Шеллеръ о секретаряхъ въ редакціяхъ.
Какъ соредакторъ трехъ журналовъ: "Русскаго Слова", "Дѣла" и "Живописнаго Обозрѣнія", Шеллеръ заслуживаетъ особенно теплой памяти. Разсказывая исторію своего дебюта въ "Современникѣ" и ссору въ его редакціи съ секретаремъ Головачевымъ, Шеллеръ всегда разражался гнѣвной филипикой противъ секретарей въ литературѣ. Его мнѣніе о нихъ было мною напечатано при жизни Александра Константиновича къ его 35-лѣтнему юбилею въ "Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" (10 октября 1898 г. No 278) и, какъ мнѣніе довольно отвѣтственное, я предварительно давалъ его на просмотръ Шеллеру. Я замѣтилъ ему, что въ лучшемъ смыслѣ секретари самовольничаютъ въ редакціяхъ, обращая послѣднія въ канцеляріи, а въ худшемъ они сами придуманы для того, чтобы редактору за ихъ спинами было безотвѣтственнѣе давать обѣщанія сотрудникамъ и съ легкимъ сердцемъ нарушать ихъ, иногда сваливая на секретарей неисполненіе обязательствъ, а, чаще разрѣшая послѣднимъ объясняться съ разгнѣваннымъ сотрудникомъ въ какихъ угодно выраженіяхъ по адресу редактора. Нигдѣ такъ не обезличенъ секретарь, какъ въ редакціи кулака -- издателя...
-- Между редакторомъ и сотрудникомъ не должно быть посредниковъ, отвѣтилъ Шеллеръ. Литераторы стараго типа сами гнушались поручать чтеніе рукописи секретарю или вести черезъ него объясненіе съ писателями. Нынѣ семейныя отношенія между сотрудникомъ и редакторомъ исчезаютъ. Въ каждой редакціи къ свѣдѣнію сотрудниковъ вывѣшено объявленіе: "входъ въ кабинетъ редактора постороннимъ лицамъ не дозволенъ", "покорнѣйше просятъ постороннихъ лицъ не входить"; а самый кабинетъ редактора замкнутъ изнутри цѣпочкой или охраняется лакеемъ... "Постороннія" лица -- это именно сотрудники, которые должны довольствоваться объясненіями господъ секретарей.
-- Безъ нихъ,-- говорятъ -- редактору не управиться одному. Говорятъ, что въ Европѣ они вездѣ существуютъ. Вы можете прожить въ Лондонѣ цѣлое лѣто и не добиться свиданія съ редакторомъ "Times'а". А у насъ,-- жаловался мнѣ одинъ редакторъ -- до сихъ поръ еще крѣпостной порядокъ. Редакторъ работаетъ иногда по 15 и 18 часовъ въ сутки, а затѣмъ уѣзжаетъ на 2--3 мѣсяца въ деревню на абсолютное ничего не-дѣланіе. Умѣлый секретарь -- сокровище при редакціи, но долженъ быть непремѣнно съ литературнымъ именемъ.
-- Однако,-- гдѣ же они такіе?-- восклицалъ Шеллеръ.-- Что же говорить о томъ, чего нѣтъ. Секретари наши -- обыкновенные, нужны для черной конторской работы. На ихъ попеченіи лежитъ храненіе и отсылка обратно рукописей и т. п. Но и то, какъ я возвращу рукопись черезъ секретаря, не видавъ самого автора и не поговоривъ съ нимъ? Да, можетъ быть, я возвращаю ему плохіе стихи, а въ разговорѣ съ нимъ онъ окажется отличнымъ критикомъ. Вѣдь было же такъ у Благосвѣтова съ Писаревымъ. Въ свою очередь, плохой критикъ окажется въ бесѣдѣ отличнымъ беллетристомъ... Вѣдь въ слогѣ сказывается человѣкъ... Редакторъ долженъ сейчасъ почувствовать, какого духа и размѣра его собесѣдникъ. Онъ долженъ удержать у себя нѣкоторыхъ, другихъ предостеречь отъ грѣха, отъ литературныхъ заблужденій, третьему разъяснить самого себя и заказать пробную статью... Вотъ живая роль редактора, и какъ же ее можно поручить какому-нибудь неопытному секретарю? Знаешь ли ты, что прекрасный бытоописательный романъ Е. Л. Маркова "Черноземныя поля" чуть не былъ возвращенъ обратно автору, такъ какъ показался слишкомъ толстымъ и скверно переписаннымъ секретарю редакціи "Дѣла", г. Битмиту. Слыхалъ ты такого цѣнителя словеснаго искусства?! {Впослѣдствіи этотъ Битмитъ самъ проникся прелестью "Черноземныхъ полей" и жилъ въ Зарайскомъ уѣздѣ, Рязанской губерніи, совершенно по-крестьянски во имя сліянія съ народомъ.