Былъ темный холодный зимній вечеръ.
Было уже довольно поздно, когда Фавстулъ вышелъ изъ дому и направился къ Большому цирку, повидимому, не обращая вниманія, куда онъ идетъ. Итти гулять ночью не представляло ничего заманчиваго, но онъ не могъ оставаться дома: ему надо было куда-нибудь скрыться отъ Тулліи и ея плача. Плача онъ терпѣть не могъ. Его послѣдній ребенокъ, сынъ Тулліи, умеръ, и мать плакала и кричала, какъ послѣдняя крестьянка. Несмотря на то, что въ обычной жизни она держала себя холодно и была, казалось, застрахована отъ многихъ чувствъ, теперь, когда погибъ ея цвѣтущій ребенокъ, все напускное соскочило съ нея. Мальчикъ былъ некрасивъ, но онъ былъ ея сыномъ, а все, что было ея, Туллія старалась держать крѣпко.
Вдругъ у нея явилось страшное подозрѣніе, что ея сынъ умеръ оттого, что они отослали отъ себя Фавстулу. Не то, чтобы она поняла это въ смыслѣ наказанія за сдѣланную ею несправедливость, но ей пришло въ голову, что-кто-нибудь изъ многочисленныхъ боговъ и богинь могъ взять Фавстулу подъ свое особое покровительство и теперь чувствовать себя оскорбленнымъ.
Она ничего не сказала мужу объ этомъ. Она только терзала его своими яростными воплями о своей злосчастной судьбѣ. Развѣ у него не четверо дѣтей, и только одинъ ребенокъ ея? Если уже нужно было отнять у нихъ ребенка, то почему же было не отнять кого-нибудь другого.
Фавстулъ терпѣливо цѣлыми часами сносилъ эти причитанія, но наконецъ не выдержалъ и бѣжалъ отъ жены. Для него лично смерть этого слабенькаго мальчика не была большимъ горемъ. Его единственнымъ желаніемъ было спастись на нѣкоторое время отъ сѣтованій Тулліи.
Онъ вышелъ изъ своего дома почти украдкою, какъ бы боясь, что его вернутъ назадъ. Благополучно выбравшись, онъ сейчасъ же впалъ въ свое обычное веселое настроеніе и пошелъ впередъ безъ опредѣленной цѣли. Онъ рѣшилъ оставаться внѣ дома какъ можно дольше, чтобы, вернувшись, застать Туллію уже въ постели.
Поровнявшись съ входомъ въ Большой циркъ, онъ пошелъ по прямой дорогѣ, ведущей къ Авентинскому холму
Идя по этому пути, онъ невольно вспомнилъ о томъ вечерѣ, когда родилась Фавстула и когда онъ, вернувшись домой, нашелъ Акцію мертвой. Припомнился ему и разговоръ съ Сабиной, которой теперь тоже уже нѣтъ на свѣтѣ, и приходъ съ умершимъ ребенкомъ Клодіи, которая также умерла. Вспомнилось ему далѣе, какъ онъ ѣздилъ въ путешествіе и какъ въ Олибанумѣ онъ убѣдился, что Фавстула стала красавицей. Вспомнилъ Меланію, Ацилію и ея двухъ племянниковъ и своего собственнаго некрасиваго сына. Меланія, Ацилія!.. Все это теперь тоже примерло.
И вспомнилось ему, какъ умерла его мать, когда онъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ. Ея смерть вселила въ него ужасъ, и ему представлялось, что вотъ-вотъ придетъ и его конецъ.
За аркой Тита онъ остановился минуту-другую, чтобы сообразить, куда же ему идти -- на форумъ по Священной дорогѣ, или взять влѣво и пройти по Новой дорогѣ мимо Атрія Весты и дворца Калигулы. Послѣдняя дорога, узкая и темная, не пользовалась хорошей славой, особенно вечеромъ. Не обращая, однако, на это вниманія, онъ взялъ немного вправо и пошелъ внизъ по склону по направленію къ форуму. По дорогѣ, по которой онъ только что прошелъ, ѣхалъ какой-то всадникъ, по направленію отъ Meta Sudans. Было уже поздно, городъ угомонился, и въ свѣжемъ, чистомъ воздухѣ Фавстулъ явственно слышалъ металлическій звукъ шаговъ лошади по мостовой.
Подойдя къ храму Весты, онъ опять остановился и покрѣпче закутался въ плащъ. Поднялся рѣзкій вѣтеръ и сталъ довольно холодно. Облака вдругъ разорвались. Выглянула луна, и вещи, которыхъ до сихъ поръ нельзя было видѣть, вдругъ предстали передъ его глазами, бѣлыя и блѣдныя. Высокая стѣна Атріума Весты безъ оконъ стояла передъ нимъ, словно привидѣніе, а за ней высилось огромное зданіе покинутаго императорскаго дворца.
Фавстулъ остановился передъ Атріумомъ и разсѣянно прислушивался къ стуку копытъ. Онъ различилъ по гулкому звуку, что всадникъ проѣхалъ черезъ арку Тита. Но онъ не думалъ ни о лошади, ни о всадникѣ: его мысли были около Фавстулы. Спитъ она теперь, или же подъ руководствомъ старшей весталки наблюдаетъ за священнымъ огнемъ?
Всадникъ былъ уже совсѣмъ близко отъ него, и онъ невольно обернулся, чтобъ взглянуть на него. То былъ молодой человѣкъ, почти мальчикъ, но уже центуріонъ, ѣхавшій на прекрасномъ конѣ. Фавстулъ всегда питалъ страсть къ хорошимъ лошадямъ и потому сталъ особенно всматриваться въ лошадь. Въ этотъ моментъ луна ярко освѣтила его лицо. Молодой центуріонъ, ѣхавшій шагомъ, вдругъ остановилъ лошадь и радостно воскрикнулъ:
-- Фавстулъ! Ты, должно быть, не помнишь меня, но зато я тебя помню. Я Фабіанъ Ацилій Глабрій.
