Въ душѣ Козимо смутно шептались испуганные голоса. Онъ слушалъ ихъ, напрасно напрягая мысль; въ немъ самомъ была такая же тьма, какъ и въ окружающемъ пространствѣ. Изъ тьмы, по временамъ, выплывали образы. Тамъ, въ нижней каютѣ, стоялъ гробъ его матери; этого не подозрѣвали путешественники третьяго класса; они бы стали бояться... Смерть успокоила бѣдную женщину. Разъ она ѣхала этимъ путемъ, живая, веселая, а теперь совершаетъ его такъ равнодушно!... Козимо казалось, будто онъ самъ живымъ заколоченъ въ гробъ, плыветъ по широкому морю, а оно можетъ каждую минуту раскрыться, захлестнуть и сомкнуться, какъ могила...
На Ломбардіи горѣли фонари; вдали проплывали огоньки другихъ судовъ. Ни одного луча не свѣтило въ душѣ Козимо. Проходя отъ большой мачты въ рулю, онъ замѣтилъ на скамьѣ черную фигуру, которой прежде не видалъ; не желая натолкнутся за разговоръ съ постороннимъ, онъ прошелъ мимо. Вслѣдъ ему раздался тихій голосъ:
-- Козимо!
-- Беатриче!
Онъ бросился къ женѣ.
-- Я думалъ, ты уснула, -- заговорилъ онъ ласково.
-- Я не могла глазъ сомкнуть.
-- Правда, здѣсь безпокойно; пароходъ скрипитъ, будто сейчасъ разсыплется. Но море тихо, посмотри!
Беатриче, казалось, не слыхала.
-- Не могу оторвать мысли отъ той комнатки,-- заговорила она. -- Она все передо мной... Глаза будто открыты и она смотритъ, смотритъ намъ въ душу... Теперь она все знаетъ...
Она взяла руку мужа и тихонько потянула его къ себѣ.
-- Все знаетъ,-- вздохнула она и ночной вѣтеръ отнесъ и ея вздохъ, и ея слова.-- Обманывать можно только живыхъ.
-- Что ты говоришь, моя Беатриче?-- вскричалъ онъ, садясь подлѣ нея.
-- Тамъ она... глаза открыты, глядятъ на насъ...
-- Беатриче моя, что ты хочешь сказать?
-- А ты молчишь?-- прошептала она.-- Развѣ тебѣ нечего сказать мнѣ?
Ему показалось, будто она зарыдала; онъ хотѣлъ поцѣловать ее въ лицо, чтобы убѣдиться, нѣтъ ли слезъ.
-- Я не плачу, -- возразила, догадавшись, Беатриче, -- не безпокойся; я не такъ слаба, какъ до сихъ поръ тебѣ казалось... Что-жь, милый, тебѣ нечего сказать мнѣ?
Козимо думалъ, что видитъ сонъ: такъ не ждалъ онъ этихъ словъ, такъ еще сомнѣвался въ ихъ значеніи.
-- Что-жь я скажу?-- выговорилъ онъ.
-- О, перестань обманывать! Мы оба не хотѣли, а сдѣлали дурно; ты -- скрывалъ правду, я -- принимала твою ложь, а она и тебя мучила, и меня оскорбляла. Теперь говори все. Мнѣ лучше будетъ, мнѣ хорошо будетъ!
Оба молчали. На вахтѣ опять пробили часы.
-- Беатриче моя,-- сказалъ Козимо, прижавъ къ груди подругу своей жизни,-- прости меня...
-- Скажи все.
-- Милая, мы бѣдны.
-- Знаю.
-- Свѣтъ требовалъ роскоши, выставки; мы долго боролись: банкъ лопнулъ... оказались безчестными людьми капиталисты, которымъ слѣпо довѣрялась бѣдная покойница... Мы разорены.
-- Знаю.
-- Вотъ, я и отправляюсь... Отцовская земля дастъ матери могилу, а мнѣ -- трудовой хлѣбъ.
