Монумент на Вандомской площади воздвигался довольно медленно; беспрестанно встречались всякого рода задержки то за тем, то за другим.
Наполеон, который сгорал от нетерпения как можно скорее торжественно отпраздновать открытие этого монумента, по своей горячности, выходил из себя и чуть не каждый день ссорился с архитекторами.
Часто приезжал Наполеон на площадь посмотреть, как производятся работы. Но само собой, что каждый раз его ожидали, и, когда он приезжал, -- все шло как по маслу. Рабочих было много; все архитектора -- налицо.
-- Но почему же работа так затянулась? -- негодовал Наполеон. -- Кажется, ни в деньгах, ни в материалах, ни в рабочих недостатка нет!..
Наконец, колонна была окончена, и оставалось только укрепить на ней бронзовые доски с перечислением побед французов.
Наполеону доложили, что огромные подмостки для этой цели уже сооружены, и в короткое время работа будет окончена совершенно.
Но Наполеон захотел проверить эти доклады и для этого, переодевшись в обыкновенное платье, рано утром отправился на постройку в сопровождении только одного гофмаршала Дюрока.
Когда они вышли на Вандомскую площадь, еще только начало рассветать. Наполеон быстрым взглядом окинул всю постройку, пожал плечами и вдруг раздраженно промолвил:
-- Какой вздор говорили мне о подмостках Фонтэн и Перье! По их докладам можно предположить, что сюда перевезли целый лес, а на самом деле все -- как было, так и осталось!
Ваше величество, но вы слышите стук молотков, лязг пил?
-- Да, кажется, что-то подобное можно расслышать... Несколько человек работают, но и только. А между тем, когда я приезжаю сюда в определенный час, то подмостки гнутся от множества рабочих. Уж эти мне подрядчики!.. Только и умеют делать, что получать деньги!.. Эге, Дюрок! -- Наполеон вдруг схватил гофмаршала за рукав, указывая наверх, -- смотри, полюбуйся только, что за работники нагнаны сюда!.. Они не знают, как и за дело-то взяться. Даю слово, что между ними нет ни одного из моих солдат... Те умеют делать решительно все!.. Нет, надо дать им урок!..
Рабочие в это время тщетно старались положить на катки бревенчатую связь, чтобы удобнее было перетащить ее с одного места на другое.
Гофмаршал опасливо оглянул императора с головы до ног.
-- Но вы подумали о том, ваше величество, -- сказал он многозначительно, -- что вы можете скомпрометировать себя, потому что вас там непременно узнают все, хотя и в таком необычном костюме?.. К тому же, вы можете ушибиться, сорваться с подмостков!..
-- Ну, ты всего, кажется, опасаешься!.. Разве я забыл свое старое ремесло?.. А они ровно ничего не понимают в деле... К тому же, если я помогу им, то выйдет так, что и я принимал участие в сооружении памятника во славу Франции... А ну-ка, пойдем, посмотрим с другой стороны, что они там делают.
Около часу Наполеон ходил вокруг места стройки, внимательно осматривал все и все замечал и записывал у себя в памятной книжке. Затем он отправился гулять по улице Мира и по ней вышел на бульвар.
-- Однако, милый Дюрок, -- сказал Наполеон, весело улыбаясь, -- а обитатели этого квартала сони и лентяи порядочные!.. Ведь уж совсем расцвело, а на улице -- ни души, и все лавки еще заперты.
Дорогой император обращал внимание на те дома, которые слишком выдаются на улицу и загораживают собой вид на бульвар; он записывал имена их хозяев в своей записной книжке, чтобы поговорить о них потом с Фонтэном по поводу исправления улиц.
Разговаривая таким образом, они дошли до Китайских бань, которые недавно только были отделаны. Кофейная, принадлежащая к этому заведению, уже открылась, и Наполеон заметил Дюроку:
-- Хочется ли тебе есть так же, как мне?.. Не зайти ли нам позавтракать, как ты думаешь? Как на тебя подействовала прогулка?
-- Государь, теперь еще слитком рано, еще нет и восьми часов.
-- Твои часы, верно, отстают! А я голоден. К тому же, этим мы сэкономим время в течение дня.
И, не дождавшись ответа, Наполеон вошел в кофейную, сел за стол, позвал мальчика и приказал подать бараньи котлеты и яичницу с свежею зеленью, его любимые кушанья, и вина шамбертен.
Наполеон позавтракал с аппетитом, выпил полчашки кофе, который показался ему вкуснее тюльерийского, подозвал мальчика, спросил у него счет и встал.
-- Заплатите и пойдемте домой, уже пора, -- сказал он Дюроку.
Он остановился в дверях кофейни и, заложив руки за спину, начал насвистывать сквозь зубы итальянский речитатив и притопывать ногою в такт.
Гофмаршал встал вместе с ним и вдруг смутился и покраснел; он тщетно шарил в своих карманах и только теперь с ужасом заметил, что, одеваясь утром, он второпях забыл кошелек дома; а между тем он знал, что и у императора никогда не бывает со собою денег.
