Лиса цѣлый часъ ждалъ и сильно безпокоился; конечно, онъ принесъ вѣсти о Джіорджіо. Сильвіо хотѣлось скорѣе бѣжать къ нему, но благоразуміе требовало другаго. Надо прежде поздороваться съ дамами и удалить любопытныхъ.
Устроить послѣднее было трудно, но профессоръ справился съ этимъ. Онъ услалъ Пантамо и Чеккино въ два разные конца города за какими-то пустяками, оставивъ Джіованни въ кухнѣ за очагомъ, а Амборджіо и Аннету въ столовой за приготовленіями къ ужину. Пожимая руку графини, Сильвіо, какъ и ожидалъ этого, прочелъ въ ея глазахъ, что она все знаетъ. Дѣвочка смотрѣло на Сильвіо невинно и восторженно, тѣмъ взглядомъ, отъ которыхъ (по мнѣнію Сильвіо и другихъ) вспыхиваютъ любовные пожары. Онъ извинился, что оставитъ ихъ на минуту, и поспѣшилъ къ себѣ.
Но на порогѣ онъ остановился. Неужели тамъ этотъ страшный человѣкъ, чья голова уже двѣнадцать лѣтъ какъ оцѣнена?
Сильвіо еще сомнѣвался и, прежде чѣмъ взялся за ключъ, посмотрѣлъ въ замочную щель, точно ли человѣкъ, который позволилъ себя запереть, отдавъ себя въ руки незнакомца, былъ Лиса?
-- Онъ!
Онъ стоялъ у стола, на который положилъ изорванную книжку, смотрѣлъ на дверь и держалъ въ рукѣ пистолетъ.
-- Другъ!-- сказалъ за дверью Сильвіо, затѣмъ отворилъ ее и подалъ руку другу своего дѣтства.
-- Ты не перемѣнился, -- сказалъ бандитъ, держа за руку Сильвіо.-- Я слышалъ, ты начитался книжекъ и тебя, сдѣлали профессоромъ. Узналъ я и порадовался. Но знай, что найти тебя такимъ же, какимъ ты былъ прежде, мнѣ еще пріятнѣе.
Сильвіо не находилъ словъ. Онъ смотрѣлъ на старина, отыскивая въ этомъ исхудаломъ лицѣ, скрытомъ на сѣдой, косматой бородою, черты знаменитаго бандита, на которымъ двѣнадцать лѣтъ охотилась юстиція.
-- Что смотришь?-- угадывая его мысль сказалъ бандитъ. Ты смотришь и думаешь: "вотъ онъ, страшный человѣкъ!"
-- Нѣтъ,-- сказалъ, смѣясь, Сильвіо.
-- Но слушай... тебѣ это сказать можно: не страшный человѣкъ, а за свою свободу стою. Ты можешь, не стыдясь пожать мнѣ руку: зла она не сдѣлала, развѣ по необходимости. Если юстиція до сихъ поръ меня не схватила, то не потому только, что я -- старая Лиса, какъ меня кличутъ, а потому, что я малъ, а Сардинія наша велика. Къ тому же, если человѣкъ захочетъ, то всегда можетъ умереть свободнымъ. Какъ Богъ святъ, живаго меня не возьмутъ. Еслибъ сейчасъ, вмѣсто тебя, вошелъ полицейскій, я бы пустилъ себѣ пулю въ лобъ -- кончено... Только поплакали бы обо мнѣ,-- прибавилъ онъ, какъ будто смотря передъ собою на чье-то милое лицо.-- Ты знаешь зачѣмъ я пришелъ?-- спросилъ онъ вдругъ рѣзко.
-- Мой братъ...
-- Въ надежномъ мѣстѣ. Только двинуться не можетъ; онъ болѣнъ.
-- Болѣнъ?
