Если это было дѣломъ рукъ Апроніана, то онъ хорошо выбралъ моментъ: циркъ опьянѣлъ уже отъ крови и готовъ былъ погрузиться въ нее еще глубже. Всѣ были возбуждены, никто ни о чемъ не спрашивалъ. Объявленіе было сдѣлано отъ имени закона, и никому не приходило въ голову спросить, законна ли эта казнь въ такомъ мѣстѣ. Разгорѣлся патріотизмъ, и даже тѣ, кому не было никакого дѣла до Весты, вдругъ воспламенились за Римъ, для котораго они во всю свою жизнь ничего не сдѣлали.
Не было даже извѣстно, къ какой религіи принадлежалъ осужденный, хотя тотъ фактъ, что онъ отказался почтить языческія знамена, указывалъ, что онъ не принадлежалъ къ числу поклонниковъ боговъ.
Едва ли одинъ человѣкъ изъ пятидесяти могъ разслышать то, о чемъ говорилъ глашатай. Тѣмъ не менѣе его слова передавались изъ устъ въ уста, и черезъ нѣсколько минутъ всѣ знали, что этого человѣка должны засѣчь до смерти за попытку совратить весталку. Неизвѣстно, откуда стало извѣстно и его родовое имя -- Ацилій Глабрій, и то, что осужденный -- центуріонъ императорскихъ легіоновъ.
Фавстула слышала, какъ прошептала это имя Лоллія. Почти въ то же время объ этомъ Тацита довольно громко сказала Клавдіи, которая, повидимому, знала все ранѣе. Она узнала плѣнника, пока Фавстула разговаривала съ своими родными и за дальностью разстоянія не могла различить центральную фигуру въ толпѣ.
Теперь Фавстула узнала его. Она не дрожала, но ей казалось, что тѣло ея уже умерло. Одной рукой, которая была бѣлѣе и холоднѣе мрамора, она впилась въ мраморную ручку своего сидѣнія, другая безпомощно лежала на колѣняхъ.
Прошелъ новый слухъ: говорили, что осужденный христіанинъ. Брань и проклятія сыпались на него потокомъ.
Съ осужденнаго сняли его военные доспѣхи, и палачи, вооружившись бичами, приготовились къ своему дѣлу. Она видѣла, какъ онъ перекрестился. Цѣлая буря ругательствъ понеслась со всѣхъ сторонъ при видѣ этого ненавистнаго знаменія.
-- Пусть онъ умретъ!-- кричали по всему цирку.
Уже нѣсколько часовъ Фавстула находилась въ какомъ-то особенно приподнятомъ настроеніи: ей казалось, что теперь-то она и должна принять какое-то важное рѣшеніе. Именно теперь. Если только... ея члены не откажутся ей повиноваться. Если только она найдетъ силы стать на ноги!
И она только крѣпче сжимала руками львиныя головы, которыми оканчивались ручки сѣдалища.
Клавдія не разъ уже посматривала на нее. Вдругъ она увидала, что Фавстула встаетъ съ кресла. Тщетно старается она удержать ее и заставить ее опуститься въ кресло.
-- Фавстула! Опомнись,-- шепчетъ она сдавленнымъ голосомъ, стараясь заслонить ее отъ Тациты.
Если бъ она знала, какъ легко было усадить ее обратно, какъ мало было силы въ этомъ онѣмѣвшемъ хрупкомъ тѣлѣ!
Блѣдная, какъ полотно, Фавстула встаетъ во весь ростъ и видитъ цѣлые ряды лицъ съ дьявольскимъ, кровожаднымъ выраженіемъ:
-- Я также христіанка!-- раздается ея слабый голосъ.
Даже тѣ, кто сидѣлъ близко отъ нея, едва могли слышать ея слова. И, однако, ихъ слышали. Императорскій помостъ выдавался до самой арены. Видѣть, что тамъ происходитъ, могли тысячи. Но никто, кромѣ весталокъ и ихъ ликторовъ, не слыхалъ словъ, сорвавшихся съ блѣдныхъ, дрожащихъ губъ Фавстулы. Циркъ ревѣлъ надъ тѣломъ послѣдняго изъ Ациліевъ Глабрісъ, павшаго жертвою мученичества.
-- Я тоже христіанка!-- проговорила опять Фавстула.
-- Не здѣсь, не здѣсь,-- закричала на нее Тацита.-- Клавдія, оттащи ее назадъ.
Въ этомъ, впрочемъ, не было и надобности. Тѣло Фавстулы было слабѣе ея духа. Едва Клавдія дотронулась до нея, она упала въ обморокъ. Никто не обратилъ на это вниманіе, ибо какъ разъ въ этотъ моментъ на аренѣ совершалось нѣчто такое, что приковало къ себѣ глаза всѣхъ.