I.
Бѣдный Амброджіо былъ какъ на иголкахъ. Ужь цѣлый часъ этотъ проклятый синьоръ Чилекка гулялъ по комнатамъ, съ зубочисткой во рту, корча рожу, чтобъ удержать стеклышко въ своемъ лукавомъ глазу, и не обращая никакого вниманія на графа Козимо.
И какъ будто нарочно онъ это дѣлалъ; всякій разъ, проходя гостинную, гдѣ хозяинъ дома сидѣлъ у стола, облокотясь и зажавъ голову руками, -- вмѣсто того, чтобъ ступать на цыпочкахъ, двигаться какъ тѣнь, стушевываться (Амброджіо училъ этому собственнымъ примѣромъ), синьоръ Чилекка стучалъ каблуками, созерцалъ себя передъ зеркаломъ и громогласно (не перечесть въ который разъ) спрашивалъ у Амброджіо:
-- Точно французское?
И постукивалъ ногтемъ по стеклу.
Амброджіо кивалъ головою и взглядывалъ на дверь, надѣясь, что онъ, наконецъ, рѣшится пойти за нимъ въ другую комнату.
-- Не попорчено,-- продолжалъ синьоръ Чилекка, осмотрѣвъ зеркало со всѣхъ сторонъ и крѣпко постучавъ въ разныхъ мѣстахъ.-- Вы его держали на хорошемъ свѣту, хорошо сохранили... Надо отдать справедливость. Но рама прелестная. Нынче въ модѣ: просто... А это настоящій саксонскій фарфоръ?
Амброджіо рѣшился отойти отъ притолки и приблизиться къ своему собесѣднику, намѣреваясь напомнить ему объ уваженіи къ несчастію грознымъ взглядомъ, а то и кулакомъ въ бокъ. Но грознаго взгляда синьоръ Чилекка не замѣтилъ, а кулака не получилъ.
-- Точно саксонскій?
-- Такъ точно; вотъ клеймо,-- отвѣчалъ Амброджіо, оглядываясь на неподвижнаго графа Козимо.
-- Скрещенныя шпаги... Ну, да что-жь? И во Франціи, и вездѣ поддѣлываютъ, и въ полцѣны... и со шпагами. Умный фабрикантъ за такими пустяками не остановится.
Не получивъ отвѣта, синьоръ Чилекка умолкъ, поставилъ на мѣсто дорогую вазу, выронилъ свой монокль и послѣ многихъ стараній вставилъ его опять въ правый глазъ, прищурился обоими, вглядывался и, наконецъ, сказалъ громко, будто пришла внезапно шаловливая идея:
-- Поторгуемся, синьоръ Козимо!
-- Да, да,-- поспѣшилъ отвѣчать Амброджіо, издали готовя кулакъ, все не достигавшій своей цѣли -- боковъ собесѣдника. Я затѣмъ и здѣсь; давайте торговаться, оставьте только графа въ покоѣ.
-- Бѣдненькій!-- сказалъ синьоръ Чилекка, едва понизивъ голосъ, чѣмъ желалъ ясно показать, что, когда слѣдуетъ, умѣетъ творить дѣла милосердія.-- Бѣдненькій! Должно быть, горе большое. Не испыталъ самъ, но воображаю, воображаю. Синьоръ Амброджіо... Такъ вы сказали, что вамъ поручено? Такъ давайте торговаться. Люди на свѣтѣ родятся...
Синьоръ Чилекка не договорилъ: его монокль выскочилъ и ему пришлось съ нимъ справляться.
-- Люди на свѣтъ родятся для торга,-- досказалъ Амбродаіо.
Возясь съ моноклемъ, синьоръ Чилекка сдѣлалъ жестъ не то отрицанія, не то согласія.
-- Двадцать восемъ тысячъ лиръ,-- проговорилъ онъ.
Амброджіо съ достоинствомъ укротилъ молнію своего взгляда, зажмурился, но слегка поднялъ голову.
-- Тридцать. А если сказано: "тридцать тысячъ лиръ" -- должно быть тридцать. А нѣтъ, такъ нѣтъ ничего.
Открывъ глаза, Амброджіо очень удивился: собесѣдникъ наклонился и осматривалъ ножки стола, не обращая ни на что больше вниманія.