-- Немножко. Сердце у него пухнетъ, ну, и больно; да ничего, выздоровѣетъ. Женщину я одну знаю: отъ всего лечитъ. Разъ попала мнѣ пуля въ бокъ. Я -- къ кумѣ Петрониллѣ. Она дала мнѣ стаканчикъ воды, и вся боль прошла. Пуля который годъ все во мнѣ туда-сюда катается... Братъ выздоровѣетъ, не сомнѣвайся. Ему ужь повѣсили на шею ладонку отъ Санъ Франческо. А я схожу къ Петрониллѣ да снесу ей волосы Джіорджіо.
-- Гдѣ онъ?
-- Въ стаццо у друга, въ Галлурѣ. Постель у него хорошая; гора Лимбара тутъ и есть, на глазахъ; воздухъ, вода, все славное. Дѣвушка одна бѣдная ходитъ за нимъ, какъ за братомъ. Не сомнѣвайся, выздорѣетъ. Найдемъ, какую траву ему нужно.
-- Но что же онъ?-- спрашивалъ Сильвіо.-- Что говоритъ? Что съ нимъ было по возвращеніи? Какъ мы тутъ мучились что онъ не являлся... Разсказывай все.
Лиса взялъ руку профессора и началъ, будто небрежно, но съ снисходительной улыбкой:
-- Надо тебѣ знать, что я выучился читать.
-- Въ самомъ дѣлѣ?
-- Я всегда говорю правду. Старый Лиса еще никого не обманывалъ, кромѣ шпіоновъ юстиц іи, и то если не удавалось, избавиться отъ нихъ другимъ манеромъ... И такъ, любезный мой, я выучился читать. Не похвалюсь: всего писаннаго я не знаю, а вотъ буквы напечатаныя и писаніе твоего брата я разбираю. Для того я и учился и, какъ видишь, все учусь.
Онъ взялъ изорванную книжку и показалъ ее Сильвіо; это была азбука. На первой страницѣ было некрасиво написано: "Анджела Бони".
-- Это первая книжка твоей племянницы, -- продолжалъ бандитъ.-- Ей было шесть лѣтъ и она ее всю умѣла прочесть, и писать умѣла. Это она сама написала. Знаешь, какъ она мнѣ досталась? Чрезъ одного твоего работника, который былъ у тебя въ Кастельсардо. Я за это рожокъ пороха ему далъ... Есть въ Темпіо бѣдная дѣвушка; юстиція у нея отца убила: былъ тамъ, какъ и я, бандитъ. Дѣвушка теперь учительницей въ школѣ; я къ ней разъ пошелъ и говорю: "Отецъ твой былъ честный человѣкъ и умеръ свободнымъ; я его зналъ и любилъ. За мою любовь къ нему выучи меня всему, что въ этой книжкѣ написано".
И выучила, бѣдняжка. То я къ ней въ домъ ходилъ, то она со мною въ горы: не боялась меня. Когда Джіорджіо присылалъ письмо, она мнѣ читала, покуда я самъ не выучился... Марія-Антонія хороша, какъ не знаю что, и замужъ не захотѣла. Ее тамъ, въ Темпіо, уважали, а много было хорошей молодежи, изъ хорошихъ семей. Только, недавно, приходитъ она ко мнѣ въ горы и говоритъ: "Ты мнѣ за втораго отца. Уведи меня. Не могу больше воротиться въ Темпіо" -- "Что ты, несчастная, тамъ надѣлала?" -- "Сама не знаю. Одинъ малый хотѣлъ меня поцѣловать, а я его поранила; кровь его видѣла. Уведи меня, батюшка мой, а то меня схватятъ, скажутъ, что нечего было другаго отъ меня и ждать, потому -- я дочь бандита..." Отвелъ я ее въ стаццо, и она счастлива, стережетъ овецъ, читаетъ, пишетъ; тамъ я у нея въ недѣлю выучился больше, чѣмъ за все прежнее время. Но мнѣ нельзя долго оставаться въ одномъ мѣстѣ; судьба моя такая.
-- Такъ Марія-Антонія?...-- спросилъ Сильвіо.
