Выѣздъ изъ Вильны 18-го іюля 1812 г.-- Сморгони.-- Молодечно.-- Вилейка.-- Докшицы.-- Березино.-- Камень.-- Будиловка.-- Витебскъ, 28-го іюля; пребываніе въ этомъ городѣ; обращеніе Наполеона къ офицерамъ на парадѣ; разговоръ его съ докторомъ Даулетомъ.-- Встрѣча съ 84-мъ пѣхотнымъ линейнымъ полкомъ итальянской арміи.-- Выѣздъ изъ Витебска 12-го августа и возвращеніе арміи въ этотъ городъ съ Наполеономъ во главѣ.-- Походъ на Смоленскъ.
1) Мы начинаемъ выдержки изъ Дневника-Записокъ Де-ла-Флиза съ "Книги (главы) пятой", такъ какъ всѣ замѣтки до этой главы относятся до похода чрезъ Германію и Польшу и не имѣютъ интереса историческаго. Нумера главъ перевода принадлежатъ намъ. Ред.
Іюль -- 1812 г.-- Августъ.
Мѣдники, 18 іюля (нов. ст.) 1812 г.
Выѣхавъ изъ Вильны въ сильнѣйшій зной, мы, какъ обыкновенно, стали проходить лѣсами и песками, пока не добрались до городка Мѣдники, на берегу рѣки Varvicz(?). Такъ какъ всѣ дома были уже переполнены, то мы пошли дальше и расположились биваками, около опушки лѣса; тутъ была раздана хлѣба и мяса.
Ошмяны, 19 іюля.
Выступивъ въ походъ раннимъ утромъ, мы прошли черезъ обширные лѣса, въ перемежку съ обработанными равнинами, и пришли въ Ошмяны, городокъ съ двумя церквами: православною и католическою. И здѣсь всѣ дома такъ были переполнены, что пришлось отправляться дальше, но не безъ труда, такъ какъ главная улица была загромождена фургонами, пріостановленными вслѣдствіе какого-то случая. Мы стали на бивакахъ недалеко оттуда, подлѣ лѣса, противъ рѣчки. Была раздача (припасовъ). Мѣстные евреи, очень многочисленные, принесли намъ вина, ликеру, портеру и проч. Мы накупили у нихъ всякаго добра, заплативъ за все довольно дорого.
Сморгони, 20 іюля.
Выступили до разсвѣта; жаръ былъ сносенъ, такъ какъ мы шли тѣнистымъ еловымъ лѣсомъ. Пришли рано въ Сморгони,-- городокъ, только что оставленный кавалерійскимъ корпусомъ, отчего дома оказались опустѣлыми; даже многіе обыватели, не жиды, выѣхали нонъ, предоставивъ дома свои всякому желающему занять ихъ. Только евреи, очень многочисленные, не двинулись съ мѣста. Занятіе города (непріятелемъ) не только не раззоряло ихъ, какъ прочихъ жителей, но даже дѣлалось рудникомъ наживы, такъ евреи умѣли вымогать деньги, особенно у неопытныхъ солдатъ, которыхъ надували истинно по-жидовски. Евреи вздумали было и на меня напасть, но они только напрасно придумывали всѣ средства, чтобы заставить меня что-либо купить. Я узналъ ихъ въ бытность мою въ Вильнѣ. Наконецъ, одинъ еврей спрашиваетъ меня, не хочу-ли я посѣтить знаменитую медвѣжью академію въ Сморгони, и до того будто достойную вниманія ученаго, что одинъ виленскій профессоръ удостоилъ ее своимъ посѣщеніемъ. Я понялъ еврея такъ, что, вѣроятно, онъ подымаетъ на-смѣхъ. Однако по распросамъ оказалось, что еврей говорилъ о заведеніи, въ которомъ содержатся пойманные въ сосѣднихъ лѣсахъ медвѣди, и что тамъ ихъ учатъ разнымъ гимнастическимъ штукамъ. Еврей предлагалъ свести меня туда, если я дамъ ему впередъ денегъ: хотя-бы этимъ ему отъ меня попользоваться. Не имѣя свободнаго времени для этого посѣщенія, я постарался собрать у говорившаго нѣсколько подробныхъ свѣдѣній о медвѣжьемъ заведеніи. Онъ разсказалъ мнѣ, что нѣсколько лицъ сговорились ловить въ литовскихъ лѣсахъ молодыхъ медвѣжатъ и содержать ихъ въ одномъ мѣстѣ, гдѣ число ихъ доходитъ уже до нѣсколькихъ сотенъ. Тѣ, которые прошли свой гимнастическій курсъ, распродаются покупателямъ изъ разныхъ странъ. Слава этого заведенія перешла даже въ народную поговорку. Когда хотятъ указать на человѣка грубаго, невѣжу или недоучку, то говорятъ, что онъ учился въ сморгонской академіи.
Покуда я раздабаривалъ съ евреемъ, офицеры наши заняли опустѣлый домъ въ одинъ этажъ, гдѣ мы и расположились по комнатамъ.
Получивъ нашу порцію, мы легли на соломѣ. Въ продолженіе ночи безпрестанно проѣзжала черезъ городъ артиллерія, не останавливаясь, въ отвращеніе несчастія, которое такъ легко можетъ случиться въ городахъ, гдѣ дома деревянные и крыты соломою. Въ наши двери нѣсколько разъ стучались, но мы не отворяли и провели безпокойную ночь.
Молодечно, 21 іюля.
Улицы были загромождены и полкъ съ трудомъ выбрался изъ города. Собравшись всѣ на большой дорогѣ, мы выступили въ походъ, На пути приходилось нѣсколько разъ подыматься въ гору и спускаться, что весьма затрудняло обозъ.