}. А между тѣмъ, именно этотъ романъ создалъ, главнымъ образомъ, имя талантливому писателю. Вѣдь могло случиться и со мной, что секретарь вернулъ бы обратно романъ, даже нечитаннымъ, и я могъ отвернуться отъ литературы, къ которой меня тянуло. Я всегда съ удивленіемъ спрашиваю: неужели обязанность редактора заключается въ томъ только, чтобы вернуть или принять рукопись? Я видѣлъ и въ "Современникѣ" редакторовъ, и въ "Русскомъ Словѣ", которые умѣли создать сотрудника даже но неудавшейся рукописи послѣдняго. Вспомните, напримѣръ, дебютъ Писарева съ переводной вещью изъ нѣмецкихъ піитовъ у Благосвѣтлова. А все потому, что и Писаревъ, и я миновали секретарей и прямо попадали за оцѣнку литературныхъ лицъ. Когда ты самъ вступилъ въ литературу, съ кѣмъ тебѣ приходилось имѣть дѣло? Какого ты секретаря зналъ? Никакого... Ты прямо пошелъ къ Благосвѣтлову, Шелгунову, Шульгину, къ С. Н. Шубпискому и ко мнѣ. Ты былъ тогда безбородымъ юношей и, конечно, не представлялъ литературнаго интереса ни для кого изъ нихъ. Тѣмъ не менѣе, ты былъ принятъ каждымъ по семейному не только въ редакціонные дни, но за-просто къ вечернему чаю, если было о чемъ говорить съ редакторомъ. Вотъ какіе царили правы!
-- Да, это правда,-- произнесъ я...-- Теперь бы мнѣ не пришлось такъ счастливо войти въ литературную семью. Теперь подымается рѣчь о регулированіи отношеній редакторовъ и издателей къ сотрудникамъ законодательными мѣрами.
-- Да, теперь,-- возбужденно воскликнулъ Шеллеръ,-- все рѣже и рѣже можно имѣть разговоры съ редакторами, особенно, неудачнику-дебютанту. А тогда литература сближала людей, если можно было имъ вмѣстѣ думать, а при существующихъ секретаряхъ это невозможно... Теперь можно работать въ журналѣ и не знать даже въ лицо редактора-издателя. Вотъ какъ измѣнились отношенія между собою "братьевъ-писателей". Прежде Благосвѣтловъ, почти ничего не писавшій самъ, умѣлъ своими рѣчами и мѣткими замѣчаніями возбуждать сотрудниковъ и направлять ихъ. Онъ какъ бы бросалъ имъ темы, а они уже сами разрабатывали его мысли. И я, и Писаревъ значительно обязаны ему тѣмъ, что онъ былъ намъ доступенъ во всякую минуту. Правда, и тогда было въ литературѣ много такого, чего не должно бы быть... Мой дебютъ въ "Современникѣ" при секретарѣ Головачѣ, случайно разсерженномъ, одновременно съ моимъ посѣщеніемъ, визитомъ нѣкоего старичка-графомана, Квашнина-Самарина {Послѣдній носилъ въ "Современникъ" повѣсти, романы, стихи, басни, совершенно невозможныя для печати. Получая обратно рукописи, онъ настойчиво приставалъ къ секретарямъ редакціи: "Да какъ же вамъ надо, чтобы я писалъ?".}, могъ бы оттолкнутъ меня отъ литературы и сдѣлать меня врагомъ ея... Дурного было всегда много въ литературѣ, но было и хорошее... Это "хорошее" теперь все рѣже и рѣже встрѣчается.
Разсказывая о своемъ столкновеніи съ секретаремъ "Современника", А. К., нѣсколько смѣясь, часто вспоминалъ аналогичный эпизодъ, случившійся въ одной изъ редакцій съ заслуженнымъ профессоромъ Орестомъ Ѳедоровичемъ Миллеромъ.
-- Я,-- говорилъ Шеллеръ,-- положительно увѣренъ, что Ореста Ѳедоровича скоропостижно уморила одна изъ петербургскихъ редакторшъ... Орестъ Ѳедоровичъ принесъ ей статью обо мнѣ и редакторша наговорила ему кучу любезностей, принявъ рукопись не читая. Смѣшно было бы провѣрять извѣстнаго профессора въ умѣньи писать, въ надлежащемъ тонѣ, о русскихъ современныхъ писателяхъ! Статья Ореста Ѳедоровича обо мнѣ -- самая симпатичная изъ всѣхъ, какія я когда-либо читалъ о себѣ. И что же? Ждетъ онъ мѣсяцъ, другой -- статья не появляется въ журналѣ. Идетъ справится, и ему выноситъ въ общую комнату лакей свертокъ бумаги и замѣчаетъ: "не надо...".