-- Знаю,-- повторила еще разъ Беатриче.-- Благодарю. Я рада... Молчи, -- остановила она, когда онъ хотѣлъ говорить, больше ничего не нужно.
-- Ты простишь меня?
-- Я счастлива... Молчи!
Они сидѣли, взявшись за руки и прижимаясь другъ къ другу. Въ темной дали свѣтился маякъ; надъ моремъ пролетѣло слово любви...
Козимо было стыдно, что онъ не съумѣлъ прочесть въ душѣ жены, но онъ былъ счастливъ безмѣрно; молчаніе его тяготило. Нѣсколько разъ онъ пытался заговорить, но Беатриче всякій разъ прерывала его, сжимая ему руку. Наконецъ, онъ не выдержалъ.
-- Не хочу я,-- вскричалъ онъ,-- не хочу, чтобъ ты воображала несчастье больше того, чѣмъ оно есть! Ты должна знать, что намъ предстоитъ дѣлать, когда мы пріѣдемъ въ Сардинію...
-- Когда пріѣдемъ въ Сардинію, ты мнѣ все скажешь,-- прервала Беатриче прежнимъ шутливымъ тономъ.-- Теперь мнѣ было нужно только твое довѣріе... а успокоеніе -- послѣ!
Въ эту ночь Козимо не могъ заснуть ни на минуту: онъ долго лежалъ, прислонившись лицомъ къ стеклу окна, потомъ повернулся, отдернулъ занавѣску, раздѣлявшую каюту отъ общей залы, и уставилъ глаза на подпрыгивающую и готовую погаснуть висячую лампу. Наконецъ, измученный безплодными усиліями уснуть, Козимо всталъ и перешелъ на диванъ, окружавшій общую залу. Беатриче ушла туда же еще прежде него. Она, казалось, спала. Мужъ оглянулся, нѣтъ ли служителей, наклонился и хотѣлъ ее поцѣловать.
-- Я сплю,-- сказала Беатриче, не открывая глазъ.
Козимо прилегъ на другой диванъ. Его голова безпокойно работала, а въ сердцѣ былъ такой тихій, чудесный праздникъ, что, казалось, грѣшно было закрывать глаза. Зачѣмъ спать, когда такъ счастливъ?... Онъ кончилъ, однако, тѣмъ, что крѣпко заснулъ.
Проснувшись, онъ увидѣлъ, что остался одинъ. Милый образъ жены, съ которой онъ до послѣдней секунды не сводилъ взгляда, исчезъ. Надъ головой слышался стукъ ходьбы; въ окна виднѣлся тусклый свѣтъ; въ боковыя отворенныя двери лилось яркое солнце. Лампа подпрыгивала, но уже погасла. Козимо понялъ, что его сейчасъ сгонять съ его ложа. Ему вдругъ страстно захотѣлось увидать Беатриче и онъ вышелъ на палубу.
Тамъ кипѣла работа: мыли полъ. Одинъ матросъ лилъ воду ведрами; другой проворно спускалъ ее огромнымъ помеломъ въ отливы, откуда она скатывалась въ море; третій чистилъ жестяную скобку; четвертый, примостясь у спасательной лодки головой внизъ и размахивая руками, закрашивалъ чернымъ лакомъ царапину на наружной окраскѣ.
Козимо все это очень понравилось, но, или отъ сильной качки, или спасаясь отъ воды, катившейся по палубѣ, онъ такъ подпрыгивалъ, что сверху платформы раздался хохотъ. Это надъ нимъ смѣялась его жена; Сильвіо и Анджела вторили ей.
Козимо поспѣшилъ вскочить на эту платформу.
-- Послушай, послушай...-- началъ онъ, пожимая руку Сильвіо.
Ему хотѣлось признаться, крикнуть: "Другъ, я счастливъ!" но онъ понялъ, что это и безъ того ясно, и героически устоялъ, не сказавъ, какое сокровище нашелъ въ сердцѣ жены... А очень хотѣлось подѣлиться счастьемъ съ другомъ. Беатриче поняла и счастье, и колебаніе, и трудность промолчать, и за все отблагодарила взглядомъ...