-- Ну, да, Марія-Антонія за твоимъ братомъ ходитъ, книжки ему читаетъ, чтобъ крѣпче спалъ... Но мы не о томъ заговорили... О чемъ., бишь, мы говорили?... Да! Твой братъ мнѣ писалъ и, притомъ, иногда довольно длинно. Говорилъ все, что ему въ голову приходило, о васъ спрашивалъ. Если у меня о васъ вѣстей не было, я выдумывалъ, чтобъ его утѣшить. И бился я съ нимъ, уговаривалъ его: онъ обвинялъ себя въ моей участи, будто по его винѣ я сдѣлался бандитомъ, и грозилъ, что вернется и выдастъ самъ себя, чтобъ меня выгородить. Наконецъ, я убѣдилъ его, что это будетъ совсѣмъ напрасно, что послѣ того дѣла въ Кастельсардо, въ которомъ, оба мы, и братъ твой, и я,-- вотъ, какъ Богъ святъ!-- чисты, какъ вода въ Монте-Лимбара,-- что ужь послѣ того дѣла случилась со мной еще бѣда: искалѣчилъ я одного сторожа да шпіона отправилъ на тотъ свѣтъ. Увѣряю тебя, я совсѣмъ не того хотѣлъ: я хотѣлъ искалѣчить шпіона, чтобъ онъ живъ былъ, въ примѣръ другимъ, а убить сторожа, которому, я увѣренъ, это было бы пріятнѣе: малый былъ хорошій... Ну, сбился я опять!... Что я говорилъ?
-- Что Джіорджіо...
-- Да, что Джіорджіо хотѣлъ воротиться и выдать себя. Пишетъ мнѣ: "Правда на свѣтъ выйдетъ, а судьи -- люди".-- "Да, я говорю, судьи -- человѣки, а правда -- у Бога. Живы родные того, покойника, а свидѣтели, что насъ съ тобой обвиняли, и теперь обвинять станутъ". Послушался онъ меня и ушелъ жить въ Африку. Недавно написалъ мнѣ, что передъ смертью хочетъ видѣть дочь, и увѣдомилъ, когда пріѣдетъ; я пошелъ его встрѣчать на берегъ. Исхудалъ онъ; борода большая, черная. Онъ меня прежде узналъ, чѣмъ я его. Мы съ нимъ пошли пѣшкомъ. Силенъ казался, бѣдняга, ничего; только проходимъ мимо вашего дома, вдругъ у него сердце раздулось такъ, что онъ даже къ стѣнѣ прислонился, а то бы упалъ. Какъ мы дошли до лѣсу, ужь я и не знаю. Я тамъ привязалъ Мавра, мою черную лошадку. Ждемъ, когда солнце зайдетъ. Брату твоему совсѣмъ плохо, держаться на лошади не можетъ... Да, вѣдь, на то есть Лиса... Беру его въ себѣ на сѣдло, ухватился онъ за меня, а Мавръ мчитъ насъ всю ночь. Пріѣхали въ надежное мѣсто. Мавръ мой захромалъ, потерялъ подкову, а у брата горячка...
-- А потомъ?-- спросилъ Сильвіо.
-- Все еще хвораетъ.
-- Потомъ-то что?
-- Да! Потомъ-то?... А, а! Всякую недѣлю пастухъ ходилъ въ Сассари узнавать, нѣтъ ли письма на почтѣ; наконецъ, твое пришло, слава Богу! Онъ будто поздоровѣлъ, считалъ дни, когда вы пріѣдете, и все боялся умереть, не дождавшись. А ужь какъ узналъ, что вы въ Сассари, хотѣлъ съ постели вскочить, къ вамъ бѣжать, бѣдняга, да болѣзнь помѣшала. Клянусь тебѣ, я бы его пустилъ; силъ бы не было его удержать...
-- Вы когда о насъ узнали?-- спросилъ Сильвіо.
-- Онъ-то ужь съ недѣлю, а я только третьяго дня. Мнѣ шепнули, чтобъ я на нѣсколько дней уходилъ изъ стаццо. Друзья уже знаютъ, что отвѣчать, если спросятъ объѣздчики.