Пройдя нѣсколько рощицъ, мы вышли на поля, покрытыя высокою рожью; послѣ короткихъ приваловъ пришли въ Молодечно, городокъ съ деревянными домами и такими-же жалкими церквами, на рѣкѣ Двинѣ. Съ трудомъ проѣхали мы улицы, загроможденныя фургонами, которые, останавливаясь на каждомъ шагу, заставляли насъ ждать, пока дорога очистится. Мы расположились биваками на берегу рѣки, въ виду обширныхъ полей ржи очень высокой. Такъ какъ лѣсъ былъ отдаленъ, то солдаты разбирали садовые заборы и изъ досокъ устраивали намъ навѣсы, а для подстилокъ срѣзали копны ржи. Вотъ какого рода жатву собираетъ война.
Раздачи не было, поэтому гренадеры пошли доставать провизію. Въ городѣ оставались одни евреи; у нихъ-то и купили за дорогую цѣну рогатаго скота, такъ какъ стадо быковъ, слѣдовавшее за нашей дивизіей, отстало; словомъ, съ большимъ трудомъ успѣли сготовить намъ нашу обыкновенную порцію.
Вилейка, 22 іюля.
Выступили въ походъ до свѣта, чтобъ предупредить зной; дорога была сносная, кромѣ подъемовъ и спусковъ, тяжелыхъ для обоза. Пришли рано въ Вилейку, городокъ съ деревянными домами, какъ водится во всемъ краѣ, и двумя маленькими православными церквами съ отдѣльными колокольнями. Рѣка Вилія протекаетъ черезъ городъ. Какъ всюду, мы встрѣтили однихъ евреевъ. Прошли далѣе и расположились биваками на песчаной равнинѣ, по близости садовъ. Какъ наканунѣ, намъ устроили будочки и навѣсы изъ досокъ разобранныхъ заборовъ. Евреямъ было поручено достать провизію. Военные комиссары условились съ ними и они доставили ржанаго хлѣба и мяса. Раздана была водка и мы обѣдали во-время, не такъ, какъ прошлые дни. Ночь была такая жаркая, и комары въ такомъ множествѣ и такіе злые, что укушеніе ихъ оставляло даже знаки; оттого мы почти и не спали.
Doloninow. 23 іюля.
Встали, какъ обыкновенно, до свѣта. Вышли на большую дорогу, гдѣ еще бивачилъ обозъ, а въ тпоѣ направо и налѣво выстроилась въ линію артиллерія. Опять встрѣтились подъемы и спуски; проходили и лѣсомъ: наконецъ, послѣ труднаго перехода и частыхъ приваловъ, во время которыхъ съ трудомъ находили провизію, мы пришли въ Doloninow (?), городокъ съ деревянными домами и тремя такими-же почернѣвшими отъ времени церквами. По улицамъ сновали прыткіе на услуги евреи. Намъ дали квартиру въ первомъ этажѣ дрянной гостинницы, содержимой жидами, и четверо насъ офицеровъ помѣстились въ небольшой грязной комнаткѣ. Весь домъ былъ полнешенекъ, такъ какъ у евреевъ всегда многочисленное семейство, цѣлая куча дѣтей, грязныхъ, полунагихъ. Прибавьте къ этому шумъ и гамъ, производимые продажею водки и хлѣба. Солдаты готовили намъ скудный обѣдъ, за недостаткомъ многаго необходимаго. Мало по малу шумъ сталъ утихать, а вмѣстѣ съ тѣмъ комнаты евреевъ начали освѣщаться множествомъ свѣчекъ, какъ въ подсвѣчникахъ, такъ и въ люстрѣ о семи рожкахъ, висѣвшей на потолкѣ. Это было начало шабаша, такъ какъ солнце уже сѣло, а день былъ пятничный. Свой грязный и засаленный костюмъ евреи смѣнили другимъ, немногимъ по-чище, чернымъ, лоснистымъ; на головахъ у нихъ были надѣты черныя бархатныя шапочки, опушенныя мѣхомъ, сверхъ платья накинутъ бѣлый съ голубыми полосками плащъ, обшитый серебрянымъ галуномъ. Женщины, вмѣсто обыкновенныхъ лохмотьевъ, одѣлись въ нарядныя платья. На груди спускался кусокъ красной матеріи, обшитой золотымъ галуномъ, а на головѣ красовался уборъ, вышитый жемчугомъ и брилліантами, съ кончикомъ красной ленты, спускавшимся на лобъ. Потомъ начались у нихъ заунывныя пѣсни; они сѣли за столъ, межъ тѣмъ какъ свѣчи, сами собой догорая, гасли, и, наконецъ, улеглись спать. Всю ночь только и слышно было, что крики извозчиковъ и грохотъ проѣзжавшихъ обозовъ и артиллеріи. Безпрестанно стучали въ двери и ставни, однако евреи никому не отпирали, и мы не могли ни на минуту уснуть.
Докшицы, 24-го іюля.
На другое утро мы выѣхали изъ города, и не видали ни одного еврея. Они или спали, или прикинулись спящими, хотя солнце уже взошло. Дорога была затруднительна по причинѣ частыхъ подъемовъ и спусковъ; шли песчаными рощами и, наконецъ, пришли въ Докшицы, городокъ точь въ точь такой-же, какъ всѣ прочіе. И тутъ улицы были загромождены и не вымощены, и пыль, сдуваемая съ нихъ сѣвернымъ вѣтромъ, ослѣпляла насъ. Жители христіане ушли изъ своихъ домовъ, которые солдаты и заняли; а евреи заперлись въ своихъ домахъ и не показывались по случаю субботы. Вмѣсто обычнаго шума, производимаго ими при нашемъ появленіи, наступили молчаніе и тишина. Мы расположились внѣ города, и снова, для защиты насъ отъ зноя, поразобрали изгороди и заборы садовые. Раздали намъ мясо, простой мѣстный хлѣбъ и водку. Но едва солнце сѣло, какъ евреи, проводивъ субботу, поспѣшили къ намъ съ бѣлымъ хлѣбомъ, мясомъ и водкою, которую они дешево уступали людямъ, не получившимъ ее при раздачѣ.