-- Да, что же это,-- восклицалъ Орестъ Ѳедоровичъ на квартирѣ Шеллера:-- я не литераторъ, что ли, не профессоръ или ужъ такой дурной человѣкъ, что меня и правительство увольняетъ отъ службы, и въ редакціи со мной можно объясняться только черезъ лакеевъ? Вѣдь я не ничтожнѣе госпожи редакторши, а меня все-таки ни приняли и вернули рукопись черезъ лакея.
-- Можетъ быть, это былъ секретарь?-- спросилъ его кто-то изъ присутствующихъ.
-- А кто его знаетъ... Мнѣ показался лакей,-- гнѣвно отвѣтилъ О. Ѳ. Миллеръ.
-- Въ первый разъ въ жизни,-- говорилъ Шеллеръ,-- я видѣлъ Ореста Ѳедоровича сердитымъ и крайне взволнованнымъ. Онъ былъ тѣмъ болѣе удрученъ, что и въ другой редакціи въ Москвѣ вернули ему статью о Глѣбѣ Ивановичѣ Успенскомъ, безъ всякаго объясненія. Эти и другія литературныя и общественныя непріятности, конечно, сильно повліяли на почтеннаго профессора, который черезъ нѣкоторый промежутокъ времени, какъ извѣстно, внезапно почувствовалъ себя дурно на улицѣ и скончался. Ну, право, это его сгубили наши литературные нравы,-- продолжалъ Шеллеръ.-- Онъ былъ такъ огорченъ, между прочимъ, и тѣмъ, что его статья не была своевременно напечатана, въ 1888 году, что, помѣщая впослѣдствіи ее въ "Пантеонѣ Литературы" за 1889 годъ, онъ печатно заявилъ: "трудъ этотъ задуманъ былъ вслѣдъ за двадцатилѣтнимъ юбилеемъ нашего романиста, въ видѣ публичной лекціи. Прочтеніе этой лекціи не могло состояться (не разрѣшено). Перенесенный затѣмъ на бумагу, трудъ этотъ былъ принятъ редакціей одного толстого журнала, но, пролежавъ въ ней, возращенъ автору".
-- Сильно волновался у меня Орестъ Ѳедоровичъ и на его вопросъ: почему я самъ не печатаюсь въ нѣкоторыхъ почтенныхъ органахъ нашей журналистики -- я имѣлъ удовольствіе отвѣтить ему: а что, если понесешь рукопись, ее примутъ, но затѣмъ, когда она пролежитъ въ редакціи, мнѣ, старому литератору, возвратятъ ее даже безъ объясненій черезъ секретаря? А вѣдь въ наше время это можетъ случиться. Что, если даже напечатаютъ ее, но съ безсмысленными исправленіями тѣмъ же секретаремъ, безъ вѣдома автора, а на ваше замѣчаніе о безсмысленныхъ исправленіяхъ тотъ же секретарь цинически скажутъ: "Ничего! У нашей публики желудки крѣпкіе, все переваритъ и не замѣтить...". А вѣдь это бываетъ постоянно. Нѣтъ ужъ, Орестъ Ѳедоровичъ, я лучше посижу дома и, кто хочетъ, пусть самъ пріѣзжаетъ ко мнѣ и проситъ моего участія въ журналѣ; а съ секретарями я не люблю разговаривать о литературѣ. Появленіе ихъ въ литературѣ -- признакъ упадка и коммерческаго ея характера. Мы, старые литераторы, привыкли считать свою профессію свободной отъ условій рынка и дорожимъ приходящимъ сотрудникомъ: стараемся его пріохотить къ литературѣ, выработать изъ него постояннаго участника въ журналѣ и угадать, даже по массѣ неудавшихся рукописей и личныхъ объясненій съ авторами, кто изъ нихъ -- литературнаго темперамента и съ кѣмъ можно впослѣдствіи вмѣстѣ работать...
Такимъ типомъ желаемаго редактора,-- замѣчу я съ своей стороны:-- былъ и А. К. Шеллеръ для значительнаго числа нынѣ пишущей братіи, начавшей свою дѣятельность въ "Русскомъ Словѣ", "Дѣлѣ" и "Живописномъ Обозрѣніи" подъ его руководствомъ.