Постоянные протесты Синода не могли, конечно, не подействовать на светскую власть, и в дальнейшем она многое взяла назад. П.А. Столыпин все время лавировал между Сциллой и Харибдой, отделываясь от ясного ответа общими местами. В его словах чувствовалось признание, что православие -- большая политическая сила, с которой следует считаться, но твердой, последовательной, государственно-правовой и канонической точки зрения в своих речах он не проводил.
Так, в заседании 22 мая он сказал: "Наша задача не состоит в том, чтобы приспособить православие к отвлеченной теории свободы совести в пределах нашего, русского, православного государства. Не отягощайте же, господа, наш законопроект чуждыми, непонятными народу привесками. Помните, что вероисповедный законопроект будет действовать в русском государстве и что утверждать его будет русский Царь, который для слишком ста миллионов людей был и есть и будет Царь православный".
Может быть, это и политично, но малоубедительно. Или закон не может быть утвержден и без привесок, или его можно утвердить и с привесками. Но придавать привескам такое значение, оперируя при этом стомиллионными числами -- нельзя. Дело ведь именно в принципе, а не в частностях.
Еще более туманна речь П.А. Столыпина, касавшаяся предложения Св. синода о предварительном сорокадневном увещании лиц, покидающих православную Церковь.
В комиссии предложение Синода было отвергнуто, а взамен него в закон предполагалось ввести статью, по которой переход из одного вероисповедания в другое должен был регистрироваться лишь через 40 дней со дня подачи заявления.
Председатель Совета министров указал на неуместность подобной статьи в светском законодательстве, потому что "вопросы церковного устроения получают законодательное разрешение в другом, чисто автономном порядке. По мнению правительства, такого рода правила могли бы получить силу лишь в порядке ст. 65 осн. зак.".
Далее П.А. Столыпин задает вопрос: "Не должно ли государство, в порядке содействия господствующей Церкви, установить какие-нибудь карательные нормы для тех лиц, относительно которых увещание оказалось безуспешным?" -- и отвечает на него отрицательно. Но опять-таки аргументация его -- вольно или невольно -- вышла очень запутанной. С одной стороны, первый министр выставляет "отвлеченный принцип", что нравственное воздействие невозможно связывать с карательными мерами, но тут же прибавляет, во-первых, что, "в силу уже существующих законов, гражданская власть должна ограждать от всякого насилия священнослужителя, исполняющего свой долг", и, во-вторых, что промежуточный срок в сорок дней между заявлением об отпадении от православия и совершением его должен быть заполнен в порядке законодательства церковного" (Стеногр. зас. 116-го, 22 мая).
Первое заявление совершенно излишне. Было бы слишком странно, чтобы культурное государство не ограждало священнослужителя от оскорблений. Второе же заявление или ничего не значит, или значит очень многое. Здесь не подлежит никакому сомнению, что, в порядке ст. 65, эти сорок дней могут быть использованы самыми разнообразными способами. Напр., теоретически, а пожалуй, и практически вполне допустимо, что по указу Синода каждый отпадающий обязан будет провести эти сорок дней в монастыре, в одиночной келии, на хлебе и воде. Вопрос ведь не только в том, к чему обяжет Церковь своих священнослужителей по отношению к отпадающим, но какие требования она предъявит к самим отпадающим.
Что гражданская власть обязана ограждать священнослужителя от оскорблений, это знают не только православные, но все мало-мальски культурные люди. Но почему же П.А. Столыпин умолчал о том, что русская гражданская власть обязана будет оказывать всяческое содействие власти церковной, в случае если последняя постановит, что всякий отпадающий должен предварительно провести месяц хотя бы в Суздальской монастырской тюрьме?
Скажут, что это схоластика, что фактически так никогда не будет. А все-таки Дума мудро поступила, выкинув статью об увещании из проекта.
Депутат Каменский со свойственным всем октябристам "культом личности", полагает, что, отвергая эту статью, Дума руководилась аргументацией "главы правительства". Надо надеяться, что если она ею и руководилась, то скорее как доказательством от противного.