Послышался легкій шорохъ. Графъ Козимо отнялъ руки отъ лица и улыбнулся; растворилась дверь, закрытая портьерой, и появилась молодая особа, бѣленькая, нѣжная, какъ будуарная игрушка. Она улыбалась, ея глазки сіяли; ея движенія напоминали балованнаго ребенка, хотя сквозь ея развязность проглядывало безпокойство.
Графъ Козимо всталъ. Не глядя на него, молодая женщина заговорила слегка дрожащимъ голосомъ:
-- Маменька... Ахъ, синьоръ Амброджіо, здравствуйте!
Она съ любопытствомъ посмотрѣла на синьора Чилекка, почти спрятавшагося подъ столъ, который онъ осматривалъ.
-- Что же маменька?...
-- Да! Маменька проситъ, чтобъ ты прислалъ ей пятьдесятъ лиръ. Она купила алый бархатный беретъ; онъ, въ самомъ дѣлѣ, идетъ къ ея сѣдымъ волосамъ.
Глядя по сторонамъ, молодая особа не замѣтила блѣдности мужа. Онъ вынулъ изъ бумажника банковый билетъ и, улыбаясь, подалъ его милой просительницѣ.
-- Знаешь,-- сказала она, взявъ билетъ,-- это не покупка, а милостыня... Какъ ваше здоровье сегодня, синьоръ Амброджіо?
-- Хорошо, какъ всегда, графиня Беатриче; а ваше?
-- О, прекрасно, благодарю васъ, -- отвѣчала она и опять обратилась къ мужу.-- Что-жь сказать маменькѣ?
-- Поцѣлуй ее за меня.
Беатриче не уходила. Бозимо смотрѣлъ, не понимая.
-- Какъ же я передамъ ей поцѣлуй, котораго сама не получила?-- спросила она лукаво.
Мужъ оглянулся на синьора Чилекка; тотъ, занятый своимъ, казалось, ничего не видѣлъ. Козимо взялъ обѣими руками бѣлокурую головку жены и тихонько поцѣловалъ ее въ лобъ.
Дверь затворилась, хорошенькая женщина исчезла, и Козимо опять упалъ въ кресла, закрывая лицо руками.
Амброджіо громко вздохнулъ. Настало молчаніе.
-- Къ этой японской вазѣ не достаетъ пары, -- заговорилъ Чилекка.
Амброджіо вперилъ въ него огненный взоръ, но синьоръ Чніекка повторилъ:
-- Къ этой японской вазѣ не достаетъ пары.
-- Въ концѣ-концовъ, -- сказалъ Амброджіо,-- сладится что-нибудь или не сладится?
-- Я пришелъ затѣмъ, чтобы сладить,-- возразилъ со вздохомъ Чилекка,-- но сейчасъ заплатить моими чистыми деньгами и цѣлый мѣсяцъ, а, можетъ быть, и больше, не получать моихъ вещей -- условіе для меня тяжелое.
Если бы не присутствіе синьора графа, добрѣйшій Амброджіо взбѣсился бы за эти мои. Онъ удовлетворился возраженіемъ, во имя справедливости и грамматики:
-- Пока вы не заплатили -- вещи не ваши, а когда заплатите деньги, будутъ не ваши... Я вамъ не говорилъ ждать мѣсяцъ или два. Ждите сколько будетъ нужно. И хоть бы пришлось ждать десятокъ лѣтъ: за такую цѣну покупка, все-таки, выгодная.
Монокль синьоръ Чилекка не остался равнодушенъ къ такой угрозѣ; онъ упалъ, разъ, упалъ другой и вообще не держался на мѣстѣ, но быстрая, заботливая рука его укрѣпила.
-- Десять лѣтъ!-- вскричалъ синьоръ Чилекка въ забавномъ ужасѣ.-- Что за злая шутка, синьоръ Амброджіо! Десять лѣтъ! Такъ она здоровѣе меня, эта барыня?
Амброджіо понялъ, что прегрѣшилъ отъ избытка усердія; стараясь какъ-нибудь поправитъ свою оплошность, онъ схватить Чилекка за руку, увлекъ къ окну и зашепталъ:
-- Вамъ не придется ждать... Двое сутокъ назадъ быль еще ударъ...
-- Ударъ... то-есть припадокъ?
-- Да... легкій ударъ... Докторъ говоритъ, что чѣмъ меньше ожидаемъ...
Амброджіо даже въ потъ бросило.