-- А если за нимъ они наѣдутъ?
-- За нимъ не пожалуютъ; юстиція про него забыла. Да никто и не знаетъ, что онъ воротился на островъ; пастухи знаютъ его подъ именемъ Эфизіо Пачисъ; одной Маріи-Антоніи все извѣстно.
Сильвіо подумалъ, что сама Марія-Антонія скрывается въ стаццо отъ юстиціи. Лиса угадалъ его мысль и засмѣялся.
-- Объѣздчикамъ до Маріи-Антоніи дѣла нѣтъ,-- сказалъ онъ.-- Молодецъ, котораго она проколола ножницами въ руку, не жаловался юстиціи, вылечился дома и пуще прежняго желаетъ цѣловать мою дочку. Славный малый! Землица у него, домикъ свой; зовутъ его Чичито-Скано; надняхъ онъ придетъ въ стаццо мириться...
Онъ остановился и печально прибавилъ:
-- Ну, и Марія-Антонія воротится въ Темпіо, и бандитъ опять останется одинъ... Впрочемъ, къ чорту черныя мысли! Надо придумать, какъ повести дѣвочку къ отцу, а тамъ я и уйду; отсюда до Логу-Ленто больше получаса хорошей ходьбы, а завтра чѣмъ свѣтъ мнѣ опять надо въ путь, въ стаццо... Гдѣ Анджела? Можно ее видѣть?
-- Надо предупредить Козимо,-- сказалъ тихо Сильвіо.
Въ нѣсколькихъ словахъ онъ объяснилъ ему положеніе дѣла. Когда Сильвіо сказалъ, что дѣвочка ничего не знаетъ объ участи своего отца, что для ея спокойствія считали нужнымъ все скрывать отъ нея, по крайней мѣрѣ, до той поры, когда она, съ годами, лучше пойметъ жизнь, старый бандитъ вытянулъ губы, но не сказалъ ни слова.
Сильвіо задумался.
-- Оставайся ужинать съ нами,-- сказалъ онъ вдругъ.-- Я скажу, что ты...
-- Эфизіо Пачисъ. Это имя уже не разъ служило и еще можетъ послужить.
-- Останься ужинать,-- настаивалъ профессоръ.
-- Благодарю, Мавръ меня ждетъ.
-- Какой Мавръ?
-- Я-жь тебѣ сказалъ -- мои лошадь. Я привязалъ ее и оливковомъ лѣсу, на Логу-Ленто... Правда, веревка длинна, трава тамъ есть, а Бригадиръ ему для компаніи...
-- Какой Бригадиръ?
-- Моя сабака.
-- Оставайся ужинать,-- еще разъ повторилъ Сильвіо.
-- А почему-жъ бы и не ужинать?-- весело вскричалъ бандитъ.-- Не искушай! Я, пожалуй, останусь.
-- Такъ дѣло рѣшенное?
-- Никто не знаетъ кто я?
-- Кромѣ слугъ, всѣ знаютъ,-- отвѣчалъ, смѣясь, Сильвіо.
-- Я дѣвочку напугаю.
-- И дѣвочка ничего не знаетъ.
Бандитъ еще колебался. Искушеніе было великое, заманчивое -- сидѣть за накрытымъ столомъ, ужинать въ ярко-освѣщенной залѣ, противъ прекрасной синьоры, за разговорами, за виномъ позабыть собственную нищету... Сильвіо понялъ это изъ его взгляда, взялъ его подъ руку и сказалъ рѣшительно:
-- Ну, кончено! Ты остаешься.
-- Еще не кончено,-- возразилъ, краснѣя, Лиса.
-- Такъ скорѣе рѣшай! Остаешься?
-- Какъ Богъ святъ, остаюсь! Только, погоди, дай мнѣ собрать мой багажъ... Вѣдь, кто знаетъ...
Онъ захватилъ пистолетъ и азбуку, остававшіеся на столѣ сунулъ ихъ въ карманъ и пошелъ за Сильвіо.