Положение было неловкое.
Мальчик подал счет остолбеневшему гофмаршалу в двенадцать франков, и этот счет впервые поразил гофмаршала.
Они оба несколько времени в безмолвии смотрели друг на друга: первый -- потому, что с ним подобного никогда не случалось, а второй, -- тотчас угадав о причине замешательства Дюрока, которую тот тщетно старался скрыть.
Между тем, Наполеон, непривыкший к ожиданию, не зная, что случилось, не понимал, что задерживает Дюрока; он уже несколько раз оборачивался назад со словами:
-- Проворнее же, а то уже поздно.
Гофмаршал, наконец, понял, что дальше тянуть дела нельзя, что надо так или иначе кончить это дело. И он решил лучше всего откровенно признаться во всем содержательнице кофейни, которая молчаливо и равнодушно стояла у конторки, отчаявшись получить по счету.
Вежливо и конфузясь, сказал ей гофмаршал:
-- Сударыня, вот мы с другом сегодня утром вошли... довольно поспешно и позабыли захватить с собою свой кошелек. Но даю вам честное слово, что через час я пришлю вам деньги все сполна.
-- Очень может быть, сударь, -- хладнокровно отвечала хозяйка, -- но это старая штука. Я ни одного из вас не знаю, а меня ежедневно обманывают вот точно также!.. А потому согласитесь, что...
-- Сударыня, -- прервал гофмаршал, которого от этих слов бросило в краску, -- мы честные люди, гвардейские офицеры.
-- Это-то верно, что гвардейские офицеры очень выгодные гости, однако...
Наполеон, услышав слова: "честные люди" и "гвардейские офицеры", подумал, что при расчете случилось какое-либо недоразумение; он быстро обернулся, топнул ногой и нетерпеливо заметил:
-- Что там такое?
Дюрок сделал ему условный знак, и он остался неподвижно стоять на месте, нахлобучил шляпу и перестал свистать.
Выручил из беды обоих "друзей" мальчик, хотя он и не узнал императора в маленьком человеке, который стоял на пороге, смотрел на проходивших и ни во что не вмешивался; что же касается до гофмаршала, то мальчику показалось, что
он видал его в числе генералов, ежедневно бывающих на параде в Тюльери.
-- Сударыня, -- вступился мальчик за него, -- я отвечаю за них. Я, господа, уверен, что офицеры не захотят обидеть бедного мальчика!.. Я вам сейчас же отдам за них двенадцать франков.
Хозяйка, хмурясь, считала деньги и все ворчала на тех, которые, по ее словам, любят тратить деньги, не имея их, и кушают на чужой счет. В это время гофмаршал вынул свои часы, подал их мальчику и сказал:
-- Возьми, мальчуга, мои часы и оставь их у себя, пока я не расплачусь с тобою. Благодарю тебя за себя и особенно за моего друга, который нетерпеливо ожидает меня, потому что у нас есть спешное дело.
-- Нет, сударь, мне заклад не нужен; я убежден, что вы честные господа.
-- О, да!.. -- продолжал Дюрок. -- Ты не раскаешься в своей доверчивости.
И он вышел с императором.
Они пошли по бульвару поскорее, опасаясь, что за ними наблюдают.
Дорогой Дюрок рассказал ему, почему он замешкался, и Наполеон от души смеялся над этим и восхищался великодушием мальчика, который, не зная его, заплатил за его завтрак.
Разговаривая, они вошли в пассаж, который был в то время богатейшим и изящнейшим во всей столице. Две превосходные вазы в стиле Медичи, стоявшие в окне одного магазина, обратили на себя внимание Наполеона. Он вошел в магазин, желая осведомиться о цене этих ваз. В магазине, оглянувшись по сторонам, он увидел только толстую служанку, которая мела пол.
-- Послушай, -- сказал он служанке, -- где хозяин или хозяйка? Кажется, они очень ленивы, что так поздно встают!
-- Разве вам купить что нужно? -- спросила его та угрюмо. Потом сложила руки на ручку щетки, оперлась подбородком и с любопытством посмотрела на него.
-- Конечно! Что стоят эти две вазы?
-- Вон оно диво-то какое! -- ахнула служанка. -- Ну, постой, я хозяйке позвоню.
Вышла хозяйка и сухо спросила Наполеона:
-- Что вам угодно, сударь?
-- Скажите, сударыня, что стоят эти две вазы?
-- Четыре тысячи франков, сударь.
-- Четыре тысячи франков? -- вскрикнул Наполеон, которому не понравились тон и манера этой женщины. -- Четыре тысячи франков? Это ужасно дорого, сударыня, дорого для меня!..
И, прикоснувшись слегка к краям своей шляпы, он направился, было, к выходу, как хозяйка раздраженно крикнула ему вдогонку:
-- Само собой, -- вам не по карману! Да они мне самой стоят пять тысяч франков! Все-таки лучше продать в убыток, чем умереть с голоду! Дела идут теперь славно! Вечная война! Все жалуются: торговля остановилась, купцы разоряются, а подати вам подавай!