-- Ну, да, припадки...-- говорилъ, не убѣждаясь, Чилекка,-- да, бываютъ, часто бываютъ. Я знавалъ такихъ, которые при этомъ упрямятся, живущи!
У Амброджіо, видимо, было убѣдительное возраженіе, но высказать его было больно.
-- Повторяю вамъ синьора Вероника можетъ кончить вдругъ, неожиданно. Я ничего больше не могу сказать. Подумайте, разсчитывайте сами....
Чилекка былъ непреклоненъ.
-- Понялъ я, но можетъ выдти и иначе... Столько бывало больныхъ, которые надували!... Что намъ спѣшить дѣлами зря? Вотъ, поговорю съ ея докторомъ и, можетъ быть, рѣшусь рискнуть моими деньгами... Двадцать восемь тысячъ лиръ -- это, вѣдь, состояніе! Войдите въ мою шкуру, синьоръ Амброджіо. Справедливость прежде всего!
Его бѣдный противникъ вдругъ нашелъ въ себѣ силу и выговорилъ сразу:
-- Извольте, синьоръ, я вхожу въ вашу шкуру, извольте. Я за тридцать тысячъ лиръ (монокль падаетъ) получаю множество драгоцѣнныхъ вещей, стоющихъ мало сказать вдвое. Я знаю, что деньги долженъ уплатить сейчасъ, а вещи получу только послѣ несчастья, котораго можно ждать съ минуты на минуту. Я раздумываю, колеблюсь, потому что, натурально, тридцать тысячъ (монокль снова падаетъ) -- это состояніе! Но покуда я такъ оттягиваю, эта особа умираетъ; графу нѣтъ больше надобности заключать разорительной сдѣлки и... если я пожелаю имѣть драгоцѣнности, которыя такъ мнѣ нравятся, то, пожалуй, могу пріобрѣсти ихъ за шестьдесятъ тысячъ и даже подороже!
Синьоръ Чилекка былъ, когда нужно, мыслитель; онъ понялъ глубину этихъ соображеній и сомнѣнія его разсѣялись.
-- Нельзя не уступить вамъ,-- отвѣтилъ онъ, улыбаясь,-- вы меня прижали. Такъ и рѣшимъ: двадцать восемь тысячъ, по контракту, съ этой минуты (какъ разъ, ровно 11 часовъ!) до одинадцати утра, втораго будущаго марта, и вещи принадлежатъ мнѣ... Вы свидѣтель, синьоръ Амброджіо.
Амброджіо качалъ головою.
-- И не откажите мнѣ въ правѣ видѣть больную; это непремѣнное условіе.
-- Невозможно!
-- Не говорите этого, милѣйшій синьоръ Амброджіо. Почему невозможно? Что-жь мнѣ, дѣйствовать слѣпо? Прежде всего, справедливость! Полагаюсь на васъ и на графа, что синьора Вероника больна; вы такъ говорите. Но кто любитъ, тотъ и слишкомъ труситъ; вы можете ошибиться...
Амброджіо задумался. Покупщикъ былъ, пожалуй, въ своемъ правѣ... Какъ быть?... Ахъ, идея!...
Онъ подхватилъ подъ руку синьора Чилекка, отвелъ его подальше и пошепталъ ему на ухо.
Возимо поднялъ голову и оглянулся съ безпокойствомъ. Чилекка и Амброджіо шли къ двери, въ которую ушла молодая женщина. Козимо всталъ, подошелъ въ Амброджіо и положилъ ему руку на плечо.
-- Синьоръ... графъ...-- заговорилъ тотъ, понимая безмолвный вопросъ молодаго господина.-- Онъ хочетъ видѣть ее... Ничего, не бѣда: мы скажемъ, что докторъ... Графиня его не знаетъ.
-- Беатриче сейчасъ его видѣла,-- безпокойно возразилъ Козимо, и на его блѣдномъ лицѣ мелькнула горькая улыбка.-- Беатриче ничего не пойметъ!-- прибавилъ онъ про себя.
Амброджіо слегка постучался въ дверь.
-- Войдите,-- отвѣчалъ голосокъ оттуда.
Портьера тихо распахнулась. Они трое вошли въ огромную спальню.
-- Предупреждаю и прошу,-- сказалъ Амброджіо на ухо Чилекка, который не зналъ, какой ужимкой удержать прочнѣе свой монокль,-- пощупайте ей пульсъ и больше ничего, ни слова!