Имѣніе, принадлежавшее весталкамъ, въ которомъ Клавдіи и Фавстулѣ предстояло прожить двѣ недѣли, было очень обширно. Главное его богатство составлялъ великолѣпный строевой лѣсъ, которымъ было покрыто три-четверти его земли. Остальное пространство, гдѣ не было лѣса или гдѣ лѣсъ былъ сведенъ, было покрыто болотами или покрыто золотоцвѣтникомъ. Весь день здѣсь виднѣлись крестьяне, которые или вспахивали почву, или косили траву вмѣстѣ съ этими цвѣтами смерти. Но смерть сильнѣе насъ, и цѣлыя поколѣнія крестьянъ сложили свои кости въ этихъ болотистыхъ низинахъ побережья Лаціума.
Фавстула часто сидѣла на опушкѣ лѣса и смотрѣла, какъ трудятся крестьяне. Они работали большими толпами, женщины и мужчины вмѣстѣ. Одежда женщинъ была очень красива, гораздо красивѣе, чѣмъ ея собственная. Она знала, какъ тяжела и трудна была ихъ жизнь, и тѣмъ не менѣе видъ у нихъ былъ довольный. Они пѣли и смѣялись, кося твердые стебли цвѣтка смерти.
По временамъ, когда группа женщинъ подходила къ ней слиткомъ близко, она улыбалась, когда кто-нибудь изъ нихъ, поднявъ голову, встрѣчалъ взглядъ ея большихъ черныхъ глазъ. Онѣ, въ свою очередь, улыбались ей и дѣлали ей поклонъ, въ которомъ чувствовалась не рабская покорность -- жители Лаціума никогда не были рабами сильныхъ міра сего,-- а привѣтливость и почтеніе.
Однажды недалеко отъ нея работала крестьянка, у которой на рукахъ былъ маленькій ребенокъ. Мать старалась занимать его и въ то же время продолжала свою работу. Но ребенокъ капризничалъ, и мать была въ затрудненіи.
-- Не заболѣлъ ли онъ?-- тихо спросила Фавстула, сдѣлавъ знакъ женщинѣ подойти къ ней ближе.
-- Да. Болотная лихорадка...
-- Развѣ тебѣ нельзя остаться дома и ходить за нимъ?
-- Нѣтъ, нельзя. Отецъ и я должны работать. И въ домѣ некому ходить за нимъ. Онъ не долго протянетъ и скоро умретъ.
-- У тебя есть еще дѣти?
-- Нѣтъ. Только этотъ. Я была долто замужемъ, пока онъ не родился. И больше у меня не будетъ. Но все-таки я мать, у меня хоть былъ ребенокъ. Если онъ умретъ, все-таки я останусь его матерью. Господь возьметъ его, но оставитъ мнѣ это. Къ тому же мы бѣдны. Бѣдны, какъ пустая устричная скорлупа.
Фавстула поняла, что эта женщина христіанка: она говорила о Богѣ въ единственномъ числѣ. Ей стало жаль ее, хотя она видѣла, что и она возбуждаетъ жалость къ крестьянкѣ.
-- Дай мнѣ его. Я подержу его, пока ты будешь работать,-- сказала она.
-- Ты слишкомъ добра. Но ты не умѣешь нянчить дѣтей.
Крестьянка не хотѣла дать ребенка Фавстулѣ. Та предложила ей денегъ, гораздо больше, чѣмъ крестьянка видѣла за всю свою жизнь. Она взяла деньги съ тысячью благодарностей и опять пошла работать на безжалостномъ солнцѣ, прижимая ребенка къ своей груди.
Былъ полдень, и ослѣпительный свѣтъ, заливавшій поля, раздражалъ Фавстулу, хотя сама она сидѣла въ благоухающей тѣни.
Она встала и тихо, ни на что не обращая вниманія, пошла по направленію къ морю.
Домъ, въ которомъ она жила съ Клавдіей, былъ занятъ управляющимъ и его семьей. Половина, на которой онъ жилъ, была довольно обширна, но низка. Въ концѣ дома возвышалась высокая башня, въ которой было нѣсколько большихъ комнатъ. Эти-то комнаты и были отведены для обѣихъ весталокъ. Кругомъ раскинулся лѣсъ, помнившій еще основаніе Рима. Онъ опускался внизъ и на много миль тянулся по берегу моря. Здѣсь-то и высадились когда-то выходцы изъ Трои, и Фавстула незамѣтно дошла до того самаго мѣста, гдѣ Эней и его храбрые спутники, по преданію, сошли на землю. Между деревьями съ моря доносился легкій вѣтерокъ, и здѣсь было сумрачно прохладно. Сосны, между которыми росли огромные каменные дубы съ темными блестящими листьями, благоухали.