Березина, 25-го іюля.
Солнце уже давно взошло, когда мы выступили въ походъ. До перваго привала оставалось только шесть лье. Перейдя рѣчку Поню, мы подошли къ Березинѣ, расположенной на рѣчкѣ того-же имени, вытекающей по сосѣдству съ Вилейкой. Этотъ городокъ похожъ былъ на прежніе; жители христіане вышли изъ него; остались одни евреи, которые тотчасъ-же, по обыкновенію, атаковали насъ. Улицы до того были загромождены, что мы съ трудомъ пробились впередъ, чтобъ идти на биваки за городомъ. Намъ указали мѣсто подлѣ кладбища, въ срединѣ котораго возвышалась часовня; около-же послѣдней надъ могилами торчало множество деревянныхъ крестовъ. Мѣстность была не привлекательна. Въ сосѣдствѣ стояли, заброшенные отъ ветхости, деревянные дома безъ крышъ. Наши солдаты разобрали изъ нихъ балки, доски и двери и подѣлали намъ будки. Трудно было достать провизіи, и, вѣроятно, и у евреевъ ея не было, потому что они принесли намъ только водки, да сквернаго пива. Наконецъ, отыскался складъ муки. Изъ этой муки спекли лепешки на угольяхъ, нѣчто похожее на тѣ хлѣбы, которые евреи приготовили при переходѣ черезъ Красное море. Словомъ, очень поздно раздали мясо и хлѣбъ.
Камень, 26-го іюля.
Переправились черезъ рѣчку Березину; поднялись и спустились съ нѣсколькихъ крутыхъ горъ; дорога была скверная, такъ что произошли несчастные случаи: повозки скатывались въ рвы, откуда ихъ съ трудомъ вытаскивали, и нѣсколько лошадей были искалечены. Взобравшись на вершину послѣдней, самой высокой и крутой горы, распрягли лошадей изъ фургоновъ и отвели ихъ внизъ, гдѣ запрягли въ оставшіяся назади повозки. Дальше дорога стала поправляться, мы прошли лѣса, іюля еще не убраннаго хлѣба и пришли въ Камень въ сильнѣйшій зной. Какъ обыкновенно, и въ этомъ городкѣ все было загромождено, но жители христіане бѣжали, и даже евреевъ осталось немного. Почти ничего нельзя было достать. Мы прошли дальше и расположились биваками на большой равнинѣ, заставленной стогами сѣна; сѣномъ накормили лошадей, отчасти взяли его и на подстилки. Будокъ не изъ чего было сдѣлать, такъ какъ лѣсъ, да и всякое жилье было очень далеко, за то и пожгло насъ солнце. Гренадеры принуждены были идти далеко ломать избушки на дрова для нашей кухни, и даже деревья вдоль дороги были уже срублены. Военный комиссаръ велѣлъ привезти для насъ солдатскаго хлѣба, еще раньше заготовленнаго, такъ какъ и быковъ. Наконецъ, солнце къ удовольствію нашему зашло, жаръ измучилъ насъ и, въ добавокъ, за водой надо было ѣхать очень далеко къ колодцамъ, которые скоро и изсякли, а на мѣсто чистой воды намъ привезли какую-то болотистую тину.
Будиловка, 27-го іюля.
Послѣ раздачи водки, еще до свѣта мы выступили въ походъ. Дорога была легче вчерашняго. Мы остановились отдохнуть у рѣчки (?), потомъ перешли черезъ нее по мосту, и затѣмъ еще рѣчку Swecza. Мы проходили все не сжатыми полями; наконецъ, пришли въ Будиловку (?),-- городокъ, похожій на всѣ другіе, съ деревянными домами, крытыми соломой. По главной улицѣ проходила артиллерія, но съ безпрерывными остановками, вслѣдствіе неисправностей въ упряжи, порядочно потертой въ продолженіе всего похода. Евреи, эти единственные жители, не оставлявшіе городовъ, черезъ которые мы проходили, не въ состояніи уже были удовольствовать эту массу войска; боясь насильственныхъ захватовъ, они прятали послѣднее, что могли отдать. Съ большимъ трудомъ успѣли мы выбраться изъ этого города, но едва вышли изъ него, какъ вспыхнулъ тамъ пожаръ, заставившій опасаться взрыва пороховыхъ ящиковъ, остановившихся посреди города. Дымъ горѣвшихъ зданій доходилъ до насъ, и вопли отчаянія слышались со всѣхъ сторонъ, такъ что мы рады были, когда увидѣли себя внѣ опасности. Остановились мы въ деревнѣ, положительно брошенной жителями, и помѣстились въ избушкѣ, гдѣ застали еще теплую печь,-- доказательство, что хозяева незадолго передъ тѣмъ бѣжали. Тутъ нашли и претензію: муку, крупу и сало. Гренадеры наловили гусей и утокъ, и по милости всего этого, мы могли еще угостить линейныхъ офицеровъ, заглянувшихъ къ намъ. Конечно, намъ пріятнѣе было-бы воспользоваться гостепріимствомъ обывателей, какъ было въ Германіи, гдѣ, не взирая на войну, съ нами обходились не понепріятельски. На другой день намъ предстояло въѣхать въ Витебскъ, и мы надѣялись встрѣтить тутъ пріемъ, который принесъ-бы нѣкоторое облегченіе нашему измученному войску.
Витебскъ, 28-го іюля.
