Элеонора.
Посланіе флорентійскаго герцога раздосадовало Паоло Джіордано Орсини, болѣе чѣмъ когда-нибудь поглощеннаго своей любовью къ Викторіи Аккорамбони Перетти. Почтеннѣйшій супругъ этой прелестной синьоры по прежнему пребывалъ въ счастливомъ невѣдѣніи и нисколько не мѣшалъ наслажденіямъ любовниковъ. Паоло Орсини вовсе не имѣлъ желанія разставаться съ своей обожаемой Викторіей и ѣхать во Флоренцію неизвѣстно для чего и зачѣмъ. Но находясь въ нѣкоторой зависимости отъ шурина, помогавшаго ему деньгами, Паоло дорожилъ расположеніемъ флорентійскаго герцога и не исполнить его желанія не входило въ его разсчеты. Въ виду такихъ соображеній Паоло Орсини, хотя и неохотно, но немедленно отправился во Флоренцію, всю. дорогу раздумывая: что отъ него хочетъ Франческо де-Медичи?
Пріѣхавъ инкогнито во Флоренцію въ сопровожденіи только одного слуги, Орсини тотчасъ же отправился въ палаццо Питти и былъ принятъ герцогомъ Франческо глазъ на глазъ въ отдѣльномъ кабинетѣ.
Послѣ обычныхъ привѣтствій, герцогъ Франческо сказалъ:
-- Вы понимаете, мой любезный другъ, что я бы ни въ какомъ случаѣ не потревожилъ васъ безъ особо важныхъ причинъ.
-- Я жду, чтобы вы мнѣ сообщили ихъ,-- отвѣчалъ Орсини.
-- Выслушайте же меня хладнокровно, мой милый Джіордано, я объясню вамъ прямо въ чемъ дѣло. Мы мужчины не нуждаемся въ подготовленіи. Нашъ домъ и ваше имя опозорены, обезчещены.
-- Что вы говорите?
-- Да въ одинаковой степени: я, какъ братъ, а вы какъ мужъ.
-- Неужели Изабелла?!-- вскричалъ Паоло Джіордано.
-- Вы угадали, она,-- продолжалъ герцогъ,-- ваша жена, а моя сестра, своимъ поведеніемъ опозорила честь нашего дома и имя своего мужа.
-- Боже великій! а я-то ничего не подозрѣвалъ!
-- Что прикажете дѣлать? Вы жили въ Римѣ, нисколько не заботясь о женѣ и не хотѣли сообразить, что она молода, прекрасна и впечатлительна... Сказать откровенно, отчасти вы сами виноваты въ ея паденіи. Но что же теперь объ этомъ говорить? Зло совершилось. Пятно позора сдѣлано, остается смыть его кровью.
-- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу повѣрить, чтобы Изабелла...
-- Увы, другъ мой, фактъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Останьтесь во Флоренціи на нѣсколько дней и вы сами во всемъ убѣдитесь.
-- Кто же тотъ негодяй, который опозорилъ мою честь?
-- Кто? А тотъ самый другъ и родственникъ, чьимъ заботамъ вы поручили вашу молодую жену -- Троило Орсини.
-- Негодяй! Онъ своей кровью заплатитъ мнѣ за это оскорбленіе!
-- Пока успокойтесь, Джіордано. Я постараюсь дать вамъ факты, которые вполнѣ убѣдятъ васъ во всемъ. Но повторяю, вамъ необходимо остаться инкогнито на нѣсколько дней во Флоренціи. Надо, чтобы никому не было извѣстно ваше пребываніе здѣсь, менѣе всего, конечно, Изабеллѣ. Пока отдохните, а потомъ мы подумаемъ, что намъ дѣлать.
Поручивъ Джіордано Орсини попеченіямъ мажоръ-дома, Франческо вышелъ.
Роковое извѣстіе глубоко поразило супруга герцогини Изабеллы. Первый разъ въ его грубую душу прокралось нѣчто въ родѣ раскаянія. Вспомнилъ онъ время своей женитьбы на прелестной и невинной Изабеллѣ. Вопросъ: почему онъ не цѣнилъ это сокровище, данное ему Богомъ, невольно возникъ въ головѣ обманутаго мужа. Ему стало досадно и обидно.