Кто-то посовѣтовалъ императору Коммоду дышать здѣсь цѣлебнымъ воздухомъ лѣса, и онъ приказалъ построить для себя виллу въ самой глубинѣ лѣса. Но императоръ не пользовался любовью, и, можетъ быть, тѣ, кто далъ ему этотъ совѣтъ, не упускали изъ виду и болотъ, лихорадочныя испаренія которыхъ, словно привидѣнія, летали по зарямъ подъ всей округой. Объ этихъ болотахъ упоминалъ уже Виргилій. Фавстула и Клодія по ночамъ сами слышали кваканіе милліоновъ лягушекъ, населяющихъ эти болота. Недалеко отъ дома весталокъ стоялъ почти пустой Лаврентумъ. Луканъ прозвалъ его "Пустымъ городомъ" въ то время, когда еще были живы апостолы Петръ и Павелъ, т. е. за триста лѣтъ до того, какъ Фавстула явилась въ эти мѣста.
Пока она шла черезъ лѣсъ къ морскому берегу, лягушки молчали, но зато въ воздухѣ стоялъ гулъ отъ безчисленныхъ насѣкомыхъ, покрываемый рѣзкими, пронзительными криками цикадъ.
Фавстула дошла до конца лѣса, до того мѣста, гдѣ показался низкій пустынный берегъ. Дойдя до послѣдняго, она сѣла подъ его тѣнью, обернувшись лицомъ къ морю. На обширной водной поверхности не было видно ни одного паруса. Море у горизонта было сапфирно-голубое, ближе у берега опаловое. Еще ближе къ ней тянулась полоса зарослей, а сзади узкая коса мокраго песку.
Фавстула смотрѣла и любовалась. Ей было пріятно сидѣть здѣсь послѣ тѣснаго, шумнаго Рима. Но ея мысли какъ-то незамѣтно сплетались съ прошлымъ, и это ее раздражало. Она не могла отдѣлаться отъ воспохминаній о храмѣ Весты съ вышитой занавѣсью подъ дверью съ ея тремя Парками.
Почему эти Парки ткутъ нить, ея жизни и обрѣзаютъ ее своими ножницами? Что такое жизнь -- самая великая вещь, которую она знаетъ и о которой ей, однако, извѣстно такъ мало?
На берегу показался всадникъ. По мокрому песку онъ беззвучно ѣхалъ отъ Остіи. Ѣхалъ онъ тихо, видимо, ради прогулки, и былъ уже какъ разъ противъ того мѣста, гдѣ сидѣла Фавстула, прежде, чѣмъ она замѣтила его.
-- Фабіанъ!-- крикнула она.
Всадникъ сразу узналъ ее по голосу. Онъ слѣзъ съ лошади и, подведя ее къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла весталка, привязалъ къ дереву.
-- На этомъ мѣстѣ когда-то сошелъ на берегъ Эней,-- сказалъ онъ со смѣхохмъ, здороваясь съ ней.-- Можно подумать, что ты Лавинія, поджидающая героя.
-- Она не знала, что Эней явится сюда, а я не знала, что ты будешь тутъ проѣзжать. Что ты здѣсь дѣлаешь?
-- Моя стоянка за Остіей. А что ты тутъ дѣлаешь и почему сидишь одна на берегахъ Лаціума?
Фавстула разсказала ему все и прибавила:
-- Нельзя сказать, чтобы у тебя былъ довольный видъ. Я долго смотрѣла на тебя прежде, чѣмъ окликнуть.
-- Нѣтъ, ничего. Надѣюсь, что ты счастлива, хотя и не понимаю, какъ ты могла сдѣлаться весталкой, это какъ-то не вяжется съ представленіемъ о тебѣ.
Сама того не желая и не замѣчая, Фавстула открылась ему.
-- Все это ложь, и я не вѣрю въ Весту,-- закончила она, сталкивая ногой камень, который покатился на мокрый песокъ.
Злоба душила Фабіана, злоба противъ тѣхъ, кто заживо заточилъ ее въ эту закономъ установленную могилу.
-- Если ты не вѣришь въ боговъ,-- спросилъ онъ:-- то какъ можешь ты имъ поклоняться? Какъ могла ты принять обѣтъ?
-- Да я и не принимала никакого обѣта. Меня привели къ жертвеннику и, какъ я узнала потомъ, отецъ принялъ за меня обѣтъ. Онъ что-то пробормоталъ, и я стала весталкой, хотя согласія моего на то не было. Однако какъ стало жарко. Вѣтеръ совсѣмъ утихъ...
-- Это часто бываетъ къ вечеру,-- отвѣчалъ Фабіанъ, думая о томъ, что она ему сказала.
Его глаза блуждали по гладкой, словно намазанной масломъ поверхности моря. Фавстула откинула свое покрывало, и ея роскошные волосы упали ей на плечи. Но Фабіанъ не видѣлъ этого. Зато не укрылось это отъ другихъ глазъ: узкіе, глубоко всаженные глаза рабыни Тациты изъ-за низкихъ кустовъ терновника внимательно слѣдили за молодой весталкой.