Чрезъ минуту, издали, съ громкимъ лаемъ, мчалась стая собакъ. Анджела и Беатриче немножко испугались, чтобъ эти звѣри, скача кругомъ, не схватили ихъ за ноги, но собаки еще не добѣжали, когда ихъ остановили свистомъ. Лаять онѣ не унимались, пока изъ-за изгороди не выбѣжалъ мальчишка и не погнался за ними, бросая въ нихъ каменьями. Псы замолкли и, не дожидаясь новаго нападенія юнаго героя, бѣгомъ воротились въ стаццо; тамъ ихъ пинками обратили къ болѣе мирному настроенію и они, вмѣстѣ съ пастухами, приготовились въ пріему пріѣзжихъ.
Собралось человѣкъ двадцать домашнихъ Длиннаго Джіанандреа. У мужчинъ были ружья и они, казалось, хотѣли салютовать гостямъ выстрѣлами на воздухъ, но увидя, что Анджела заткнула уши пальцами, Джіанандреа приказалъ своимъ не поднимать шума и любезно подошелъ къ дамамъ, чтобы помочь имъ сойти съ лошадей.
-- Добро пожаловать, дорогая гостья,-- повторилъ онъ, подставляя, руки Беатриче, которая безстрашно въ нихъ бросилась.
Старикъ улыбался ей ласково, отечески, и пошелъ также они мать Анджелу.
-- Эту-то ужь я поцѣлую!-- сказалъ онъ и точно поцѣловала ее въ головку.
Анджелѣ было весело; она граціозно покорилась и, къ тому же, какъ противиться? Можетъ быть, ея назначеніе въ Сардиніи давать себя всѣмъ цѣловать. Джіанандреа подалъ примѣръ; за нимъ подошли женщины; Анджела всѣхъ перецѣловала. Марія-Анджела была красавица, съ черными, какъ уголь, глазами; у Бастіаны былъ маленькій ротикъ, прелестные зубки и открытая привѣтливая улыбка; Николетта была высока и стройна, какъ елочка, губы ея были очень тонки, но она была такая нѣжно блѣдная, а глаза ея имѣли такой ясной, глубокій, добрый взглядъ.
Въ кружкѣ дочерей Джіанандреа и другихъ женщинъ явилась вдругъ Марія-Антонія, гордая Марія-Антонія -- римская статуя, изсѣченная изъ гранита Лимбары. Она наградила улыбкой своего возлюбленнаго, но взглядомъ повелѣла ему не подходить. Чичито-Скано понялъ и вмѣшался въ толпу.
Лошадей разсѣдлали; маленькій пастухъ отвелъ ихъ и привязалъ къ деревьямъ, на длинной веревкѣ, чтобы они могли позабавиться, пощипать травки, покуда дадутъ имъ овса. Сильвіо и Козимо тоже обнялись съ Джіанандреа и обошли весь кругъ, пожимая всѣмъ руки. Подавая правую, пастухи лѣвой рукой прикасались къ колпаку, повторяя: "добро пожаловать!" Потомъ Джіанандреа попросилъ дамъ войти въ стаццо и отдохнуть, покуда приготовятъ что-нибудь позавтракать.
-- Домъ тѣсенъ, но сердце широко, -- сказалъ онъ торжественно.
Сильвіо однимъ взглядомъ убѣдился, что брата тутъ не было. Онъ пропустивъ вслѣдъ за Джіанандреа своихъ спутниковъ и остался на площадкѣ предъ домомъ. Пастухи развели нѣсколько костровъ и жарили, повертывая на деревянныхъ шестахъ, кто поросенка, кто цѣлаго козленка.
Сильвіо спрашивалъ себя, не слишкомъ ли необдуманно они устроили эту поѣздку?