Проходя корридоромъ въ столовую, откуда изъ стеклянной двери лился веселый свѣтъ, "страшный человѣкъ" ступалъ осторожно, будто сконфуженный ребенокъ, но онъ тотчасъ же оправился, какъ только вошелъ въ освѣщенную залу; затѣмъ онъ остановился на порогѣ, снялъ колпакъ и сказалъ съ достоинствомъ:
-- Желаю всѣмъ здоровья и радости!
Казимо подошелъ къ бандиту и пожалъ протянутую имъ руку.
-- Онъ ужинаетъ съ нами, -- сказалъ Сильвіо.-- Еще приборъ,-- приказалъ онъ субреткѣ.
Лиса, между тѣмъ, подалъ руку Беатриче, и такъ какъ она уже знала сардинскій обычай, то сейчасъ же пожала ее.
-- Добро пожаловать гостю!
-- Радъ видѣть хозяйку!-- отвѣчалъ бандитъ, глядя ей въ глаза.-- А гдѣ же дѣвочка?
Анджела пряталась въ тѣни, въ углубленіи окна, и, услышавъ, что говорятъ о ней, спрятала что-то въ карманъ.
-- Анджела!-- сказалъ Лиса.
Его голосъ дрогнулъ. Анджела подошла, поднявъ голову, хорошенькая, смѣлая, и подала руку бандиту.
-- Добро пожаловать!-- сказала и она.
Она смотрѣла "совсѣмъ дамочкой".
-- Радъ видѣть!-- повторилъ бандитъ.-- Который ей годъ?-- обратился онъ къ Сильвіо.
Анджела отвѣтила сама:
-- Почти тринадцать..
-- Да... да, тебѣ почти тринадцать. А меня не помнишь?
Анджелѣ не нравилось, что ей говорили ты, но она покорялась. Въ Сардиніи, кажется, всѣ сговорились задѣвать ея самолюбіе: всѣ говорили съ ней такъ странно, нецеремонно.
-- Постойте,-- сказала она,-- кажется, помню; но я была маленькая...
-- На рукахъ тебя носилъ, на спинѣ носилъ,-- продолжалъ Лиса, едва выговаривая слова и не сводя глазъ съ личика дѣвочки, напоминавшаго далекій образъ другой женщины.-- Я почему на тебя гляжу? Точно передо мною твоя мать... Скажи, не хочешь ли меня поцѣловать?
-- Почему же не поцѣловать?-- отвѣчала Анджела и чмокнула его въ бородатое лицо.
-- Это не мнѣ!-- вырвалось у бандита.-- Нѣтъ, теперь ты поцѣлуй меня... У меня дѣтей нѣтъ и меня всѣ ребята цѣлуютъ.
-- Я еще поцѣлую, но я не ребенокъ,-- возразила Анджела.
-- Правда твоя, ты не ребенокъ,-- повторилъ бандитъ, продолжая глядѣть на нее.
Лиса больше не смущался.
Стоило ему разговориться, и онъ легко находилъ и разсказы, и шутки. Онъ зналъ всю Галлуру, всю Англону, всю армію пѣшихъ и конныхъ карабинеровъ. Беатриче въ первый разъ видѣла человѣка такого склада и вызывала его на откровенность, поддерживая въ себѣ новое, пріятное волненіе. Продолжая выдавать себя за Эфизіо Пачисъ, бандитъ разсказывалъ собственную жизнь; внимательность женщины льстила ему. Разъ онъ назвалъ даже свое настоящее имя.
-- Лиса!-- вскричала Беатриче.-- А вы знаете Лису?
-- Немножко,-- отвѣчалъ, улыбаясь, бандитъ.
-- Каковъ онъ? Разскажите о немъ,-- сказала графиня.
-- Лиса,-- продолжалъ бандитъ, -- вотъ такой, какъ я: маленькій, худой, сморщенный. И ничуть не страшенъ. Зла никогда никому не сдѣлалъ, только защищается. Хорошенькихъ женщинъ онъ любитъ. Если бы карабинеры оставили его въ покоѣ, онъ, старикъ, вотъ съ такой сѣдою бородой, какъ моя, въ капуцины бы не пошелъ, а взялъ бы за себя замужъ дѣвку красивую, но глупенькую...