"Какъ такая красавица, изящная, талантливая, страстно обнимала другого, а не меня?" -- говорилъ Браччіано, мѣряя изъ угла въ уголъ комнату. Странное противорѣчіе иногда представляетъ собой человѣкъ. Джіордано Орсини, влюбленному въ другую женщину, бросившему свою жену, вдругъ захотѣлось, чтобы она страстно обняла его; въ немъ пробудилось чувство злобы вмѣстѣ съ какимъ-то дикимъ, животнымъ сладострастіемъ. Сознаніе собственной вины нисколько не послужило къ оправданію Изабеллы. Грубый деспотъ не могъ перенести мысли, что стыдливая, застѣнчивая, его юная жена отдалась другому. "Значитъ было сильно ея увлеченіе, если она рѣшилась на такой шагъ!" -- разсуждалъ обманутый супругъ. И лишь на одно мгновенье мелькнула въ его воспаленномъ мозгу мысль, что этотъ роковой шагъ молодой жены былъ прямымъ слѣдствіемъ ея одиночества, т. е. его собственной вины. Такая мысль блеснула и исчезла безслѣдно. Животныя страсти затемняли разсудокъ, въ которомъ преобладала злоба и жажда мести измѣнницѣ. "Но правда ли все это?" -- утѣшалъ себя Джіордано,-- "безъ ясныхъ доказательствъ я не могу повѣрить измѣнѣ гордой, умной и честной Изабеллы. Но какъ же добиться истины?" Долго Орсини ходилъ изъ угла въ уголъ, не думая объ успокоеніи, создавая планы одинъ нелѣпѣе другого; онъ былъ черезчуръ взволнованъ для того, чтобы холодно обсудить свое положеніе и провѣрить, сообщенные ему, грустные факты. Наконецъ, онъ остановился на одной мысли и произнесъ вслухъ:
-- Да, это самый вѣрный способъ узнать истину.
Пройдя еще нѣсколько разъ по комнатѣ, онъ отворилъ дверь въ переднею, гдѣ спалъ его слуга, и началъ его будить.
-- Джіованино! Джіованино!-- кричалъ Орсини.
Слуга быстро вскочилъ съ постели и, съ испугомъ протирая глаза, не понималъ въ чемъ дѣло, что случилось?
-- Господинъ герцогъ, что прикажите?-- лепеталъ онъ съ просонья.
-- Иди сюда, мнѣ надо съ тобой говорить.
Слуга наскоро одѣлся и тотчасъ же вошелъ въ комнату герцога.
Господинъ и слуга долго совѣщались шопотомъ, какъ бы боясь, что ихъ подслушаютъ стѣны. Понять не было возможности о чемъ они говорили, слышались только какія-то отрывочныя фразы, восклицанія, таинственный шопотъ. Наконецъ Джіордано Орсини сказалъ:
-- Хорошо, пусть будетъ такъ, до завтра; теперь можешь идти спать.
Когда слуга вышелъ изъ комнаты, герцогъ съ видомъ отчасти успокоеннаго человѣка сталъ раздѣваться, чтобы лечь въ постель. Но процедура эта совершалась весьма медленно, онъ былъ весь погруженъ въ думу и долго сидѣлъ неподвижно съ башмакомъ и чулкомъ въ рукѣ. Наконецъ онъ очнулся, раздѣлся совсѣмъ, и легъ въ постель; но заснуть не могъ.
Герцогъ пробовалъ молиться, безспокойно ворочался съ бока на бокъ, вдругъ порывисто вставалъ и долго, погруженный въ глубокую думу, сидѣлъ на кровати, рвалъ и съ яростью грызъ одѣяло. Такъ прошла вся ночь и дневной свѣтъ засталъ оскорбленнаго мужа въ бреду горячки.