Въ самомъ дѣлѣ, съ того вечера, какъ лай собаки вызвалъ его изъ дома Козимо, Лиса не далъ о себѣ никакой вѣсти. Между тѣмъ, отецъ Эммануилъ былъ предупрежденъ о пріѣздѣ гостей и Чичито-Скано чѣмъ свѣтъ привелъ лошадей. Напрасно Сильвіо не отвелъ въ сторону, не разспросилъ Чичито... Но о чемъ разспрашивать? Если Чичито не подавалъ вида, что знаетъ что-нибудь, слѣдовательно, не считалъ этого нужнымъ. Но не было сомнѣнія, что Чичито повиновался приказаніямъ бандита.
-- Вы -- профессоръ?-- спросила молодая женщина, загораживая ему дорогу у двери дома.-- Я Марія-Антонія, -- сказала она и понизила голосъ.-- Братъ тутъ, не далеко, въ хижинѣ, и ждетъ васъ. Хотите идти къ нему?
-- Пойдемте,-- выговорилъ Сильвіо.
Они пошли. Чичито-Скано показался въ дверяхъ, но не посмѣлъ пойти за ними.
-- Каковъ онъ?-- спросилъ съ безпокойствомъ Сильвіо.
-- Вчера ему было лучше, но ночью онъ не сомкнулъ глазъ и теперь ему хуже прежняго.
Марія-Антонія ничего больше не сказала и пошла быстрѣе, опередивъ своего спутника. Чрезъ нѣсколько минутъ она указала на группу молодыхъ дубовъ и спросила:
-- Вы войдете... или мнѣ предупредить его?
Сильвіо почувствовалъ себя дурно, прислонился къ дереву и сдѣлалъ ей знакъ идти впередъ... Но чей-то голосъ, проникнувшій ему до сердца, произнесъ близко:
-- Не робѣй!
-- Братъ!-- вскричалъ Сильвіо.
Марія-Антонія услышала этотъ крикъ, остановилась и смотрѣла, въ слезахъ... А вдали остановился и смотрѣлъ какой-то человѣкъ, верхомъ...
Дѣвушка обѣжала большой кругъ и понесла старому Лисѣ свои слезы.
Сильвіо рыдалъ на груди брата. Тотъ выждалъ нѣсколько минутъ и отклонилъ его.
-- Смотри, что со мной сдѣлало горе,-- сказалъ онъ.-- Я ужь больше не плачу.
-- Джіорджіо!-- повторялъ Сильвіо, глядя въ это худое, измученное лицо.-- Ты скажи, какъ твое здоровье?-- спросилъ онъ, не зная, что сказать и боясь выказать всю свою жалость.
-- Здоровье -- ничего,-- отвѣчалъ Джіорджіо,-- но я старъ. Недавно мнѣ казалось, что я умру, и прощался съ жизнью... Я молилъ Бога лишь о томъ, чтобы онъ далъ мнѣ возможность увидѣть дочь, увидѣть брата, увидѣть землю, гдѣ я родился, и тогда пусть настаетъ мой послѣдній часъ!... Я засталъ васъ всѣхъ, я живъ... не смѣю жаловаться. Богъ милосердъ!
Сильвіо, между тѣмъ, старался узнать своего прежняго Джіорджіо въ этомъ пастухѣ, въ этомъ несчастномъ, въ этомъ бандитѣ.
Джіорджіо не было еще сорока лѣтъ, но его когда-то черная борода, закрывавшая половину лица, уже была не черная; сѣдые волосы кольцами подали на шею. На немъ былъ длинный колпакъ, холщевая рубашка съ толстыми серебряными филигранными пуговицами, зеленая бархатная потертая куртка, грубый кафтанъ, панталоны съ широкими складками, чулки, гетры и толстые башмаки съ острыми концами. Никто не узналъ бы въ немъ смѣлаго красавца,мужа Беббіи.