-- Почему же глупенькую?
-- Красавицѣ идти за свободнаго, на что тутъ умъ?... Что-жь? Развѣ не правда?
-- Правда!-- вскричала, смѣясь, Беатриче.
-- Правда!-- подтвердилъ Козимо.
Сильвіо промолчалъ; Анджела, не сводя глазъ съ бандита, не поняла ничего.
Ужинъ былъ веселъ. За десертомъ подали верначчіа, но бандитъ только обмочилъ усы, снялъ колпакъ и, обращаясь къ хозяйкѣ съ деревенской учтивостью, достойной пастушескихъ временъ, началъ стихи, по-сардински:
Nadu m'ana cosas mannas...
Всѣ захлопали импровизатору. Онъ растерялся.
-- Дальше, дальше!-- кричала Беатриче.-- Я ничего не понимаю, но мнѣ очень нравится. Дальше, синьоръ Эфизіо!
"Синьоръ Эфизіо" прислушивался, оборотясь къ окну.
-- Это окно на дорогу?-- спросилъ онъ спокойно.
-- Да.
Онъ еще послушалъ среди напряженнаго молчанія и потомъ засмѣялся.
-- Мнѣ послышалось, что залаяла собака.
-- Здѣсь нѣтъ собакъ,-- возразилъ Чеккино, подходя къ окну,-- и на дорогѣ никого.
-- Покорно благодарю, Чеккино,-- сказалъ бандитъ.
Держа въ одной рукѣ колпакъ, въ другой стаканъ, онъ опять обратился въ графинѣ:
Nadu m'ana cosas mannas
De tua belesa e buntade...
Como però no m'ingannas.
Хитрецъ опять пріостановился, будто ожидая вдохновенія.
-- Что это значитъ?-- спросила Беатриче у Сильвіо.
-- Это значитъ: "Мнѣ хвалили твою красоту и доброту, я вижу, что не обманули ",-- объяснилъ Сильвіо.
Эффектъ былъ достигнутъ. Лиса замѣтилъ на лицѣ графини ту неловкость, когда люди боятся, что другъ сдѣлаетъ или скажетъ пошлость, и закончилъ граціозно:
Chi ses bella già lu ido,
Echi ses bona già l'isco;
De s'oju mon mi fido!
Анджела захлопала первая. Эта маленькая сцена смутно напомнила ей, какъ она, ребенкомъ, бывала на крестьянскихъ праздникахъ, гдѣ состязались пѣвцы, а она награждала поцѣлуями и побѣдителей, и побѣжденныхъ.
-- А это что значитъ?-- спросила Беатриче.
-- " Что ты красавица -- я вижу; что ты добра -- я знаю, вѣрю глазамъ моимъ", -- перевелъ Сильвіо.
-- Благодарю.
Но Лиса больше ни на что не обращалъ вниманія; едва отхлебнувъ изъ стакана, онъ поставилъ его на столъ и прислушивался. На этотъ разъ не было сомнѣнія: около дома лаяла собака.
-- Это Бригадиръ,-- сказалъ бандитъ какъ будто самому себѣ, спокойно всталъ и подалъ руку графинѣ.-- А nos bidere!-- сказалъ онъ шутя, и перевелъ: "До свиданія!" Затѣмъ онъ поцѣловалъ Анджелу, а, выходя, весело толкнулъ Чеккино, который, самъ не зная почему, началъ удивляться этому человѣку.
Чрезъ Аннету поэтическая извѣстность бандита достигла кухни. Амброджіо, Пантамо и Джіованни случайно были на крыльцѣ и видѣли, какъ вышелъ странный человѣкъ (котораго никто не видѣлъ, когда онъ вошелъ), такъ неожиданно приглашенный ужинать съ господами. Собака металась на улицѣ; Аннета уговаривала и успокоивала ее сквозь двери, увѣряя, что "хозяинъ" сейчасъ придетъ, и затѣмъ обращалась къ своему другу Пантамо съ замѣчаніемъ, какъ умны бываютъ собаки.