Пароходъ вошелъ въ извилистый проливъ Бонифачіо. Пассажиры поглядывали то направо, то налѣво, когда лоцманъ выкрикивалъ отмели.
-- Санта Марія!... Кавалло!
-- Эта?
-- Нѣтъ, съ той стороны.
-- Вотъ Ладзоли!
-- А вотъ Лавецци!
Съ утеса поднялась чайка и рѣзала воду крыльями. Ей восторжено кричали, пока она не пропала вдали. Всѣ были веселы, но всѣхъ веселѣе Возимо. Сильвіо это видѣлъ, еще не понимая причины. Анджела, беззаботная, какъ ребенокъ, подставляла личико вѣтру. Аннета иногда вскрикивала, будто испуганная птичка; пассажиры оглядывались.
-- Боже!.. Тамъ, тамъ, въ открытомъ морѣ... колышется черная масса... Можетъ быть, трупъ, можетъ быть, обломокъ погибшаго корабля, наконецъ, можетъ быть, какое-нибудь морское чудовище... Ахъ, нѣтъ, это тюлень!
Беатриче не смѣялась, но ея глаза были полны яснаго свѣта. Она смотрѣла какъ будто въ себя, оглядываясь на рисовавшіеся вдали берега острова. Пароходъ бѣжалъ къ нимъ, слегка вздрагивая; море немного волновалось. Не доставало только Чеккино. Бѣдный малый, одинъ изъ всей компаніи, хворалъ морской болѣзнью и лежалъ, блѣдный, на сверткѣ каната.
Онъ, не улыбаясь, слѣдилъ за смѣшными ужимками двухъ клоуновъ, дававшихъ на палубѣ даровое представленіе. Одинъ изъ нихъ въ особенности возбуждалъ удивленіе. Это былъ карликъ въ метръ ростомъ. Товарищъ его, молодой человѣкъ, сильный и нервный, поднималъ его за руки и кричалъ:
-- Баттистоне, хочешь выше? Хочешь ткнуть пальцемъ въ небо?
Баттистоне засмѣялся во весь ротъ, до плечъ товарища вытянулъ палецъ и "ткнулъ имъ въ небо" съ такимъ смѣшнымъ усиліемъ, что зрители залились хохотомъ. Даже Чеккино позабылъ морскую болѣзнь и засмѣялся. Карликъ съ ужимками принималъ рукоплесканія публики, вертясь на одной ногѣ, какъ волчокъ; наконецъ, онъ остановился, глядя на платформу кормы, постоялъ, разинувъ ротъ, смялъ свой колпакъ и раскланялся.
-- Намъ кланяется,-- сказала Анджела.
Баттистоне продолжалъ свои поклоны; Беатриче отвернулась и отошла. Сильвіо еще остался, но Козимо исчезъ.
Часа черезъ два колоколъ прозвонилъ къ завтраку. Козимо, думая, что никто его не увидитъ, вышелъ на палубу. Ему на встрѣчу шелъ карликъ.
-- Это вы, графъ? Припомните ли Баттистоне?
-- Баттистоне!-- сказалъ Козимо.-- Зачѣмъ ты ѣдешь въ Сардинію?
-- Я ѣду въ Ористано. Я записанъ первымъ клоуномъ-буффо въ компаніи вольтижеровъ, начинающихъ... Что-жь, извѣстно, слѣдуетъ другъ другу помогать. Пріятель есть, скопилъ кое-какія деньжонки, синьоръ Альфонсо... Помните, онъ безъ сѣдла скакалъ? Славный малый! Онъ собралъ труппу, досталъ лошадей и работаетъ въ деревянномъ балаганѣ, но сборы есть. Двухъ клоуновъ ему надо было; ну, вспомнилъ меня, написалъ. Я захватилъ съ собой другаго молодца, и вотъ ѣду... А, скажите, знаете вы, что Чезира упала и теперь хромаетъ? Да, пришлось оставить искусство. Говорятъ, однако, будто кто-то ей помогаетъ...