Наполеон вздрогнул, лицо его вспыхнуло полымем и почти тотчас же вслед за тем приняло свою обычную бледность; мускулы судорожно играли на нем, губы посивели, глаза сверкнули злобой, он сложил руки на груди и сжал кулаки.
-- Есть у вас муж, сударыня? -- спросил он, прерывая ее тем громким голосом, который обыкновенно заставлял умолкать кого бы то ни было. -- Где он? Почему я его не вижу?
-- Ну, не сердитесь, сударь!.. Муж сегодня рано ушел из дому за деньгами. Так затруднительны получения: ни у кого нет ни гроша! А что вам от него угодно?
-- Довольно, сударыня!.. Ничего! Я хотел сказать ему, что, может-быть, возьму эти вазы!..
Ему было теперь совестно за свой гнев, когда он, с трудом дыша от волнения, выходил из магазина.
-- Клянусь, я ей отплачу! -- сказал он Дюроку. -- Глупейшая женщина вздумала мешаться в политику! Намою же я голову ее мужу! Он один во всем виноват.
Император и гофмаршал благополучно возвратились во дворец и скоро позабыли: один торговку вазами, а другой завтрак на чужой счет.
Недель шесть спустя, Наполеон как-то утром сказал Дюроку:
-- Сегодня у меня мало работы: не пойти ли нам немного прогуляться?
-- Государь, очень холодно, притом сегодня канун Нового года, на улицах много народу; ваше величество легко могут узнать.
-- Твоя правда, Дюрок, подождем до вечера. Кстати, чем кончилось дело в кофейной?
-- Стыдно, а надо признаться вашему величеству, что я совсем позабыл об этом и не уплатил денег мальчику.
-- Это дурно, Дюрок, очень дурно; мне еще позволительно забывать о подобных вещах, но не тебе...
-- Государь, я поправляю эту забывчивость.
-- И непременно, сию минуту надобно ее исправить и притом приличным образом, -- понимаешь!.. А также ты велишь сказать мужу алебастровой женщины, чтобы он принес ко мне вазы, которые я торговал. Теперь моя очередь поговорить с нею, и посмотрю же я!
Утром, часов в десять, придворный лакей в ливрее императорского дворца вошел в кофейную китайских бань и обратился к хозяйке:
-- Сударыня, здесь шесть недель тому назад завтракали два человека, одетые в синие рединготы; у этих господ в то время не оказалось при себе денег...
-- Так точно, сударь, -- отвечала хозяйка, смущенная придворной ливреей.
-- Эти посетители были: сам император с своим гофмаршалом. Можно ли мне будет поговорить с тем мальчиком, который заплатил за них деньги?
Хозяйка чуть в обморок не упала и позвонила мальчика. Лакей передал мальчику сверток с пятьюдесятью наполеондорами и сказал ему:
-- Господин гофмаршал поручил мне передать вам, что если вы желаете о чем-либо попросить его для себя, ему будет приятно быть вам полезным.
Такая же сцена разыгралась и в магазине, где продавались вазы. Камер-лакей, войдя туда, обратился к самому хозяину:
-- Вас требуют, сударь, сию же минуту во дворец с теми двумя вазами, которые недель шесть тому назад, утром, его величество государь император лично торговал в вашем магазине. Только тогда с их величеством обошлись у вас слишком грубо!..
-- Ах, Боже мой! Он велит меня расстрелять!.. -- в ужасе вскрикнул тот. -- Ну, что ты наделала? -- накинулся он на жену. -- Перед кем ты осуждала политику и бранила правительство? Перед его величеством императором! Ты никогда не удержишь своего проклятого языка; сколько раз я просил тебя об этом!.. Ах, Боже мой! Теперь кончено, меня отведут на Гренельскую площадь!..
Бедняк почти обезумел от страха, несмотря на то, что камер-лакей всячески его успокаивал. В Тюльери его тотчас же ввели в кабинет императора; стоя перед ним, бедный торговец так дрожал, что едва держался на ногах.
-- А, сударь, наконец-то, вас отыскали!.. -- сказал Наполеон, едва удерживаясь от смеха, -- очень рад вас видеть.
Он молча вынул из бюро восемь банковых билетов, каждый в тысячу франков, подал их купцу, который не осмелился взять их, и прибавил отрывисто и сердито, как он делал, когда собирался побранить кого-либо:
-- Я как-то заходил к вам в магазин и торговал там две вазы. Ваша жена просила с меня за них четыре тысячи франков, говоря, что они стоят пять. Несмотря на то, что это ложь, вот вам восемь тысяч франков. Возьмите! Тут четыре тысячи за вазы и четыре тысячи за то, что я сердился на вас, по милости вашей жены; но скажите ей, чтоб она заботилась о своей кухне, а не о политике, иначе я упрячу ее в Биссерт, и вас вместе с нею; пусть она там выучится молчать. Ступайте, сударь, мне больше нечего говорить с вами!