Въ эту же ночь и супруга Орсини, молодая герцогиня Изабелла, не смыкала глазъ. Мрачныя предчувствія болѣе чѣмъ когда-нибудь овладѣли ея разбитой душой. Она искала утѣшенія въ молитвѣ и не находила его. Ея мысли путались, слова замирали на устахъ. Перебирая прошлое, Изабелла мысленно переносилась къ эпохѣ своего дѣтства, когда невиннымъ ребенкомъ она рѣзвилась съ сестрами и рвала цвѣты на холмахъ Кореджи. Она вспомнила свою милую мать Элеонору, прекрасную, какъ Мадонна, любящую и всегда ласкавшую дѣтей, отца строгаго ко всѣмъ и только къ ней одной снисходительнаго; братьевъ, дышавшихъ весельемъ, молодостью и такъ много возлагавшихъ надежды на жизнь. Но вотъ мало-по-малу ряды братьевъ и сестеръ стали рѣдѣть. Марія и Лукреція умерли внезапно, какой-то непонятной таинственной смертью, Гарціа убилъ Джіованни, отецъ закололъ Гарціа. Мать, сраженная отчаяніемъ и горемъ, послѣдовала за сыновьями въ могилу. Холодный трепетъ пробѣжалъ по всему организму Изабеллы, она съ ужасомъ отгоняла отъ себя воспоминанія семейныхъ драмъ. Но противъ ея воли передъ ней рисовался холодный и надменный образъ ея мужа, герцога Браччіано, ревнивый взглядъ ненавистнаго Троило Орсини и бездыханный трупъ прелестнаго юноши, жизнью заплатившаго за кратковременное счастье быть ею любимымъ. Воспоминаніе о каждомъ изъ нихъ было живой раной для несчастной Изабеллы. Затѣмъ любящая мать мысленно перенеслась въ Парижъ къ малюткѣ сыну и обильныя слезы полились изъ ея глазъ. Вдали отъ родины ея ребенокъ долженъ былъ пользоваться попеченіями ненавистной всѣмъ королевы Екатерины Медичи, которую общая молва обвиняетъ въ кровопролитныхъ междоусобіяхъ и множествѣ преступленій. "Боже великій,-- думала Изабелла,-- почему мнѣ не суждено посвятить остатокъ моихъ печальныхъ дней этому невинному крошкѣ! Бѣдный ребенокъ, онъ долженъ пострадать за чужую вину. Быть можетъ, онъ въ эту минуту плачетъ, ищетъ материнской ласки; а современемъ строго осудитъ свою мать".
Такъ думала несчастная, разбитая горемъ, Изабелла и сонъ бѣжалъ отъ ея глазъ. Вдругъ ночная тишина была нарушена сильными ударами въ ворота палаццо Орсини. Испуганная герцогиня позвала горничную и приказала, чтобы не отпирали воротъ безъ необходимыхъ предосторожностей. Но оказалось, что стучавшая была женщина, безъ провожатыхъ. Она желала видѣть герцогиню и говорить съ нею глазъ на глазъ. Изабелла приказала ее впустить. Въ поздней посѣтительницѣ герцогиня узнала камеристку своей невѣстки Элеоноры и пришла въ неописанный ужасъ; на вопросъ, что ее побудило явиться въ ночное время, горничная вмѣсто отвѣта хотѣла опуститься на колѣна и безъ чувствъ упала на полъ. Когда она опомнилась, Изабелла повторила вопросъ: что случилось?
-- Моя госпожа... моя госпожа... умерла,-- едва могла проговорить камеристка.
-- Умерла? Элеонора умерла? Нѣтъ, ты ошибаешься, этого быть не можетъ! Я только вчера вечеромъ ее видѣла, когда она уѣзжала на свою виллу; она была совершенно здорова.
-- Говорю вамъ, что она умерла, ее зарѣзали.
-- Зарѣзана, убита Элеонора? Да кто же ее убилъ?
-- Ея мужъ.
-- Пьетро? Это невозможно!
-- Да, моя добрая синьора, онъ ее убилъ. Вотъ, смотрите, ея кровь.
И горничная указала на брызги крови на своемъ платьѣ.
Изабелла не вѣрила своимъ ушамъ.
Служанку била лихорадка, она вся дрожала и не могла связно разсказать о случившемся. Пришлось уложить ее въ постель и дать ей время оправиться. Прійдя нѣсколько въ себя, оставшись наединѣ съ герцогиней, камеристка, наконецъ, передала подробно объ этомъ страшномъ происшествіи.