И съ этими словами онъ проворно спрыгнулъ съ лошади. Они сердечно поздоровались.
-- Мы видѣлись съ тобой всего одинъ разъ, и то пять лѣтъ тому назадъ. Это очень мило съ твоей стороны, что ты не забылъ меня воскликнулъ Фавстулъ.
Ему было пріятно, что за эти путь лѣтъ его наружность не потерпѣла большихъ перемѣнъ.
-- Какъ странно,-- продолжалъ онъ.-- Только полчаса тому назадъ я думалъ о тебѣ, но я былъ убѣжденъ, что ты далеко.
-- Я и былъ далеко до вчерашняго дня. Но теперь я квартирую здѣсь. Я перешелъ въ гвардію...
-- Ты сталъ совсѣмъ мужчина,-- перебилъ его Фавстулъ, зная, что его знакомый находился въ томъ возрастѣ, когда пріятно казаться болѣе старымъ, чѣмъ на самомъ дѣлѣ.
-- Не совсѣмъ,-- со смѣхомъ отвѣчалъ Фабіанъ.-- Я еще только крупный мальчикъ, но если ты запасешься немного терпѣніемъ, то я скоро буду и настоящимъ мужемъ.
-- О, не спѣши, любезный Фабіанъ. Каждый глупецъ можетъ состариться, но даже мудрѣйшіе между нами не могутъ помолодѣть. Хотѣлъ бы я вернуть твои двадцать лѣтъ.
-- Мнѣ не двадцать, а только семнадцать, да и то не полныхъ.
Фавстулу было пріятно видѣть его, и онъ даже испытывалъ чувство благодарности къ этому юному центуріону; онъ уже дожилъ до такого возраста, когда молодые люди дѣлаются учтиво-равнодушны къ его присутствію.
-- О, я отлично помню тотъ день, когда мы познакомились,-- сказалъ онъ.-- И ты понравился мнѣ больше всѣхъ, да и я тебѣ, кажется, понравился. Христофоръ отнесся ко мнѣ какъ-то недовѣрчиво. Помнишь?
Фабіанъ помнилъ все это очень хорошо. Онъ зналъ, что инстинктъ никогда не обманывалъ его брата. Правда, Фавстулъ понравился тогда ему: изящныя манеры и красивое лицо,-- этого было довольно, чтобы пріобрѣсти его дружеское расположеніе.
Онъ самъ не могъ, впрочемъ, отдать себѣ отчета въ своемъ чувствѣ къ отцу Фавстулы. Какъ отецъ, онъ ему рѣшительно не правился, и онъ былъ золъ на него. И въ то же время онъ былъ ему пріятенъ только потому, что онъ былъ ея отцомъ.
-- Конечно, помню,-- весело отвѣчалъ Фабіанъ.-- Какъ поживаетъ Фавстула?
Фабіанъ замѣтилъ, какъ вдругъ перемѣнилось лицо его собесѣдника, но не понялъ причинъ этого. Онъ вспыхнулъ, вообразивъ, что его вопросъ показался слишкомъ фамильярнымъ.
-- Прости,-- сказалъ онъ.-- Но ты знаешь, мы съ ней были пріятелями. Она съ Таціемъ долго жила у насъ, и моя покойная мать очень любила ее.
-- Да, да,-- отвѣчалъ Фавстулъ, вспомнивъ, что его посѣщеніе стоило жизни матери обоихъ мальчиковъ.-- Этого никогда нельзя забыть. Фавстула здорова и живетъ хорошо.
-- Послѣ смерти Сабины она, по всей вѣроятности, живетъ теперь съ тобой въ Римѣ?
Фабіанъ погладилъ лошадь. Онъ старался не смотрѣть на Фавстула, но хорошо замѣчалъ оттѣнки въ его голосѣ.
-- Да, она здѣсь въ Римѣ. Но живетъ она не со мной. Она живетъ здѣсь.
Во всю свою жизнь для Фавстула не было ничего болѣе труднаго, какъ промолвить эти слова. Теперь была его очередь краснѣть и, показавъ рукою на Атріумъ Весты, онъ отвернулся отъ своего собесѣдника.
-- Здѣсь?-- рѣзкимъ, отрывистымъ тономъ спросилъ Фабіанъ, взглянувъ на святилище Весты.
Высокая бѣлая стѣна Атрія при лунномъ свѣтѣ казалась огромной могилой.
-- Да, здѣсь. Въ храмѣ дѣвственницъ Весты,-- хрипло прошепталъ Фавстулъ.
Фабіанъ не могъ произнести ни слова. У него не было силы взглянуть въ лицо такому отцу. Цѣлые мѣсяцы мучилъ Фавстула стыдъ, но никогда еще онъ не испытывалъ столь жгучаго униженія.
"Что я надѣлалъ!" подумалъ онъ, но не промолвилъ ни слова.
Не смѣя прямо взглянуть въ лицо юношѣ, онъ украдкой поглядывалъ на него. Фабіанъ пристально смотрѣлъ на Атріумъ Весты. Онъ зналъ и любилъ Фавстулу больше, чѣмъ кто-либо, не исключая ея отца, и потому ни на минуту не могъ допустить мысли, что она стала весталкой по собственному желанію. Онъ вспомнилъ, что ея отецъ женился во второй разъ, вспомнилъ, что Сабина умерла, остальное ему стало ясно.
"Она тутъ съ ума сойдетъ", пронеслось у него въ головѣ.