-- Я вижу, ты удивляешься той перемѣнѣ, которая произошла во мнѣ,-- сказалъ Джіорджіо.-- Даже взглядъ мой перемѣнился. Да, столько страшныхъ дней видѣли мои глаза, столько ночей они не смыкались, что врядъ ли могутъ смотрѣть попрежнему! И ты перемѣнился,-- прибавилъ онъ, вглядываясь въ брата,-- и у тебя на лицѣ горе.
Марія-Антонія тѣмъ временемъ извѣстила Лису. Онъ подъѣхалъ и тихонько сошелъ съ лошади. Джіорджіо услышалъ.
-- Здравствуй,-- сказалъ онъ.
-- Здравствуй, -- отвѣчалъ бандитъ; затѣмъ онъ привязалъ лошадь и ласкалъ Бригадира.
-- Братъ,-- продолжалъ Джіорджіо,-- вчера у меня страшно болѣло сердце; я боялся, что пролежу сегодня весь день, глядя на Лимбару и думая о своемъ несчастіи... Оно огромнѣе нашей гранитной горы. Но я приказалъ сердцу не болѣть хотя не на долго, и, видишь, сегодня здоровъ. Часа два назадъ, въ овчарнѣ...
-- Этотъ стонъ...-- выговорилъ Сильвіо.
-- Я застоналъ. Не стало терпѣнія дожидаться, я хотѣлъ видѣть васъ, хоть спрятавшись. Ты не знаешь, что значитъ прожить тринадцать лѣтъ вдали отъ всего дорогаго, и прожить осужденному! Боишься, что хорошіе люди злы на тебя; боишься, что въ сердцахъ братьевъ нѣтъ къ тебѣ больше святаго чувства... Я хотѣлъ видѣть тебя, видѣть дочь, прочесть у васъ въ глазахъ, что вы не отвергнете бандита...
-- Ты ее видѣлъ?-- прервалъ Сильвіо, не отвѣчая на это торькое сомнѣніе.
-- Видѣлъ! Точно она, моя милая мертвая! Видѣлъ и сказалъ Богу: "Господи, какую прелесть создалъ ты для другихъ!"
Сильвіо показался упрекъ въ этомъ словѣ, но братъ продолжалъ кротко;
-- Никто никогда не говорилъ ей объ отцѣ? Ты такъ написалъ мнѣ и я отвѣчалъ, что такъ и нужно. Но, видишь ли, мнѣ кажется, что сердце заболѣло у меня оттого, что... Имѣть дочь, обожать ее, какъ святыню, и знать, что она беззаботна, равнодушна ко мнѣ, канъ къ чужому, и еще упрашивать всѣхъ, чтобъ скрывали отъ нея существоваваніе ея отца... Видишь ли, эта мысль понемногу убивала меня. Я самъ писалъ тебѣ: "Сирота растетъ далеко отъ тѣни, которую бросаетъ несчастіе отца; не поминай, о немъ"... Но когда въ послѣднемъ письмѣ ты сказалъ, что Анджела ничего не знаетъ, я понялъ, что сердце мнѣ не повиновалось, и я надѣялся, что мое дитя меня любитъ... А теперь...
-- Теперь?-- повторилъ Сильвіо.
-- Увижу ее, посижу съ нею. Найдите мнѣ предлогъ ее поцѣловать... Найдете?.. Но пусть она ничего не знаетъ; такъ нужно.
Онъ опустилъ голову на грудь, но чрезъ минуту вдругъ оправился.