Выступили въ походъ до восхода солнца. Дорога была сносная и шла гдѣ полями, гдѣ лѣсомъ. Мы повстрѣчались съ длинными вереницами прусской артиллеріи, принадлежащей тому корпусу, который король Фридрихъ-Вильгельмъ III отдалъ въ распоряженіе Наполеону. При видѣ этихъ пушекъ, прежде направленныхъ противъ насъ, нельзя было не подивиться такому повороту политики, который заставилъ ихъ теперь идти съ нами. Однако, судя по угрюмымъ лицамъ и молчаливости пруссаковъ, надо было заключить, что они не добровольно оказывали намъ свое содѣйствіе {И они доказали это вскорѣ на самомъ дѣлѣ. Прим. автора.}.
Мы обогнали этотъ корпусъ пруссаковъ на одинъ привалъ, остановились въ деревнѣ, гдѣ въ магазинахъ нашлась кое-какая провизія. Отдохнувъ подъ деревьями вдоль дороги, снова пустились въ походъ по сильнѣйшему жару. Подошли къ Витебску; тутъ на открытомъ воздухѣ расположились линіями нѣсколько кавалерійскихъ и пѣхотныхъ полковъ, съ многочисленною артиллеріею. Лошади были привязаны, костры разведены и варился супъ. Четыре большія колонны гвардейской пѣхоты образовывали карё, въ серединѣ котораго были раскинуты три палатки, одна императорская, другія двѣ для свиты императора. Около нихъ караулъ въ двадцать человѣкъ гренадеръ съ офицеромъ и барабанщикомъ. Нашъ полкъ расположился между колоннами; развели костры и послали за провизіей, которая раздавалась въ сосѣднемъ полѣ, куда свезены были мясо и хлѣбъ. Около палатки императора происходило большое движеніе: ежеминутно генералы и адъютанты то подъѣзжали къ палаткѣ, то во весь духъ разъѣзжались во всѣ стороны. Какъ это движеніе, такъ и сосредоточеніе почти всѣхъ корпусовъ арміи доказывали, что мы находились въ виду непріятеля, и точно ждали рѣшительнаго дѣла. Императоръ по нѣскольку разъ выходилъ изъ палатки съ зрительной трубой въ рукѣ и, опираясь на плечо офицера или солдата, разсматривалъ Витебскъ, съ его окрестными холмами. За городомъ виднѣлась обширная возвышенная равнина, на которой маневрировали русскія кавалерійскія и пѣхотныя войска. Говоритъ, будто Наполеонъ, гляди на нихъ, сказалъ:
-- "Завтра они будутъ наши".
Каждому полку прочитано было слѣдующее воззваніе: "Солдаты! Насталъ, наконецъ, желанный день. Завтра дадимъ сраженіе, котораго давно ждали. Надобно покончить этотъ походъ однимъ громовымъ ударомъ! Вспомните, солдаты, ваши побѣды при Аустерлицѣ и Фридландѣ. Завтра непріятель узнаетъ, что мы не выродились".
Армія съ восторгомъ выслушала это воззваніе, увѣрена будучи въ побѣдѣ; надѣялись, что этимъ дѣломъ кончится война, къ тому-же всѣхъ утомилъ этотъ продолжительный походъ. Раздана была водка, и послѣ ужина и разныхъ приготовленій къ утру, легли спать. Многіе, конечно, были убѣждены, что проводятъ послѣднюю ночь. Наутро встали до разсвѣта, приказано было надѣть парадную форму, какъ на праздникъ. Лишь только занялась заря, какъ всѣ глаза устремились туда, гдѣ наканунѣ маневрировала непріятельская армія; но вся эта равнина представлялась пустою, и когда солнце взошло, оказалось, что дѣйствительно русская армія исчезла. Мы ждали готовые приказаній, но ихъ что-то не давали. Между тѣмъ, къ палаткѣ то и дѣло подъѣзжали генералы и адъютанты и потомъ быстро отъѣзжали; очевидно, императоръ отдавалъ приказанія различнымъ корпусамъ арміи. Вдругъ во всѣхъ полкахъ пробили сборъ. Унтеръ-офицеры подошли къ полковнику и получили приказаніе распорядиться изготовленіемъ обѣда. Это распоряженіе крайне насъ удивило. Значитъ, сегодня еще не будетъ пролита кровь, какъ было ожидали. Въ то-же время забилъ барабанъ императорскаго караула, что значило, что гренадеры, бывшіе на караулѣ, смѣнялись. Я съ товарищемъ поспѣшили узнать отъ смѣнившагося офицера, не слыхалъ-ли онъ чего новаго, такъ какъ тотъ, находясь такъ близко отъ палатки императора, могъ что-нибудь узнать. Онъ намъ разсказалъ, что Наполеона просто привело въ ярость извѣстіе о ночномъ отступленіи непріятельской арміи, тогда какъ онъ ждалъ отъ нея сраженія. Когда вошелъ въ палатку князь Понятовскій, имѣвшій порученіе перейти съ кавалеріею Двину, по ту сторону Витебска, чтобы не допустить непріятеля уйти, то караульный офицеръ могъ слышать, что говорилось внутри. Князь пришелъ доложить, что не было никакой возможности перебраться за Двину, такъ какъ нигдѣ не нашелъ брода, а вода, напротивъ, прибыла послѣ бывшей грозы, и что во всякомъ случаѣ онъ не могъ найти фуража для лошадей. Тутъ между императоромъ и Понятовскимъ произошла сцена, въ которой первый сильно выговаривалъ князю неисполненіе его приказаній. Но Понятовскій тоже не молчалъ.
-- "Вы извиняетесь недостаткомъ фуража, князь", сказалъ Наполеонъ, "а я вамъ скажу, что въ Египтѣ я не разъ дѣлалъ походы безъ фуража..."