Лиса не волновался и не спѣшилъ; въ корридорѣ онъ остановилъ Козимо и Сильвіо.
-- Мы ничего не рѣшили. Бросьте на почту записочку на имя Эфизіо Пачисъ, когда назначите день.
-- Это напрасно,-- возразилъ Козимо.-- Зачѣмъ еще мѣшкать? Чрезъ недѣлю.
-- Въ будущій четвергъ,-- подтвердилъ Сильвіо,-- мы будемъ въ Темпіо, въ домѣ патера Эммануила.
-- Въ будущій четвергъ, въ Темпіо, въ домъ патера Эммануилу придетъ другъ, захватитъ васъ и проводитъ до стаццо,-- сказалъ бандитъ.-- Жаль, мнѣ нельзя будетъ придти. A nos bidere!
Онъ обнялся съ Сильвіо; тотъ хотѣлъ еще немного проводить его, но Лиса заставилъ его остаться и повторилъ:
-- А nos bidere!
Амброджіо отворилъ дверь; собака ворвалась въ корридоръ.
-- Тише, Бригадиръ!-- приказалъ бандитъ.
Бригадиръ замолчалъ; старикъ еще разъ простился, запахнулъ плотнѣе свой кафтанъ, надвинулъ капишонъ на голову и спокойно сошелъ съ крыльца на улицу. Козимо и Сильвіо смотрѣли ему вслѣдъ. Лиса нѣсколько времени шелъ по дорогѣ; собака слѣдовала за нимъ по пятамъ. У стѣны, окружавшей еще необработанную землю, онъ взялъ собаку за шею, перекинулъ ее на другую сторону, потомъ перескочилъ самъ и чрезъ нѣсколько минутъ исчезъ въ темномъ полѣ.
-- Мы не знаемъ, что еще можетъ случиться,-- сказалъ Козимо.-- Онъ, казалось, былъ покоенъ и увѣренъ въ себѣ. Но, все-таки, не мѣшаетъ, чтобъ никто не говорилъ о нашемъ нынѣшнемъ гостѣ.
-- Это правда,-- сказалъ Сильвіо.
-- Друзья,-- сказалъ графъ, войдя въ кухню, -- никто изъ васъ невидалъ человѣка, который сейчасъ вышелъ; никто изъ васъ не знаетъ, что у насъ сегодня ужиналъ пастухъ. Прошу васъ помнить это.
Онъ только и сказалъ, но этого было достаточно.
Въ кухнѣ убирали медленно. Но весь остатокъ вечера всѣ умы были заняты этимъ косматымъ человѣкомъ.
-- Гдѣ Анджела?-- спросилъ Козимо, найдя жену одну въ столовой.
Анджела была въ своей бѣленькой комнаткѣ.
Стоя предъ своимъ письменнымъ столомъ, она наскоро, крадучись, перечитывала странички, писанныя ею самою въ новенькой переплетенной тетради. Дочитавъ до конца, она оглянулась на дверь, боясь, что увидятъ, вынула изъ кармана маленькую блѣдную фотографію, посмотрѣла на нее, наклонилась надъ тетрадью и начала писать своимъ прекраснымъ почеркомъ:
"10 мая.-- Не онъ! Мученіе начинается снова! Боже мой, какъ я..."
Пламя свѣчи, къ которой она слишкомъ близко подвинулась, коснулось ея волосъ. Анджела слегка вскрикнула отъ страха и, забывъ тетрадь, бросилась со свѣчкой смотрѣться въ зеркало. Съ радостью убѣдилась она, что пострадалъ только одинъ волосокъ, непокорный гребню.
Она серьёзно возвратилась къ письменному столу, отодвинула свѣчу подальше и дописала начатую фразу:
-- "Боже мой! какъ я несчастна!...".