отъѣзда Фавстула.

-- А по-моему, это чрезвычайно вѣжливо,-- со смѣхомъ возразилъ ему Фавстулъ.

Обѣдъ былъ уже готовъ, и управляющій домомъ, пожилой свободный человѣкъ, вышелъ изъ дому, чтобы доложить имъ объ этомъ.

Фавстулъ съ мальчиками отправился назадъ.

Когда хозяева и гости собрались въ большомъ, но почти пустомъ триклиніумѣ, Сабинѣ бросилось въ глаза, что рабы, которыхъ въ комнатѣ было довольно много, не обносили всѣхъ фруктами и сладостями, какъ это вездѣ дѣлается. Здѣсь гостямъ прислуживали сыновья хозяйки. Взявъ блюда изъ рукъ рабовъ, они обносили ими старшихъ.

На возвратномъ пути она замѣтила брату:

-- Мальчики отлично дѣлали свое дѣло, но мнѣ кажется, что это для нихъ нѣсколько унизительно. Они такъ почтительны, какъ и ихъ рабы. Да и рабы держатъ себя не такъ, какъ у насъ.

-- Они держали себя очень почтительно.

-- Ну, еще бы! Но все-таки разница есть.

-- Да. Я и самъ это замѣтилъ.

Сабина никакъ не могла уяснить себѣ, въ чемъ заключалась эта разница. Ея собственные рабы были всегда хорошо вышколены, сытно накормлены, тепло одѣты, и она полагала, что они совершенно довольны и счастливы, если только это не какія-нибудь неблагодарныя животныя, съ которыми нечего считаться. Но рабы Меланіи вовсе не были похожи на рабовъ. Особенно это сказывалось на ихъ взаимномъ обращеніи и на отношеніи ихъ къ молодымъ своимъ господамъ. Къ нимъ они были въ высшей степени почтительны, но въ этой почтительности чувствовалась не только любовь, но и еще что-то такое, что соединяло ихъ равной и болѣе прочной связью, чѣмъ простая принадлежность однихъ къ другимъ.

Какъ женщина неглупая, Сабина довольно смутно опредѣлила эту особенность въ ихъ отношеніяхъ:

-- Если бъ мои рабы были похожи на этихъ,-- замѣтила она,-- то я бы чувствовала, что они принадлежатъ скорѣе самимъ себѣ, чѣмъ мнѣ.

Отъ нея не укрылось, что и въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ рабы Ациліевы проявляютъ уваженіе другъ къ другу и это ей очень не понравилось. Она не позволяла своимъ рабамъ ссориться и наблюдала за тѣмъ, чтобы они жили между собой въ мирѣ и согласіи, но считала совершенно неумѣстнымъ, чтобы они обращались другъ съ другомъ, какъ свободные люди.

-- Мнѣ больше всего понравилась Ацилія,-- сообщила она брату.

О Меланіи на этотъ разъ она не рапространялась уже, какъ прежде.

-- А мнѣ она вовсе не понравилась,-- объявилъ напрямикъ Фавстулъ.-- Мнѣ кажется, что самый лучшій изъ нихъ -- это Домній, а послѣ него Фабіанъ.

-- Домній!-- воскликнула Сабина, зная, что ея братъ нарочно хвалитъ священника, чтобы ее разсердить.-- Вотъ тебѣ примѣръ. Поучись у него, какъ нужно себя вести.