-- Находясь на своей виллѣ, одна съ служанками, Элеонора собиралась лечь спать,-- разсказывала камеристка,-- вдругъ совершенно неожиданно вошелъ въ ея спальню мужъ. Грозно смотрѣлъ онъ, лицо его было блѣдно и хмуро. Присутствовавшія камеристки, почтительно откланявшись, поспѣшили удалиться, оставивъ герцога наединѣ съ женой. Мрачный видъ донъ Пьетро возбудилъ подозрѣніе въ камеристкахъ, и онѣ, расположась въ сосѣдней комнатѣ, стали прислушиваться. Въ продолженіе десяти минутъ въ спальнѣ все было тихо и камеристки уже намѣревались удалиться, какъ вдругъ до ихъ слуха донеслись пронзительный крикъ и страшные вопли. Они бросились въ спальню и ихъ глазамъ представилась ужасная картина. Донъ Пьетро, съ кинжаломъ въ рукѣ, наносилъ своей женѣ ударъ за ударомъ; несчастная отчаянно отбивалась и кричала, пока не упала на полъ. При появленіи камеристокъ, убійца остановился, а онѣ бросились поднимать свою госпожу. Но донна Элеонора уже умирала; прерывающимся голосомъ она молила Бога о прощеніи ей грѣховъ. Прекрасное тѣло молодой герцогини было все залито кровью. Чрезъ нѣсколько минутъ она скончалась. Но тутъ сцена совершенно измѣнилась. Когда мужъ увидалъ, что жена его умерла, онъ точно переродился; его вдругъ охватило страшное раскаяніе. Онъ сталъ на колѣни на полу, облитомъ кровью, молилъ Бога и всѣхъ святыхъ о прощеніи и клялся, что никогда болѣе не женится. Онъ возбуждалъ не состраданіе, а ужасъ и отвращеніе. Я убѣжала оттуда, не оглядываясь, будто въ этомъ проклятомъ домѣ помѣстился демонъ,-- добавила разсказчица.
Изабеллу страшно поразило это извѣстіе. Она видѣла въ участи своей несчастной подруги собственную судьбу.
Оставшись одна съ своей компаньонкой, Лукреціей Фрескобальди, она поцѣловала ее и, склонившись къ ней на плечо, проговорила:
-- Милая Лукреція, надо и мнѣ готовиться къ смерти.
На слѣдующій день донъ Пьетро явился къ герцогу, который по разстроенному виду брата угадалъ, что случилось, и ограничился лишь вопросомъ:
-- Исполнено?
Пьетро молча кивнулъ головой. Герцогъ Франческо вполнѣ удовольствовался этимъ, не интересуясь знать подробности, и прямо объявилъ, что онъ готовъ заплатить долги брата. Донъ Пьетро, зная, что получитъ вознагражденіе за пролитую кровь, захватилъ съ собой списокъ долговъ, который и вручилъ Франческо. Послѣдній взялъ списокъ, положилъ его въ свой карманъ и, кромѣ того, далъ еще убійцѣ кошелекъ съ двумя тысячами дукатовъ.
Затѣмъ приняты были мѣры, чтобы скрыть отъ всѣхъ тѣло Элеоноры и заставить молчать придворныхъ дамъ. Потомъ было обнародовано, что принцесса скончалась отъ аневризма сердца, которымъ давно страдала. Но королю испанскому Филиппу, человѣку вполнѣ способному понимать семейныя тайны, Франческо счелъ нужнымъ сообщить правду, въ виду чего и было имъ написано въ Мадридъ къ посланнику письмо слѣдующаго содержанія: "Хотя въ печати и говорится о несчастномъ случаѣ съ донной Элеонорой, тѣмъ не менѣе вы должны сообщить его католическому величеству истину. Донна Элеонора лишена жизни ея мужемъ, нашимъ братомъ, донъ Пьетро, за измѣну и позорящее его имя поведете, недостойное высокаго происхожденія покойной, о чемъ и было сообщено донъ Пьетро съ просьбой, чтобы онъ пожаловалъ сюда. Но донъ Пьетро Толедскій не только не исполнилъ этой просьбы, но даже не допустилъ секретаря переговорить съ дономъ-Гарціа (отецъ Элеоноры). Въ виду всего этого мы рѣшили увѣдомить его католическое величество о случившемся, такъ какъ считаемъ себя обязанными извѣщать обо всѣхъ событіяхъ вообще и въ особенности этого дома, ибо сокрытіе истины было бы съ нашей стороны признакомъ не достаточной почтительности къ его католическому величеству. При первой возможности вамъ будетъ присланъ подробный отчетъ объ этомъ событіи, чтобы можно было судить, какими справедливыми мотивами руководствовался донъ Пьетро".
Король Филиппъ остался вполнѣ доволенъ довѣріемъ, оказаннымъ ему великимъ герцогомъ Тосканскимъ, осудилъ поведеніе, которымъ покойная принцесса навлекла на себя справедливую месть мужа, и потребовалъ подробный отчетъ всего дѣла, обѣщая хранить его въ глубокой тайнѣ. Но семья Толедская, и въ особенности герцогъ Альба, узнавъ истину, глубоко возмутились, хотя сдѣлать ничего не могли, потому что самъ король одобрилъ поступокъ мужа несчастной Элеоноры. Кромѣ того, по правиламъ испанскаго рыцарства, перешедшимъ и въ Италію, безчестье смывалось только кровью.