-- "Не знаю, ваше величество", смѣло отвѣчалъ Понятовскій, "чѣмъ вы кормили тамъ лошадей; знаю только, что мои лошади не могутъ обойтись безъ сѣна. Тамъ, гдѣ мнѣ случалось пускать лошадей на подножный кормъ, за недостаткомъ пастбища, тамъ я хотя долженъ былъ отставать; но этимъ спасалъ кавалерію. Иначе я поставленъ былъ бы въ то же положеніе, въ какомъ вы очутились подъ Сенъ-Жанъ-д'Акромъ, гдѣ, за недостаткомъ лошадей, вы не могли подвезти артиллерію и принуждены были снять осаду крѣпости".
-- Тутъ оба возвысили голосъ въ одно время; въ ихъ споръ вмѣшались голоса нѣкоторыхъ тутъ бывшихъ генераловъ, и шумъ поднялся такой, что я ничего не могъ ужъ разслышать, говорилъ офицеръ. Но какъ разговоръ тамъ еще до сихъ поръ продолжается, прибавилъ онъ, то если хотите подойти къ палаткамъ: можетъ быть и услышите что-нибудь и еще.
Подошедши съ товарищемъ, подъ видомъ прогулки къ палаткамъ, мы могли различить голосъ Наполеона и Понятовскаго, но только и могли разслышать, что слова послѣдняго: "Нѣтъ в. в., въ этомъ краѣ, который мнѣ лучше вашего знакомъ, это невозможно, никакъ невозможно".-- Оба часовые стали подъ ружье; значитъ императоръ собирался выдти, и мы удалились на нашъ бивакъ. Послѣ обѣда забили сборъ, войска встали въ колонны и мы съ удовольствіемъ выступили въ походъ, зная, что придемъ въ Витебскъ.
Витебскъ, 30-го іюля.
Подходя къ городу, мы увидали густой дымъ, знакъ пожара. Съ барабаннымъ боемъ и музыкой вступили мы въ прекрасную большую улицу, похожую на предмѣстье. Но каково было наше удивленіе, не встрѣтя въ городѣ ни души. Дома и окна были заколочены; все бѣжало изъ Витебска. Пришедши къ пожарищу, нашли сгорѣвшимъ мостъ, ведущій въ городъ и подожженый русскими. Мостъ этотъ перекинутъ былъ черезъ глубокій сухой ровъ и опирался на двѣ высоты. Однако, уничтоженіе моста не помѣшало намъ перебраться на ту сторону, не смотря на крутизну мѣстности. Мы вышли на улицу, обстроенную кирпичными и деревянными домами. Кое-гдѣ только встрѣчались обыватели не евреи, да и жиды, изъ разсчета-ли или изъ страха, не надоѣдали намъ, какъ ихъ единовѣрцы въ другихъ городахъ. Нѣкоторые изъ нихъ представлялись нашимъ начальникамъ, въ качествѣ не то депутатовъ, не то капиталистовъ. Костюмъ ихъ былъ приличный, нарядный и даже опрятный. Казалось, они имѣли тайное порученіе къ нашимъ начальникамъ. Полковникъ сталъ ихъ разспрашивать на счетъ отступленія русскихъ и бѣгства жителей города. Они отвѣчали уклончиво, приписывая все страху передъ французскою арміею; но нельзя было не замѣтить двоедушія этихъ израильтянъ; они явно изучали насъ, съ цѣлью воспользоваться обстоятельствами, которыя могли-бы принести имъ выгоды, все равно -- отъ русскихъ-ли или французовъ. Осторожные начальники наши не говорили имъ, долго-ли мы пробудемъ въ Витебскѣ, а потребовали отъ нихъ различныхъ припасовъ, которые тѣ и обѣщали доставить.
Мы долго стояли на мѣстѣ въ ожиданіи приказаній полку, межъ тѣмъ, какъ со всѣхъ сторонъ подходили кавалерійскіе и пѣхотные корпуса. Наконецъ, намъ велѣно отправляться въ отдаленный кварталъ города, и для этого намъ надлежало возвратиться черезъ тотъ ровъ, мостъ котораго былъ сожженъ; впрочемъ мостъ уже исправляли. Артиллерія-же должна была обождать окончательнаго исправленія моста. Послѣ не малыхъ затрудненій мы вышли въ длинную улицу, обстроенную низенькими деревянными домами, бывшими пустыми или, по крайней мѣрѣ, охраняемыми только слугами. Встрѣчались и еврейскіе дома, но хозяева ихъ молча смотрѣли на насъ, не двигаясь съ мѣста, точно имъ такъ приказано было. Мы помѣстились въ деревянномъ домѣ, въ нѣсколькихъ комнатахъ, въ углахъ которыхъ противъ дверей висѣло по иконѣ съ спускавшеюся передъ нею лампадкою. Это напоминало римскихъ домашнихъ божковъ. Вся простая мебель осталась на мѣстѣ. Съ нѣкотораго времени шесть нашихъ офицеровъ условились поочередно завѣдывать нашимъ столомъ и лошадьми. Солдатъ отпустили на раздачу, происходившую невдалекѣ, и въ скоромъ времени кухня наша была готова. Послѣ бивачнаго обѣда, нашъ подполковникъ послалъ намъ объявить, что мы пробудемъ извѣстное время въ Витебскѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ просилъ передать брату, нашему товарищу, выписку изъ газеты слѣдующаго содержанія.
"25-го іюня русскій императоръ манифестомъ объявилъ своему народу о предстоящей войнѣ, поручая ему спасать отечество и свободу и призывая Бога, заступника православія".
Я замѣтилъ, что Наполеонъ, хотя и христіанинъ, однако, при объявленіи войны, взывалъ къ судьбѣ.