-- Ну, Баттистоне,-- прервалъ Козимо,-- желаю успѣховъ!
-- Благодарствуйте. А скажите еще, знаете, что у Чезиры была дочка? Она теперь тоже артистка и хорошо зарабатываетъ.
-- Баттистоне,-- еще разъ прервалъ графъ,-- прошедшее слѣдуетъ забыть!
Баттистоне поднялъ голову, взглянулъ на графа и утвердительно кивнулъ головою. Графъ положилъ ему въ руку ассигнацію и поспѣшилъ сойти къ остальному обществу. Всѣ сидѣли за столомъ; не было только Беатриче.
-- Вотъ и я!-- весело вскричала она, вбѣгая вслѣдъ за мужемъ.-- Я смотрѣла, какъ плывутъ дельфины.
-- Кастельсардо!-- закричалъ сторожевой.
Пассажиры высыпали на палубу. На вершинѣ горы виднѣюсь Кастельсардо и его сѣрые дома, нагороженные одинъ надъ другимъ.. Кружокъ пассажировъ разошелся, только Анджела и ея дядя не отводили глазъ отъ удаляющейся мѣстности. Сыновняя нѣжность поднялась въ сердцѣ Сильвіо при видѣ родной земли и въ памяти развернулась старинная книга прожитой молодости. Сквозь туманъ несбѣгающихъ слезъ смотрѣлъ онъ на бѣдную, могучую скалу, а на душѣ и сладко было, и больно. Вотъ развалины замка; въ этихъ обрушенныхъ переходахъ онъ, мальчикомъ, гонялся за ящерицами и ловилъ совъ; вотъ зеленая долина,-- онъ проходилъ ее съ ружьемъ, ловкій, мѣткій стрѣлокъ, такой же, какъ братъ... Къ этой отмели спускался онъ собирать раковины...
Туманъ все больше застилалъ его глаза,-- туманъ, но уже не слезы: Кастельсардо удалялось...
-- Дядя,-- глухо спросила Анджела, -- который нашъ домъ? Видно его отсюда?
Сильвіо поискалъ взоромъ покинутый домъ и не нашелъ его.
-- Не видно,-- отвѣчалъ онъ.
Ему стыдно было признаться, что онъ не увѣренъ, узнаетъ ли его... Волнующаяся линія берега, горы, выплывающія изъ дали,-- все говоритъ душѣ, все шлетъ укоры. Странникъ, зачѣмъ ты покидалъ эту бѣдную землю? Ей нужны ея лучшія дѣти...
Козимо и Беатриче стояли у борта, влюбленно взявшись за руки и глядя на приближающійся берегъ. Анджела, напротивъ, отвернулась, вглядываясь въ темную, неисчезавшую точку. Аннета уже надѣла шляпу; зеленый вуаль бился и развѣвался по вѣтру.
-- Пристань! Порто-Торресъ!-- крикнулъ голосъ.
Путешественники собрали свою ручную кладь и, наклонясь надъ лѣсенкой трюма, указывали матросамъ свои чемоданы.
Нѣсколько пассажировъ третьяго класса, тосканскіе крестьяне, блѣдные, худые, ихъ жены въ лохмотьяхъ, съ мѣшками и узелками, стояли, дожидаясь трапа. Баттистоне на плечахъ своего товарища, въ послѣдній разъ путешествуя по палубѣ, посмотрѣлъ на Козимо, встрѣтилъ его взглядъ и сдѣлалъ видъ, будто его не знаетъ.
-- Хочешь лѣзть выше, Баттистоне? Желаешь ткнуть пальцемъ въ небо?
-- Порто-Торресъ!-- закричали еще разъ.
-- Родина!-- прошепталъ Сильвіо.