-- Не знаю, можно ли мнѣ будетъ оставаться въ Сардиніи, или еще придется бѣжать. Здѣсь меня никто не знаетъ, но положеніе мое безвыходное. Остаться я могу только подъ условіемъ, чтобъ никто не зналъ моего имени. Я не могу довѣриться Анджелѣ, она -- ребенокъ. Кто знаетъ? Еще, можетъ быть, полюбитъ меня, измѣнитъ себѣ какъ-нибудь. Лучше ужь пусть убиваетъ меня понемножку своимъ равнодушіемъ. А если придется бѣжать умирать въ Африку, зачѣмъ пробуждать въ дочери чувство, отъ котораго она будетъ навѣки несчастна?... Нѣтъ, нѣтъ! Я долго думалъ объ этомъ. Я ни о чемъ другомъ не думалъ въ эти послѣдніе, смертные дни. Я съумѣлъ скрыться, притвориться; никто меня не знаетъ здѣсь. Меня поняла одна Марія-Антонія и предъ нею я не могъ побѣдить себя; мнѣ было необходимо видѣть на чьемъ-нибудь лицѣ отблескъ моихъ надеждъ... Пастухи зовутъ меня Эфизіо Пачисъ. Это имя одного бѣдняка въ Англонѣ. Помнишь? Онъ пропалъ въ одну бурную ночь. Онъ былъ бѣденъ, но честенъ. Жена его, ты помнишь, цѣлые дни скиталась по берегу, все ждала, что море отдастъ ей трупъ ей мужа, и не вѣрила, когда злые люди увѣряли ее, будто мужъ не утонулъ, а бѣжалъ въ Африку. Я взялъ его имя: оно мнѣ не повредитъ.
-- Ты ни на что не надѣешься?-- спросилъ Сильвіо.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Джіорджіо, опуская голову.-- Лиса многихъ спрашивалъ; въ мою пользу не находится ни одного свидѣтеля.
-- Я найду!-- вскричалъ Сильвіо.
-- Братъ,-- сказалъ отчаянно Джіорджіо,-- адвокатъ говорилъ мнѣ, что для перемѣны перваго приговора я долженъ самъ отдаться въ руки правосудія. Какъ ты посовѣтуешь?
Сильвіо не отвѣчалъ. Въ эту минуту послышался странный рѣзкій звукъ.
-- Зовутъ!-- вскричалъ весело Джіорджіо.-- Завтракъ готовъ! Идемъ на праздникъ!
Лиса и Марія-Антонія, видя, что разговоръ между братьями конченъ, подошли имъ на встрѣчу.
-- Хорошо ли доѣхалъ, профессоръ?-- спросилъ бандитъ, пожимая руку Сильвіо и не дожидаясь отвѣта.-- Я радъ. Вотъ Марія-Антонія, о которой я говорилъ. Злая дѣвка! И слышатъ больше не хочетъ составить компанію старому Лисѣ; лучше, говоритъ, пойду за молодаго мужа да нарожу ребятъ...
Марія-Антонія ударила его кулакомъ и затѣмъ попросила прощенія. Лиса, въ угоду ей, сдѣлался серьезенъ и оглянулся.
-- Гдѣ Бригадиръ? А, съ Мавромъ! Сюда, Бригадиръ! У Мавра травка на завтракъ подъ носомъ, а ты любишь козьи косточки.
Бригадиръ подбѣжалъ, махая хвостомъ.
-- Что случилось въ тотъ вечеръ?-- спросилъ Сильвіо.
-- Да ничего. Два вора забрались въ оливникъ, а Бригадиръ прибѣжалъ мнѣ доложить, полагая доставить мнѣ этимъ удовольствіе. Нашелъ я пріятелей за работой: они ломали замокъ у сарайчика и хотѣли утащить немножко оливокъ, что было собрано за день, но лишь увидѣли меня, удрали съ пустыми руками.
Они уже были въ нѣсколькихъ шагахъ отъ стаццо. Молодой пастухъ продолжалъ трубить въ морскую трубу въ видѣ раковины, наполняя этимъ ревомъ окрестное пространство.
Джіорджіо остановился.
-- Помни: меня зовутъ Эфизіо Пачисъ. Иди впередъ. Намъ лучше явиться порознь.
Сильвіо пошелъ впередъ, не возражая. Марія-Антонія, Лиса и мнимый Эфизіо слѣдовали за нимъ.