Къ ночи разразилась сильная гроза съ ливнемъ и градомъ. Мы рады были, что находимся подъ крышею. На другое утро погода была ясная, но мы узнали, что ночная гроза понадѣлала бѣды обозамъ, испортивъ дорогу и образовавъ рытвины. Словомъ, каждый день случались какія-нибудь непріятности съ лошадьми и артиллеріей. Сожженный мостъ совершенно исправили наши саперы и инженеры. Тутъ пошли дефилировать нескончаемая артиллерія, какъ гвардейская, такъ и армейская, фургоны и обозы, и продолжалось это нѣсколько дней сряду.
Императоръ тоже прибылъ въ Витебскъ и занялъ трехъэтажный домъ въ концѣ города, на небольшой площади, окруженной рвами, и напротивъ какихъ-то деревянныхъ лачужекъ. Городъ наполнялся войсками, изъ которыхъ одна часть проходила дальше и располагалась недалеко отъ предмѣстій. Совершенно новый и странный видъ представлялъ городъ, заключавшій въ себѣ прежде до 15,000 жителей и вдругъ опустѣвшій. Горсточка оставшихся обывателей пряталась запершись.
31-го іюля.
На третій день нашего прибытія, императоръ повелѣлъ быть параду каждый день, на площади противъ его дома. Чтобы расширить мѣстность, велѣно было сломать стоявшія кругомъ домишки, такъ что два полка, кавалерійскій и пѣхотный, могли свободно маневрировать въ глазахъ Наполеона. Каждое утро въ 8 часовъ, какая-бы погода ни была, происходилъ парадъ, на который являлись полки, стоявшіе по близости. Только наши полки, принадлежавшіе къ гарнизону, ежедневно дефилировали передъ императоромъ. Начальники корпусовъ должны были подавать ему рапорты; тутъ-же онъ отдавалъ приказанія по дежурству, и почти постоянно былъ не въ духѣ, да упрекалъ въ чемъ-нибудь полковниковъ. Наступила дождливая погода, но императору это не мѣшало присутствовать на парадѣ, только, въ такомъ случаѣ, онъ молчалъ и, порядочно промокши, уходилъ къ себѣ.
Въ нашемъ сосѣдствѣ стояли польскіе уланы. Я ходилъ туда повидаться съ однимъ нѣсколько знакомымъ мнѣ офицеромъ, хотя фамиліи его не припомню. Онъ жилъ у польскаго уніатскаго священника, не оставившаго городъ, какъ прочіе жители, и обращавшагося съ уланомъ дружелюбно. Священникъ былъ женатъ и имѣлъ дѣтей; папа дозволилъ бракъ и призналъ дѣтей. Римскій дворъ называлъ ихъ греко-уніатами. Священникъ казался довольно свѣдущимъ и зналъ немного по-латыни, но языкъ его религіи славянскій. Жена его разливала намъ чай. Въ одномъ углу комнаты развѣшаны были иконы, какъ и у православныхъ, съ лампадкой передъ ними, а на столикѣ лежали требники in folio, въ богатомъ переплетѣ, съ изображеніемъ Христа и святыхъ на эмали. На этихъ книгахъ я увидалъ нѣсколько нумеровъ русскихъ вѣдомостей, съ двуглавымъ орломъ въ заголовкѣ. Я попросилъ моего хозяина прочесть мнѣ содержаніе въ переводѣ. "Императоръ Александръ, писала газета, прибылъ въ Москву 14-го іюля и возбудилъ въ жителяхъ усердіе и готовность на всякую жертву. Митрополитъ Платонъ, 110 лѣтъ, прозванный русскимъ Златоустомъ, поднесъ его величеству икону св. Сергія Радонежскаго и сказалъ ему слѣ дующее слово: -- "Первопрестольная столица Москва, какъ новый Іерусалимъ, принимаетъ своего Христа въ свои материнскія объятія, и, сквозь подымающійся туманъ, предвидя божественное милосердіе, восклицаетъ радостно: Осанна, благословенъ грядый во имя Господне! Пускай дерзкій Голіаѳъ, покинувъ предѣлы Франціи, грозитъ нашей землѣ смертельнымъ ужасомъ! Благочестивая вѣра, этотъ пращъ русскаго Давида, сразитъ кровожадную его гордыню. Прими, государь, икону св. Сергія, нашего заступника у престола Божьяго". Далѣе было сказано, что генералу Барклаю де Толли поручено командованіе первой западной арміи, а Тормасову велѣно принять начальство надъ резервной арміей.
7-го августа.
Сегодня на парадѣ намъ объявили, что перваго числа этого мѣсяца мы одержали двѣ побѣды. Генералъ Г и каръ, командующій авангардомъ маршала Макдональда, занялъ Динабургъ, находящійся въ центрѣ Витебской губерніи, на правомъ берегу Двины, и покинутый русскими. Тамъ нашли двадцать пушекъ и много боевыхъ запасовъ. Эту крѣпость русскіе считали неприступною; ее укрѣпляли четыре года сряду. Въ тотъ-же день, маршалъ Удино разбилъ генерала Витгенштейна, подъ Obiazzona (?); русскіе потеряли отъ 6 до 7 тысячъ человѣкъ ранеными, плѣнными и убитыми, и четырнадцать пушекъ.
10-го августа.
Погода прояснилась и жаръ началъ понемногу спадать. На парадѣ, передъ тѣмъ, какъ намъ уходить, императоръ обратился къ группѣ офицеровъ и начальниковъ нашихъ съ такими словами.
-- "Господа, служба у васъ идетъ плохо; у васъ слишкомъ много отсталыхъ. Офицеры останавливаются на походѣ и проводятъ время у помѣщиковъ. Биваки ихъ утомляютъ, тогда какъ храбрость не беретъ въ разсчетъ дурную погоду: и въ грязи сохраняется честь. Солдаты нарушаютъ дисциплину; подъ предлогомъ исканія припасовъ, не возвращаются къ своимъ корпусамъ и бродятъ въ безпорядкѣ. Въ окрестностяхъ возникаютъ жалобы на ихъ насилія. Надобно прекратить этотъ безпорядокъ, господа, и строго наказывать тѣхъ, которые осмѣлятся уйти, не спросись. Въ случаѣ встрѣчи съ непріятелемъ, полки наши не досчитались-бы своихъ людей; наличный составъ войска такой, какимъ онъ могъ бы оказаться послѣ сраженія, тогда какъ мы еще не видали непріятеля. Если корпуса маршаловъ Удино и Макдональда одержали побѣду, то потому, что полки ихъ были въ полномъ составѣ, когда они пришли на берега Двины и Дрисы; особенно храбрый 84-й пѣхотный полкъ который такъ отличился и понесъ наибольшую потерю ранеными" {Я привожу буквально слова Наполеона. Меня удивила ссылка на полкъ, въ которомъ я служилъ. Императоръ далъ ему въ девизъ: "1 противъ 10". Мнѣ кажется, что рѣчь эта никогда не была записана исторіею. Примѣч. автора.}.
Потомъ императоръ потребовалъ барона Ларрея, но какъ тотъ былъ въ отсутствіи, то на мѣсто его явился докторъ Паулетъ, начальникъ походнаго госпиталя. Императоръ спросилъ его:
-- "На сколько раненыхъ заготовлены у васъ перевязки?*'
"На десять тысячъ", отвѣчалъ докторъ.
-- "Скажите мнѣ", продолжалъ Наполеонъ, "сколько, примѣрно, необходимо дней для излеченія раненаго?"
"Тридцать дней, отвѣчалъ докторъ".
-- "Въ такомъ случаѣ, возразилъ Наполеонъ, не изъ чего подавать помощь 400 человѣкамъ. Намъ понадобится гораздо болѣе".
Тутъ глухой ропотъ прошелъ въ нашей толпѣ, а кто-то замѣтилъ: Сколько-жъ, по его мнѣнію, должно быть убитыхъ?-- Наполеонъ, повидимому, разслышалъ эти слова, но, не обративъ на нихъ вниманія, продолжалъ разговоръ съ докторомъ и спросилъ:
-- "Гдѣ находятся госпитальные припасы и аптека?"
"Они остались въ Вильнѣ, за недостаткомъ средствъ къ перевозкѣ".
-- "Слѣдовательно", вскричалъ Наполеонъ, "армія лишена медикаментовъ, и если бъ мнѣ понадобилось принять лекарство, то я не могъ бы его получить?"
"Въ распоряженіи вашего величества собственная аптека", возразилъ докторъ. Эти слова разсердили императора.
-- "Я первый солдатъ въ арміи", сказалъ онъ, возвысивъ голосъ, "и я имѣю право на леченіе въ войскѣ въ случаѣ нездоровья". Потомъ онъ спросилъ: "гдѣ находится главный аптекарь"? Ему отвѣчали: въ Вильнѣ.
-- "Какъ?" возразилъ императоръ. "Одинъ изъ старшихъ по медицинской части не находится при арміи? Я приказываю отправить его обратно въ Парижъ. Пусть онъ отпускаетъ тамъ лекарства дѣвкамъ улицы Сентъ-Онорё. Назначить на его мѣсто другаго, и чтобы вся госпитальная часть немедленно примкнула къ арміи".
Возвратясь на свои квартиры, мы принялись толковать обо всемъ, сказанномъ императоромъ. "Императоръ", сказалъ одинъ изъ насъ, "жалуется на войско, но войско имѣетъ болѣе причинъ жаловаться на него; онъ требуетъ многаго, тогда какъ недостатокъ у насъ во всемъ. Развѣ онъ не видитъ, что здѣшній край не Австрія и не Италія! Мѣстность дикая, дороги непроходимыя; каждый день намъ приходится бороться со всевозможными затрудненіями, испытывать усталость, превосходящую силы человѣческія; оставаться каждый день голодными, не получать даже водки, которая точно также полезна для французскаго солдата, какъ для всякаго другаго. На походѣ у насъ нѣтъ палатокъ и никакой защиты ночью отъ холодныхъ дождей. Придетъ солдатъ усталый и голодный въ мѣстность, гдѣ нѣтъ припасовъ; какъ ему запретитъ идти на поиски пищи? Не заставляйте дѣлать усиленные переходы; подвигайтесь медленно, какъ слѣдуетъ поступать въ дальнихъ доходахъ, когда идешь въ неизвѣстныя страны, гдѣ ничего не заготовлено для войска; оказывайте войску отеческое попеченіе, снабжая его исправно каждый день надлежащими припасами, а на ночь палатками, словомъ меньше опасайтесь издержекъ, а больше гибели солдатъ, тогда никто не подумаетъ бросить свое знамя, какъ это и было въ странахъ, гдѣ войско постоянно находило все необходимое. Что касается до обвиненія Наполеона, что офицеры заходятъ въ помѣщичьи усадьбы, то надобно благодарить помѣщиковъ за ихъ гостепріимство, спасавшее отъ голода не только отдѣльныхъ офицеровъ, но даже цѣлыя роты. Странно забывать, что люди не могутъ существовать безъ пищи, ни проводить ночи, подобно звѣрямъ, безъ крыши. Наконецъ, что касается отставшаго госпитальнаго обоза, то виноватъ-ли былъ нашъ главный аптекарь, ученѣйшій парижскій химикъ Сюро, что для него не хватило лошадей? Отставлять его было несправедливо. Но вотъ то-то и есть, что прежніе примѣры довольства и избытка въ цивилизованныхъ странахъ избаловали войско такъ, что уже трудно ему привыкать къ лишеніямъ, испытываемымъ въ краѣ, чуждомъ цивилизаціи. Человѣкъ, такъ сказать, рабъ привычки. Она-то и заставила Наполеона не обратить вниманія на разность климата. Здѣсь надо было подвигаться медленно, чтобы усиленными переходами не причинить столько-же потери, сколько можетъ причинить неудачное сраженіе. Наконецъ, постоянное отступленіе русскихъ должно-же надоумить насъ, что этимъ намъ готовятъ очевидную гибель, заманивая насъ все глубже въ страну,-- страну, гдѣ на тысячу человѣкъ едва одинъ пользуется достаткомъ. Итакъ, не взирая на геній свой, Наполеонъ обманутъ незнаніемъ того края, куда онъ перенесъ войну. Многіе его генералы не больше его свѣдущи. Только поляки могли-бы съ успѣхомъ дѣйствовать на русское населеніе, и еслибъ императоръ поручилъ князю Понятовскому окончить этотъ походъ, то не сдобровать-бы русскимъ (?!). Но Наполеонъ не довѣряетъ полякамъ; онъ помнитъ только ихъ революцію 1794 г., когда польскіе магнаты продавали русскимъ свою родину, а между тѣмъ времена уже не тѣ. Онъ такъ ошибается въ полякахъ, что говоритъ: "Еслибъ я возстановилъ Польшу, поляки продали-бы меня русскимъ; храбрость ихъ не болѣе, какъ вспышка соломы". Вотъ къ чему ведетъ ложное мнѣніе великаго человѣка. Судя о польской націи по стариннымъ ея заблужденіямъ, Наполеонъ забываетъ, что ошибки польскихъ сеймовъ прошлыхъ столѣтій послужили націи урокомъ для будущихъ временъ; новое поколѣніе, понявъ это, не возобновитъ стараго; такъ точно, какъ невозможны ужасныя религіозныя войны, возбужденныя суевѣріемъ и іезуитствомъ".
Однажды повстрѣчался я на улицахъ Витебска съ офицеромъ, у котораго на пуговицахъ я прочелъ нумеръ 84. Его послали въ главную квартиру. Такъ какъ и я служилъ въ этомъ полку въ героическую эпоху, то я невольно заговорилъ съ офицеромъ, рекомендуя себя бывшимъ служащимъ этого полка, откуда я потомъ перешелъ въ императорскую гвардію. Я выразилъ ему мое желаніе повидаться съ моими бывшими товарищами, особенно съ докторомъ Трастуромъ, нѣкогда моимъ начальникомъ и благодѣтелемъ. Сперва я повелъ его къ себѣ, потомъ онъ вызвался проводить меня въ полкъ его, стоявшій миляхъ въ пяти отъ Витебска. Испросивъ позволеніе у полковника, я отправился съ этимъ офицеромъ и въ сопровожденіи солдата. Прежде всего я зашелъ къ моему старому начальнику, который принялъ меня радушно, да еще созвалъ нѣсколько знакомыхъ мнѣ офицеровъ и далъ намъ обѣдъ по бивачному. Позже г. Трастуръ и нѣсколько офицеровъ проводили меня верхомъ болѣе одного лье. Не могу довольно нахвалиться этимъ почтеннымъ военнымъ врачемъ; это честнѣйшій и ученый человѣкъ.
12-го августа.
Я воротился въ Витебскъ довольно рано, каково-же было мое удивленіе, когда я не засталъ арміи, которая успѣла уже выступить въ походъ. Товарищи мои распорядились оставить у меня гренадера, который долженъ былъ оберегать мои вещи до моего прихода. Мы тотчасъ-же отправились въ путь, хотя и не знали, въ какую сторону направилась армія. Вскорѣ, однако, мы нагнали наши фургоны, маркитанокъ и отставшихъ солдатъ. При выходѣ изъ города мы увидали двѣ дороги, обсаженныя березами, между которыми возвышались верстовые столбы. Мы пошли за обозомъ, повернувшимъ налѣво, что сдѣлали и экипажи, слѣдовавшіе за арміей. Пройдя нѣсколько верстъ по этому пути,-- я ѣхалъ шагомъ, не торопясь,-- я услыхалъ за поворотомъ дороги лошадиный топотъ, но не успѣлъ я поворотить туда, какъ вижу, на встрѣчу мнѣ скачетъ во весь духъ какой-то офицеръ. Кто-же это былъ? Императоръ Наполеонъ. Я едва успѣлъ посторониться и приложить руку къ шляпѣ, какъ онъ уже пролетѣлъ, точно молнія, конечно и не взглянувъ на меня. Я сталъ, изумленный, пораженный этою личною встрѣчею съ вѣковымъ человѣкомъ! Вскорѣ цѣлое облако пыли возвѣстило мнѣ, что за императоромъ слѣдовалъ многочисленный штабъ, состоявшій какъ обыкновенно изъ короля Мюрата, вице-короля Евгенія, князя Понятовскаго, маршаловъ и генераловъ; они скакали во весь опоръ, но трудно было имъ догнать быстраго арабскаго коня Наполеона. Пропустивъ эту свиту, я продолжалъ свой путь. Я не понималъ, что значило это возвращеніе вспять. Вскорѣ потомъ я встрѣтилъ конныхъ гренадеръ гвардіи, егерей, тамъ пѣхоту и нашъ полкъ. Я узналъ, что та большая дорога, на которую было выступили, вела въ Петербургъ, но когда черезъ посланныхъ курьеровъ стало извѣстно, что на этой дорогѣ расположился съ арміею князь Багратіонъ, Наполеонъ не намѣренъ былъ его атаковать и приказалъ отступить къ Витебску. Онъ располагалъ на другой день направить армію на Смоленскъ. Итакъ мы вернулись въ городъ. Тутъ была раздача провизіи.